***
У Реджины нет гена, отвечающего за зависимости, формирующие вредные привычки. Она в это не верит. Ненаучная чушь. Не доказано — неправда. Да, изредка она выпивает, чтобы нервы прилегли на время и дали ей пару минут подумать. Но это не привычка, и совсем не вредная. Иначе ее давно бы уже ждала участь мистера Нолана. Зелену вот ждет. Она же в это верит. Как она там? Устроилась? Но Реджина не привыкает. Она может выкурить сигарету, но больше не хотеть. Только компании ради. Нет, не так. За компанию с Эммой. А в одиночестве только для того, чтобы почувствовать этот запах и железный горьковатый привкус меди на губах. Напоминает кровь. Этот вкус Реджине больше знаком. После одной затяжки она кладет сигарету в пепельницу и позволяет ей тлеть, пускать запах. Струйка тянется к открытому окну. Она подсаживается ближе к пепельнице и пишет письмо. Раскладывает там мысли и чувства, выстраивает их буквами и правильными словами. Сохранить в черновиках, закрыть. У Реджины нет гена наркоманки, но вот только почему так хочется зайти на страницу Темной Свон? Просто невозможно «не»! Только проверить, только глазком одним взглянуть. Как у них там дела? Все ли хорошо? Как Эмма? Эмма, как ты? Только подсмотреть. Все хорошо, — говорят ей посты на стенке. Вон и фотографии тоже там. Выставка обещает быть потрясающей. Молодец, Эмма, молодец, — держится улыбка на губах. Отпустит ли меня когда-нибудь? Я не знаю. Реджина пишет письмо. Может, так будет легче. «Как тебе новость? Ты опять права! Я говорю с тобой в своей голове чаще, чем с тобой настоящей. Интересно, если сложить все письма, что я тебе написала, сколько выйдет в часах? Много больше, если брать в расчет то, что я проговариваю в своей голове. Рада? Нет, полагаю. Ладно, я же пообещала не ругать себя твоим голосом. На самом деле, ты не всегда права (чтоб ты там не задавалась). Сегодня я попыталась сделать это: сказать себе, глядя в зеркало, что я — замечательная. Я говорила много раз, честно! Скажу тебе, Эмма, что это не работает. Так это не работает. Рассказать тебе, как устроен механизм самооценки, которая формируется с детства, подпитываясь окружением? Сюрприз! У меня было гнилое окружение. Еще я прочитала, что у некоторых людей есть биологическая предрасположенность к пессимизму, что влияет на самооценку напрямую. Ставлю десятку, что у меня именно так и есть. Самооценка никакая не «само». Кто придумал эту чушь? Это же бред полнейший! Не может быть у человека самооценки самой по себе, люди всегда хотят услышать это от других. Признание. Одобрение. Правильнее было бы назвать это «всеоценка». Еще прочитала, что завышенная самооценка та же заниженная, и что все люди, которые мнят себя королями, на самом деле — испуганные маленькие дети. Никакая я не замечательная, мне жаль. Ты не права. Сколько не повторяй, чуда не случается». Чуда не случается. Не отпускает. Два часа ночи, пора спать, откинуть одеяло и пожалеть, что под ним нет тебя. Зачем я вообще его купила? Думала, что ты хоть раз будешь в этой квартире. Ты читаешь книгу? Нашла там мое послание? Простила? Ты делаешь перерывы?***
Сама Реджина делает перерывы нечасто. У нее командировка скоро, в родной город. Мисс Мюррей не против. Реджина не удивлена. Просто надо доделать текущие дела, распределить задачи, назначить контрольные точки, распланировать. Кора чиста, но нет ничего невозможного. Просто на невозможное надо больше сил и времени. Ресурсы у нее имеются. Темнеет теперь рано и стремительно, даже непонятно, насколько поздно она засиделась. Затекшие ноги, закинутые одна на другую, говорят ей, что не вставала она уже долго. Пришли ответы на жалобы, их тоже надо просмотреть. Эмма писала? Конечно же, она. Отлично, хорошо поработала! До конца, правда, не доделала. Психанула? С нее может статься. Реджина улыбнулась и заблокировала рабочий компьютер, оставляя это дело на завтрашнее утро, а ведь она не любит откладывать. В поздний девятый час она здесь не одинока. Мисс Мюррей выловила ее взглядом через открытую дверь. В такое время эти двери всегда открыты, если мисс Мюррей задерживается, Реджина это уже выучила. Это — правило, как и то, что мисс Мюррей всегда зазывает ее на партию. Сегодня Реджина не стала отнекиваться, тем более для нее наверняка будет очередное личное задание. — Помните правила? — ловко расставляла довольная мисс Мюррей фигуры на изначальные позиции. Ладьи, кони, слоны, пешки, вся королевская знать. Цирк сплошной. — Помню, — вяло ответила Реджина, потирая лоб. Сегодня у нее не было ни настроения, ни сил фильтровать слова мисс Мюррей и разгадывать ее загадки. Мисс Мюррей протянула ей сжатые кулаки. Белая армия у Реджины, ее ход первый. — Я уезжаю в понедельник, — напомнила Реджина, двигая пешку навстречу. — Я помню, — ответила мисс Мюррей, отзеркаливая ход. — Во вторник в городской ратуше заседание. Вы тоже приглашены. — Я там не буду казаться лишней? — пустила Реджина в ход фигуру повесомее. — Нет, разумеется. Там же и вопросы образования рассматриваются. У вас есть все полномочия. — Что мне надо получить? — спросила Реджина напрямую. К чему все эти игры? Давно уже известно, что у мисс Мюррей здесь своя партия. Знать бы только правила и, главное, цель. Еще пара пешек выведена на поле. — Вам надо загнать короля в невыгодное положение, — улыбнулась мисс Мюррей, глядя на доску. — Вы ведь говорили, что знаете правила? — Ясно, — усмехнулась Реджина, уставившись на доску. Загадки от мисс Мюррей! Какая неожиданность. Мисс Мюррей не ходила, только протягивала руку к фигуркам по очереди, но каждый раз останавливалась, так и не