***
Речь! Что делать с речью? Эмма закрыла простынями окно с внешней стороны, чтобы хоть где-то рассмотреть свое отражение. Достала из шкафа все, что можно было причислить к категории «приемлемо для официальных приемов». «Пиджачные люди», — сразу возник образ в голове, хоть этого не ожидалось. Не до вас сейчас, образы из прошлого. Речь, речь… Что бы ей сказать? Пошутить? Так обычно делают на свадьбах: вспоминают веселые, добрые моменты. Отчего-то ей вспомнились похороны, особенно тот момент, когда все вернулись и оттаяли. Смеялись как дети. Да, кажется, без образов прошлого сегодня ей не обойтись. Сторибрук. Одно только слово. Эмма вспомнила и последние мысли об этом городе, обо всем штате — ни ногой! Будто жизнь целая прошла с тех времен. Но сейчас Сторибрук был другим городом: Сотрибрук. Да, как Генри говорит! Будто она действительно стерла его и нарисовала заново. Новые карты, новые места. Чистый лист. Но что делать с долбанной речью? Подарок бы еще проверить. Финальной версии она так еще и не услышала, а ведь и она играет там определенную роль. Решили ехать вчетвером, иначе никак. Мэри Маргарет не против, она готова всех на свете пригласить. Как они только влезут в это кафе? Или оно тоже теперь не то, что было прежде? Про него у Эммы тоже не те воспоминания, о которых стоит думать перед свадьбой. Да что, блин, такое-то! Поскорее бы уже пятница, иначе она точно свихнется.***
Как только они миновали Портсмуд, Эмма стала чаще поглядывать на указатели. Граница штата пересечена. Они уходили все дальше на север, все выше по карте. Названия вспоминались сами собой, будто она опять в том же самом автобусе, только мотает запись ленты времени наоборот. Вот они метки: Йорк, Портленд, Бронсвик, Рокленд, самый дорогой, самый болючий. Скоро все будут отмечены заново. А ведь где-то они с Мэрлином уже побывали. Как раз об этом он и вел свой рассказ, пока выруливал по указаниям Эммы. Ланс и Зак, парень из группы Ланса, внимательно слушали, прерывая только на самых невероятных местах. Что, правда ночевали в машине? А потом втихаря развешивали работы? О, да, и не такое было, — хохотал Мэрлин. О, да! — поджала Эмма губы. И не такое было. Лента времени плутала, вгоняя ее в прошлое. Лучше уж думать про речь, которая так и не была готова. Этот визг она узнает из тысячи. Мэри Маргарет повисла на ее шее, Дэвид добавил веса сверху. Они просто смеялись без остановки, слова не могли произнести. Да, еще меня обнимайте. Дайте-ка и я вас обниму каждого по-очереди. Эмма рассматривала их счастливые, почти не изменившиеся лица. Никак не могла насмотреться. Мэрлин фотографировал радостное воссоединение, и тут Мэри Маргарет принялась встречать гостей. — Небольшая экскурсия по вилле Ноланов, — отворил ворота Дэвид. — Да, скоро будет Бланшар-Нолан! — хлопнула Мэри Маргарет в ладоши. Эмма замерла, как только подняла глаза. Вот это хоромы! Да это дворец целый. Сколько тут этажей? А комнат? А это кто там бегает? Поросенок? — Сейчас мы вам тут все покажем, — потер руки Дэвид. Информацию пришлось утрамбовывать сапогом с размаху: садово-огороднические работы, расширение хозяйства, молочное производство, тут у нас работники живут, вот там у нас клумбы редких цветов, поставляем всему городу и скоро будем соседним поставлять. У нас же союз намечается! — О, Эм, угадай, как мы назвали цветастую фирму? — ликовали глаза Мэри Маргарет. — Да я в жизни не догадаюсь! — Бланшар-Нолан? — попытался Мэрлин. — Почти! — воскликнула Мэри Маргарет. — Маргаритка Дэвида! Вот как, — широко улыбнулась она, и Дэвид приобнял ее за плечи. — Восхитительно! — улыбнулся Мэрлин в ответ. — Охренительно, — поддакнула Эмма. Она все еще не могла понять, где конец этого дворца. Они вот сейчас где? Цветочные клумбы? Она забыла, как они сюда попали. — Так! Комнаты ваши нужно еще показать, а потом мне надо со свидетельницей пройтись по плану свадьбы, — повела их Мэри Маргарет дальше. — Эмма, ты же в платье будешь? — Ну, — протянула Эмма, — я хотела сначала, но потом… Ее прервал хохот Мэрлина. — Господи, Эмма, да когда ты уже врать научишься? Даже Ланс вон тоже смеется. И вот они уже мчат по Сторибруку с будущей невестой. — Ты же знаешь, что не буду я в платье расхаживать, — упрямо продолжала Эмма. — Ну, а вдруг! — резко повернулась к ней Мэри Маргарет, и джип