Какая же ты дрянь, Питер

Питер в руках держит зеркало, в котором видит — который год — одно и тоже. От этого тошно и радостно одновременно. Семнадцать, молодость, вечный стояк. Питеру хочется увидеть морщины на лбу или седые волосы. Хоть что-то, от чего он будет выглядеть дерьмово, кроме вечных синяков под глазами. Он встает из-за стола, одергивает болотную грязную рубашку и кидает зеркальце в верхний выдвижной ящик. На разбитых часах большая стрелка перевалила за полдень, а это значит, что шпана обедает под присмотром старших. Это значит, что никому сейчас нет дела до того, где он там шляется. Желудок урчит, но Питеру все равно. Он задвигает стул и выходит из комнаты, быстро бросая взгляд на обедающих у вечного костра. Приятно вам поесть, а я проведу время приятнее. Выходит из их своеобразного лагеря и двигает в дебри леса. Лианы вокруг, почти тропики, жарко. Но он неизменно — в рубашке. Всегда в зеленой, чтобы сливаться с дебрями. Как будто кто-то следить может, типа дело кому-то есть. Уже лет сто как нет. Он идет по заросшим тропинкам, тут редко ступает нога живого. Идет глубже, дальше, спотыкается о корни или ветки. Почти бежит. Доходит до маленького деревянного домика. Так забавно: они все в одном логове спят, а у нее домик целый. Одна комната там, конечно, но все равно есть. Подходит ближе. Всматривается, замечает знакомые очертания. — У тебя рубашка запачкана, давай постираю. — Белоснежные ручки запачкаешь, — глядит на нее в упор и непроизвольно дергает бровью. Смешок сам вырывается, когда она фыркает и поворачивается спиной. Плечики тонкие, ветер подует — раздробит, кожа порвется, окрашиваясь алыми потеками. Нужно сказать, чтобы ей еды больше приносили, совсем исхудала. У нее руки в мыле, перед ней миска с мутной водой, рядом на веревке сушится платье и бюстгальтер. Поднимает руку и вытирает со лба испарину. Питер не подходит близко, он выбирает заваленное дерево и усаживается. Наблюдает за ее ловкими движениями маленьких ручек, за тем, как двигаются лопатки. Как у птички, ей богу. — Венди, птичка. Она бросает на него беглый взгляд, но не прекращает стирать. — Да, Пэн? — Как грубо, птичка. Я люблю, когда ты называешь меня по имени, — он встает с бревна и подходит немного ближе, усмехается, наблюдает за реакцией. Примечает, что она слегка выпрямляет спину. — Сегодня я хочу остаться у тебя. Ты хочешь? — Как будто ты даешь выбор, — даже не оборачивается на него. — Ну не надо, птичка, если бы ты не хотела, я бы не приходил к тебе. Он подходит к ней сзади близко, но не прикасается. Разглядывает впопыхах собранные в косу белокурые волосы. Кое-где пряди выбиваются. На ее платье вырез на спине ныряет ниже лопаток, ему это нравится. У нее кожа приятно-бледная и много маленьких родинок. Снова усмехается и наклоняется к ее уху, шепчет. — Жди меня сегодня. Венди как всегда не реагирует, но Питер видит, что ее кожа покрывается мурашками. Он разворачивается на пятках и, довольный недолгим визитом, вприпрыжку направляется к шпане. *** Когда он приходит к ее домику второй раз, время ушло далеко за полночь, но в окне виднеется горящая свеча. Не хочет его визитов, как же. Питер одергивает рубашку и тормошит и так спутанные после трудного дня волосы. Поднимается по лестнице медленно, беззвучно — кто знает, вдруг она спит. Если это и вправду так, то сегодня она избежит своего самого страшного кошмара — Питер же не изверг, он все понимает. Именно поэтому он, собственно говоря, снова здесь. Аккуратно толкает дверь и входит в прогретую маленьким камином комнату. Шпана хорошо справляется со всем, что им говорит Питер: у Венди всегда есть все необходимое. Она стоит к двери боком, на ней любимая ночная рубашка Питера. Та самая, которую он принес ей из Лондона — заканчивается выше колена, на тонких бретельках и много-много кружева. Он смотрит на нее, любуется теплыми отблесками каминного огня на ее шее, спине, руках. Да, голубой ей идет куда больше остальных цветов. Он закрывает дверь на засов и делает к ней шаг. Она, конечно же, не оборачивается. Иступлено смотрит на парующую чашку в своих руках. — Чай