прикасаясь. Очень долго. Очень медленно. Она всех их перепробует? Реджина не отрывала взгляда, нервно покачивая ногой, мысленно уговаривая ее выбрать уже хоть что-нибудь. Какой ход следующий? Чем ей ответить после? Не выдвигает мисс Мюррей большие фигуры. Пока не рискует. Но Реджине сегодня не до игр. — Но для чего? — задала она прямой вопрос. — Для того, что это тренировка стратегического мышления и гибкости ума, — задумчиво ответила мисс Мюррей, делая ход. Реджина приподняла бровь. Да уж, отличный ответ! Что она вообще ожидала? Да и вообще, плевать! Может она дать себе расслабиться хоть немного и закончить все это? Или побесить мисс Мюррей хотя бы чуточку. Так, ради баланса и справедливости. — Я понимаю, шахматы для вас — забава. Но абсолютно лишенная возможности блефа и элемента неожиданности. Ведь каждый ход — это просто ответ. Все возможные ходы расписаны, все партии когда-то были разыграны, — вскинула она руку, собираясь заканчивать и игру, и затянувшийся рабочий день. Все равно тут уже ничего не словить. — Почему же вы тогда мне не отвечаете? Раз знаете все ходы? Реджина помотала головой и двинула одну из заранее подготовленных фигур. Мисс Мюррей опять замерла, но теперь все ее внимание было сосредоточено на Реджине. — Все дело в том, Реджина, что как раз-таки в шахматах есть отличная, как вы высказались, возможность блефа. Я только занесла руку над фигурами, а вы на каждый мой жест продумали свой ход, посмотрели на выбранные вами фигуры и сдали все свои позиции. Разом. А я ведь даже не жульничала! — заключила она самодовольно, будто уже выиграла. Реджина только приоткрыла рот, поражаясь. Да, о таком она точно не думала! Губы изогнулись в усмешке. — Хорошо, что мы не играем на деньги, — пришел единственный ответ на ум. — Мы же в административном здании, Реджина, — опять отшутилась мисс Мюррей. — А в остальном вы правы, — продолжала она, уже глядя на поле боя, выдвигая ферзя, — вы делаете ход, вам отвечают. Но можно узнать многое заранее, даже не тратя ресурсов. Блеф, как он есть. Понимаете? — Понимаю, — тронула Реджина подбородок, легонько поглаживая, глядя на мисс Мюррей уже совсем другими глазами. — Значит, поставить короля в невыгодное положение? — Да, все верно! — вскинула мисс Мюррей брови в ответ. — Видите, вы все понимаете. Еще один плюс шахмат. Не надо уничтожать, втаптывать, ломать до конца, — посыпались из нее внезапно слова. — Нужно только загнать в угол, — добавила она тише. — Шах и мат. Вам. — Мне вас никогда не обыграть, — улыбнулась Реджина, подчищая поле. — Не стоит заранее сдаваться. Нас ждет еще много совместных партий. Удачной вам поездки. Жду от вас протокол по итогам заседания.***
Это утро началось не как всегда. Обычно пасмурное нью-йоркское небо сегодня чистое, абсолютно безоблачное. Все тучи собрались у Эммы Свон на лбу и сгущались там быстрее, чем слова выпрыгивали из ее рта. — Кто это сделал? — без прелюдий вскрикнула она. — Да не знаю я! — выставил Мэрлин руки перед ней, защищаясь. — Да как ты можешь не знать? — Эмма, а можно для начала уточнить: почему ты орешь на меня? — попытался он сбить ее пыл. Потому что Эмма догадывалась, но хотела знать наверняка. А потом набрать номер, дождаться ответа и сказать: ты зачем так делаешь-с ума сошла-так только хуже! Поняла? Ты! Поняла?! — От кого пришли деньги? — требовала она ответа. — Анонимное пожертвование. Прямо на счет. Нам закрыли долги, а ты еще недовольна? — пытался вразумить ее Мэрлин. — Отправь все это обратно анониму! — рявкнула она. — Совсем рехнулась? Ты вообще слышишь сама, что говоришь? Эмма все еще упрямо сопела, даже лицо покраснело. — Ты там краской что ли надышалась? Ты делала перерыв? — Да задрал ты уже со своими перерывами! — Так. Все. Я понял. Идем к Гвен, — развернулся он и почти убежал он нее в сторону спасения. Эмма развела руками, не забыв закатить глаза, но все-таки последовала за ним. Все равно она узнает, чьих рук это дело, рано или поздно. — Что, долго так еще будем сидеть? — опять задала Эмма этот вопрос. Когда она позволила себя уговорить на «сеанс разрешения конфликтов и прочую психологохрень», то не думала, что единственное, чем они будут заниматься — сидеть тут прямо на полу и слушать журчание ручейков и пение птичек. — Эмма, — медленно открыла Гвен глаза, — я уже сказала: мы настраиваемся. Попытайся закрыть глаза… — Или рот, — вставил Мэрлин и тут же получил от Эммы убивающий взгляд. -…закрыть глаза, вы оба, — продолжала Гвен уже настойчивей, — и подумать над вопросом, который я вам задала. — Я в туалет хочу, — подскочил Мэрлин. — А что? — ответил он на красноречивый взгляд Гвен. — Поставила тут свои ручейки. Конечно, как тут не захотеть? Эмма демонстративно отвернулась и прибавила звука. Ручейки зажурчали вовсю. Когда Мэрлин вернулся, Гвен выключила аудио-сопровождение и повторила свой запрос. — Кто начнет? — переводила она взгляд с Эммы на Мэрлина. — Я! Я! — поднял руку Мэрлин и моментально подскочил с места. — Только молча, — напомнила ему Гвен. — Да, да, я понял, — кивнул он. — Да ты же болтаешь прямо сейчас, — заметила Эмма. Он кинул недовольный взгляд в ее сторону, но вспомнив, зачем тут стоит, принялся за дело. Улегся на пол, спиной к зрительницам, свернулся калачиком. Раздался храп. — Я не храплю! — запротестовала Эмма. — У тебя будет свой выход, — призвала Гвен к тишине. Мэрлин перестал храпеть, перевернулся к ним лицом, глянул на часы, и опять «заснул». Эмма покачала головой: ну, она ему покажет! Наконец, Мэрлин поднялся, изображая из себя очень сонного и уставшего, покурил. Еще разочек. Почесал голову, обвел взглядом