***
— Ого! — единственное, что смогла произнести Эмма. Генри остановился рядом, глазея на стол. Они еще кого-то ждут? Но ведь Эмма сказала, что Реджина живет одна. Будут гости? — Реджина, — вышла Эмма из короткого оцепенения. — А когда ты успела все это наготовить? Ты же только приехала. Ты же только что приехала, да? — Я… Я подготовилась заранее, — повернулась Реджина с бутылкой вина в руках. Воткнутый штопор торчал ручками в стороны. — Что же вы не присаживаетесь? Присаживайтесь! — махнула она рукой в сторону заставленного стола. Курица-гриль, запеченный картофель дольками, какие-то салаты сто миллионов видов, соусы, булочки, кексики. Никакого арахиса, просканировала Эмма каждое блюдо. А где можно сесть? Места нет даже для тарелок. — Просто мы уже немного перекусили… — начала Эмма, но, когда словила взгляд Реджины, полный ужаса, ловко вырулила, — так что поесть по-крупному нам не помешает. Да? — глянула она на Генри. Тот радостно засиял. «Мы» уже перекусили. Реджина резко нажала на ручки штопора, и пробка почти выпрыгнула из бутылки. Наполненный бокал встал перед Эммой, правда, пришлось подвинуть блюдо. И еще одно. — Реджина, я же за рулем, — тронула Эмма бокал. Было бы куда, отодвинула бы дальше. — Да тут всего полбокала! Не пей, если не хочешь. Как вы… Что вы уже успели тут посмотреть? Если приехали раньше, — улыбнулась Реджина им обоим по очереди. Потому что не надо было быть сыщиком или обладать какими-то особенными данными, чтобы понять одну простую истину: Эмма и Генри идут парой. Потому что в понедельник Эмма сдала машину на техническое обслуживание. Чтобы ехать на ней сюда в Сторибрук. С Генри. А во вторник купила новенькое сиденье. Для Генри. А в среду они кормили Пирата. Собаку без глаза. Вместе с Генри. А в четверг… — Да мы выехали пораньше, и чтобы с запасом. Смотри, я даже не опоздала, — хохотнула Эмма, — а потом я обещала заскочить к ребятам. Еще хотела показать Генри, какая у них молочная ферма и какие животные, и Свинушка, потому что… Потому что Генри любит животных. И горилл в особенности. Реджина улыбнулась, слушая, как много у Мэри Маргарет овец и коз, и что запах так себе, но зато есть сыр. — Мы пробвали сыр, — впервые за все это время произнес Генри хоть что-то. — Домашний. — Вкусно! — протянула Эмма, когда отправила в рот еще один кусочек картошки. — Как ты это сделала? — Я… я не делала. Это… Эмма, я же не готовлю, — неловко посмеялась Реджина. — Я все это заказала. — М-м, я, кажется, знаю, как, — покивала Эмма головой. — Скорее всего тут… Всю эту неделю Реджина не могла не проверять Эмму. Каждое утро, когда Эмма собиралась залечь на второй заход сна, а Реджина уже собиралась на работу. Каждый вечер, когда Эмма только приступала к работе, а Реджина только заканчивала, покидая офис. Текстовое сообщение, потому что иначе с Эммой никак не связаться. Но пусть даже так. Сообщения, начинающиеся с обычных кодов: «Привет, Миллс» на каждое «Привет, Свон». Реджина не могла не трогать ее, даже если буквами, не могла не проверять. Как приклеилась. Чтобы больше не потерять никогда. Но каждый раз… — А ты можешь так приготовить? — спросил Генри, когда Эмма закончила с воображаемым рецептом. — Да делов-то! Это тебе не гамбо с кучей ингредиентов, — усмехнулась она. — Гамбо? Это, что ли, из мультфильма? — удивилась Реджина, припоминая знакомое слово. — Ты смотрела этот мультик? — радостно воскликнула Эмма. — Господи, Реджина! Правда? Тот самый, про принцессу! И лягушку. Про принцессу-лягушку! — махала она руками, призывая слова на помощь. — И светлячка, — вставил Генри. — И крокодила… — Нет, нет, я просто прочитала. Студенты заспорили на парах о правоправности действий принца на чужой территории