Цветы в лёгких

      Гермиона знала о цветах, «распускающихся в легких», как никто другой. Еще бы! Она столько времени проводила в библиотеке за разными книгами, что подобное не представлялось возможным ни в одной из альтернативных вселенных, которые воображал себе, например, Рон.       Уже давно Грейнджер нашла в библиотеке толстую, тяжелую книгу. Она была очень потрепана, кое-где переплет разорвался от, видимо, частого использования. Части страниц не хватало (Гермиона ужасно негодовала из-за этого), а обложка была покрыта на удивление толстым слоем пыли.       Книга была написана не на английском языке, как чаще всего встречалось Грейнджер, а рунами. Она еще никогда не была так счастлива своему выбору в изучаемых дисциплинах. Пропусти она в списке Древние Руны, никогда бы не расшифровала то, что здесь написано.       Конечно, Гермиона узнала о цветах гораздо позже чистокровных волшебников, которые, как когда-то сказал Гарри, «впитали все волшебные секреты с молоком матери», но знала, по всей видимости, теперь побольше каждого из них, ведь была уверена, что еще ни один не добрался до рун в этой книге. Похоже, преподаватели тоже ее избегали, а Ирма Пинс даже забывала смахивать с нее пыль и подклеивать страницы.       Среди древних рун Гермиона нашла много действительно интересной и полезной информации о родственных душах. На одной из страниц она перевела (не без помощи профессора Бабблинг, конечно), что «предназначение судьбой одного человека другому случается довольно редко, и происходит это только с волшебниками, в чьих способностях госпожа Судьба не усомнится». Где-то нашла статистику, что в эту систему попадает один на сотню. То есть если среди двухсот людей найдется пара, то им посчастливилось. В полной мере посчастливилось. Гермиона приняла для себя, что раз уж она маглорожденная (хоть и способная, как говорили многие учителя) волшебница, то ей не грозит задыхаться от цветов, растущих в легких всякий раз, когда «соулмейт не верен своей второй половине».       Многие не знали о существовании родственных душ, а те, кто знал, не видели в этой системе никакого смысла.       Ну предназначен тебе кто-то Судьбой, ну что с того? Ты ведь вполне можешь жить с тем, кого любишь, и совсем неважно, кого в пару тебе поставила сводница-Судьба, правильно? Но нет, это было совершенно неправильно. Абсолютно и категорически не соответствовало истине. А они об этом даже не подозревали, ведь родители, может, имели какое-то понятие о том, кто такие соулмейты, но что с ними может происходить — нет.       Гермиона знала о том, что делают эти цветы. Испытала на себе; как говорится, на собственной шкуре.       Она, как обычно, после обеда решила наведаться в библиотеку. Во-первых, там осталась недочитанная книга о соулмейтах (Грейнджер как раз добралась до главы «Как распознать свою родственную душу среди тысячи людей»). Во-вторых, она собиралась начать домашнее задание по Трансфигурации (профессор МакГонагалл задала очень уж большое сочинение; Гермиона не особо расстроилась, а Рон с Гарри слишком явно негодовали). В-третьих, библиотека в обеденный перерыв была самым спокойным и тихим местом, где она могла спокойно отдохнуть от суеты, которая обычно появлялась, когда волшебница находилась в обществе друзей (особенно если рядом появлялись близнецы Уизли с Ли Джорданом).       Гермиона преспокойно листала словарь рун, стараясь среди тысячи знаков разглядеть именно тот, который был нужен, чтобы закончить перевод предложения. Она дышала. Дышала полной грудью, вдыхая частички пыли с огромной книги. Кожа на ее шее и лице была такой же, как и всегда. Цвет, толщина, синеющие венки под ней. Но так продолжалось до тех пор, пока на ее шее не сомкнулись невидимые руки.       