публику, прикрывая глаза. Зевнул. — Мэрлин, напоминаю, что у тебя не больше десяти минут на все, — повторила Гвен правила. Мэрлин уселся за невидимый мольберт, не выпуская несуществующей сигареты из рук, и принялся размахивать руками, работая над художественным шедевром. Задумчиво уставился на картину, подперев рукой подбородок, перечеркал все, нарисовал еще парочку «картин», сделал перерыв на еду, не отходя от «рабочего места». Подошел к окошку, поморщился, зашторил его, улегся обратно на пол. Тяжело вздохнул. — Все! — поднял он руки. — Сделано! Эмма, едва сидевшая ровно, дождалась наконец момента. — Вот так, по-твоему, я провожу день? Вот так вот значит? — Эмма, сейчас будет твоя очередь, — остановила ее Гвен. — Ты готова? — О, я готова! Я так готова, — фырча и матерясь, поднялась она с места. — Сейчас я покажу, как я готова. Мэрлин, хихикнув, уселся обратно, готовясь к представлению. Эмма, повторив за Мэрлином, начала его день так же: с постели. Но лежала она на полу недолго. Вскочив, как черт из табакерки, она принялась танцевать вприсядку, улыбаясь во все зубы так, что лицо больше выражало боль от натянутых мышц, а не радость. Поймав озадаченное выражение лица Мэрлина, она принялась танцевать еще быстрее. Отдышавшись, она достала из кармана воображаемый телефон и стала названивать людям, не забывая при этом неестественно широко улыбаться. После каждого «звонка» она победно поднимала большой палец вверх. За все время выступления Эмма успела попить кофе пять раз, с кем-то при этом беседуя и веселясь, сделать еще пару звонков, пробежать по комнате. В конце концов села на пол прямо напротив Мэрлина, довольно улыбаясь уже своей улыбкой и сказала: — Я все. Мэрлин, вместо того, чтобы ругаться, зааплодировал. — Браво! Браво, сестренка! Впервые за долгое время вижу в тебе хоть что-то хорошее, — растянулась ухмылка на его лице. — Да пошел ты, Мэрлин! — Тема нашего сеанса — конфликты и их решение, — успела Гвен до того, как Мэрлин ответил Эмме. — Хотите поделиться впечатлениями? Эмма? Только конструктивно. — Во-первых! Я так не делаю. Не храплю я, ясно?! Ну уж точно не так громко! Во-вторых, ты правда думаешь, что я весь день сижу, уставившись на бумагу, как какой-то там философ, или кого ты изображал, а потом рисую себе? Нет! А где же то место, когда я выслушиваю весь этот бред про кролика… — Какого еще кролика? — Кролика Салли из девятого «а», который умер у нее в пятницу, а в субботу у нее была контрольная, а мистер Кроуд, скотина несчастная… — Кто скотина несчастная? Кролик? — Да нет же! Мистер Кроуд скотина: не принял сей факт к сведению и завалил ее на контрольной. Или может, ты забыл, как я отвечала на письма, разыгрывая из себя юриста? — Так давай его наймем! — Нет! Сколько раз говорить-то уже? — Да что у тебя не так с этими юристами? — Да ничего! Ты не слушаешь, я не про это вообще! И я не такая, как ты показал. Что я такая угрюмая и вечно ноющая для тебя? Вот так вот хожу и вздыхаю все время? — не унималась Эмма. — Да, Эмма, вот такая: ходишь вечно и страдаешь. Хватит уже страдать! Ты не видишь ничего хорошего, что происходит вокруг, ничего! На шутки не реагируешь, за оплаченные штрафы не радуешься… — Ах, я на твои шутки не реагирую! Они же все такие смешные, а ты весь такой веселый и оптимистичный! — Это ты так оптимистичность мою показала? Плясала гопака вовсю? Гвен прикрывала рот рукой, чтобы не выдавать улыбки, попеременно поглядывая то на одного, то на другого. — А что, не похоже? Ты же мне аплодировал! — Похоже. Очень. Лучше бы ты плясала вот так вот, вместо того, чтобы злиться и горевать. Сколько можно ходить с такой печальной миной? Забей уже на нее! Эмма ахнула, отпрянув. Вот как, значит? — Что же ты на свою Номи тогда сразу не забил? В комнате повисла тишина. Мэрлин смотрел на Эмму, не в силах ничего ответить. Эмма моргнула пару раз и опустила голову. — Сейчас мы переходим к следующей части, к которой я просила вас подготовиться, — произнесла Гвен так, будто ничего страшного не случилось. Будто после того, как вы орали друг на друга несколько минут, задевая самое больное и ноющее, можно говорить что-то еще. Что, после этого разве можно общаться дальше? Надо хотя бы пообижаться пару часов. Гвен улыбнулась как ни в чем не бывало и протянула каждому по листочку. — Знаю я, что ничего вы не подготовили. Попрошу вас занять места в разных углах комнаты, где удобнее, и подготовить ответ. Время — двадцать минут на все.***
— Кто назовет мне условия, при которых вода превращается в лед? Реджина стояла у прикрытой двери, подглядывая в узкий проем. Учительницу не видно, но голос ее так знаком. Тот же тон. У мисс Мэл для всех такой тон, независимо от возраста учащихся. И обращения — строго по фамилии. — Да, мистер Клейн. Прошу. — Температура замерзания воды — тридцать два градуса, мисс Мэл. [*] — Еще какие-нибудь дополнения? Нет? Мисс Купер, отвечайте. — При нормальном атмосферном давлении и при температуре чуть ниже тридцати двух. — Все верно. Можете присаживаться. Важно помнить все условия. Ровно при тридцати двух и при нормальном давлении чистая вода без примесей не замерзает. Это ее, скажем так, пограничное состояние. Но хватит любой частички и малейшего колебаний в сторону минуса, и начнется процесс кристаллизации. И обратного пути уже нет. Получаем лед. А кто назовет мне температуру воспламенения бумаги? «Начиная с четырехсот двадцати четырех», — мысленно ответила Реджина. Да, и в зависимости от окружающих условий. Она заглянула чуть дальше, чем позволено в такой ситуации. Кто-то из учеников заметил ее, обращая