***
— Как тебе вафли, парень? — улыбнулась Эмма, глядя, с какой скоростью исчезает первая порция, только что приготовленная. В это воскресенье они пробовали новый вкус: вафли со взбитыми сливками и капелькой кленового сиропа. До этого они дегустировали апельсиновый джем, а до этого — все виды варенья, что она нашла в ближайшем магазинчике. Генри жевал, и самым явным ответом для нее были его набитые щеки и довольный вид. Нравится! — кричали его глаза. Сегодня Ингрид попросила Эмму приехать чуть позже, чем обычно, потому что Генри плохо спал и плакал, когда проснулся. Никак не мог успокоиться. Эмма терпеливо выжидала в машине у подъезда. Она и сама спала не очень прошлой ночью. Ждала долго, даже фары от скуки протерла и выкинула все стаканчики из-под кофе, что успели скопиться под сиденьями. Вафли уходили хорошо. Взбитые сливки же! Воскресенье. На шкале времени в этом дне прорисовалось еще одно деление — завтрак. Мама уже перестала шутить насчет того, что непривычно видеть Эмму утром. Да, мама, я тоже умею завтракать и даже знаю значение этого слова. Сегодня Эмма делилась с Генри не только вафлями, но и еще кое-чем важным в этом деле. Одна маленькая тайна: как поймать вкус. Да, Эмма до сих пор считала, что общение — не по ее части, не различала намеков и подтекста, не понимала, для чего люди заворачивают в изворотливые обороты слова, которые можно сказать прямо. Эмма совсем не разбиралась в одежде и считала, что все пуловеры, свитера, водолазки и что-то там еще с рукавами можно назвать одним простым словом — кофта. Эмма совсем не принимала протокола официального общения, стараясь свести дела по работе до минимума. Но кое в чем она была первоклассным экспертом. Еда. — Давай вот так, парень, — потрясла она баллончик со сливками, словно это краска, а не еда, и щедрая шапка белого облака спрятала под собой кусочек вафли. — Пока жуешь, медленно выдохни. Вот так, через нос. Тогда поймешь, насколько это реально круто! Сама она дошла до этого не сразу. Да, именно так: когда уже обожгла язык, потому что торопилась, набивая рот, и случайно выдохнула, и вдруг поняла, что еда может быть не только сытной, но и вкусной. Потрясающее открытие! И почему это не случилось раньше? Генри старался изо всех сил, чтобы сдержаться и не проглотить все разом, и по его расширяющимся глазам Эмма словила: да, сработало! — Круто, да? — переспросила она, получая в ответ то же энергичное кивание. Это не просто вафли. Сладкое тесто переливалось с нежным привкусом сливок и капелькой терпкого сиропа. Смесь вкусов. Эмма не только краски может смешать. Довольная, она приподняла Клео, что терлась у ног, чтобы погладить, пока Генри уплетал за обе щеки. Только сейчас она заметила Ингрид, стоящую в проходе. Одно мгновение, чтобы поймать ее лицо, этот взгляд. Грустный, немного отстраненный. Почему ты так смотришь, мама? О чем ты там думаешь? О том, почему Генри плохо спит? Что ему снится? Как-то Ингрид поделилась с Эммой, проговаривая слова чуть тише и быстрее: у Генри навязчивые кошмары. Какой-то мальчик, по его словам, таится за окном, когда Генри спит, зовет его. Потому все окна и закрывают в этом доме. Но страшно не это, а то, что Генри — лунатик. Да, все окна на замок. Эмма вспомнила хитрый месяц, что подглядывал за ней сегодня ночью-утром. Из-за этого ты переживаешь, мама? Или из-за всего того, что уже успело на него свалиться до этого? Или о том, что последняя поездка к бабушке, которая не помнит своего внука, закончилась неудачно? О чем ты там думаешь? Лишь мгновение. Грусть соскользнула, спряталась. Ингрид улыбнулась Эмме и спросила у них о планах на день. Генри стал жевать быстрее, чтобы успеть ответить, потому что сегодня у них будут такие грандиозные планы, такие! Но вафли не дали сказать и слова. Воскресенье — для него особенный день. Самый особенный, очень важный! В этот день Эмма приезжает к Ингрид и готовит вафли. Он любит именно этот момент: Эмма отмеряет муку и сахар, очень точно, топит масло, закидывает туда яйца. А Ингрид спрашивает у него, как дела в школе и вообще. Но он смотрит на Эмму: как она тщательно все мешает, прикусывая язык, поправляет очки мимоходом, а лоб у нее хмурится. Но Генри знает, что она не грустит и не злится. Просто рецепт — это очень важно. Прям сильно. А потом Эмма забирает его, и они вдвоем мчат навстречу приключениям. Самым настоящим! У Эммы всегда для него новенькие комиксы про мистера Бобра, про Окки, который к этому времени уже обжился в новой семье. У Эммы всегда с собой блокнот и она может нарисовать все. Вообще все! Он уже показал комиксы и Ингрид, и даже Феликсу хотел, но потом как-нибудь. У Эммы всегда есть история про те места, в которых он никогда не был, а про некоторые даже не знал. Столько штатов и городов, все такое разное! А где-то не бывает холодно никогда, а где-то ветра такие, что случаются ураганы. Кажется, что Эмма объездила весь мир. Разве можно успеть так много всего повидать? Эмма, сколько тебе лет? Она ему так еще и не сказала. Но он все узнает, и про любимый цвет, и про любимое число, и про самого любимого героя. Он узнает у Эммы про все! Но сегодня, сегодня! Они пойдут на площадку, потому что теперь там есть новенький батут. И потом будут есть еще что-нибудь вкусное. А потом! Эмма обещала показать ему красивый закат, потому что она знает все объездные дороги вокруг Бостона. Вокруг Бостона можно ездить с Эммой, пока они слушают музыку, танцевать головой и руками и думать про хорошее, пока деревья по бокам машины водят хороводы, пока не становится темнее. Тогда они едут обратно, чтобы Ингрид увезла его в патронатный дом. Он хотел все это сказать, хотя бы часть. Но вафли… Изо рта какая-то каша. Эмма улыбнулась, кошка соскочила с ее коленей. Ингрид посмеялась, подойдя ближе, и пригладила Генри волосы, которые вечно торчали на макушке.***