повело в сторону. Хорошо, что на дорогах этого города движение почти нулевое. — Нет, ну вдруг. Ты увидишь его и такая: все, я пойду в этом! — шлепнула она ладошкой по рулю, и тот пискнул. Женщина на тротуаре подпрыгнула, и Мэри Маргарет приоткрыла окно. — Добрый вечер, миссис Вайлд! Это я не вам. Так вот, — вернулась она обратно, — сча заскочим в лавку у рынка, если еще не закрылись. «Принцессины наряды». Как раз для наших дел. — Ясно, — улыбнулась Эмма, провожая взглядом ошарашенную миссис Вайлд. Лавка, на счастье Эммы, давно закрылась. Вечер уже вступил в свои права. Эмма узнавала улицы, но не места. Мэри Маргарет мимоходом впихивала в нее новую порцию информации: церемония, свадьба, кто за кем что говорит, Анна за тамаду, конкурсы интересные, потом фуршет, все будет отлично! Просто распрекрасно! Эмма слушала, поглядывая в окно. Да, все почти изменилось, не вернуться ей в тот Сторибрук никогда. Почти все, кроме… — Оп! Мэри Маргарет, а это что? — Это Кроличья Нора. Помнишь? — притормозила Мэри Маргарет. Еще бы Эмма не помнила. — Хочешь, зайдем? — так и не дождалась ответа Мэри Маргарет. Неужели это тот же бармен? Или ей кажется? В нос ударил резкий запах перегара и табака. Эмма размахивала рукой, разгоняя туман дыма, оглядываясь. Тот же автомат в углу. Бильярдный стол. Всюду люди, и за барной стойкой тоже. Две девушки сидят там, делят одну кружку пива на двоих. — Да это же сама Эмма Свон! — хлопнул ее кто-то по плечу. Мужчина с темными сальными волосами на желал убирать руки с ее плеча, пряча другую в кармане. Какое знакомое лицо! Кто ты? — Эмма, — помогла ей Мэри Маргарет. — Помнишь Киллиана? — Да как же можно меня забыть? — подмигнул ей мужчина, и Эмма поняла, кто перед ней. Тут же рядом возник Нил. Веселые пьяные лица. Такого она тут не ожидала увидеть. А что она ожидала? — С нами выпьете? — улыбнулся Нил Эмме, но тут же покосился на ее плечо, замечая там руку Киллиана. — Нет, мы ненадолго, — отшагнула Эмма, чтобы избавиться от ненужного контакта. — Да чего вы? Шары погоняем, — придвинулся Киллиан ближе. — Или ты не гоняешь шары? — Да какие тебе шары с твоей рукой? — кинул ему Нил и тут же получил от него толчок в плечо. — Завтра все вместе и выпьем, — взяла Мэри Маргарет Эмму под руку. — Так что лучше вам сейчас по домам. Только не деритесь. Завтра фейсконтроль. Пока-пока! — уводила она Эмму дальше к двери. — Они все время тут торчат, — прыгнула Мэри Маргарет в машину. — Ну, не важно! Так, на чем мы там остановились? А! Когда Анна скажет волшебные слова, тебе передадут микрофон. Блин! Речь! — А что у него с рукой? — все никак не покидало Эмму только что развернувшееся перед ними шоу. — Производственная травма. На заводе получил. Они там с Нилом в одну смену. А потом на смене здесь, — посмеялась она. — Ой, а этот район помнишь? Смотри, как тут все поменяли. Тут раньше другие дома стояли, но теперь все перестроили. Да, и эти места Эмма помнила. Накуренный подъезд, пол, засыпанный шелухой семечек. — Интересно, подростки сейчас так же по подъездам тусуются? — размышляла она вслух. — Ты что-о? — протянула Мэри Маргарет. — Они сейчас все в интернете сидят. На своих тамблерах. — Серьезно? — хмыкнула Эмма. — Ага, — покачала головой Мэри Маргарет. — Фиг оттуда их выманишь, из телефонов. Мне тоже пришлось там страничку завести, чтобы хоть как-то контактировать. Ну, знаешь, задания им отправлять. Так, как бы нам поехать, чтобы еще что-нибудь тебе показать? — Я думаю, уже достаточно, — выдохнула Эмма. — Давай домой. Мне речь надо повторить. Миффлин-стрит встала прямо на пути. Знакомый до боли особняк виднелся уже с начала улицы. Она помнит номер. Сто восемь. Ровно столько: не домом ближе, не домом дальше. В самое сердце. Дыхание споткнулось. Все в прошлом же, все уже прошло. Эмма старалась не смотреть, отвернувшись в другую сторону. Но ей просто очень захотелось узнать: там такие же высокие ступени? Или это отголоски детского восприятия? Мэри Маргарет почему-то затихла. Лучше бы впихнула в ее голову еще что-нибудь. Двор ухоженный. У калитки чисто. — Кто ттам живет? — споткнулась Эмма, будто взбиралась по высокой ступеньке и не осилила. — В смысле? — не сразу ответила Мэри Маргарет, хлопнув глазами. — В этом доме, — указала Эмма рукой, не в силах произнести ни имени, ни фамилии. — Эмма, ты что? — чуть не рассмеялась Мэри Маргарет. — Там живет Реджина Миллс. Ты что, забыла? Это же их дом! Асфальт поглотил машину. Да, прямо сейчас машину засасывало в глубь серой, почти сухой дороги. И пальцы тоже утопали. Будто во сне: не слушались, не двигались. Эмма перевела взгляд на собственную руку и увидела, как схватилась за Мэри Маргарет и не может отпустить. Иначе тоже провалится. — Эй, Эмма! Ты что? Тебе плохо? Эм…***
