Рецепт на счастье

В баре: — А может быть, скотч называется скотчем, потому что он склеивает разбитое сердце? («Сегодня на улице я услышала»)

Буквально вытолкнув Хельмута за дверь, Кристина мгновенно заперла её, тем самым отрезая ему все пути к отступлению. Потом она прижалась спиной к холодной стене и облегчённо вздохнула. Пожалуй, это было самое странное знакомство из всех, что ей довелось видеть. Кроме её собственного… Она вспомнила свой первый день пребывания в Германии. Стояла довольно холодная дождливая весна. Кристине было двадцать три, и для переезда у неё нашлось множество причин, начиная от давней юношеской мечты и заканчивая желанием избавиться от гиперопеки отца. Но ей было совершенно некуда и не к кому идти, она не очень представляла, что ей делать… И когда она бросила вещи в хостеле, ноги сами собой повели её в бар, что находился напротив и привлекал к себе внимание яркой зелёной вывеской — «Irish pub». Кристина усмехнулась. Ирландия не отпускала её даже здесь, в Бонне. Внутри ей понравилось — на миг возникло чувство, что она снова оказалась дома. Хотя чувство это не было особо тёплым: Кристина ведь неспроста из этого самого дома уехала… Но всё-таки она решила задержаться в этом милом ирландском пабе на пару часов. А потом всё было очень странно. Она не успела выпить ни капли, но уже обрела несколько новых знакомых и зачем-то ввязалась в партию в бильярд, хотя играла в него от силы раза три за всю жизнь. И при этом она умудрилась её выиграть. Её соперник по игре, случайный знакомый по имени Генрих (действительно, какое ещё имя может быть у рандомного немца?), был, кажется, совсем этим не расстроен. Наоборот, он всё время абсолютно счастливо (и крайне обворожительно) улыбался, а в его зелёных глазах плясали черти. При этом Генрих не был похож на типичного завсегдатая пабов. Нет, он не выглядел здесь потерянным, скованным, ощущавшим, что ему тут не место. Напротив, он вёл себя уверенно, то и дело кому-то кивал или с кем-то здоровался… Просто он напоминал интеллигента со своими прилизанными волосами, выглаженной рубашкой и буквально скрипящими ботинками. Кристина никогда не встречала интеллигентов в пабах, хотя себя иногда называла интеллигенткой. Играли они на какой-то коктейль, поэтому после партии уселись за барную стойку, украшенную сияющими четырёхлистными клеверами, и разговорились. — Вижу, с удачей совсем не ладится, — сказала Кристина и кивнула на бильярдный стол. Генрих взглянул на неё вопросительно. — Знаешь, существует одна древняя ирландская легенда… — На самом деле не такая уж она и древняя… — Далеко-далеко в Ирландии лежит волшебный камень, — начала она таинственным голосом, подперев голову рукой, — и если этот камень поцеловать, то будет тебе счастье и удача на всю жизнь. Но если ты вдруг не в Ирландии и у тебя под рукой нет волшебного камня, а тебе срочно понадобилась удача, можно поцеловать любого ирландца. — И как это связано? — скептически усмехнулся Генрих. — Эффект распространяется на всех жителей нашей прекрасной страны, — ответила Кристина. — Значит, ты ирландка? А говоришь почти без акцента, — заметил он. Кристина гордо вскинула голову. Немецкий она учила с начальных классов и была очень счастлива, что настоящий немец оценил её произношение. Единственное, что ей не нравилось, — как у неё получается это хрипловатое немецкое «р», но она над этим работала. Правда, потом она поняла, что Генрих так просто подкатывал. Ясное дело, что без полного погружения в языковую среду невозможно говорить без акцента, а погружение на тот момент для неё только началось. — И ты не рыжая, — добавил Генрих, придвинув свой стул к ней поближе. — К твоему сведению, не все ирландцы рыжие, — наклонила голову Кристина, подавшись вперёд. — Как и не все немцы — голубоглазые блондины, как я посмотрю. Он усмехнулся и как будто в подтверждение её слов пригладил свои тёмно-русые волосы, почти