Теперь совсем тепло, и шапку носить не обязательно, но миссис Гилберт из патронатного дома все равно заставляла, потому что ветер дул сильнее в это время, и можно уши застудить. Но Эмма ведь тоже носила шапку. Она и наушники грела всегда. Когда они ходят на площадку, то Эмма всегда достает плеер, очень долго дышит на наушники и только потом вставляет в уши. Генри знает, потому что сначала смотрит на нее, чтобы она не потеряла его из виду. «Вот он я, Эма! Смотри!» — помахал он рукой и в этот раз. Эмма потирала наушники, наблюдая, как Генри удаляется к батуту с уже огроменной толпой возле. На площадке слишком людно. Куча толкающихся людей, копошащихся словно насекомые. Жалко, что очки не снять. Надо поглядывать на Генри. Но тут и другие дети. Совсем непредсказуемые. Громкие. Хотя родители ругаются чаще и громче. Передают культуру. Эмма старалась об этом не думать, не попасть в протоптанную колею размышлений о человечестве. Рядом с Генри надо фильтровать не только слова. «Сносно! Черт!» Это он уже усвоил прекрасно. Прекрасно… «Черт!» — мысленно ругнулась Эмма, когда впервые услышала это же слово от Генри. Да, с ним не только это надо контролировать. «Эма, а расскажи, где еще ты побыла?» И Эмма выуживает из памяти нить пройденного, будто из другой жизни. Штат, город, деревня, улица. Чистит все до бела, кромсает, режет, вышелушивает. Вот она, история, парень. Про географию, про достопримечательности, про природу. Осторожно, словно сапер, выдает она слова, складывая рассказ. «А какие там звери, Эма?» И Эмма с трудом сдерживает рвущиеся наружу слова: страшнее зверей там могут быть только люди. Везде. В каждом городе свои звери. И ничего нет страшнее этого, парень! Прости, но это так… Разумеется, она этого не говорит. С Генри надо фильтровать и слова, и мысли. Генри прыгал на батуте: волосы приподнимались на каждом «вверх», радостный вскрик на каждое «вниз» доносилось даже через музыку. Черт! — подскочила Эмма. А шапка-то где? Ладно, он же прыгает. Пусть пока без шапки. В плеере готовилась к выходу новая композиция. Не сорваться бы на мысли про «людей» в паузе. Не слушать в перерыве голоса. Не внимать им. Больше всего Генри нравились истории про Сторибрук, потому что про это Эмма могла говорить без саперства. Врать не нужно. Самое забавное, что он всегда коверкал это слово: «Сотрибрук». Оно ему не давалось никак. Сотри-бук. Стори-бурк. Сотри… Эмма сначала поправляла, а потом плюнула. Прикольно же? Сотрибрук. Она и сама когда-то хотела стереть этот городок навсегда из своей жизни. Все рвалась оттуда, поскорее бы покинуть: вот, еще один год. А потом… — Эма! Эма! Смотри, как я могу! — прорвалось сквозь Рамштайн. Генри подпрыгивал, раскидывая руки вверх, хлопал в ладоши там, наверху, тянулся к самому солнцу, которое высылало ему радугу. Хватал его, но только солнце само ловило его в своих лучах, оставляя на нем новенькие пятнышки-веснушки. «Я вижу, вижу!» — помахала Эмма в ответ, но наушники сняла. Гвалт обрушился на нее разом. Люди. Дети. Гомон. Генри. Смех. — Это ваш ребенок? — неожиданно раздалось совсем рядом. Эмма вздрогнула и обернулась. Женщина, мило улыбаясь, обращалась именно к ней. — Что? — Мальчик. Ваш? — А что? — спрятала Эмма руки вместе с плеером в карманы кожанки. Она только что вышла из своей головы, а тут еще какие-то непонятные вопросы. — Да я просто спрашиваю, — не переставала улыбаться женщина. — Мы сюда обычно ходим с Кристи, моей дочерью. Часто вижу вас здесь в последнее время. Я — Марта, — протянула женщина руку, и Эмме пришлось пожать ее. Странно все это как-то. — Эмма. Да, это мой парнишка. Мы тут на батут пришли, — озиралась она по сторонам, соображая, надо ли говорить что-то еще. Парнишка уже мчал в их сторону, натягивая шапку на ходу. — Эй, Эма! А ты не хочешь тоже? Это не только сносно, это реально круто! Но батуты не для нее. Уж точно не этот и не сейчас. Пора сваливать с этого места. Мало ли кто там что хотел у нее выведать.***
Эмма разглядывала витрины, но ничего не видела. Минуты ожидания вернули ее в сегодняшнюю ситуацию. Женщина с площадки… как там ее? Марта? Да, она. Оставила ей номер телефона. Какие-то слова про погоду и весну. Странные паузы, заставляющие натянуто улыбаться. А надо было вообще улыбаться? Может, и без этого можно было обойтись. Сейчас-то что уже вспоминать? Но почему-то вспомнилось. «Погуляем вместе как-нибудь? Я недалеко тут живу». Не знаю, — пожала Эмма плечами в ответ. И сейчас зачем-то тоже. Глупо как! Мимо прошли две женщины с ребенком, и Эмма впервые посмотрела на них другими глазами. А что, если она всегда не так смотрела на мир? А что, если… Генри выскочил из туалета, и Эмма отвлеклась. — Ты руки помыл? Помыл, конечно же. Как Ингрид: все двенадцать шагов. Дальше по программе — комиксы и обед. Деления на шкале воскресенья. Генри все никак не мог определить, что из этого у него самое любимое в этом дне. Наверное, все сразу. — Эма, ты так никак и не решила, кто у тебя любимый герой? — остановился Генри у полки с комиксами, которые видел впервые. — Мне очень нравится Эр-два-дэ-два. Знаешь его? Это робот. — Умный робот? — Ну, не умнее твоей Кико, но все-таки очень милый. — Коко. Ее зовут Коко. Жалко, что Окки не с ней в одном доме. А что он умеет, твой эр-дэ-два? — Ну, всякое. Пищит так мило. Друзей спасает. Хороший он, знаешь? Комиксы куплены сверх нормы. Да-да, мама, я помню: больше не покупать, но это, типа, для меня. Эмма теперь и про Росомаху знает истории. Пролистывала и сейчас, пока Генри готовился к урокам. После обеда особенно лениво: оба на полу, кошка расхаживала, вынюхивая в учебнике цифры и буквы. Генри сосредоточенно выводил слова, с которыми у него не всегда получалось дружить. Эмма листала комикс, но думала про площадку с батутом. Все это никак не давало ей покоя. В чем дело-то? Просто все это как-то… Она никогда не думала, что все это совместимо. В ее окружении из прошлой жизни она ни разу не встречала такую пару с детьми. Ни разу. Может, дело в окружении? У однокурсницы была одна знакомая, которая осталась с ребенком после развода и только потом сошлась с другой женщиной. Единственная история из реальной жизни. Но вот чтобы так? В смысле, познакомиться на площадке? Дальше что? Будут ходить вместе на прогулки, у батутов стоять, про погоду говорить? Еще что? Кино, ужин, совместный список продуктов для магазина? У Росомахи злое лицо. Иногда печальное. — Эма, а помоги мне. У меня математика. Уравнения. Это получше, чем ее собственные задачки.***
Генри провожал взглядом деревья. Они всегда водят хороводы. Интересно, Эмма знает об этом? Знает, конечно. Эма знает все. — Эма, а почему эта дорога всегда называется одинаково? — Объездная? — Да. Почему так? — Потому что мы объезжаем город. Для тех, кто не любит пробки. И для тех, кто едет мимо города, дальше. — А куда можно дальше? — Ну, вот если уехать вправо, туда, — махнула она рукой, — то можно уехать в Провиденс. Еще дальше — в Нью-Хейвен. Но они туда не поедут. Они мчали кругом, объезжая Бостон, карауля солнце, которое скоро должно скрыться за горизонтом, за пики деревьев, что водят хороводы. Генри замолчал, удовлетворенный ответом, заучивая новые города. Эмма провела взглядом съезд на шоссе. Сколько раз она тут проезжала, когда одна и та же мысль вцеплялась в нее острой колючкой. Одна едкая мысль вечно выскакивала и не давала отмахнуться. А что, если она все-таки не сбавит скорость, и машину уведет в сторону ограждения? Выдержит ли оно? Или машина сорвется и окажется там, внизу. Дурацкие мысли! Почему-то всегда возникали именно здесь. Как метка на карте объездных. Особенное место. Но чем чаще она проезжала тут с Генри, тем смешнее ей казалось, что она вообще о таком могла когда-то думать. С Генри фильтровались не только мысли. Карта обновлялась. Вот там они обсуждали, почему совы охотятся только ночью, а с другой стороны объездной Генри вскрикнул так, что Эмма еле удержала руль и мат заодно. Косуля! Перебежала дорогу и скрылась. «Ты видела-видела! Эма! Эма! Это же настоящая косуля! Вот я всем расскажу». Да, улыбнулась Эмма, новая карта. На развороте желтый жук прибавил газу. — Знаешь, Генри, а если ехать сюда и до самого конца, то можно оказаться в Сотрибруке. — Почему мы туда не ездим никогда? Эмма издала смешок от внезапности. — Это далеко потому что. Три с половиной часа ехать в одну сторону. Да и кто их пустит? На первом же пункте досмотра ее повяжут, как похитителя. Да уж, отличная выйдет поездка. Солнце неумолимо клонилось к земле. Небо красилось, меняя цвета на ходу, словно хамелеон. Эмма прибавила громкости, добавляя оттенка в эту картину. Она уже и забыла, как тут может быть красиво. Глаз не отвести. Боже, какая же красота! — Здорово, да? — повернулась она на секунду, чтобы словить спокойную улыбку на лице Генри. Он кивнул в ответ, потому что любые слова были излишни. Смешанный плейлист выдавал давно забытые сюрпризы. Что-то знакомое, очень приятное. Нина Симон пела про самое главное, что у нее есть — жизнь. — Эма, — придвинулся Генри ближе, высовываясь из-за сиденья. — Что такое, парень? — Мне так хорошо с тобой ехать. — И мне с тобой, — тепло улыбнулась она и подмигнула. Самое красивое в закате — его конец. Момент до. Исчезающий краешек над горизонтом. Несколько мгновений. Но у Эммы и здесь был секрет. Генри понял это, когда они поехали быстрее, еще быстрее, ближе к мосту. Оставили машину на обочине, пошли пешком, на самый вверх. Это мост для поездов, потому что внизу полоски. Генри выжидательно вглядывался вниз, потому что вдруг поезд поедет прямо сейчас. Но когда поднял глаза, увидел то, отчего у него раскрылся рот. Еще один закат. Они поймали его еще раз. Солнце подогревало облака, что у самого края, накаляло их докрасна, до фиолетовой корочки, до синих разводов. Все менялось прямо перед их глазами. — Смотри, Эма, — потянул Генри ее за рукав, — там уже ночь, — указал он на другую сторону. — А тут все еще светло. И мы посерединке. — Да, парень. Все верно подметил. — А где самый-самый красивый закат ты видела? Да где же он? Эмма побывала в стольких