Грейнджер буквально задыхалась, кожу на груди непомерно сильно жгло, будто кто-то прикладывал раскаленный металл, ставил клеймо, применял к ней Круциатус, выжигая дыры в ее теле. Внутри будто расцветали колючие розы, а каждый их шип прокалывал легкие.       Она не могла ничего сделать: крики и мольбы о помощи были невозможны из-за нехватки кислорода. Гермиона только бессильно сжимала кулаки и пыталась сделать вдох, хрипела и плакала, как будто кто-то растрогается и проникнется к ней жалостью, а после опустит руки, перестанет ее душить.       Грейнджер была полностью уверена в том, что даже если кто-то сейчас заметил ее попытки снова задышать, то не знал, что делать, поэтому не высовывался.       К ее величайшему счастью, Гермиона наконец-то смогла сделать такой желанный глоток воздуха. Что бы ее ни душило, оно, наконец, отпустило, не доведя до обморока, к которому Грейнджер была очень и очень близка. Кожа на ее лице была мертвенно-бледной, а грудь и шею все продолжало жечь.       Гермиона резко поднялась, из-за чего стул, отпихнутый назад, с грохотом упал. Слезы стояли в ее глазах плотной пеленой, из-за чего Грейнджер видела в разы хуже Гарри без очков. Соленые капли прокладывали мокрые дорожки от глаз до самого подбородка: на то, чтобы вытереть их, сил совершенно не было.       Страх, что она пережила, не давал ей сконцентрироваться ни на чем кроме каждого вдоха и каждого выдоха. Она пыталась привести дыхание в норму, но оно оставалось все таким же сбившимся, а сердце с неимоверной скоростью сминало те цветы, что будто выросли у нее в груди. Гермиона испугалась, начав неожиданно задыхаться. А кто бы не испугался?       Внутри груди и на ее поверхности все так же нестерпимо жгло, шею словно обхватило раскаленными кольцами, затрудняя дыхание, но, по крайней мере, она все еще могла дышать.       Грейнджер вихрем выбежала из библиотеки. Полы мантии развевались из-за бега; она буквально путалась в своих собственных ногах, запинаясь одной о другую. Бежала так быстро, что ученики, встретившиеся ей на пути, еле успевали расступиться. Кому-то не повезло, поэтому несколько волшебников, среди которых был и Невилл, оказались на полу.       Гермиона кое-как произнесла пароль, Полная Дама непозволительно медленно открыла проем в гостиную Гриффиндора, и Грейнджер умчалась в спальню девочек так быстро, как только смогла, по пути к лестнице растолкав близнецов Уизли.       Слезы все еще скатывались по ее щекам, грудь сдавливали невидимые путы, а шея стала гореть чуть меньше, чем в библиотеке, но, тем не менее, боль оставалась ее спутником до самого зеркала, в которое Грейнджер тут же уставилась.       Гермиона неаккуратно расстегнула пуговицы на мантии, из-за чего пара отскочила. Ничего, потом найдет и пришьет. Сейчас главное увидеть, что заставляет ее кожу пылать.       Она скинула школьную форму и приспустила ворот футболки, которая была под ней.       Вся кожа на груди была исчерчена, казалось бы, бесформенными линиями, но, спустив футболку еще чуть ниже, Грейнджер разобрала разномастные цветы, полностью покрывавшие ее грудь и поднимающиеся к шее, стебли, листья, лианы, которые тянулись к ее плечам, проходили через ключицы и обвивали ее шею вокруг.       Это было похоже на рисунки, но так ли это на самом деле?       Гермиона была уверена — ее соулмейт только что дал знать ей, что она попала в эту сеть, что ее затянуло в систему родственных душ без ее собственного согласия. Сначала она хотела этого, думала, как было бы здорово отыскать своего соулмейта среди тысяч людей и жить с ним счастливо.       Она хотела совсем не такого! Грейнджер не хотела задыхаться всякий раз, когда ее пара будет целовать (она была уверена, что это именно поцелуй, потому что последнее предложение, которое она перевела, говорило как раз об этом) не ее, не хотела испытывать эту боль, не хотела чувствовать, будто ее выжигает изнутри, не хотела, чтобы на ее теле (и внутри него тоже) росли цветы.       