чёрные, как вороново крыло. Повисла тишина — разумеется, не абсолютная, потому что в дальнем углу паба какая-то группа играла песни, стилизованные под ирландские народные, то и дело вспыхивал чей-то смех, кто-то кому-то что-то кричал, гремели стеклянные стаканы и журчали наливаемые в них пиво, эль и прочий алкоголь. Кристина правда не была рыжей. Волосы у неё были каштановые, длинные, которые она чаще всего носила распущенными, а глаза — серо-голубые. Но она действительно была ирландкой — с этим не поспоришь. У неё даже фамилия была весьма характерная — О’Шей. — Ну хорошо, — усмехнулся вдруг Генрих, — я тебе верю. И, несмотря на присутствие в пабе десятков людей и, следовательно, полное отсутствие уединённой обстановки, несмотря на любопытную барменшу, несмотря на то, что они были знакомы от силы полчаса, он наклонился и поцеловал её. Да, это было очень странное, спонтанное и неожиданное знакомство. Но именно оно и решило дальнейшую судьбу Кристины. Возможно, важную роль в этом сыграла внимательность Генриха. Потому что когда он отстранился, то очень пристально на неё посмотрел и вдруг перестал улыбаться. Кристина вздрогнула. Почему-то в голове всплыла мысль: «Неужели я так ужасно целуюсь?», хотя всю жизнь она была уверена в обратном. — Ты плакала? — спросил Генрих строго. Кристина правда плакала. Минут десять она навзрыд ревела, заперевшись в туалете хостела, но потом умылась, чуть подвела глаза и убедилась в том, что никаких следов от её слёз не осталось. Но этот ебучий потомок ебучих фашиков, кажется, всё-таки это заметил. Поэтому после вопроса про то, насколько плохо она целуется, в голове у неё пронеслось эпическое «Бля!» Видимо, в разуме Генриха тоже выстроилась некоторая логическая цепочка, потому что он спросил: — Может, расскажешь, что с тобой такое приключилось? Кристина решила, что нужно взять себя в руки. Она отодвинула стул буквально на сантиметр подальше, опустила глаза и хмыкнула. — Давай завтра встретимся здесь же часов в семь, — предложила она. — Тогда всё расскажу как есть. И знаешь что… — Кристина окинула беглым взглядом ассортимент бара. — Давай закажем не коктейль, а тёмный эль. Что-то я по нему совсем соскучилась. Почему-то она была уверена, что Генрих не придёт, и на следующий день шла в паб в первую очередь с целью выпить ещё тёмного эля, а о том, что ей придётся изливать душу случайному знакомому, который ужасно играл в бильярд, но зато целовался как Господь Бог, она и не думала. Но в глубине души она всё-таки надеялась на вторую встречу, поэтому оделась поприличнее — в светлую блузку, чёрную юбку до колен и бежевое пальто с шейным платком в тон, убрала волосы в хвост, чтобы не лезли в лицо (на случай, если придётся снова целоваться) и даже прихватила изящную дамскую сумочку совсем не изящного коричневого цвета. И когда Кристина зашла в паб, то сразу поняла, что прихорашивалась не зря. Генрих сидел за тем же местом, что и вчера, — у барной стойки, украшенной неоновыми четырёхлистными клеверами. Рядом с ним уже стояло два бокала тёмного эля, а сам он, делая вид, что слушает псевдо-ирландскую группу, смотрел куда-то вдаль. Кристина улыбнулась. После нескольких глотков этого прекрасного эля и чертовски обворожительных улыбок Генриха ей самой захотелось рассказать ему всё, что произошло с ней за последние годы. Но он не торопил, и поэтому почти час они болтали ни о чём, обсуждая красоты Бонна, пробки и местный алкоголь. Но вдруг, воспользовавшись паузой, он спросил: — Надеюсь, ты больше не плакала? Кристина вздрогнула. Этот заботливый тон, странно нежный взгляд, да и в целом его озабоченность её состоянием почему-то пугали. Раньше она с таким не сталкивалась. — Нет, — соврала она. И Генрих наверняка понял, что она соврала. — Давно ты в Бонне? — перевёл тему он. Странно, что они обсудили Бонн, его достопримечательности, дороги, пробки и общественный транспорт (точнее, в основном Генрих говорил, а Кристина слушала и запоминала), но так и не поговорили о её пребывании здесь. — Со вчерашнего дня, — отозвалась Кристина и сделала глоток эля. — Живу в хостеле напротив, — она кивнула в сторону выхода из паба — сквозь стеклянные двери хорошо было видно дверь её временного пристанища, — если хочешь — заходи. — Ага, непременно, — усмехнулся Генрих. — По учёбе приехала? — Вроде того. Буду поступать в магистратуру Боннского университета. На отделение журналистики философского факультета. — О, это отличный университет, — кивнул он. — Я сам его закончил три года назад. — Поймав вопросительный взгляд Кристины, он добавил: — Тоже философский факультет, отделение психологии. На своём веку Кристина знала не так много психологов, хотя понимала, что с такой жизнью ей не помешало бы посетить пару сеансов. Впрочем, психологи ей всегда представлялись чудаковатыми, навязчивыми и надоедливыми. Генрих же таковым не был. — А чем тебя ирландские университеты не устраивают? — продолжил он свои расспросы. — Ирландские университеты меня устраивают, — сказала Кристина, отводя глаза. Музыканты заиграли очередную мелодию, донельзя навязчивую и знаменитую «Дьявола нет», которая отвлекала от мыслей и разговора. — Меня не устраивал мой отец. Видимо, ей всё же придётся поделиться своими проблемами. Кристина никогда не была меркантильной халявщицей, но мысль о том, что она наткнулась на человека, который готов её выслушать, да ещё и психолога, заставила её возрадоваться. Генрих молчал, внимательно смотря на неё. Кристина тоже оглядела его с ног до головы. По её мнению, он не был похож на поехавшего маньяка, насильника или афериста. По крайней мере, пока ничего подозрительного в его поведении она не заметила. Он не позволял себе лишних жестов или прикосновений, обращался с ней весьма вежливо и сдержанно и был просто ангельски ненавязчивым. — Мой отец всегда воспитывал меня в строгости, — начала Кристина. — Школу я закончила отлично, но как только выбрала университет и факультет, он сказал, что это всё ерунда, а мне стоит подыскать себе хорошего мужа и поскорее завести детей. — Она закатила глаза, а Генрих коротко хохотнул. — Я, кажется, так и не убедила его, что образование, карьера и занятие любимым делом для меня важнее, но всё-таки он не стал мешать моему поступлению. Учиться мне было легко и интересно, стены университета стали буквально моим спасением от опеки папочки. И это было единственное место, где он не следил за каждым моим шагом. Всё это время я думала о том, что надо бежать из этого дурдома. У меня не было возможности завести нормальные отношения, редко удавалось погулять с подругами… Отца в моих знакомых не устраивало решительно всё, и он запрещал мне с ними общаться. Кристине казалось, что мысленно Генрих уже пробил лицо рукой, но внешне он выглядел весьма спокойно, будто слушал самую обыденную историю, которая происходила в жизни каждого. Видимо, включил профессиональные навыки, или в его практике подобных ситуаций было немало… Ей захотелось курить, но небольшая вывеска над баром гласила, что внутри этого делать нельзя. — Примерно тогда же, на втором курсе, нашу группу возили в Германию за счёт университета — лишь это обстоятельство позволило отцу меня отпустить. Тогда-то я поняла, что Германия — это та страна, в которой стоило бы остаться навсегда. С тех пор я начала лелеять мечту свалить нахер из дома. — Когда она выругалась, Генрих покачал головой, но ничего не сказал. Кристина усмехнулась, отпила ещё эля (в горле слегка пересохло) и продолжила: — Но я не просто утешала себя, мол, вот когда-нибудь час настанет и я уеду, нет… Втайне от отца я начала хлопотать о переезде. И это был какой-то пиздец, с этим возникло столько проблем, что у меня невольно опускались руки. Но я не сдавалась. Параллельно я работала, хваталась за любое, хоть самое жалкое предложение — лишь бы