местах, видела столько закатов. Каждый — особенный по-своему, наверное, но почему же она так мало запомнила? Однажды они с Мэрлином сняли какой-то задрипанный отель. Умаялись за день так, что сил не осталось даже ужин отыскать. Завалились спать, но за стеной кто-то собачился. Вышли на улицу такие же сонные и уставшие. Выжатые. Сели молча прямо на землю, Мэрлин достал остатки табака, хватило на две половинки сигарет. И вдруг солнце село, прямо перед ними. Почему-то этот закат Эмма запомнила. Но где он был? А еще был закат где-то между городами. Они мчали и ругались, из-за чего-то спорили, какая разница теперь из-за чего, боже! И сил не хватало больше ругаться, и слова закончились. Мэрлин остановился, срулив на обочину. Там Эмму тоже поймало солнце, самый последний его кусочек. Она выдохнула, попинала колесо и пошла на перемирие. Все равно дальше ехать только вдвоем. Но вот и все, что ли? — Знаешь, парень, почему-то, когда я стою на мосту, то вспоминаю закат в Сторибруке. Однажды летом, самым жарким летом, мы с моими друзьями проторчали там весь день и весь вечер. Вот тогда был красивейший закат. Мы притворялись, что рыбачили, и хвастались, кто сколько больше достал из воды палок и всякой чуши, что туда кто-то набросал. И Дэвид меня почти обскакал, но тут Мэри Маргарет нас позвала на мост. И мы увидели солнце, от которого прятались весь день. Да, такая жара стояла. А вечером мы уже жалели, что оно садится. Нас же дома уже ждали, — улыбнулась она и глянула на Генри. Эмма помнила и другие закаты на мосту Сторибрука, которые они провожали вместе с Реджиной. Приходили они туда не ради солнца, но все равно заставали багровое небо с яркой полосой зарева. Больно смотреть, но хочется еще. Губы ноют от ее поцелуев. Но эти истории не для Генри. Он внимательно слушал ее все это время. — Я люблю, когда ты говоришь про Сотрибрук. И про твоих друзей. Нам надо туда съездить все равно. Семь часов — это же меньше, чем все воскресенье. Оба замолчали и посмотрели еще раз туда, где небо танцевало в красках. Стояли прямо на краю, прощались с солнцем, отдавали ему все тревоги за сегодняшний день, задачи, которые пока не хотели решаться, грустные мысли. Прощались с этим. Характерное гудение раздалось из-за спины. Поезд мчал к ним на всем ходу, рассекал воздух, распугивал птиц. Генри подпрыгнул от радости. Ну надо же! Еще и это! Это же поезд! — Эма, — лихорадочно начал он тараторить, — желание, надо загадать его, срочно давай загадаем, желанье! — Как?! Рассказывай давай! Поезд уже готовился нырнуть под мост. — Надо загадать желание и плюнуть на самый последний вагон. Но целиться надо. — Серьезно? — расхохоталась она. — Плюнуть? — Ну да! — вполне серьезно ответил он. — Иначе поезд не увезет твое желание, куда надо. — Ясно, — схватилась она за шапку. — Загадать и плюнуть. Генри привстал на цыпочки, взглядом выхватывая каждый вагон. Мост завибрировал под ними, и Эмма схватилась за перила рукой, другой — за Генри. Плевать она не собиралась, но все это завораживало. Огромная махина мчалась в сторону заката, прямо к солнцу. Плюнуть, — усмехнулась она.***
— Ты не плюнула! — почти обиженно донеслось с заднего сиденья. — Ты же не видел. — Как ты знаешь? — Потому что смотрела, как ты плевал. — Значит ты не плевала, — развел он руками и тут же сложил их обратно на груди. Эмма открыла рот, больше от удивления, чем от возмущения. — Ну и… хитрец же ты! — единственное, что она выдала и завела машину, словив в зеркале заднего вида немой укор. — Ехать нам пора. Мама уже, наверное, волнуется. Ингрид позвонила через пять минут, когда жук уже мчал, пытаясь обогнать и поезд, и закат. Эмма убавила громкость. Гуано Эйпс, под которую она обычно гнала, притихла, но ненадолго: припев только вот начнется. — Мам, я за рулем, с Генри поговори, — протянула Эмма трубку назад. Что там по светофорам? Где им быстрее проскочить? — Ингрид, Эма за рулем, мы уже едем домой. Нет, не знаю. Эма, а где мы? — Недалеко! — Мы уже близко. Да, я скажу ей. Эма, Ингрид говорит, чтобы ты не гоняла. Не гнала. Зеленый глаз светофора заморгал, перескакивая на желтый. Эти расчеты произошли быстрее, чем решение уравнений. Эмма вдарила по газам, добирая недостающие метры. Желтый сменился красным ровно, как они пересекли перекресток. — Эма, разве можно так? Это же красный, — возник Генри из-за ее плеча. — Оранжевый, — усмехнулась она. — Ты пристегнут? — Оранжевый, — рассмеялся он, усаживаясь обратно. — И никогда так не делай! Обещай, — бросила она быстрый взгляд в зеркало, не сводя глаз с дороги. Хитрый лукавый взгляд в ответ. — Обещаю. В городе больше огней, чаще светофоры. Жук замедлил, почти что полз у перекрестков. Еще одно деление вело их к концу воскресенья. Эмма любила этот особенный день. Единственный, когда время вставало на место, когда мысли становились чистыми, а воспоминания — добрыми. Сзади — тьма, впереди — все еще ясно. А ты — посередине. Сама выбирай. Они проехали по мосту, съехали по разворотам бабочки в сторону дома. Мост. — Эй, парень, а ты что загадал? Генри думал долго, прежде чем произнести хоть слово. Собирал мысли. Одно желание. Сколько там слов? Эмма глянула на него в зеркало и почему-то передумала спрашивать. — Не отвечай, если не хочешь. — Я пожелал, чтобы бабушка меня вспомнила, — пробубнил он