и о сделке, которая… в общем, неважно! — отмахнулась Реджина. — Просто прочитала статью на википедии. И потом еще одну. И еще. — Реджина, обязательно посмотри! Стоит, чтобы обсудить, — загорелась Эмма. — Нам очень понравилось. Да, Эмма и Генри идут парой. Вот и сейчас: Генри только посмотрел на Эмму, а та уже словила его безмолвный вопрос. — Что такое, парень? — с готовностью приняла она запрос. — Что такое пары? — Это уроки в университете, — ответила за нее Реджина. — Так они зовутся, потому что длиннее в два раза. Пара. Да, прям как Эмма с Генри. Потому что в среду вечером Эмма заставила себя лечь спать раньше и, наверное, без таблеток не обошлось. В эту среду Эмма легла раньше, чтобы рано утром в четверг поехать оформлять документы на Генри. Потому что все будние дни у Реджины для работы, для бесконечных циклов: расписаны по часам, раздерганы до минут. А у Эммы время рваным графиком с черными дырами, с белыми просветами. И только выходные, единственные дни, можно поделить пополам. Пополам? — Да, было круто! — улыбнулся Генри. — Хороший мультик. Мне сильно понравилось. И суп особенно. — Да, Эмма вкусно готовит, — улыбнулась Реджина, глядя прямо ему в глаза. Но Генри больше не прятал взгляд, как до этого. Только немного покачивался, застыв с кусочком курицы в руке. Болтал ногой, — словила Реджина его покачивания. Болтал ногой и рассматривал ее. — Как твой ремонт, Реджина? — спросила Эмма, прерывая их гляделки. — Ты сделала, как мы договорились? «Ремонт» как кодовое слово. Потому что рабочий кабинет только в проекте. Речь шла только о бывшей детской комнатке. — Да, я все… все сделала, — вернулась Реджина в реальность, лишь на секунду выскочив из нее. Заказала бригаду, отдала им рекомендации Эммы. Содрали обои, до самого основания все подчистили. Заново заштукатурили, побелили. Но на всякий случай Реджина обернулась, чтобы проверить, что никаких штор за ней не висит. Огромное голое витражное окно. Видно весь внутренний двор. Светло и солнечно. — Это батут? — спросил Генри. Реджина повернулась, чтобы ответить, но опять обнаружила, что обращался он не к ней. — Батут! — посмеялась Эмма и глянула на Реджину. — Классно, да? Просто мы тут нашли площадку с батутом. Я даже сама попрыгала, представляешь? Нет, Генри, это не батут. Хотя очень похожа, ага? Кровать так и осталась стоять под деревом. Реджина только накрыла ее, чтобы дождь не замочил матрас. И правда, с виду как батут. Генри все еще смотрел на кровать, которая, казалось, полностью поглотила его внимание. Многое интересовало его в этом доме. Кроме самой хозяйки. Интересно, а Мэри Маргарет нашла с ним общий язык? А Дэвид? Генри разглядывал кровать, что успокоилась под деревом, Эмма смотрела на Генри, все еще улыбаясь «батуту». А Реджина смотрела на обоих, и мысли ее неслись быстрее машины, которая мчала сюда сегодня мимо всех ограничителей скоростей. У Реджины Миллс бакалавриат школы менеджмента в Йельском с дополнительными курсами, включая педагогический. Она произносила речь на выпускном, как одна из выдающихся студенток. У нее степень магистра самого крупного университета Огасты. У Реджины Миллс куча пройденных курсов за спиной: все свидетельства лежат ровной стопкой в ящике рабочего стола, самые важные — в рамочках на стенах офиса в мэрии. У Реджины потоки студентов, которые замолкают, как только она окидывает взглядом полную аудиторию. Как по волшебству все замирают, обращая к ней взоры, закрывая рты. Реджина Миллс председательствует и заседает, держит речь и владеет словом. Столько пройденных конференций и круглых столов с дискуссиями, законченными, разумеется, в ее пользу. Она умеет разговорить любого чиновника, чтобы решить самую сложную задачу. Она