Уже на кухне на черт знает каком этаже Эмма выпивала вторую чашку травяного чая. Никакого кофе ни на одном этаже. Но сейчас ее волновало не это. — Эмма! Ну ты даешь! — всплеснула руками Мэри Маргарет. — Ну вы обе даете! Это ж надо же. — Я же не знала, я всегда думала… У нее же родители уехали. Я поэтому думала, что она не здесь. Они же уехали! — Ну да! Поэтому она там и живет одна. — Давно? — отставила Эмма чашку. — Да я не помню, сколько. Сейчас кажется, что она всегда тут была мэром. — Мэром? — схватила Эмма чашку обратно. — Конечно, мэром. Как Голда засадила, как Спенсера сдвинула, так и стала тут хозяйничать. Я лично ничего против не имею, меня все устраивает. Она, конечно же, в своем стиле, ну, ты знаешь Реджину, она же такая, — понесло Мэри Маргарет дальше. — Мэром? — переспросила Эмма опять. — Голда что сделала? Спенсера сдвинула? — Ой, Эмма, сколько же ты пропустила. Вот если бы страничку свою не забросила, я там столько всего тебе писала! Тут была война прям настоящая, — округлились ее глаза. — Это началось еще тогда, когда вы тут с Мэрлином были… И ее опять понесло. Вся история становления новой власти в красках и деталях. Двадцать минут без перерыва. Еще одна чашка. — А чего я тебе рассказываю? Встретились бы с ней, она сама бы все тебе рассказала! Погоди-ка, — расширились глаза Мэри Маргарет. — Если ты ничего этого не знаешь… Как вы с ней вообще? После того, когда вы… Вы расстались с ней? Или что у вас? Я так никогда и не понимала. Эмма опустила глаза. В чашке зеленая вода. Она сама бы хоть раз понимала, что у них. — Мы потеряли связь. Не знаю, когда. Я просто узнала, что ее родители переехали, но не знала, куда. Почему-то мне казалось, что она с ними, — нахмурилась она. — Да в Нью-Йорке оба. Говорят, Реджина туда ездила, проверяла сердце. — Зачем? С ней все в порядке? — встрепенулась Эмма. — Да все хорошо! Ты не волнуйся. Иначе все растрепали бы уже. Ты, кстати, лучше никого тут не слушай, если про Реджину будут говорить, — приподняла брови Мэри Маргарет. — Почему это? — Потому что это Сторибрук, Эмма, — одарила ее Мэри Маргарет взглядом «ты что, сама не знаешь?» — И тут ничего никогда не меняется. Лучше ты сама с ней поговори. Если захочешь, — заметила она, как Эмма опять опустила взгляд. — Сейчас она вряд ли в городе. У нее пары в Огасте по субботам с самого утра. Можно только в воскресенье ее тут застать днем. — Пары? Она учится еще, что ли? — неловко посмеялась Эмма, но тут же себя одернула. Вообще-то, Реджина может заниматься этим хоть всю жизнь. — Реджина преподает, Эмма. Это она учит. Да ты как с другого мира вообще! Как ты не можешь ничего не знать про нее? Ну вы даете, девчонки!***
Реджина — мэр Сторибрука. Преподает в Огасте, состоит в трехстах миллионов советов, делает вот это и это, тут управляет, здесь еще немного все контролирует. Реджина — мэр чертового Сторибрука! Живет себе на Миффлин-стрит, в том самом доме, ходит в бассейн, который сама же и отстроила. Ни с кем не общается (только не слушай никого!), ездит в Нью-Гемпшир по каким-то личным делам. Ну, что еще? А, ну есть у нее подруга, рыжая какая-то, появлялась тут пару раз. А еще Реджина к родителям в последнее время зачастила. Да, близких у нее не так много, да и вообще мало что известно про ее личную жизнь. Зато много что известно про недоброжелателей. И злых языков тоже предостаточно. Поэтому никого не слушай! Ни про Робина, ни про мисс Мэл, ни про интрижки со студентами и студентками, про мисс Мюррей тоже не слушай, а то, что Робин теперь у них на двоих с той ее рыжей подружкой со странным именем — тем более! Эмма давно уже лежала в гостевой комнате, в тишине и одиночестве, но голос Мэри Маргарет все еще звучал в ее голове. Мэри Маргарет вручила ей чистое белье, еще одну подушку, но вот кнопку, как ее отключить, не вручила. Речь! — раскрыла Эмма глаза, вглядываясь в белый потолок. Или ну ее, и выспаться? Перед глазами карусель из лиц бывших одноклассников, чашек травяного чая и домов с Миффлин-стрит. Эмма схватила обе подушки и зажала голову с двух сторон. Мягкая глухота.***