в окно. Там деревья больше не танцуют хороводы. Там серые улицы с черными тенями от огромных домов. Один из таких скоро ждет его, чтобы забрать от всех до следующих выходных. Надо ли ему сказать? А кто еще скажет? Это тебе никакое не уравнение, это не задачка, как проскочить на желтый-красный. Эмма фильтровала мысли-слова. С Генри так всегда. Додумала все уже ближе к дому. Машина затихла. Оба остались внутри. — Генри, послушай, — развернулась она к нему, поймав его отрешенный взгляд. — Нельзя пожелать за других людей, понимаешь? Решать за них тоже не получится, как бы нам этого не хотелось. Только они сами могут за себя пожелать. Так желание не сработает, даже если очень, очень-очень хочешь, даже если с поездом. Понимаешь? — Я не знаю, — неохотно пробормотал он. — Правда так? — Правда, конечно! Зачем мне тебя обманывать? Ты лучше загадай что-нибудь про себя в следующий раз, ладно? И я плюну вместе с тобой. Честно! По рукам? — протянула она руку. Подъездная дверь хлопнула. Ингрид почти летела к ним, закидывая шарф на ходу. Генри схватился за руку Эммы и крепко сжал ее пальцы.***
— Что, все безалкогольное? Прям вообще все? — сморщила нос Зелена, пробегаясь по списку напитков на длинном ватмане, приколоченном к стенке киоска, имитирующем пергамент или что-то подобное. — А вот это что? «Огуречный восторг», такс, ладно, этого не надо. «Морковный переворот». Революционно как-то, нет, тоже не надо. Яблочный сидр же! Безалкогольный тоже? — воскликнула Зелена, когда продавец лавки с напитками и на это прикрыл глаза, покачивая головой. — Не ярмарка, а утренник какой-то детский, — фыркнула она и двинулась в сторону Реджины, которая давно сигналила ей со своего почетного места. Зелена продиралась через толпу людей, занимающих очереди за едой или напитками. А сегодня здесь и того, и другого было предостаточно. Забавно наряженные продавцы зазывали народ к своим киоскам, которые тоже были старательно украшены атрибутикой праздника. — Еще раз: что это такое, Реджина? И что за праздник без спиртного? — Даже не проси меня повторить полное название еще раз, — предостерегающе произнесла Реджина, и ее брови приподнялись на секунду над солнцезащитными очками. — Ты тут мэр или кто? Это что за сборище лесников? Или кто они все? — тыкнула рукой Зелена в толпу, и Реджина тут же ее одернула. — Руками нечего размахивать тут! — прошипела она. — Это праздник «Весенней радости и плодородия земли, когда та отмыкается для того, чтобы с благодарностью принять наши семена», — выдала она на одном дыхании. — Так что сиди и радуйся, раз приперлась. — А отмыкаться можно, чтобы принять семена? — передразнила ее Зелена. Реджина усмехнулась и придвинула Зелене тарелку. — Курица на шпажках. Принимай. И шути потише, пожалуйста. У меня сегодня единственный выходной. Мне и так приходится тут торчать почти весь день, слушать их еще всех, лица их видеть… — тише пробормотала она в сторону толпы. — Так не торчи! — воскликнула Зелена, увлекаясь угощением все больше. Реджина приспустила очки и как следует глянула на ковырявшуюся в курице Зелену исподлобья. — Мне надо открыть церемонию, Зелена. Не тупи, я же тебе уже говорила. Выйдет бог весны с волками на привязи, неугомонная Бланшар произнесет речь, выразит благодарность спонсорам, друзьям, коллегам, — указывала Реджина рукой направо и налево, — маме, папе, своему ненаглядному шерифу, еще раз спонсорам, и, наконец, руководству города. Я выйду на сцену, отстреляюсь, улыбнусь, — растянула она губы, демонстрируя зубы, — официально открою праздник травой и вуаля! — вскинула она руки. — Неугомонная Бланшар угомонится. Зелена, все это время не отрывающаяся от тарелки, приостановилась на секунду, облизнула пальцы и спросила так, будто Реджина совсем свихнулась. — Что еще за бог весны? Какие волки, Реджина? Какой травой? Ты накурилась, что ли? Реджина стащила очки, придвинулась к Зелене, чтобы никто их не подслушивал, а таких тут много, она знает, и начала рассказ о том, как Мэри Маргарет-чтоб-ее-неугомонная-Бланшар затеяла союз фермеров с соседними городами. А это — целый проект, влияющий и на бюджет города, и на другие сферы, помимо сельскохозяйственной. Уже успела поднять на уши соответствующий департамент, достала совет города, приходила к Реджине сама лично. — Нет, ну ты представь, Зелена, прямо посреди обеда, без записи заваливается прямо в офис. С пирожками! С пирожками, с фруктами «просто поболтать во время обеда». Да, Реджина знает это «просто», ничего не просто! Сидни досталось тогда, что пускает всех подряд без спроса. Ну и что, что у него перерыв! А у Реджины он когда будет? А Бланшар еще и фамильярничает, будто то, что они когда-то учились в одном классе дает ей хоть какие-то привилегии! Вообще никакой субординации! — Так ты отказала ей? — Да! То есть я сказала, чтобы… Пускай Мэри Маргарет сама продумывает свой проект, если ей так неймется. У Реджины и без того Кэтрин со своими детскими площадками, вечно тыкающая ей в лицо тем, что у Реджины нет ни единого представления о том, как позаботиться о детях. — А ничего, что я сразу про весь город думаю? И про безопасность, и про образование, и про развитие… — Так что там с Бланшар? — вернула ее обратно Зелена. Ей все хотелось понять и про волков, и про траву. Ну, а что там с Бланшар? Да с ней все