будешь? — Да, спасибо. Подрывается, ставит чашку на край стола, достает коробку с чаем из шкафа. Она сама его собирает на острове. Нашла здесь кусты разные и мешает их между собой в непонятных количествах. Вкусно, даже не поспоришь. Питер с улыбкой наблюдает за ее невротическими движениями, расшнуровывает высокие сапоги, снимает и проходит в комнату. Оглядывается, давно не было его тут. Года пол так точно. Садится на скрипящую кровать, снимает жилетку, вытаскивает ножны и бросает на стул. — А говоришь, что не ждешь, птичка, — ухмыляется, потягиваясь. Видит, как она дергается. — Тебе с сахаром? — Помнишь же, что да, — он рассматривает изменения в комнате: она переставила стол, ваза теперь на полу стоит. — Ждешь ведь, знаю. Венди делает чай, сует ему в руки большую чашку, горячую. Пододвигает стул и усаживается напротив, смотрит. — Не жду, — лицо серьезное, как будто не знакомы больше века. — Надела кружево, — кивает головой в ее сторону и надпивает чай. Горячий, он шипит. — Ну, ночнушку. Надеюсь, белья на тебе никакого. Внимательно следит за тем, как меняется ее выражение. Приподнимаются брови, приоткрываются пухлые губки. Стыда нет. — Пэн, я в ней сплю. — Неправда. Читает в ее глазах немой вопрос. — Я прихожу иногда к тебе вечерами. Ты, конечно, не знаешь об этом. С твоего окна открывается прекрасный вид. Он встает, игнорируя ее громкое удивление, ставит чашку на стол. Лыбиться как ребенок, пока она не видит, и не собирается даже сказать, что это не его находка — услышал, как пацаны обсуждали, что Венди ничего такая, что вечерами поглазеть можно. Сразу пресек, конечно, не хватало еще, чтобы на нее дрочило пол-лагеря. Но себе на заметку взял. Венди слегка поворачивает голову, отслеживая каждое его движение. Как будто опасается. А может и правда, он не знает. Подходит, становится так, что ей приходится поднять голову. Да, все-таки прекрасно, когда она смотрит на него снизу в верх. У него крыша едет каждый раз, когда она такими наивными глазищами на него глядит. В глаза смотрит, значит, не боится. У него дыхание учащается, он тщетно с ним борется. Медленно поднимает руку, ведет указательным пальцем сначала по шее вверх, до подбородка, замедляется — и снова вниз, до ключицы. Чувствует, как Венди от этого немного перетрушивает, но виду она не подает. Останавливается на секунду у бретельки, а потом легонько скидывает ее на плечо, оголяя часть груди. Венди хмурится и неодобрительно отводит взгляд, но покорно молчит. А у него от этого в сердце колет. — Венди, милая, я же не насилую. Зачем ты так? — молит, чтобы голос не звучал так жалко, как ему кажется. Снова молчит, как партизанка. Он выжидает еще чуток, а потом отходит на шаг назад. Сразу становится холодно и пусто. Дарлинг дергается и следит за его движениями. Снова поднимает взгляд, глаза в глаза, медленно встает. Бретелька все еще где-то на плече, кружево почти не скрывает груди. И Питер смотрит. Так смотрит, что она наверно чувствует жар в тех местах, по которым он мажет взглядом, въедается. Красиво. Красивая. Она недолго стоит напротив, а потом шагает к нему, и его сознание скатывается в такую бездну, что ему страшно. Каждый раз так страшно. Он дергает ее на себя, резко, грубо, слышит ее хаотичный вздох и впивается губами в шею. Пальцами перебирает кружево, задирает, добирается до ягодиц и покусывает кожу на плечах, там остаются багрово-красные, но ему дела до того нет. Приподнимает ее, разворачивается и толкает, почти швыряет на застеленное покрывало. Она плюхается на спину, не восклицает, только зажмуривается на мгновение и судорожно втягивает воздух. Питер стоит над ней, упираясь коленями в деревянный каркас, дышит громко, запускает обе руки в свои волосы. Ждет каких-либо ее действий и любуется задравшейся на бедрах тканью. Венди глубоко вздыхает и, не открывая глаз, прогибает спину, сжимает бедра, от чего рубашка ползет еще выше, и он видит синюю ткань ее трусиков. — Посмотри на меня, Венди, — произносит тихо, низко, но она слышит. Открывает глаза и упирается в Питера красивенными большими и зелеными. Он неспешно тянется руками к пуговицам на своей