Карусель из лиц и домов продолжилась в реальности. Чехарда. Догонялки. Прятки. Проверить все доставки: цветы, машина, еда. Просканировать все списки, каждый пункт. Если бы не Руби, Эмма бы точно взвыла. — Так, Эмма, куда бы тебе его засунуть? — прицеливалась Руби, разглядывая Эммин пиджак. — Слово «засунуть» не внушает мне доверия, — покосилась Эмма на цветок. — Что насчет «в руке подержать»? — Сама ведь знаешь, что так не прокатит, — улыбнулась Руби, но тут же изменилась в лице. — Блин! Мы не путаем ничего? Обе уставились в листок-подсказку. За каждым типом гостя закреплен свой вид цветов. — Альстор… Альстро… Альстромерия, — выговорила, наконец, Эмма и улыбнулась. Как, интересно, Генри бы это произнес? — Да, альстромерии, как признак восхищения невестой. Это для мужской половины зала. Для женщин — фрезии. Та-ак, вроде все верно. Эустомы на столе, а каллы для главной пары, — расставляла Руби корзинки с цветами дальше друг от друга, чтобы больше не путать. Эмма не без усмешки дочитывала остальные расшифровки: доверие, нежность, уважение и восхищение, супружеское счастье. Мимо пронеслась Анна, и Руби схватила ее за руку, пришпиливая фрезию и ей. Каллы достались Эмме. — Так, можно дышать! — торжественно произнесла она, когда овально-сердцевидный красный цветок устаканился в нагрудном кармане костюма Дэвида. — Ты как, Дэвид? — Да вроде дышу, — пробасил он неестественно. — Волнуешься? — Немного, — улыбнулся он по-доброму, и сразу же у глаз проявились морщинки. — Кажется, столько раз с ней это представляли, и все уже обсудили. Но все равно. Не верится мне, — чуть дрогнул его голос. — Она столько раз откладывала. Сначала вредничала, что ведь уже предлагала мне. Опять эту армию припомнила. Потом дом долго строили, потом она проект этот затеяла, потом еще один… — Все нормально, Дэвид! Вот твое супружеское счастье, — хлопнула Эмма его по груди, и цветочек колыхнулся. — Не теряй, а то мне влетит, — посмеялась она. Дверь в комнату приоткрылась, и из-за нее выглянула мама Дэвида. — Ладно, — улыбнулась Эмма. — Я к невесте. До скорой! — Мэри Маргарет, ну ты можешь не вертеться? Полная комната родственниц, подружек и всех тех, имена которых Эмма тоже благополучно не запоминала. Кто-то прилаживал фату, кто-то поправлял платье, миссис Бланшар не выпускала фотоаппарата из рук. — Мам, вот так еще меня сфоткай! — прикрыла Мэри Маргарет глаза и застыла. Эмма воспользовалась моментом и вставила цветок в петельку. Дело сделано! Мэри Маргарет схватила ее за руку и притянула к себе: — Мам! Еще одну! Со свидетельницей! Так, Эмма. Улыбайся, только радостно давай. Эмма попала в водоворот кружащихся вокруг них людей: руки, глаза, прикосновения. Минуты хватило, всего одной. Захотелось спрятаться, потянуться в карман и нащупать там плеер. Оторваться от реальности. Только бы в космос не улететь. Она еще раз глянула на мельтешащих людей и скрылась за дверью. Суматоха отвлекала от ненужных сейчас мыслей. Не возвращаться во вчерашний день, не проваливаться под землю. Лучше еще раз пройтись по спискам, машину проверить, еще раз зайти к Дэвиду. У него там почти никого. Мэрлина с Лансом надо отыскать. Репетиция же еще финальная! Речь!***
Фрезия — значит доверие. Это значит, на одних уроках с тобой сидит Дэвид и выпрашивает, что ему еще такого сделать, чтобы Мэри Маргарет перестала ходить на свидания с другими мальчишками, а только с ним — с Дэвидом. Эмма, ну как мне это сделать? А на других уроках с тобой сидит Мэри Маргарет и втихаря, прикрываясь учебником, гадает на кого-то. Эмма считала буквы, но могла бы и не считать. Пять букв. Неизменные пять букв. Фрезия, это значит передавать записки от него — ей, а от нее — ему. У многих сегодня здесь фрезии, белые нежные соцветия. И только у Эммы — фиолетовая. На сером пиджаке она смотрится гармонично. Фрезия — это знать, что он выучил весь учебник биологии ради нее. Это знать, что она пойдет ради него на войну, если такая вдруг объявится. Это значит пьяной писать с ней письмо ему, переписывать заново. Это значит видеть, как они ругаются, а потом спрашивают у нее, как помириться обратно. Эмма