как всегда! Она затеяла праздник в честь весны и плодородия, чтобы пропихнуть на нем рекламную компанию «союза соседей по садам и огородам», собрать таких же инициаторов и начать проводить встречи. Откопала какой-то языческий праздник, стряхнула с него пыль, приукрасила, придумала про все про это какую-то левую сказку, и вот! Теперь какой-то неизвестный никому бог весны, под шапкой которого проглядывается хорошо замалеванный Кристоф, будет «отмыкать плодородную землю». А в руках у весеннего божка на поводке — волк, роль которого играет хаски, одолженная на время праздника у Руби. А трава нужна как признак проснувшейся земли. Вон она, корзина с травой, стоит посреди сцены, потому что хаски рылась там своей мордой и растаскала половину. — Ох уж эти весенние боги, — закатила Зелена глаза, дослушав до конца, — вечно за волками никак не успевают присмотреть. Теперь понимаю, почему сегодня ты такая особенно вредная и злая, — откинулась она на стуле. Реджина перевела взгляд на сцену, нацепила очки и произнесла вполголоса: — Тебе бы эту корзину, Зелена. — А мне-то зачем? — Потому что ты самая настоящая коза. Но корзина досталась Реджине. Официальное открытие ярмарки ознаменовалось раскидываемой травой, радостными криками и почти насмешливым гудением скоморохов в какие-то самодельные дудки. Зачем тут скоморохи? Что за дудки? При чем тут весна? Не спрашивай, Зелена, — мотнула Реджина головой и заказала «морковный переворот». От апельсинового фреша ее уже подташнивало. На сцену поднялась какая-то звонкоголосая девушка и открыла череду конкурсов. Тоже из местных скоморохов, — усмехнулась Реджина в сторону Анны. — А вон тот, шериф который, и есть муж Бланшар? — решила пройтись Зелена по ключевым фигурам обычных историй Реджины, если уж представилась такая замечательная возможность. Дэвид, засунув руки в карманы, выпячивал грудь, на которой почти посередине сиял значок шерифа. Из-под фуражки поблескивали черные очки, деловитая ухмылка не сходила с его лица, меняясь только тогда, когда Мэри Маргарет выражала со сцены благодарность «той самой верной службе, что несет ответственность за спокойствие жителей, не смыкая глаз». Дэвид поймал взгляды в свою сторону и отсалютовал мэру и ее гостье. Реджина цыкнула и повернулась к Зелене. — Он не муж ей, они не женаты. — Но ты же зовешь их Бланшарами! — удивленно глянула на нее Зелена, но тут же отвлеклась. — Ой, а это кто там такой? Вон тот, с короткой стрижкой и красивыми руками. — Робин что ли? — усмехнулась Реджина. Ну, Зелена! — Это Робин, владелец местной СТО. Зелена пристально вглядывалась в обсуждаемый объект, сужая глаза. — Зелена, он женат, у них пятилетний ребенок и жена беременна еще одним. Прямо сейчас. — Так! — приостановила ее Зелена. — Таких подробностей я не запрашивала. — Ай, делай что хочешь. Хоть слухи сменятся на другие. — В смысле? — уставилась Зелена на нее. — Все думают, что у нас с ним интрижка. Пусть уже перекинутся на другого кого-нибудь. — С тобой интрижка? Это еще почему? — А я тут со всеми сплю, если сплетни послушать. И со своим секретарем прямо вместо обеда без устали. Где он, кстати, ошивается? Материал еще должен подготовить по итогам. И со всем советом города тоже сплю сразу толпой или по очереди, зависимо от того, где будешь слушать сплетни: в местном баре или в кафе за завтраком. — Как-то ты спокойно об этом всем рассуждаешь, — хмыкнула Зелена. — Как он в постели-то хоть? — опять выцепила Зелена того самого Робина из толпы взглядом. — О, у него и тату на всю руку. Кстати, — подскочила она, — как твоя татуировка? — Зелена! — предостерегающе зыркнула Реджина в ее сторону. — Аккуратнее слухи распускай. Реджина уже устала бороться с тем, что про нее говорили. Пусть. Плевать уже. Сначала ей это доставляло хлопот. И почему все привыкли думать, что дела решаются не по причине высокого профессионализма и налаживания верных контактов? Обязательно все должны со всеми перетрахаться. Как иначе-то? Зайти к Робину вечером, чтобы вынести предупреждение — секс. Обсудить за бокалом вина важное дело с представителем совета — тоже секс. То, что один из «советчиков» ездит в Портленд на выходные по проституткам, изменяя жене, — это ничего. А второй просаживает деньги в казино вместо того, чтобы пожертвовать на общегородские нужды — тоже ничего. Но вот если Реджина решила навести порядок в гаражах, куда малолетки ходят тусоваться с компанией Робина, шмалят там и неизвестно что еще делают — так грязными делами занимается она. После официального открытия стали подтягиваться те самые представители местной власти, медленно дрейфуя мимо расступающейся толпы. Зелена выспрашивала про всех, аж глаза загорелись. А это кто там такая цаца? Это дочь владельца рыбного завода, Урсула. Вместе с папиком пришла. Скоро весь бизнес достанется ей. Этого Реджина опасалась: еще один враг в ее копилку. Круэлла, которую она благополучно уволила, как только заняла должность, теперь у Урсулы под бочком. Правая рука. Пока у Реджины была управа на этот сектор, но скоро и здесь наступят свои изменения. Время течет, хотя кажется, что все тут застыло навсегда. Киллиан вместе с Нилом, неразлучная парочка, оба с того же завода. Работяги. А вон там — юристы и управленцы. Боже, и Кэтрин здесь. Реджина демонстративно отвернулась, поцеживая