Но она попала в эту чертову систему соулмейтов, которую ненавидела уже после первого же раза, которая убивала ее каждый раз, когда ее глупая родственная душа, может быть, искала ее.       Гермиона подумала, что надо решать эту проблему (не скажешь же, что тебе «посчастливилось» быть одной из тех, кто задыхается из-за цветов в легких), тем более что эти приступы становились все чаще.       Она постоянно носила с собой красно-желтый шарф, чтобы прятать цветы, поднимающиеся с ее груди на шею. Старалась избегать чьих-либо взглядов каждый раз, когда задыхалась. Отстранялась от друзей, все чаще прячась за учебниками.       И это действительно длилось долго, ведь ни ее соулмейт не находил ее, ни она его.       Грейнджер решила исправить эту ошибку, ведь чем быстрее она найдет родственную душу, тем быстрее перестанет страдать (причем физически), когда он будет целовать другую.       Она общалась со многими из гриффиндорцев, заводила знакомства с парнями из Когтеврана и даже Пуффендуя. О Слизерине и не думала, ведь была уверена в том, что судьба не так жестока к ней, что хватит с нее страданий от нехватки воздуха. Ошибалась. И пока даже не подозревала об этом.       Первый поцелуй был с Роном, с близким другом. Гермиона даже сама от себя не ожидала такого. Она рассказала Уизли все про систему соулмейтов, про свое «счастье» быть одной из «подопытных крыс» Судьбы, разревелась и, подавшись порыву, поцеловала рыжего мальчишку, который этого явно не ожидал.       Наконец-то она чувствовала себя спокойно, не боясь, что начнет задыхаться буквально через секунду. Гермиона думала, что нашла его, своего соулмейта, тем более что чувства уже давно бурлили.       Она с каждым днем уверяла себя больше и больше в том, что вот он, Рон Уизли, ее родственная душа, ее пара, которую Грейнджер подсунула Судьба-игроманка.       Каждый поцелуй с ним вселял надежду, что она больше никогда не увидит этих чертовых цветов на своей груди, шее и щеках, что она больше никогда не будет задыхаться.       И снова ошиблась с выводами, как ошибаются глупые и несмышленые дети, решив рисовать на обоях, как ошибаются люди, решив ступить на тонкий, покрытый трещинами лед.       Очередной поцелуй с Роном в библиотеке заставил ее настроение взлететь до небес. Вот уже почти четыре месяца она не мучилась от приступов удушья, не видела цветы, которые после каждого поцелуя ее родственной души не с ней, разрастались по ее телу и не сходили в течение двух-трех часов. Вот уже четыре месяца она встречалась с Роном Уизли, чья семья принимала ее, как родную.       Но все это счастье от обретения свободы дыхания (в буквальном смысле!) быстро испарилось из ее головы, сердца и груди. Она остановилась посреди людного коридора не в силах сделать еще шаг. Удушье настигло ее врасплох.       «Как же так? Разве не Рон?» — мысленно задала вопрос Грейнджер.       «Нет, девочка, ты ошиблась. Серьезно ошиблась», — ответила ей Судьба и громко рассмеялась.       Гермиона, собрав все силы в кулак, рванула в самую первую дверь, которая попалась на пути. Пустой класс, где обычно она со своим факультетом занималась Трансфигурацией, оказался здесь очень кстати.       Грейнджер будто тонула и не могла сделать спасительный глоток кислорода, которого в этой луже не было. Совсем не было. Она, уже не в силах сдерживать слезы, ревела, подперев спиной дверь в класс, и корила себя за то, что ошиблась, поддалась порыву и сделала неправильный выбор, касающийся Рона.       К ее необъятному счастью, мука закончилась, Гермиона наконец смогла сделать вдох и заметить в зеркале, висящем напротив ее заплаканного лица, рисунки на щеках.       