совсем не разбиралась в цветах, не в этих, но фрезию запомнила. Она стояла, приподняв бокал. В другой руке — микрофон. Никогда она не была на свадьбах, хотя ведь одну из них они планировали вместе с Мэрлином, но которая, к счастью или к сожалению, так и не состоялась. Как же давно это было. Мэрлин как раз уставился на нее с издевательской улыбкой, подперев подбородок рукой в ожидании. Там она тоже должна была быть свидетельницей. И вот он — этот момент. На нее уставились сотни глаз. Сколько тут людей? Она развернулась к тем, на груди которых пылали красные цветы-сердечки. Вот, кому она должна сказать самое важное. Глубокий вдох. Ну что ж, начали! — Наверное, как свидетельница, я должна вас всех развлечь какой-нибудь веселой историей, но эти ребята мне здорово заплатили, чтобы я не говорила ничего лишнего. Волна смеха прокатилась по залу, и Эмма немного расслабилась. — Так что сегодня я буду говорить только приятное. Мэри Маргарет, Дэвид, — глянула она на их светлые лица, — вы знаете, публичные выступления — не про меня. В общем, я хотела сказать, как сильно вас люблю, и как рада быть здесь сегодня. Даже приготовила карточки, честно! — улыбнулась она. — Но они у меня на столе лежат, и отсюда я ничего не вижу без очков. Люди опять засмеялись, но Эмма уже забыла о том, что тут есть кто-то еще. — Сегодня я вспоминала школьные годы: как мы собирались делать домашку, но вместо этого играли в стрелялки, как тусовались за городом, гоняли на великах. Да что я несу вообще, я не это хотела сказать! Просто… — замялась она, — просто ни на секунду я не сомневалась, что вас может хоть что-то разлучить. Потому что вы замечательные! Да, и мне просто повезло с такими друзьями, как вы. Кажется, нет такой проблемы, в которой вы бы не нашли решения. С такой преданностью и самоотдачей… Эмма вдруг заметила, как заблестели глаза Мэри Маргарет, и голос ее задрожал сильнее. — Черт! — сделала она большой глоток, совсем забыв, что там — шампанское. Пузырики защекотали, и плакать захотелось сильнее. — А! — отставила она бокал. — Ладно, придется все-таки рассказать всем вам историю, которая должна была остаться в секрете. Это про шампанское. Мисс Нолан, — обратилась она к матери Дэвида, — только не ругайтесь потом на Дэвида. В зале опять кто-то посмеялся, и она начала: — Однажды Дэвид принес шампанское, которое стащил из дома. Мы, конечно же, напились. Я не знаю вообще, как нас пустили на дискотеку. Если бы не Мэри Маргарет, я бы вообще не дошла до дверей школы незамеченной. Сколько нам тогда было? По пятнадцать, кажется? Дэвид, смеясь, покивал головой. — Да, и потом Дэвид пошел прямо к диджею и взял у него микрофон, — округлила Эмма глаза. — Я так испугалась, подумала: сейчас же нам всем троим достанется! Как и всегда, впрочем, — усмехнулась она. — Я как сейчас помню: у Мэри Маргарет тихий ужас на лице. Я еле ее удержала, чтобы она не кинулась за ним. А Дэвид, весь такой важный и деловой, сказал громко, на всю дискотеку, что следующая композиция посвящается девушке, которую он любит. В зале стало совсем тихо. Чертовы руки просто устроили какую-то пляску. Эмма отставила бокал. Сигнал! Вот что надо. — Вот эта песня. Ребята, поздравляю вас! Неожиданно откуда-то из середины зала зазвучал саксофон. Неизвестный всем, только вчера приехавший музыкант привстал, и огни метнулись в его сторону. Закрыв глаза, он нежно обнимал инструмент: саксофон отливал золотом, рождая звуки, тревожащие сердца. Мелодия подхватила и понесла всех троих в тот самый вечер. Вступление только началось, но Мэри Маргарет уже радостно подскочила, хватая Дэвида за руку. Черт! Эмма же обещала себе не плакать. Ей всегда казалось, что такое бывает только в фильмах или книгах. Но глядя на обнимающихся в танце друзей, тяжело было сдержаться. Так же неожиданно, как и мелодия, зазвучал вокал. Ланс затянул куплет, а на следующих строчках его подхватил Мэрлин. Он привстал ближе к Эмме, и оба они принялись выщелкивать пальцами именно так, как и репетировали. Руки больше не тряслись, слушались. «As around the sun the earth know she's revolving And the rosebuds know to bloom in early may Just as hate knows love's the cure You can rest your mind assured that I'll be loving you always» [*] Два брата разбивали куплеты строчка за строчкой, пока супружеская