любопытные взгляды в сторону двери, пока другие отвечали. Бумага вспыхивает не сразу: сохнет, корежится, ждет. И только потом, достигая точки невозврата, начинает полыхать. Можно и огня не разжигать, а просто довести до такого состояния. Все сгорит вмиг, останется лишь черный пепел. — На домашнюю работу повторение предыдущей темы и научная работа, — вернула себе внимание мисс Мэл. — Темы вы уже получили. Все свободны, — закончила она за секунду до звонка, и ученики повскакивали с мест. Реджина провожала взглядом торопящихся, дожидаясь, когда и сама мисс Мэл появится в проходе. — Реджина! Какой приятный сюрприз! — встретила ее мисс Мэл улыбкой. — Или лучше мисс Миллс? — Как желаете, мисс Мэл. Или лучше заместитель директора? — вернула ей Реджина, мысленно радуясь ее приветствию. Хоть для кого-то она — приятный сюрприз. Сюрприз ли? — Вы ведь как раз по этому делу? — не стала мисс Мэл тратить время на пустое, и убедившись в догадке, пригласила Реджину следовать за ней. Они шли по коридору вдоль кабинетов, шкафчиков, мимо расписания, дальше раздевалки. Все знакомо до боли. Родные стены. Кабинет директора, в котором Реджина оказывалась нечасто. На ковер ее вызывали только дома. К директрисе попадали только нерадивые нарушители дисциплины и их родители. На двери позолоченная табличка: директор мистер Голд. Надолго ли? Мистер Голд так и не появлялся в школе с тех пор, как Реджина развернула военные действия и здесь. — Мисс Миллс, не хочу зря тратить ваше время. Знаю, зачем вы здесь, — пододвинула мисс Мэл стул, ожидая, пока Реджина закончит осмотр директорского кабинета, разглядывая дипломы и сертификаты, висящие на стенах. «А мистер Голд времени даром не терял», — приподнялась бровь Реджины. — Так зачем же я здесь, мисс Мэл? — обернулась она. — Затем, зачем вы можете появиться в любой школе. За порядком, разумеется. Мы же все этого хотим. Каждая по-своему. — Все верно, мисс Мэл, — присела Реджина напротив, разглядывая стол. Едва уловимый запах табака. Он тут курит? Мать бы ему этого не позволила. Выписать бы ему наказание. — Так чего же мы ждем? — перешла она к основному. Только сейчас мисс Мэл изменилась в лице, выкладывая то, что ей было велено сказать. — Мистер Голд просил передать вам, что у вас недостаточно полномочий, чтобы затребовать весь архив. — У мистера Голда недостаточно полномочий, чтобы указывать мне, какие у меня полномочия. Он в курсе? — спросила Реджина так, будто знала, что мисс Мэл на ее стороне. Даже если не так, то это — тоже вопрос времени. Мисс Мэл едва заметно улыбнулась. — Все равно, пока я его замещаю, не могу ничем вам помочь. — Жаль, — протянула Реджина. — Уверена, что если бы вы сидели на этом месте не как заместитель, мы бы с вами нашли общий язык быстрее, чем с мистером Голдом. Который болеет так внезапно, — добавила она. Мисс Мэл улыбнулась шире, покачивая головой. — Как же вы подросли, Реджина! Не верю, что передо мной сидит та девушка, что совсем недавно поднимала руку первой из первых на моих уроках, — вглядывалась она в Реджину — Что ж, рано пришлось взрослеть, — произнесла Реджина в сторону. — Мне нужны эти бумаги! — прозвучало от нее неожиданно требовательно. Мисс Мэл медлила, все так же не сводя с нее глаз, медленно потирая руки. — Я знаю, знаю. Но ничем помочь не могу. Полномочия, сами понимаете. — А что с этими полномочиями? — фыркнула Реджина. — Недолго их получить! И вы же тоже за порядок, разве нет? Мисс Мэл опять ушла в раздумья, разглядывая стол с табличкой с чужой фамилией, вещи, что принадлежали не ей. Откинулась на кресло, поместив руки на подлокотники. — Подумайте, мисс Мэл, — оценила Реджина молчание, как начало переговоров. — Вам идет это место. — Мистер Голд не даст вам того, чего вам так хочется, даже если так покажется. — Что вы имеете в виду? — склонилась Реджина над столом, задев табличку, повалив ее на бок. — Он приходил сюда пару раз, вечером. Отсортировал что-то, что-то отложил. Я думаю, он хочет дать вам не все, даже если даст, — перешла мисс Мэл на шепот. — Но в любом случае, сейчас я не могу вам дать ничего больше. Реджина замерла, прикусив губу. Вот, значит, как? — Спасибо вам за эту важную информацию. Это более, чем достаточно на данный момент, — поднялась она с места. — Реджина! — окликнула ее мисс Мэл, не дав уйти. — Будьте осторожны! Мистер Голд не тот человек, с которым сделки складываются в вашу пользу. Если что, обращайтесь ко мне. Вы же знаете, где я живу? — Благодарю вас, но не стоит, мисс Мэл. Не стоит за меня волноваться. Спасибо вам еще раз, — улыбнулась Реджина напоследок. Она медленно удалялась, проходя по тому же коридору, глядя на него уже новым взглядом. Все это, рано или поздно, будет в ее власти. Хотя это уже было в ее власти, осталось только получить доступ к самому сокровенному. Знаешь систему — владеешь системой. Сделки с мистером Голдом могут быть опасны? Одну сделку она как-то уже с ним заключала. И с этой разберется.***