Покрепче замотавшись в шарф, она аккуратно и почти незаметно выскользнула, но ее настигла расплата за ошибку. Она столкнулась с белобрысым идиотом, которого ненавидела буквально всеми фибрами души.       Он тоже обмотался шарфом, но только вот уже серо-зеленым, как герб и флаг его факультета, он смеялся над ней, обливал грязью на глазах у всего коридора.       «Что, грязнокровка, маскарад прошел неудачно?» — съязвил Малфой, а Крэбб и Гойл гоготнули.       Пэнси Паркинсон, стоя позади Драко, тоже смеялась, а Гермиона старалась закрыть щеки руками.       «Заткнись, Малфой, тебе никогда этого не понять, ведь эта игра только для достойных. И ты в их число не входишь», — едко бросила она, украдкой вытирая вновь выступившие на глаза слезы.       Он остался стоять позади, когда она прошла мимо. Паркинсон шарахнулась в сторону, когда Грейнджер с силой толкнула ее плечом. «Охрана» Драко разошлась в стороны, чтобы не сталкиваться Гермионой.       С Гермионой Грейнджер, с достойной грязнокровкой, с той, с кем решила поразвлечься сама Судьба, с той, на чьих щеках цвели розы, давая понять буквально всем и каждому, что она — часть этой системы, часть системы родственных душ.       Драко Малфой смотрел на нее, как на прокаженную, но это было обманом. Он смотрел на нее так, потому что сам оказался в этой сети, из которой освободиться можно только в том случае, если ты нашел правильную нить, если ты нашел ту, которая держит другой ее конец.       Объяснить все Рону оказалось гораздо легче, чем думала Гермиона. Уизли, видимо, не был таким глупым, как казалось на первый взгляд и в особенности после рассказов Малфоя.       Он даже извинился перед ней за то, что не спас ее от этой агонии, которую ей приходилось переживать вновь и вновь, когда ее нерадивый соулмейт целовал другую, а потом предложил общаться так же, как и раньше, быть друзьями. Отвергать поддержку Грейнджер не стала, тем более что крепкое плечо было ей теперь жизненно необходимо.       Малфой же не подал виду ни разу за все четыре месяца, никто не догадывался, почему он, любитель колких замечаний, молчал даже тогда, когда ему что-то говорил Поттер, когда мимо проходили близнецы Уизли, когда нужно было что-то ответить кому-либо из профессоров.       Мысль о том, что Гермиона может быть его соулмейтом била его по голове так сильно, что она раскалывалась на миллионы частей. После той встречи в коридоре он почти не спал, думал только о том, как бы проверить, она его родственная душа или не она.       Идея пришла отнюдь не тогда, когда возникла мысль о болезненном для нее эксперименте. Драко пришлось провести несколько бессонных ночей, чтобы все продумать, чтобы выгадать момент и сделать то, что задумал.       В эти дни он был на радость Гарри, Гермионы и Рона слишком спокойным и тихим, не мешал, не подкалывал едкими замечаниями и не ходил с этой гадкой ухмылкой на лице, в которое хотелось плюнуть каждый раз, когда он что-то говорил.       И наконец-то он придумал, как и когда именно проверить, его ли нить держит Грейнджер.       Урок ухода за магическими существами подвернулся как нельзя кстати.       Кто-то из подговоренных перед занятием во всеуслышание предложил Малфою пари: если он поцелует кого-нибудь на глазах у всех, будет распоряжаться этим самым «кем-то» в течение дня; если же он струсит — оплачивать все покупки этого «кого-то» в Хогсмиде придется личными запасами Драко.       Три…       Хагрид отлучается по важному делу, оставляя учеников без присмотра на опушке рядом со своей хижиной (все благодаря сове от самого Дамблдора).       Два…       Гермиона смотрит на него по той простой причине, что Драко прожигал дыру в ней на протяжении двадцати семи минут (она действительно считала).       Один…       Драко хватает Пэнси за руку, довольно грубо тянет на себя и целует. На глазах у всех: гриффиндорцев, слизеринцев и нескольких магических существ, которые были заинтересованы в этом не меньше волшебников, — целует.       