пара Бланшар-Нолан кружили под песню, которая звучала в первой Сторибрукской школе номер один много лет назад. Until the rainbow burns the stars out of the sky Until the ocean covers every mountain high Until the day that 8 times 8 times 8 is 4 Until the day that is the day that are no more [**] Эмма никогда не досиживала до конца медленного танца. Скорее даже так: сбегала сразу же при первых узнаваемых нотах. Как и в тот вечер, когда она пьяная оказалась в школьном туалете и закурила сигарету, чтобы надымить на то самое слово, написанное неправильно. Но этот танец она хотела видеть с начала до самого конца. Под слова песни, из-за которой сейчас ей так прекрасно плакалось, она щелкала пальцами в такт, покачиваясь, наблюдая, как танцуют люди, которые так много для нее значат. Эмма Свон — лесбиянка. Мэри Маргарет — лесбиянка. Дэвид Нолан — лесбиянка. Команда Свон, Бланшар и Нолан.***
Два раза принять участие в конкурсе — это уже выше нормы. Эмма пересела чуть дальше, поставив перед собой вазу с цветочками, чтобы Анна прекратила тыкать в нее пальцем. Речь осталась позади, гости мешались в странном потоке, веселье шло полным ходом, и те самые неудобные мысли выныривали то тут, то там, покусывая Эмму. Так много людей, так мало, с кем можно поделиться. Разве это не странно? Эмма выхватывала взглядом людей, рассматривая улыбки, вслушиваясь в голоса, но в общем гомоне никого конкретно не слышала. Мэрлин с кем-то живо болтал, размахивая руками. Да, странно. К счастью, первый этап конкурсов сменился на музыкальную паузу. По инерции Эмме захотелось соскочить, потому что где-то она заметила ошивающегося Нила, который уже пару раз затевал с ней светские диалоги, что тоже не по ее части. Жалко, что она давно уже не курит. Неожиданно появившийся перед ней Мэрлин протянул руку. — Женщина из меня так себе, — улыбнулся он, — но разве не могу я предложить танец сестренке? Эмма усмехнулась и поднялась, принимая приглашение. — А ты неплохо танцуешь, — шутливо произнес Мэрлин. — А ты — поешь. А ведь даже не накуренный, — вернула она ему. — Я бы не справился без твоей партии, — посмеялся он. — Ну, и я намахнул немного. — Слушай, Мэрлин, это нормально, что мне грустно на свадьбе лучших друзей? — приобняв его, спросила она. — Все нормально, сестренка. С тобой все нормально. Ты самая нормальная ненормальная из всех, кого я знаю. Но если тебе так сильно грустно, то здесь потрясающий арсенал крепких алкогольных напитков… Обхватившие их цепкие руки не дали дообсуждать, с чего именно Эмме нужно начать пробовать веселье. — Спасибо, спасибо, спаси-ибо! — протянула Мэри Маргарет нараспев. — Какие же вы чудесные! Люблю вас! — чмокнула она каждого в щеку. — А это тебе, — шепнула она Эмме, оставляя в ее руке что-то бумажное.***
— Я устал, Эма. — Нам же еще немножко… — передумала Эмма на ходу, когда обернулась и увидела его лицо. Она оглянулась по сторонам. Совсем немного осталось до места. Ну, да ладно! Устал, так устал. Кофейный автомат в уголочке, скамейки рядом. Хорошо, что это здесь не изменилось. — Давай-ка сделаем привал во-он на той скамейке? Генри рассматривал носочек своего ботинка, который то появлялся, то исчезал из вида, прячась под скамью. — Эй, парень, будешь?.. — что тут ему можно из этого всего? — Какао будешь? Генри кивнул в ответ, даже не подумав. Только бы Эма вернулась обратно к нему. Здесь непривычно. Почему они тут? В таких местах он не был никогда. Только взрослые ходят иногда по длинным коридорам. Так ему не нравится. Еще какой-то большой мужчина подошел к Эме и здоровается с ней, будто бы она — знаменитость. Генри знал, что Эма — известная, но еще он знал, что Эма очень сильно это скрывала. Генри видел картинки с ней на шоколадке. Таких уже нет нигде, хотя он до сих пор проверяет в магазинах. Почему-то там написано слово Темная. Как и шоколад. Такой шоколад не очень вкусный, но Генри хотел рассмотреть картинку ближе. В интернете видно плохо. Хочется в руках подержать. А еще ее картинки есть на ланч-боксах. Можно собрать целую коллекцию! Школьные обеды США. Но столько коробок Генри покупать нельзя. Ингрид сказала, что Эма не обрадуется, если увидит у него такую. Генри не знал, почему, но знал, что Эма — очень знаменитая. Сейчас она выглядела так, будто не сильно хочет говорить. У мужчины странная