морковный напиток. Фу, и тут гадость! — Ну хоть что-нибудь хорошее расскажи уже про своих жителей? — требовала Зелена, вдоволь насытившись негативом. — Про Робина, м? — Да нечего хорошего рассказывать, Зелена! — Да у тебя же тут праздник! Весна, все дела, бла-бла-бла. — Ну давай я тебе еще разок расскажу, как мне Бланшар выклевала все мозги сначала, чтобы все это состоялось, сколько мне пришлось уговаривать совет, дергать каждого за ниточки, а потом еще выслушивать от представителей церкви, что все это не по-божески? Убожески! — психанула она под конец. — Опять ты ноешь, Реджина! Расслабься ты уже! Надо было нам все-таки задержаться в том секс-шопе. — В каком? В том твоем «игрушки-поскакушки»? Да уж, отличный был поход. Закончился очень быстро, и на том спасибо, — воззрилась на нее Реджина. Они уставились друг на друга и расхохотались. — Надо же, она подумала, что мы вместе туда пришли, — вытирая слезы, проговорила Зелена. — Я думаю, чего она нам такие девайсы предлагает? А оно вон оно что! Реджина шикнула на нее, потому что сплетни про нее должны быть только липовыми и, при случае, играть на руку. — Да к черту мне секс-шоп, если я тут со всеми сама знаешь что, — приподняла Реджина брови, и Зелена прыснула опять и хрюкнула, согнувшись. — Ты как хочешь, — отсмеявшись, успокоилась она, — а я пошла отжигать! — подскочила она с места, подхватывая яблочный безалкогольный сидр, и двинулась в сторону Робина. — Только никому не говори, что мы знакомы, если встрянешь! — успела кинуть ей Реджина вдогонку. К этому времени на центральной площади уже яблоку негде было упасть. Только пятачок оставался свободным для увеселений и соревнований. Анна, с микрофоном в руках, подначивала тех, кто еще не попробовал свои силы. Рядом с ней — Кристоф, раздавал инвентарь. Мэри Маргарет сновала то тут, то там, раздавая листовки с программой, обещающей расцвет их города и лучшие времена, если они объединят силы. Какие-то люди, которых Реджина не узнавала: точно жители других городов. Кое-кто из управленцев, распознала она все-таки знакомые лица. Взлетит твой проект, Мэри Маргарет, улыбнулась про себя Реджина и приподняла бокал, совсем чуть-чуть. Мэри Маргарет, как будто почувствовав взгляд, повернулась в ее сторону и поманила рукой в гущу событий. «Давай, Реджина, поднимай свою царскую особу и тащи сюда» — кричали ее радостные глаза. Реджина мотнула головой. Свою работу, как мэр, она уже выполнила. Здесь ей больше не место. Не яблоки же ей на ложке таскать от старта до финиша? Смешные они все! Тоже мне, праздник весны устроили! Руби придерживала пса, который уже отыграл роль волка и рвался на волю. О, господи, а это еще что? Полный состав обеих школ пришел в маскарадных костюмах. Даже мисс Мэл переоделась. Что еще за шляпа на ней? Забавная какая. Кто б мог подумать? Они пересеклись взглядами, и Реджина улыбнулась ей в знак приветствия. Сейчас вообще будет не протолкнуться: столько школьников. И столько шума. Реджине хватало и своих студентов. Да уж, праздник весны. Она давно уже здесь, в Сторибруке, да только кажется, будто все тут замерло с того самого дня, как Реджина взяла большинство голосов. Вырвала, можно сказать. Выложилась на всю. Она помнила тот день. Последний рабочий на предыдущей службе. Мисс Мюррей пригласила ее на последнюю шахматную партию. Мисс Мюррей, вы уже давно взяли свой самый главный мат в нашей общей игре. Но та ответила как обычно: у нас еще много партий, Реджина. Садись, играй, учись. Сторибрук все равно зависел от управления Мэна. Короткий поводок сменился на длинный. Шах и мат. Все это тошно даже вспоминать. Реджина поднялась с места и скрылась за деревьями в парке. Почему ты отсюда не уедешь? Обычный вопрос Зелены. Почему не оставишь их всех? Зачем тебе все это, если ты вечно ноешь? Вот ты же вечно ноешь, а. А что, разве место меняет человека? Ну, так меняй само место! Реджина и так старалась. Сама не поняла, когда ей вдруг все это стало важно. Рейтинг города в штате. Первым должен быть, не иначе! Заняться благоустройством города, поднять качество жизни, снизить уровень безработицы. Повысить квалификацию, съездить на курсы, получить еще одни корочки. Разом заполучить тучу врагов, ворох сплетен и вечное непонятное недовольство собственной жизнью. Вот для чего все это? У озера лучше думалось. Утки уже вовсю кружили по воде, подплывая ближе в надежде на кормежку. Глупые, нет у меня ничего. На площадь идите, там сегодня пир горой. С утками диалога не получалось, и Реджина двинула дальше. Бродила по улицам, пешком. Почти все жители сегодня у центральной площади, спасибо, Мэри Маргарет. Хорошо, когда так пусто. Иначе тоже что-нибудь придумали бы обязательно. Смотрите, мэр пешком гуляет. Что же она на своем мэрсе не катается, ножки пачкает? Сбрендила наверное совсем. Идет, сама с собой разговаривает. Спорит о том, что уже не вернуть. Реджина оказалась у дома, но внутрь заходить не стала. Там тоже пусто. Открыла машину, достала из заначки пачку сигарет как раз для таких случаев, двинулась дальше. По дороге купила шарик мороженого. Удивительно, что мороженщик работает сегодня. Кто к нему зайдет в такой день? Праздник весны, фыркнула Реджина еще раз, но тут же зажмурилась от удовольствия. Манго с апельсином переплетались в холодке. Отлично! Ноги сами