— Я первая! — Нет, Эмма, пожалуйста, дай мне! Оба до этого момента сидели молча, каждый в своем углу. Читали, хмурились, писали, переписывали. — Ну пожалуйста! — умоляла Эмма, совсем забыв о том, что даже не хотела проводить сеанс. — Давай решим все, как взрослые, — протянул Мэрлин кулак, и Эмма повторила за ним. — Камень! Ножницы! Бумага! — крикнули оба, и следом Эмма хлопнула себя по коленке. Потупились ножницы о камень. Мэрлин поднялся на ноги, посмотрел на Эмму сверху вниз, опять уселся. Заглянул в листок. Откашлялся. — Господи! Мэрлин! Да начни уже! — не стерпела Эмма. — Я чувствую… Я правильно делаю? — бросил он взгляд на Гвен и, получив кивок, продолжил: — Я чувствую злость, и еще мне грустно. Я понимаю, что тебе может казаться… — Только за себя, — перебила его Гвен. — Ладно, окей, окей! Я совсем не понимаю, что ты чувствуешь, и что там тебе кажется. Я ничего не знал про кролика Салли и про других животных. Но и мне тоже нелегко. Конечно, мне приходится плясать перед всеми ними! Это не просто какие-то там дружеские беседы. Мне постоянно нужно выкладываться, на полную. А здесь я никого не знаю, Эмма. Это не Бостон, где каждый — свой. Где не нужно бояться, что там про тебя кто напишет. Штрафы выпишет или письмо недружелюбное пришлет. Мне страшно, даже если кажется, что это не так. А улыбаться необходимо. Но это все равно — огромное приключение! Ты просто вспомни, с чего мы начинали? С пары рисунков? С идеи? С мечты. Конечно же, я расстраиваюсь, что ты не можешь разделить это со мной. Но больше всего меня печалит, что ты так переживаешь из-за… из-за того, что с тобой произошло. Ты извини, я совсем забыл, что в таких случаях нужно время. Время и поддержка друзей. Просто я хотел сказать тебе, что я всегда здесь для тебя. Ладно? Эмма не сводила с него взгляда все это время. Только кивнула в конце. Настал ее черед. Она взялась за лист, перевернула. Половина перечеркнута, стрелочки между абзацами, указывающие порядок. Мешанина какая-то. Слова — не ее тема. Она бросила листочек на пол. Скажет так. — Прости меня, — выдохнула она. — Я вообще никогда не должна была тебе такое говорить. Ты прав, — махнула она рукой, — поддержка и время. Поддержка, независимо от времени. Не знаю, зачем только тебе про все это напомнила? Может, я и правда краски надышалась, и тебе стоит почаще напоминать делать мне перерыв, — неловко хохотнула она. — Мне нелегко далась эта поездка, с самого начала. И если бы не ты, и не твой заразительный оптимизм… Я не сразу понимала, для чего мне все это. Но теперь… — замолчала она, уставившись в пол. — Я верю, что это — важное дело. Просто иногда хочется погрустить. Ты же знаешь сам? — Знаю, сестренка. Знаю, конечно. Кофейный ликер нам в помощь… — Или пятизвездочный коньяк. — Рубишь фишку! — поднял Мэрлин руку открытой ладонью, чтобы Эмма приложила к ней свою в звонком шлепке. — Суть задания не в этом, — напомнила им Гвен о своем присутствии, и оба рассмеялись. — Вы хоть понимаете, зачем все это делаете? — Ты тоже с нами пьешь, — приобнял ее Мерлин, совсем развеселившись. — Я, вообще-то, ждала, что ты скажешь: спасибо, Гвен, мы теперь можем сами поговорить и решить конфликт, — разулыбалась она, — но предложение принято. Вообще-то, мне надо вам кое о чем сообщить, — вынырнула Гвен из-под руки Мэрлина, и тот мгновенно напрягся. Из-за ее изменившегося тона, которым всегда произносятся такие слова. Из-за паузы. — Я хотела сделать это еще в Мэне, но понимала, что времена были нелегкие, да и вообще… Мне нужен перерыв. Я перегораю, ребята. Мэрлин не двигался с места, будто врос в пол. Эмма просто видела, как он дубеет. Казалось, можно протянуть руку и ткнуть в него пальцем, чтобы упереться в огрубевшую кору. Он молчал. Гвен тоже. — Когда? — спросила Эмма за него. — Надолго? Такие знакомые вопросы. Расставание. Мэрлин слегка качнулся вперед, готовясь уловить каждое слово Гвен. — Может, через месяц. И психологам самим нужно проверяться по долгу службы… — все продолжала и продолжала она, объясняя, зачем-то оправдываясь. Обещала держать линию психологической поддержки, отвечать на письма, вернуться сразу, как наберется сил и вообще «вы же сами уже отлично справляетесь». — Конечно, — оттаял Мэрлин. — Конечно, мы понимаем. Он улыбнулся, как обычно — необыкновенной очаровательной улыбкой. Эмма, недолго думая, поднялась с пола и оставила их наедине. Надо бы покурить. Огромный перерыв сделан, важное дело ее ждет.***
Мэрлин всегда держит марку. Разумеется, он не пляшет вприсядку, но репетирует речь заранее, держит голосовой аппарат в тонусе. Он знает, что для него промашки недопустимы. Он улыбается заранее и только потом набирает номер, чтобы с той стороны слышали, как он рад собеседнику. Только один раз в день он позволяет себе этого не делать. Как обычно: ровно в час дня. Обед. — Алло? Привет. — Привет, Мэрл. Как у вас там? Вы получили деньги? — Да. Но она не рада. Скажу так: она дико, бешено злится. Мы поругались, — ответил он коротко. Цыканье в ответ. Следом привычные вопросы: — Она делает перерывы? Ты ее проверяешь? — Я запомнил уже, тебе необязательно напоминать мне каждый день. — Я переживаю за нее, — следом за выдохом. — Реджина… слушай. Я понятия не имею, что между вами вообще происходит! Честно, я вообще ничего не понимаю! Но то, что бы это ни было сейчас, должно прекратиться. Позвони ей сама или… — повисли слова. — Или что? — Или лучше оставь ее в покое. Она совсем нестабильна сейчас. И я тоже за нее переживаю. — Поэтому я и звоню! Как ты не понимаешь? Мэрлин глянул на трубку, как будто там можно разглядеть выражение ее лица, заглянуть в пугающие его глаза и узнать, чего ей хочется на самом деле. Чего ты хочешь от Эммы? Да и надо ли ему знать? Никогда ему не понять, что между ними. Он решился на то, что уже давно хотел. — Реджина, я больше не смогу с тобой разговаривать. Если она узнает, то… не хочу терять ее доверия. Общайся с ней напрямую, если ты действительно за нее переживаешь. А если она тебе дорога, хоть как-то, то… я сказал уже все. Тяжкий выдох в ответ: — Я понимаю. Спасибо, что отвечал мне все это время. Проверяй ее. Пообещай мне! — Договорились. Прощай. — Пока, Мэрлин. Диалог завершен и больше никогда не должен быть начат вновь. Мэрлин очистил историю звонков, подумал немного и залез в контакты. «Реджи». Удалить. Сегодня день в Нью-Йорке выдался солнечным, хотя и грустным. Столько всего разом. Хотя, если вспомнить их недавние сумасшедшие ночные гонки, сейчас все это казалось просто отпуском. Мэрлин посмотрел на людей, проходивших мимо гостиницы, глянул на небо, перевел взгляд на стенку за его спиной. Там зашторенное окошко. За ним сидит Темная Свон в своей темнице, общается с голосами людей, которых никогда не видела, но про которых знает самое сокровенное.***