фамилия, и ее точно не произнести вслух с первого раза. Легче написать. Генри принялся выводить на ладошке буквы. Б. А. У. Э… — Эма! — поднял он голову, когда заметил ее ботинки. — Вот твой какао. Отдыхай. Генри взял пластиковый стаканчик. Горячий. И такой же, как темный шоколад: не очень сладко. — Горько? — наклонилась Эмма ближе, и Генри уловил в ее взгляде то, что увидел сегодня ночью. И все опять вспомнилось. — Нет. Сносно. Я буду пить. Чтобы Эма опять из-за него не расстраивалась. Как сегодня ночью. Это из-за него они здесь? Вчера вечером Ингрид забрала его совсем поздно и привезла домой. Наверное, потому что они с Эмой вместе на все выходные вдвоем. Ингрид торопилась, но они с Эмой еще долго говорили на кухне. А потом, после мультиков, сразу легли спать. Это то, что он помнил хорошо. А потом все разрезалось на куски. Как открыть глаза посреди ночи и запомнить кусок стены, на которую наткнулся взгляд, но сон опять тебя забирает. И следующий кусок случается потом. Открываешь глаза, и опять темно, но стены нет. Резко ударил свет по глазам. Генри дернулся и развернулся. В дверях — Эмма, а у нее — испуганное лицо. Она боится. Генри тоже боится. Ему так страшно, что он сжимает ножницы в руках еще сильнее, а ведь чуть не выронил, когда свет включился. Эма, не смотри на меня так. Так мне страшнее во много раз. Почему он тут находится? Почему Эмма смотрит на него так, будто они одного роста? Почему я на столе? Почему тут кухня кругом? Эма! Она подходит к нему и тянет руку к ножницам. Она думает, что ты плохой. Что ненормальный. И ножницы хочется выкинуть, и отвернуться и не видеть. Как она делает свое лицо, потому что боится тебя. Генри смотрит вниз и понимает, что он в одних трусах с ногами на столе. А за ним — окно. В нем — темень, и кто-то в ней. — Эй, парень, ты в порядке? — остановилась Эмма у стола. Конечно, нет! Не в порядке, не в норме. Генри хочет объяснить, рассказать, что он не нарочно, что просто хотел прогнать всех, кто приходит без спроса в его спальню и мешает спать. Он хочет показать Эме, что не виноват совсем, но губы сухие, и язык прилип ко рту внутри. Он шепчет слова, но вместо этого они дрожат вместе с губами. Всему телу тоже холодно. Холодно стоять без одежды на кухне голыми ступнями на столе, а не под одеялом в кровати. Он трясется и прикрывает себя одной рукой, сжимая плечо, потому что в другой до сих пор ножницы. Куда их деть? — Генри, можно тебя обнять? — спрашивает Эмма тихо, и от этого у Генри только другие неудобные вопросы. Почему она спрашивает? Почему ты спрашиваешь, Эма? Почему больше никто не спрашивал? Почему? Я бы всем сказал, что нельзя! Хочется крикнуть, чтобы все остальные тоже услышали. Нельзя! Понятно? Нельзя! Но вместо этого он просто плачет, совсем как маленький ребенок. Не хочу, чтобы ты это видела, не хочу, — плачет он еще громче. Эмма раскрывает руки, и Генри падает в них, обхватывая Эмму, утыкаясь подбородком в пижамное плечо. Только тебе можно, Эма. Эмма уносит его из кухни, и последнее, что он видит на кухне — за окном никого нет. Во временной детской окна занавешены. Ночник высвечивает стенку. В нее Генри смотрел до этого момента-куска. Ему не хочется больше засыпать. Пусть будет только этот момент. Эмма сидит рядом, в ее руках ножницы. Она молча смотрит на него, и ему неловко. Но спать он не может. — Ты закричал, и я тебя нашла, — проговаривает она. Генри не отвечает. Он вглядывается в ее лицо, пытаясь угадать, о чем она думает. Думает, что он плохой? Следующий кусок — Эмма все еще сидит рядом. Она куда-то смотрит. Ночник все еще светит. Стенка… Сон опять его забирает, но ему все еще не хочется. — Поспи, — кладет она руку на одеяло. — Отдохни, парень.***