не отвлекало от учёбы… Без достойных оценок Боннский университет со мной бы и разговаривать не стал о возможности поступления. И… в общем, как видишь, я справилась. Если бы не поддержка друзей и двоюродной сестры, я бы, наверное, так и не выбралась из этого дерьма и в итоге бросила всё на полпути, подчинившись воле отца. — А мама? — вдруг спросил Генрих негромко. Его пальцы напряжённо сжимали бокал с элем, а взгляд беспокойно метался туда-сюда. — Мама умерла, когда мне было девять, — вздохнула Кристина. — Прости. — А, ничего, — улыбнулась она. — Наверное, её смерть и заставила отца так опекать меня. В глубине души я могу его понять — я была всем, что у него осталось… Но он перегнул палку. Очень перегнул. Он забыл, что я — не вещь, не собственность, что я тоже живой человек со своими стремлениями и желаниями. А потому пошёл он нахуй. Закончив свой рассказ, Кристина допила оставшийся в бокале эль и громко стукнула им по стойке, призывая барменшу налить ещё. Та оторвалась от протирания стаканчиков и принялась за дело. Кристина хмыкнула — девушка наверняка подслушивала… Ну и хрен с ней, собственно. — А ты права, — сказал вдруг Генрих. — Может, эту проблему можно было бы решить иначе, но… — Да-да, я знаю вашу тактику, — прервала его Кристина, — но никакие разговоры не помогали. Он и слушать меня не желал — и не только меня. Для него не существовало никаких авторитетов. — Это ужасно, — покачал головой Генрих. — Всё равно ты молодец, что решилась на побег, что добилась своего… Некоторые попросту боятся уйти, боятся причинить боль. — Думаю, та боль, что я ему причинила своим побегом, и не сравнится с той болью, которую он причинял мне всю жизнь, — хмыкнула она. — Он тебя бил? — Если бы он меня бил, я сбежала бы ещё раньше. А теперь он даже не знает, где я. Знает только то, что добровольно уехала, безо всякого криминала — в полицию ему нет смысла обращаться. Я поменяла номер телефона, оборвала все связи… Обо мне знает лишь моя двоюродная сестра, Натали. — Воспоминание об этой белокурой девочке заставило Кристину улыбнуться. Она считала всех представителей фамилии О’Шей ебанутыми — кроме себя и, собственно, Натали. Та всегда помогала ей чем могла, и поэтому именно ей Кристина доверила свою тайну, уверенная, что та не подведёт. — Просто если он узнает… он силой меня домой притащит. Сделает всё, чтобы снова привязать меня к себе. И я не должна позволить этому случиться. — Ты справишься, — сказал вдруг Генрих и осторожно накрыл её ладонь своей. — Я уверен, ты со всем справишься. Кристина не придумала ничего лучше, чем просто благодарно на него посмотреть. Они встречались около месяца. Места их свиданий были абсолютно разными и не похожими друг на друга: от того же ирландского паба до дома-музея Бетховена, от скамеечки в парке до Кёльнского собора, куда они однажды съездили вместе. При этом Генрих старался не отвлекать её от подготовки к поступлению в магистратуру, был всё таким же ненавязчивым, вежливым и внимательным… И, что самое главное, он её не торопил. Лишь через месяц он пригласил её к себе домой. И Кристина была уверена, что, если бы она отказалась от десерта, он бы точно не стал настаивать. Но она не отказалась. Утром она проснулась раньше него. Форточка была открыта, и комнату наполнил свежий воздух — ночи были холодными. Кристина закуталась в тонкое одеяло и потянулась к своему телефону, лежащему на прикроватной тумбочке рядом с выключенным будильником и начатой пачкой презервативов. Видимо, она случайно разбудила Генриха, потому что он вдруг потянулся, перевернулся на бок и обнял её сзади. — Мне, наверное, пора, — вздохнула Кристина, хотя ей жутко не хотелось уходить. — Оставайся, — сказал он негромко. — Сессия на носу, — хмыкнула она, — надо готовиться. — Нет, ты не поняла. Оставайся у меня насовсем. Кристина замолчала, пытаясь вникнуть в смысл его слов. Оставаться насовсем? То есть жить