Реджина знала: если достаточно долго считать, то отпустит. Ненадолго, но отпустит, и голос Мэрлина, связывающий ее и Эмму хоть как-то, не будет звучать так, как он прозвучал сегодня. Реджина сжимала мобильник так, словно чей-то ворот, притягивая собеседника ближе, призывая одуматься и слушать то, что она велит делать. До всех не дотянуться. Можно только считать: чем дольше, тем лучше. Бэлла в свое время убеждала ее в другом. Надо высказаться, выплеснуться. Осознать. Принять и отпустить. Написать. Слова не помогали. Нужны были действия, ежеминутные, меняющие. Сейчас же! Забыть про звонок Мэрлину, стереть это из памяти, не писать про это. Отвлечься! Придумай что-нибудь. Что ей делать с Голдом? Не домой же к нему идти? В отличие от мисс Мэл, этот даже и на порог ее не пустит. «Добрый день, мистер мудак. Не желаете ли обсудить то, что вы так старательно от меня прячете? И позвольте поинтересоваться, почему вы так яростно это защищаете? Заметаете свои следы? Или маму мою, ни с того, ни с сего, покрываете?» Реджина замерла на секунду. А что, если правда так и есть? Но зачем ему это? Неужели… Нет! Ну не-ет же. Такого не может быть. Мистер Голд всюду вьется тенью за мисс Френч. Но как давно? Она продолжила беседу с воображаемым Голдом. «Решила вот навестить вас по старой памяти. Ах, помните эти ваши скучнейшие уроки? Эмма Свон тогда еще не вытерпела и вышла провести за вас занятие. Жаль, что вы, трус этакий, сразу потащили ее к моей матери на ковер. А после ваших троек на ковер вызывали уже меня, прямо дома, не отходя от кассы. Да что мы все про мою мать? Давайте лучше про вашу невесту». Реджина опять замерла. Зачем идти к мистеру Голду, если можно навестить саму предполагаемую миссис Голд? Адрес ей известен, мисс Френч не хватит смелости ее прогнать. Да и зачем ей это делать? Или мистер Голд уже и над ней имеет власть? Реджина мигом все исправит. Зайдет узнать, отчего ее любимая учительница литературы не пришла на вечер встречи, по какой-такой причине пропустила? И как у нее сейчас идут дела? Кажется, она занимается проектом? Музей Сторибрука. Отличная выйдет беседа! Реджина захлопнула ноутбук, не дописав очередной черновик, накинула пальто и направилась прямиком туда, куда раньше ходила за книгами и фильмами.***
— Не люблю толпу, — поморщилась Эмма, вжимая плечи. — Да скоро уже, расслабься ты. — Что Гвен с нами не пошла? — спросила Эмма, оборачиваясь вокруг, пытаясь увернуться от толкающих ее рук и спин. — Ты разве не для нее все это сделал? — Нет, — ответил он коротко. — Честно! — ответил он уже красноречивому взгляду Эммы. — Нам всем надо отдохнуть, не только ей. Всем нам надо делать перерывы время от времени. А она пока обдумывает, что да как. Сказала, что одной надо побыть. — Так что тут у нас? — перевела Эмма тему, понимая, что ничего он больше не скажет. — Посвящение в первокурсники! Приглашение от универа Буффало, лично от директора. За вклад в развитие молодежного движения. — Ни хера себе! — Я ж говорю, — довольно усмехнулся он. — Вот бы кто нас так в Мэне встретил, — пробурчала Эмма. — Что? Опять краской дышала? Да не злись ты. Забудь уже. — Да я так, просто. Спасибо тебе за это, Мэрл, — улыбнулась она неожиданно, а Мэрлин так и замер, притворившись, что пропускает ее вперед. Очередь-толпа еле двигалась. Двери только открыли. Люди медленно рассаживались, путали места, пересаживались. Эмма глазела по сторонам, оценивая зал, пока еще пустую сцену. Суета, такая неожиданно теплая. Все ждут, по-хорошему переживают. У людей праздник прямо на лицах. Первокурсники впервые выступают за свой университет, за кафедру, которую выбрали. За свою новую семью на долгие четыре года. — Эй, Мэрлин, а почему у нас ничего такого не было? — спросила Эмма, пока действие еще не началось. — Ты чего? У нас тоже такое было! Просто мы пропускали все. Помнишь? Первый курс, все дела. Не до этого было. А потом мы в радугу ходили, тогда вообще стало не до того. Эмма напрягла память: куски давних событий проявлялись, как на старой пленке. Да, разумеется, пьянки первого курса, мимолетные увлечения, ни к чему не приводящие. Гей-клуб и вечные тусовки все по той же причине. Столько времени на это убито. Иногда ей казалось, что если бы не все эти «отношения» для понимания самой себя, то она смогла бы сотворить столько другого, стоящего. А что есть стоящее? То, что они делают сейчас? Интересно, эти билеты Мэрлин получил так, как сказал, или наврал с три короба? — Хотя знаешь, — вспомнил вдруг Мэрлин, — я ведь тоже как-то выступал, уже у себя. На студенческой весне. Читал монолог. — Да? Про что? — Про что-то там про свободу, про личность, — хохотнул он. — Да так, для зачета надо было. О, началось! Эмма перевела взгляд на сцену и позволила себе расслабиться впервые за все это время ожидания-толкания-стояния в очереди. Ведущие приветствовали гостей, поддерживая всех тех, кто прямо сейчас стоял по ту сторону сцены. Аплодисменты в ответ. Действие началось. Жанры менялись от танца и театральной постановки до песен и стихов. Поток живой энергии