может общаться и с аудиторией в сто голов, и с отдельной персоной, учитывая малейшие колебания, считывая их с лица. Реджина может заставить себя полюбить. Даже если не с первого раза. Даже если позже ее будут немного побаиваться. Но зато — уважать. Да она мэр Сторибрука, в конце концов! Через нее идет вся коммуникация целого города. Она может поиметь внимание всех и вся, заинтересовать, заставить воспринять, достучаться до каждого. Но что ей делать с этим мальчиком почти девяти лет? Как его изучить, если она не может даже заполучить его внимание? Как к нему подступиться? Что ей делать с этим Генри? — Генри, ты знаешь, моего папу зовут точно так же, как и тебя? Генри, — улыбнулась Реджина, сумев поймать его взгляд. — Я не знал, — улыбнулся он в ответ. — А маму? Реджина застыла, как остекленевшая. Эмма, поперхнувшись, выискивала взглядом что-нибудь попить, но нашла только вино. — То есть… наверное… — стушевался Генри, хватая пучок волос, покручивая их на пальце. Не у всех же бывают мамы или папы. У Эммы же только Ингрид. Она поэтому сделала такие огромные глаза? Реджина поэтому так на него странно смотрит? — Ее зовут Кора. Кора Миллс, — резко кивнула Реджина, быстро улыбнувшись. Выпила все, что оставалось в бокале. Налила еще. — Реджина, это было просто объедение! — поставила Эмма пустой бокал на стол, и он звякнул о стоящее рядом блюдо. — Не хочешь показать, что успела сделать?***
— Это же книги! — чуть не подпрыгнул Генри, когда они проходили мимо гостиной. — Ваши? — Да. Все мои, — не без гордости ответила Реджина. Книги! Вот с чего надо было начать. Конечно же! Ребенок же может любить книги! — Да у Реджины тут везде книги, — улыбнулась Эмма. — Посмотри, если хочешь, — уловила Реджина колебания мальчика, кивнув головой в сторону полок. Генри бросил рюкзак у порога и тут же кинулся изучать ряды выпячивающихся пузатых корешков. Толстые грузные тома с незнакомыми ему фамилиями. Пальчик утыкался в первую букву и скользил дальше. — Наверное, тебе здесь мало что понравится, — заранее заключила Реджина за него, раздосадованно морщась. — Генри, мы сейчас вернемся! Ты пока поизучай тут все, — кинула ему Эмма, прежде чем потянуть Реджину за собой.***
Чистая белая комната. Пустая. Эмма проходилась по периметру, оценивая работу. Реджина, как слаженно работающая печатная машинка, равномерно выдавала слова: что именно тут делала рабочая бригада, и как они быстро управились, и что, да, Эмма, ты была права — та компания действительно не задавала лишних вопросов. Все по требованиям: чисто и быстро. Без остановки, как на одном дыхании. Про такие изменения легко говорить. Главное — не думать, почему ты так сильно захотела этих изменений. С того дня ни она, ни Эмма не поднимали эту тему. Ремонт. Кодовое слово. Все слова вышли. Реджина все еще стояла за порогом пустой, белой комнаты. — Реджина, слушай, — развернулась к ней Эмма, не отрывая руки от гладкой, выбеленной стены. — Генри не хотел. Там, на кухне. — Да, конечно. Я понимаю, — сложила Реджина руки на груди. — Я все понимаю, — возвела она взгляд к потолку. Люстру тоже сняли. Только лампа оставалась висеть маленькой прозрачной грушей. — Разумеется, он не хотел меня ни обидеть, ни задеть. Как он?.. Как вы побывали у Бланшаров? Они подружились? — посмотрела она прямо на Эмму, и та рассмеялась в ответ. — Ну что ты смеешься? Ты надо мной смеешься? — Да нет же, — осталась легкая улыбка на губах. — Просто он зовет ее Мэри Маргт. Никак не может произнести полностью, — потрясла она головой. — Мэри Маргт. Не больше, не меньше. Знаешь, у него со словами особенные отношения, так что такое может быть. Мы остановились на Мэри. — Так они подружились? — Реджина, да что за