несли ее в сторону школы, еще дальше, к мосту. Она давно уже этого не делала, чтобы не дразнить себя зазря. Но сегодня все было каким-то странным. Реджина шагнула под мост. От мороженого — одно воспоминание на губах. Но на своде моста все та же надпись. И один вопрос: кто ее обводит постоянно? Опять свежая, будто вчера вывели. Странно, все это очень странно. Интересно, есть ли тут камеры поблизости? Вряд ли. Она достала сигарету и подкурила, сквозь дым рассматривая белую надпись. Голова пошла кругом, и от этого ощущение нереальности полностью ее поглотило. Она дождалась ясности и подопнула камешек. Он булькнул в воде. Весна раскрыла ручьи уже давно, отворила воду. В бассейн бы сходить. Давно она уже там не была с последнего раза. Реджина нырнула пальцами под брюки и нащупала то место, где горела звездочка. Как там Зелена, интересно? Нашла себе приключений? Или, как минимум, алкоголь? Мысли про Зелену, праздник, Сторибрук и прочее улетучились вместе с дымом докуренной сигареты. Реджина скинула окурок в припрятанную здесь специально для этого баночку, вышла из-под моста, ближе к свету, поднялась наверх, еще выше над водой. Она подняла глаза и остановилась. Прямо перед ней зарево заливало небо. Краски мяли небосвод, сжимали до синевы, до фиолетовых подтеков. Кромсали до красного, до кровавых полос. Как может быть так красиво? Это же просто небо и солнце. Но солнце скрылось за какие-то считанные секунды, оставляя только сожаление упущенного момента.***
— О господи, Эмма! Это Эмма! Дэвид, беги сюда скорее! Эмма звонит! Эмма отодвинула трубку от уха, чтобы не оглохнуть от визга, но, посмеявшись, вернулась в диалог. — Привет, Мэри Маргарет. Как ты поживаешь? — беспечно спросила она. — Как я поживаю? Ты меня спрашиваешь? Куда ты делась? Боже, я не верю! Дэвид! — проорала она в сторону и продолжила орать в трубку. — Ты куда делась вообще? Я тебя тут уже похоронила триста раз. Маме твоей свой номер сто миллионов раз передавала! Эмма, что за дела! Тебя нигде не найти. Ты номера, что ли, вечно меняешь? Почту тоже не смотришь? Эмма, это точно ты? — стих ее голос под конец. — Да я, конечно! — рассмеялась она в трубку. — Ты что, Мэри Маргарет? Я — Эмма Свон, восемьдесят третьего года рождения из Сторибрукской школы номер один, — откашлялась она. — Что тебе еще сказать? — Ну, например, куда ты делась? Можешь с этого начать, — сменилась радость Мэри Маргарет на обиду. — Я тут это… заблудилась немного, — подбирала Эмма слова. — Ненадолго. — Ненадолго? — прозвучало недовольно. — Да ладно, хватит уже! Слышу же, что не злишься. Ты лучше расскажи мне, где вы сейчас? — В смысле, где? В Сторибруке что ли? Ну да, в Сторибруке! Где еще? А ты вот где пропадала все это время? Эмма медлила с ответом. Вот как им объяснить? Как вложить в одно предложение путешествие по аду, если даже не уверена, что оно закончено? Как рассказать, что иногда после пробуждения хочется только плакать и больше ничего? Как объяснить, что… — Я вернулась и поняла, что скучаю по вашим ссорам, — решила она соврать, ляпая невпопад. — Ссорам? — возмутилась Мэри Маргарет. — Мы не ссорились никогда! Ты слышишь, что она тут говорит про нас? — ушел в сторону ее голос. Эмма не без улыбки слушала родные голоса, бубнящие из трубки. Бубнение перешло на шепот, и она прижала трубку ближе. Чего они там переговариваются? — Алло? Мэри Маргарет! Дэвид! Включите громкую связь. Я не слышу вас нифига. — Алло, Эмма! Привет! Это Дэвид! — прокричал Дэвид. — Да я поняла уже, что ты, — рассмеялась Эмма от радости. — Слушайте, я просто хочу с вами встретиться. Подумала, может пересечемся где-нибудь. Вы как с этим? Возникшая тишина настораживала. — Ну так что скажете? Ребят, вы меня пугаете! Вы там злитесь еще, что ли? Я же вам присылала открытки на Новый год и вообще… — Эмма! — вскрикнула Мэри Маргарет, и Эмма встрепенулась. — Ты вообще просто не представляешь, как мы скоро пересечемся! Я же ждала тебя, писала! Мама твоя знает. Она знает? Чтобы ты скорее звонила, как появишься в городе и освободишься от работы. Знаю я твои отмазки эти с работой и проектами. Но просто так все совпало! И ярмарка еще удалась. И союз скоро соберется. Боже, ну что за день! Я вся сейчас взорвусь от счастья. Мы все думали, когда будет удобный момент… — Да для чего? — не выдержала Эмма щебетания. — Эмма, ты свидетельница! — торжественно вставил Дэвид в паузе. — Я хотела сказать! — перекинулась на него Мэри Маргарет. — Так говори давай. Я же ничего такого еще не сказал. — Так сказал уже! Ты же сказал это слово на «с». Она же слышала, все уже поняла. Вот зачем ты сказал? — Да что он там мне сказал? Я ничего не понимаю. Вы можете со мной поговорить? — не разбирала Эмма перекидывания фразами, которые сбивались в кучу. — Эмма Свон, — деловито продолжила Мэри Маргарет, — у нас свадьба! И ты — наша свидетельница! Эмма так и замерла, как вкопанная. Радостные выкрики продолжали сыпаться из трубки: дата, время, одежда, и никаких подарков, и Мэрлина зови. Мэрлин же тоже в Бостоне? Ты сама-то хоть в Бостоне? Что делаешь вообще? Сможешь приехать? Это суббота! Но ты раньше приезжай! Да хоть сейчас, все вместе будем планировать. Ой, а столько всего надо напланировать! Эмма, ты слышишь нас? Эй, будущая свидетельница! Откликнись! — Эм! — А? — Так ты согласна или нет?