вместе? Так скоро? — И с моей мамой наконец познакомишься, — продолжил Генрих. — С мамой я с радостью, но… У меня же место в хостеле… — пролепетала Кристина. — А потом можно в общагу переехать. — Вообще не представляю, как ты в этом хостеле ухитряешься так успешно готовиться, — отозвался Генрих, убирая прядь волос с её лица. Она прикрыла глаза. — И как можно сравнивать общежитие с новой двухкомнатной квартирой? Если тебя лифт волнует — он скоро заработает, не переживай. — Да причём тут лифт… — рассмеялась Кристина и резко перевернулась на другой бок, поворачиваясь к Генриху лицом. — Просто это так внезапно, я даже не знаю… Мы ведь знакомы совсем недолго, если подумать. — Ты забыла, что, наш первый поцелуй был спустя полчаса после знакомства? — хмыкнул он. Да уж, разве это забудешь… — И, видимо, твоя легенда оказалась правдивой. С тех пор удача буквально преследует меня — и за неё спасибо тебе. — Кристина чуть покраснела, а он, не обращая на это внимания, притянул её к себе и коротко поцеловал. — Может, месяц — это правда недолго, но за этот месяц мы, наверное, достаточно хорошо узнали друг друга. Да и какие могут быть сомнения, если я люблю тебя? — Я тоже тебя люблю, — словно не осознавая, какие важные слова произносит, кивнула Кристина, — но ты даже не дашь мне времени подумать? — Дам, конечно, — чуть растерялся он. Кристина тут же сделала задумчивое лицо и уставилась в потолок. Но боковым зрением она видела, как взволнованно смотрел на неё Генрих и какое яркое нетерпение светилось в его глазах. Что ж, пожалуй, не стоит его мучить… — Я подумала. Я останусь. После переезда жизнь и вправду стала спокойнее. Кристина поступила в магистратуру журфака, успешно её окончила и нашла неплохую работу. Также она влилась в местный клуб исторической реконструкции и добилась больших успехов в фехтовании на мече и фальшионе. С Генрихом они жили душа в душу, почти ни разу не ссорились и не эксплуатировали друг друга в общем быту. Кристина познакомилась с его мамой — русской иммигранткой по имени Виктория, — и обнаружила, что Генрих был очень похож на неё. Хотя в его поведении и характере влияния русской крови было не так много, зато внешне он казался буквально копией матери. Виктория же великолепно готовила окрошку и не менее сногсшибательно ругалась русским матом. Кристина была в восторге и подумала, что неплохо было бы чему-то научиться у этой женщины. И если окрошка у неё получалась неважно, то русская ругань удавалась прекрасно. В общем, с Викторией она тоже сошлась. В университете Кристина познакомилась с Софией Даррендорф. Она была родом из небольшого городка под Бонном, в городе же жила одна, училась на фармацевтическом отделении медицинского факультета и, по её словам, совершенно не представляла, что делает со своей жизнью. Кристине показалось, что у этой девушки было что-то общее с Натали — может, природная стеснительность (которую София с огромным трудом преодолевала лишь в самых критических ситуациях), может, это ненавязчивое очарование и показная робость и хрупкость… Но Кристина душой потянулась к Софии, а София потянулась к ней, несмотря на то, какими они были разными. Они старались друг друга поддерживать, помогать по мере сил и вскоре уже не могли нормально жить друг без друга. И вот, спустя почти три года, Кристина, стоя в прихожей их с Генрихом квартиры, в очередной раз поняла, что неспроста судьба свела её с этой рыжей немкой. Если бы не Кристина, вряд ли ей удалось бы самой заарканить этого белобрысого выпендрёжного провизора. В общем, Кристина была горда собой. Когда в дверях гостиной показался Генрих и бросил на неё вопросительный взгляд, явно не понимая, что только что произошло, она вздохнула. Пожалуй, о ситуации ему стоит поведать завтра, а то уже поздно. А сейчас… — Ну чего, ты зря его за презиками гонял, что ли? — улыбнулась Кристина и подалась вперёд. — Давай уже делом займёмся.