лился на Эмму прямо со сцены. Опять шарж, Мэрлин смеялся, толкая ее рукой, и Эмма смеялась вместе с ним. Надо же, и политические шутки сюда вставили! И даже военную тему затронули. «Смело», — отметила про себя Эмма и словила боковым зрением, как Мэрлин кивнул ее мыслям. «Они другие» — стукнуло вдруг в голове. Эти люди уже другие. Сколько между ними разница? Всего-то лет пять-шесть. Может, это Нью-Йорк такой? Живая чистая энергия. На сцене девушка, вся в черном, читала стихи. Ее голос ложился туманом на зал, на всех зрителей, уводил их вместе с ней в какой-то другой мир. Эмма слушала ее, а сама думала только про Реджину. Время и поддержка. Сколько ей нужно времени, чтобы перестать искать Реджину всюду? И теперь все эти скитания по клубам и чужим телам казались такими нелепыми. Сколько нужно времени? Мне, пожалуйста, целую вечность. Вот, возьмите, распишитесь и не забудьте, где прописано ее имя. Да, я помню, сама же написала: прямо в космосе, за Млечным путем. Да, все верно, обращайтесь еще. Как бы это прекратить? На сцене менялись люди, поток уносил ее за собой. Столько светлого. — Мэрлин, — шепнула она. — Да? Что такое? — А почему бы нам не поменять направление?***
Мисс Френч ее боится. Реджина поняла это где-то на десятой минуте их диалога. Важно ли? Волнует ли это Реджину? Она пока с этим не разобралась. Усталость навалилась такая, что даже сапоги лень снять, не то чтобы выводить свои мысли в письмо. Но главное — суть донесена. Если Голд не дурак, а он точно не дурак, то скоро сам объявится. Не вечность же ей сюда кататься из Огасты? Как там мисс Мюррей? Что-то она не достает ее заданиями «принеси то, не знаю что, не скажу зачем». Да и городское заседание только завтра. Вечер тихий. День долгий, но не такой продуктивный, как хотелось бы. Кто там еще звонит? Только не начальница, не сейчас. Отец! Опять узнал, что она здесь. Реджина колебалась, считая вибрирующие порывы телефона, но как только в голове возникла мысль, подняла трубку. — Папа! Здравствуй! Удивленный голос с того конца. Реджина не видела, но знала, какое у него лицо в такие моменты. — Конечно, я хочу встретиться. Могу заехать на ужин. Да, прямо к вам домой. К нам. Это же все еще «к нам»? Отец медлил, и Реджина знала, по какой причине. Ну, ничего, ничего. Маму она тоже давно не видела, уже пару недель. Та соскучилась наверняка. И сама ведь хотела, чтобы встреча отца и дочери состоялась. Вся семья в полном составе! Прямо в семейном логове. К нам. У нас. Ужин у нас дома. «Пока в доме твоя комната, тут всегда будет «у нас» — ответил ей отец. — «И потом тоже. Я же обещал». Они договорились о времени, и Реджина подскочила с постели так, словно не повалилась туда совсем без сил несколько минут назад. Хорошо, что обувь не снимала. И откуда в ней столько энергии? Мотивация, все дело в ней! Только заскочить в кафе «У бабули». «Твоя комната!» — мысленно фыркнула она отцу в ответ. Никакая это не комната. Тюрьма, а не детская. Никогда в жизни, никогда, и ноги ее там не будет! Вырезать бы всю комнату со всеми призраками, что живут там, и сжечь бы дотла.***
— Как у тебя дела, дочка? У тебя опять командировка? — О, да, папа. Ты извини, что в прошлый раз не смогла. Я еще новичок. Надо было показать, понимаешь, что я могу? Генри кивнул в ответ, разом прощая все обиды. Вот всегда он такой: не ругается, не обижается, вздыхает только. Реджина доставала продукты, удивляясь, что помнит, где и что лежит, ловко передвигаясь по кухне. Шторы. Их тоже бы изничтожить. Реджина подошла к окну и резко раздвинула их до конца. За окном внутренний двор, все то же дерево, которое помнит ее тренировки по метанию ножом. — Где мама? — Она задерживается по работе. Что-то там улаживает. — Да что ты? И она тоже задерживается? — улыбнулась Реджина. — Достались же тебе и жена, и дочь. Работа, работа. Как твои дела, папа? Расскажи мне все! Пока можешь, пока она не пришла. Пока не… Она словила на себе взгляд отца: разглядывающий, угадывающий. — Что? — спросила она напрямую. — Ты будто светишься! Из тебя будто бьет энергия, честно! — радостно засияла его улыбка. — У тебя какие-то хорошие новости? Что-то случилось? — Знаешь, столько всего случилось за все это время, я даже не знаю… даже не знаю, с чего начать, — закусила она краешек губы. Чтобы не больно. Так просто, от задумчивости. — Только маму дождемся, ладно? Потом все расскажу, — положила она руку на его плечо. Отец потянулся к ней, чтобы обнять, и ничего другого не осталось, чтобы ответить. Зря. Не надо. Не сегодня. Прости меня. — Я соскучился по тебе, — выдохнул он, прижимая ее сильнее. — Мне жаль, что все так… — Что жаль, Реджина? О чем ты? — чуть отодвинулся он, чтобы разглядеть ее лицо. Звуки мотора стали громче, заскрежетала дверь гаража. Раньше эта последовательность вызывала у Реджины только одно — тревогу. Сегодня она даже не дрогнула. — Я закончу здесь, — указала Реджина на стол, так и не ответив. — Ты подогрей лазанью, пожалуйста.***