Ноль…       Грейнджер стоит не в силах сделать такой желанный глоток воздуха. По ее груди, кажется, со скоростью света с непомерным жжением, разрастаются цветы, оплетая ее грудную клетку. Стебли будто прокалывали кожу везде и сразу, шею кольцом оплетала лиана, на которой явно и ощутимо имелись шипы. По тому, как кожа горела, Гермиона могла сделать вывод, что они были ядовитыми, и их яд действовал очень быстро. Цветы поднимались на ее щеки, шарф уже ничего не скрывал.       Из глаз текли слезы от боли и осознания того, что он специально это сделал, что он знал об этом. По крайней мере, Грейнджер так думала.       Раздался действительно громкий возглас какой-то девчонки. Малфой смутно помнил, что ее имя как-то связано с растениями, Мелисса какая-нибудь, или Роза. На самом деле это была Лаванда. Лаванда Браун, которая своим криком привлекла внимание к Гермионе.       Малфой оттолкнул от себя Пэнси, а потом повернулся к Грейнджер и — о боже! — да, это была она, его соулмейт, его родственная душа, та, которую ему подсунула Судьба, решив надавить на больное — чистокровные родители явно запретят ему иметь хоть какие-то отношения с маглорожденной волшебницей.       «Прости», — вырвалось у него раньше, чем Драко смог осознать что, кому и при каких обстоятельствах говорит.       Гермиона же стояла и не двигалась. Все, что она делала, — дышала. Делала настолько глубокий вдох, насколько позволял объем ее легких, полностью исполосованных лианами, стеблями и цветками растений.       Слезы все так же текли по ее щекам, размывая четкие и резкие полосы в более смазанные и мягкие. Грейнджер смотрела на него невидящим взглядом, а он не решался сделать к ней хоть один шаг. Остальные тоже стояли и боялись пошевелиться.       Из толпы вышли двое. Как и следовало ожидать, это были Гарри и Рон, которые, взяв подругу под руки, решили увести со всеобщего обозрения. Она не должна вот так мучиться.       «Ты сволочь, Малфой, — бросил напоследок Уизли. — Ей жутко не повезло».       И Драко был с этим полностью согласен. И ему приходилось бороться с ненавистью к самому себе, которая разрасталась внутри побыстрее этих чертовых цветов.       «Постой!»       И Малфой побежал следом. Не пошел, вышагивая, как истинный аристократ, а побежал.       «Хватит».       Гермиона остановилась и выдернула руки из хватки друзей.       Он налетел на нее со спины, не ожидая, что Грейнджер остановится так резко. Она покачнулась и чуть не упала, когда Драко врезался в нее.       «Прости, я не знал».       Малфой солгал. Он клялся самому себе, что это был последний раз, когда он лгал ей.       «Глупости».       Грейнджер пожала плечами, будто это все ничего не значило. Она лгала, это значило. Очень много значило. И для нее, и для него.       «Судьба заморочилась, постаралась доставить как можно больше неприятностей, не так ли?»       «Да, именно так».       Если можно было быть более неловким, чем сейчас, то Драко держался молодцом. Он не знал, что сказать, тем более под ненавидящими взглядами Поттера и Уизли.       Гермиона со всей своей наблюдательностью смотрела за ним, за его движениями и ждала следующего шага.       Они оба знали, что нужно делать, когда найдешь своего соулмейта и потянешь за нужную нить. Обоим был известен исход. Только вот смелости недоставало, будто им нужно было пустить Аваду в самих себя.       Наконец, они решились. Оба. Одновременно.       Поцелуй был мимолетным, как будто для галочки, но цветы, что были на их телах, сначала вспыхнули яркими красками, а потом сошли, будто их там никогда и не было.       Драко и Гермиона не любили друг друга, не были готовы к такой жестокости судьбы.       Но им придется мириться с этим, потому что они одно целое, они родственные души.