рубашке. Ловко проталкивает их в петли, одну за другой, вытаскивает заправленную в брюки ткань. Обнажает торс, стягивает хлопок с плеч и кидает куда-то на деревянный старый пол. А она гуляет бесстыдно взглядом по его телу, рассматривает. Видит, что он возбужден — тяжело не видеть, штаны очень тесные. Питер знает, что ей нравится его телосложение. Еще бы. Все, что есть в его жизни, — это физические нагрузки. И Дарлинг. — Не насилую, птичка, — бляха ремня громко звенит, когда он расстегивает ее и дает повиснуть вдоль штанины. — Ты хочешь? Молчит. — Хочешь? Ни звука. — Скажи «нет» и я больше не приду. Питер нервно закусывает губу, внутри него все сжимается от ожидания. А Венди просто моргает и заправляет прядь волос за ухо. Опускает взгляд, склоняет голову в противоположную от него сторону. Питеру больно, он сглатывает. Птичка заслуживает уважения после всего, что он делал. Он почти отстраняется от кровати, когда она протягивает к нему руку, цепляет двумя пальцами топорщащуюся линию брюк и тянет его вниз, на себя. Задевает коротким ноготками разгоряченную кожу живота — Пэну хочется, чтобы она прижалась к нему всей ладонью, и он немного подается вперед. Венди умеет хитрить, юлить, обманывать не хуже, чем он сам. Но не когда дело доходит до секса. Ему хватает пары секунд, чтобы немного развести ее колени, провести по внутренней стороне бедра ладонью и заставить ее кожу покрыться мелкими мурашками. Все время смотря в глаза. Он становится коленями на кровать, склоняется, одной ногой раздвигая ее ноги, укладывая ее под себя. Сам аккуратно опирается на локти, чтобы Венди не было тяжело. Плавно приближается к губам, но она увиливает от поцелуя. Крутит носом, как обычно. Питер не обращает внимание на ее выпады, спускает вторую бретельку, обнажая грудь, и припадает к ней. Сразу слышит вдох и тянет губы в улыбке. Кому ты врешь, птичка, когда говоришь, что не ждешь всего этого. Пэн надавливает средним пальцем на ее нижнюю губу, заставляя приоткрыть рот. Дарлинг понимает, послушно пускает его и облизывает, немного посасывает. Питер сжимает челюсти, почти крошит себе зубы, когда видит, как втягиваются ее щеки и напрягаются скулы. Старая-добрая развратная Дарлинг. Хочется поставить ее раком и войти уже сейчас, но он знает, что с ней лучше тянуть. Поэтому он вытаскивает мокрые пальцы из ее рта, целует куда-то в висок и бросает «умница» на ухо. Чуть переваливается на бок, все так же плотно прижимаясь. Ловко залазит под ткань трусов и чувствует жар, начинает выводить медленные круги по чувствительным зонам. Давит не сильно, дразниться, а она хватается за его плечо и, безмолвно открыв рот, упирается лбом в его щеку. Питер не может не сдерживать радости от того, что она наконец-то начинает прикасаться к нему сама, водить пальчиками по его плечу и спине, и громко-громко дышать, иногда переходя на всхлипы. Он засовывает руку ей в трусы еще дальше, увеличивая размах пальцев. Венди затихает и наслаждается, когда он вставляет в нее один палец, вставляет глубоко и давит на переднюю стенку. Она подмахивает бедрами в такт и гнет спину, царапается. Еще немного и она кончит, но он не собирается так упрощать жизнь. Питер знает ее от и до. Он вытаскивает из нее пальцы, и слышит, как там мокро. Она быстро убирает от него руки, когда он привстает, чтобы приспустить штаны вместе с трусами и снять с нее влажные трусики. Кусает свои треклятые губы, которые хочет кусать он, но пока не может. Еще чуть-чуть подождать. Пэн подхватывает ее ноги под коленки и забрасывает себе на плечи, заставляя раскрыться перед собой. Это будет глубоко, птичка. Упирается головкой члена во влажную, скользкую промежность, смотрит Дарлинг в глаза. Слегка толкается и понимает, что она такая узкая, что боже мой. Не останавливается, медленно входит на всю длину. Венди жмурит глаза и пошло приоткрывает рот, и ему никогда так и не станет известно, почему эта девчонка так великолепно-хороша во всем. После пары медленно-убивающих Питер ускоряется, берет размах. Наклоняется к ней, сильнее задирая ее ноги, сжимает бедра до синяков, но Венди не чувствует. Только стонет и