Семейный ужин. Все эти ужины когда-то были так похожи. Мама во главе стола, спиной к окну. Кора правит бал. Вранье, скрываемое годами, так ни разу и не высказанное вслух. Усмешка, прячущаяся в якобы похвале. Сравнение: как будто бы просто новости про знакомых, но Реджина-то знает, что это для нее. Из всего этого настоящее — было только папино жаркое, потому что готовил сам, потому что ждал. Сегодня у них лазанья. Ужин случился внезапно. Даже светская беседа совсем не клеилась. Затишье перед бурей. Когда Реджина была здесь прошлой осенью, все было иначе. Вырос целый новый мир и вновь погорел. Настало время восстать другому миру. Реджина просто ждала момента. — Как ты проводишь свободные вечера? — попытался Генри начать то, что не клеилось, обращаясь к дочери. — У нее их нет. Ты же помнишь, Реджина сейчас очень занята, — ответила за нее Кора. — Спасибо, мама. Сама бы я не справилась, — резко улыбнулась Реджина. — Ты ешь лазанью, пожалуйста, а я отвечу сама, — повернулась она к отцу. — Да, я очень много работаю сейчас. Только что со встречи с мистером Голдом, — повернулась она к матери, замечая ее едва заметную улыбку. — Ты, кстати, не знаешь, когда он выйдет с внезапного затяжного больничного? — Мне откуда знать? — дрогнули губы. — Я так поняла, вы интересуетесь делами друг друга. Как коллеги, — промокнула Реджина губы салфеткой. — Ты же тоже много работаешь, правда? — Я, хотя бы, не вру. Не была ты у мистера Голда. Все знают, что ты ходила к мисс Френч. Реджина вскинула брови, изумляясь такой быстрой передаче информации. — Так ты общаешься с кем-нибудь? Помимо работы, — вновь спросил Генри. — У Кэтрин новости, если ты не знаешь. Ты с ней не виделась? — Папа, ты вообще в курсе слухов? — склонила Реджина голову набок. — Как видишь, тут много времени не нужно, чтобы узнать все новости прямо за ужином. — Я им не верю, — коротко ответил Генри, поерзав на стуле. — Очень зря. Я больше не общаюсь с Кэтрин. Передай мне хлеб, пожалуйста. А Кэтрин… Понимаешь, она мне испортила свидание с Эммой, — буднично отрапортовала она. — Свидание? — замерла рука с кусочком хлеба. Кора так и застыла с вилкой у рта. — Да, свидание с Эммой Свон. Помнишь ее? Я к ней сбегала, когда мы с тобой вместе врали, что я ночую у тебя. Я врала маме про тебя, а ты врал ей про меня. Ну как ты мог забыть? — покачала Реджина головой. — Наверное, мы очень долго врали. Легко забыть, — наигранно посмеялась она. — Ну, да ладно! Но Эмму ты разве не помнишь? — уставилась она на него, прожигая взглядом. — Вспомни. Девушка, которая тебе звонила, а ты ее проигнорировал. — Что! Ты! Такое! Несешь? Реджина! — вышла Кора из оцепенения. — Ты про что, конкретно, мама? Формулируй запросы точнее в следующий раз. Папа, — вновь обернулась Реджина к отцу. — Ну что ты молчишь? — натянулся голос, словно тетива. — Как ты мог такое забыть? Это случилось после того лета, когда мама увозила меня в лагерь. Подготовительный. Про него она тебе ничего не рассказывала? Там было много, чем можно поделиться. Да, мама? — Сейчас же угомонись, Реджина, — просвистели слова сквозь сжатые губы. — Или что? — уткнулась Реджина в нее взглядом. — Почему ты ничего ему не рассказала? Не согласовала с ним поездку? Не поведала ему о том, что там со мной произошло? Стук о стол. Ладонью плашмя. Кора сдерживала себя, но не утерпела. Тарелка звякнула, подскочив, и тоже смолкла, утопая в наступившей тишине. — Перестань! — кинула Кора предупредительный взгляд. — Знаешь, что, мама? Пошла-ка ты! Речь вообще не об этом. Папа! — вскрикнула Реджина почти жалобно, заставив его вздрогнуть, — сейчас же ответь мне! Что ты сказал Эмме?! Ну что ты молчишь, как язык проглотил? Отвечай мне! — сжала она кулаки. Он молчал. Значит, это правда? — Не говори так с отцом! — рявкнула Кора, подскочив. — С чего это? Только тебе можно на него орать? — полетели в Кору язвительные пики. — Да что с тобой такое? Вспомнила тут какую-то ненормальную девчонку! Орешь на отца, дерзишь мне… — нависала Кора тучей, сгущая злость в каждом слоге. — Не смей так про нее говорить! Не смей! — поднялась Реджина в одном порыве, равняясь с Корой. — Ты решила меня исправить? Вздумала меня наизнанку вывернуть? А не хочешь нам рассказать, какие книги сама почитывала? Те самые, что я нашла в твоем личном кабинете, от которого у меня были свои ключи? Лоб в лоб, вровень. Никто не отступит. Туда дороги уже нет. Между ними сантиметры, между ними слоится напряжение, срываясь ошметками, между ними растет температура, жаждет вспыхнуть, все поджечь, поглотить. Разметать, рассыпать в золу, смести все с белого света. Реджина трет пальцами кожу ладоней, чувствуя, как тепло ей сейчас, как хорошо. Как сладостно будет видеть ее падение. Кора ведь не сдержится, не сможет. Она уже истекает ненавистью, закипает от бессилия, сжимая челюсти, пряча за ним слова-гадюки. Но она не стерпит, всполыхнет, как клочок бумаги на жаре огня. — Это я написала то письмо мистеру Голду. Это я свергла тебя с трона. Дорогая мама, — выкладывала Реджина слова, словно самые весомые карты. Бей! Кора занесла руку вмиг. Как топор над оголенной шеей. Казнь, каждый раз новая казнь. Не сегодня. Больше никогда! Реджина не зажмурилась, не втянула голову, не сжалась, не увернулась. Но и терпеть не собиралась. Перехватила руку матери, сжала тонкое запястье. Какая же она, оказалось, слабая. Худая. Маленькая. Сухая. Слабая женщина, сдающая позиции. Реджина с удивлением обнаружила, что держит запястье вокруг, кольцуя его пальцами. Ничего больше не волновало ее: ни выкрики отца, ни то, как он пытается подняться, роняя посуду. — Ты слаба, — почти изумленно произнесла Реджина, выворачивая руку, опуская Кору еще ниже. А в правой ее руке все еще клокотало колючее тепло. Оно велело Реджине разжечь огонь до полного пожара. Ударь ее в ответ. Так же, как она хотела с тобой сделать. Ударь! — Хватит! — подбежал Генри, разнимая их. — Довольно уже! Реджина, послушай, посмотри на меня. Я не знаю Эммы, не помню я ее, но я правда говорил с какой-то девушкой. Просто я заботился о тебе, понимаешь? Тебе тогда было очень плохо, Реджина, ну послушай же меня… Реджина! Реджина, ты меня слышишь? _____________________ [*] В США используется шкала Фаренгейта