— Отдохнул? — спросила Эмма, когда Генри мял уже пустой стаканчик. — Бауэрман сказал, что нам в триста двенадцатую аудиторию, так что… — в задумчивости глянула она по сторонам. — Ты училась здесь? — Да, — улыбнулась она, кивая головой. — Нам повезло, что в субботу по арт-моделированию занятия. — По арт…чего? — Пойдем, парень! Тебе понравится. Да, Эмму тут знает много людей. Они останавливались еще не раз, и каждый раз Эмма говорила, как срочно им надо попасть в кабинет под номером триста двенадцать. Что там такого интересного? И в этом кабинете Эмму тоже знают. Генри видел улыбки на лицах и любопытствующие взгляды. От этого спокойней. Да, так лучше. Даже если они тут из-за него, ему уже нравится. Пусть. В самом дальнем углу им дали столик, а на нем — все, что можно представить. Какие-то гибкие палочки, веревки, перышки, бусинки, блестяшки. В кабинете еще много людей, но они с Эммой вдвоем в углу, а перед ними — мятый листочек. Это Эмма на нем рисовала. Схема и надписи ее почерком. — Что мы делаем, Эма? — Ловец снов. Сначала — основа. Потом оплетем ее веревочкой. Какая тебе нравится? Генри выбрал ярко-красную. Эмма уже держала обруч, чтобы краешки склеились хорошо. На него надо плотно-плотно намотать нить. Эмма держала, а Генри наматывал. Только сейчас он заметил, какие у нее пальцы. — Почему у тебя пальцы запачканы? — Это краска. Я рисовала. Очень много, — довольно усмехнулась она, не отвлекаясь от процесса. — Покажешь мне? — воскликнул Генри. Почему он еще ничего не видел? — Это… Это чужие работы. Я не могу показать. — Ты же сказала, что сама рисовала! Нельзя попросить? Эмма поджала губы, и Генри заметил, что и на них тоже будто часть краски. — Извини, парень, но нельзя. У нас же есть наши комиксы! Лучше я для тебя что-нибудь другое нарисую, попозже. Давай-ка лучше нить обрежем, — протянула она ему ножницы. Генри поднял на нее взгляд и осторожно взял ножницы. Оба уставились на заготовку. — Ты думаешь, что я плохой? — спросил он, прицеливаясь. — Ты не плохой. — Откуда ты знаешь? — взглянул он в ее глаза. — Я просто знаю. Почему ты так про себя говоришь? Генри не знал ответа. Не хотел знать. Столько вопросов, про которые думать не хочется, и столько ответов, причины которых не знаешь. Самое сложное — паутинка в кольце. Надо, чтобы как на рисунке, а там все очень сложно. Точно, паутинка: запутаться легко. — Знаешь, Генри, мы с тобой очень похожи, — сказала Эмма тихо, отмеряя места для ведущих ниточек. — Потому что веснушки? — посмотрел он на ее лицо, сразу найдя там то, о чем говорил. — Это конечно да, — улыбнулась она, — но еще и потому, что я знаю, что такое кошмары. — Она нахмурилась, но не так, как когда готовила, по-другому, сильнее, и продолжила: — Я могу думать, что на самом деле не сплю, и видеть очень плохие вещи. Хочу сбежать от них, но никак не могу. Кричу, но не просыпаюсь, и от этого страшнее во много раз. Но сегодня ночью кричал ты и смог меня разбудить. Тебе тоже что-то снилось? — осторожно спросила она, склонившись ближе. — Я не помню, — признался Генри. — Не хочу. — Ты знаешь, что мы делаем? — спросила она после паузы. — Словец снов? — Ловец снов. Эта штука поймает все, что тебе приснится, и никогда не выпустит наружу. Понимаешь? — Ловец! — светло улыбнулся он. — Теперь да! Кто-то из чужих обернулся в их сторону, и Генри пригнулся, прячась за Эммой. Чтобы ловец работал, как следует, нужно паутинку позапутанней и побольше бусинок. И приделать перышки внизу. Тоже на ниточки с красивыми бусинками. — Пусть они будут желтыми. Как твой жук. Чтобы как сигнал. Предупредительный. — Отличная идея, парень! Замечательный выйдет ловец снов. Эмма принялась раскладывать перышки, и Генри опять зацепился взглядом за ее пальцы. — А с кем ты еще рисуешь? — Это… это другие люди. Всякие разные. С ними со всеми. Ее лицо опять изменилось, и такого ее выражения Генри еще не видел. — И ты ничего мне не покажешь? Совсем? Эмма открыла рот, но так и застыла, не зная, что правильно ответить. Рейтинг неподходящий. Работы очень личного характера. Тема не для детей. Тебе пока что о таком знать нельзя. А когда можно? Скажи, что потом покажешь! Не ври ему! Господи ты боже мой! Как о таком говорить и не врать? Что делать-то, блин?! Маме еще позвони и спроси у нее инструкцию и на этот счет. А мама-то откуда должна знать про твои заморочки? — Эма, ну, покажешь или нет? _________________ [*] Песня Mary J. Blige feat. George Michael — As Перевод: Как Земля знает, что она вращается вокруг Солнца, А бутоны роз знают, что расцвести надо в начале мая; Точно так же, как ненависть знает, что лучшее лекарство — это любовь, Ты можешь быть уверена, Что я всегда буду любить тебя [**] Пока радуга не сожжет все звезды на небе, Пока океан не скроет под собой все горные вершины, Пока не наступит тот день, когда 8 на 8 и ещё раз на 8 не будет равняться 4, Пока не придет тот день, когда меня больше не будет…