дышит, дышит, дышит. Он чувствует, как мышцы вокруг него твердеют, сжимаются — она почти, она скоро. — Скажи, — хрипит вперемежку с рваными выдохами, — хочу слышать. Ее это немного сбивает, она открывает затуманенные глаза и не понимает сначала, что он имеет в виду. — Ни за что. — Скажи, — уже тверже, полностью останавливаясь, находясь в ней. Она жалобно стонет и пытается двигаться сама. — Нет, — раздраженно, зло. — Давай, — почти выходит и сильно толкается, на всю длину. У нее вырывается громкий стон, но она не закрывает глаза. Питер выжидает немного, а потом снова толкается в нее с силой, не давая возбуждению спадать. — Не скажешь и я уйду, — толчок, — прямо сейчас. Питер видит, что она уже на грани, лишнее движение приведет к разрядке. — Я хочу, — очень неуверенно, мямлит, но он знает, что это заслуга еще какого масштаба. Снова постепенно набирает темп. И на этот раз громче:  — Хочу. Ему хорошо от всего. Он знает, что пока не кончит сам, все его старания будут нацелены на Венди. Питер облизывает пальцы и просовывает руку между их потными и напряженными телами, пробираясь к ее клитору. Несмело надавливает, слышит одобрение и продолжает. Он хочет увидеть, как она кончает, хочет запечатлеть этот момент в памяти, как и все разы, когда она кончала под ним, сильно, рьяно. Ее всхлипы затихают на несколько секунд, а потом тело пронзает судорога. Безусловно дико приятная, думает Пэн. Венди дергается, скребет пальцами по матрасу, Питеру. Он притормаживает, но не до конца, разрешает ей прийти немного в себя. Освобождает одну ногу, она опускается и выпрямляется вдоль его тела. Тогда он целует ее покусанные и раскрасневшиеся губы, втягивает их, немного посасывает и кайфует от того, что она наконец-то отвечает ему на поцелуй. Тянет его губу своими зубами, потом зализывает укус. — Ты мерзавец, Питер, — слышит он, когда переворачивает расслабленное тело на живот и дергает на себя, заставляя поднять таз. — Просто мерзавец. Питер знает, он улыбается и входит в нее сзади, мнет руками ее ягодицы, звонко шлепает по ним и двигается до невозможности быстро, скоро. Сводит брови к переносице, отодвигает ткань ее ночнушки выше, гладит талию, спину, вынуждая прогибаться еще и еще. Хватает растрепавшуюся косу второй рукой, слегка натягивает. Замечает, что она подстраивается под него, во всю двигается, ловит ритм. Умница, Дарлинг, просто умница. Продолжай. Он чувствует, что разрядка уже скоро, уже вот-вот. Убирает руку с ее волос и умещает на сгибе талии, ускоряясь еще сильнее. Еще и еще. Давай. Со сдавленным стоном, вжимаясь в тонкое трясущееся тельце, почти слыша хруст ее костей, он надсадно кончает. Почти рычит, хрипит и бесконечно получает удовольствие, что кончает в Дарлинг, а не в собственный кулак после такого долгого перерыва. Обессиленно падает рядом с ней, восстанавливает дыхание, вытирает пот со лба. Его птичка просто чудо. Венди быстро вскакивает с кровати, поправляет безвозвратно измятую ночнушку и впрыгивает в белье. Оно, наверное, еще мокрое. Питер следит за тем, как она распускает волосы, расчесывает их деревянным гребнем напротив большого зеркала. На него не оборачивается. В это время он скидывает на стул свои штаны, оставаясь в одних трусах, расстилает кровать и забирается в нее, не укрываясь. Венди еще какое-то время шерудит по комнате, убирает чашки, прячет чай, а затем задувает свечу, и их накрывает кромешная темнота. Не видит ее, но слышит, как она аккуратно подходит к кровати, нащупывает постель. Садится, кровать прогибается и немного скрипит. Питер думает над тем, что когда он ее трахает, то совсем забывает про то, что тут все предметы издают звуки. Венди ложиться от него далеко, но Пэну это отнюдь не подходит. Он протягивает руку и одним быстрым движением подтягивает Дарлинг к себе. Она не против. Целует ее в висок, от нее всегда пахнет травами. — Видишь, птичка, не насилую. — Мерзавец, — последнее, что он слышит перед тем, как ее дыхание выравнивается и она засыпает в его объятиях. Но Питер пока спать не хочет, в его голову лезут слишком ненужные, слишком мысли, которых он всегда так старательно избегает.