вопросы? — уставилась на нее Эмма. — Почему он обращается ко мне на «вы»? — задала Реджина следующий вопрос, не ответив на предыдущий. — Так скажи ему, если хочешь по-другому! Реджина опять принялась рассматривать лампу. Эмма разглядывала Реджину, но больше то, как она старалась не куснуть собственную губу. — Ну и забавная же ты, — хмыкнула Эмма. — Я? — подпрыгнули брови. — Забавная? — Ну конечно ты! А кто же еще? — подошла Эмма к Реджине ближе и мягко взяла под локоть. — Пойдем, еще раз обсудим рабочий кабинет. И Генри проведаем. У тебя там как с камином? Его ж нельзя просто так развести? Нет, Генри не развел огня. Проверял диван на мягкость, а книгу — на наличие хотя бы одной картинки. Нет там никаких картинок. Текст непонятный. Буквы маленькие. Кроме полок с книгами еще много шкафов и всякой мебели с дверцами, которые не открываются вперед-назад. Они ездят влево-вправо. Что за ними? Очень хотелось бы узнать, только все закрыто. Наверное нельзя просто так все открывать. На журнальном столике такие же непонятные журналы. Зато под ним, на полочке, какая-то квадратная коробка. — Любишь шахматы? — услышал он чужой голос и чуть не подпрыгнул на месте. — Я… я не знаю, — уселся он обратно на диван. — Возьми, если хочешь! — подошла Реджина ближе, доставая из-под столика большую квадратную доску, какие-то хитрые кубики, еще какую-то коробочку. «Скрабл», — прочитал Генри про себя, но вслух решил попробовать попозже. — Бери, — разложила Реджина все это перед ним, словно это набор сладостей, а не игры для тренировки гибкости ума. — Любишь головоломки? — спросила она с надеждой. — Вот эту надо разобрать и сложить заново, — вертела она перед ним деревянный кубик. — А это — собрать по цветам. Генри разглядывал, но ни к чему не прикасался. Попозже. — А где Эма? — бросил он взгляд в сторону дверного проема. — Мы сейчас с ней поговорим по работе. В другой комнате. Договорились? — изучала она его лицо. Ты же не будешь против? Покажи, что ты не против отдать мне сейчас Эмму. — Да, конечно, — кивнул он. Взгляд метался по разложенным на столе предметам. Опять мимо нее. — Может, ты еще что-нибудь хочешь? Не знаю… Может, что-нибудь сладкое или попить что-нибудь? — вызывала его Реджина на контакт. На сделку. Чего тебе может хотеться? Генри пару раз бросил взгляд в окно. Но из этого видно только аккуратно подстриженные кусты переднего двора. — Хочешь попрыгать на батуте? — осенило ее. Удачно? Есть ли попадание? Вот он, этот взгляд: полный радостного предвкушения. Прямой. Глаза в глаза. И улыбка: настоящая, искренняя. Она его поймала. Удачно! — Очень хочу!***
— Ты так и не сказала, сколько я тебе должна за услугу. — Серьезно? Реджина, да что такое-то? Я же тебе уже говорила, что не надо мне ничего. — Да как это не надо? Ты разработала для меня целый проект! Разве это не твоя работа? — Считай, что это по дружбе. Такая дружеская услуга, — кивнула Эмма, предотвращая все последующие аргументы, начинающиеся с выставленного указательного пальца. Палец замер на несколько секунд, опустился. Но слова все равно нашлись. — За мной долг, в любом случае. И даже не спорь. — Да кто спорит? Ты только споришь, — посмеялась Эмма. — Ты опять надо мной смеешься, — глянула Реджина на нее исподлобья. — Ты правда очень забавная, — покачала Эмма головой, разглядывая Реджину. — Сама ты забавная! Ясно? — приподнялись брови. Сдержалась улыбка, лишь дрогнули уголки губ вместе с родинкой. Они сидели на полу пока еще не рабочего кабинета, прислонившись к стенке. Под ладонями — мягкий ковролин. С улицы раздавались пружинистые поскрипывания, сопровождаемые радостными восклицаниями. — Как тебе такой цвет? — протянула Эмма Реджине ее же мобильник. — Мне нравится, — кивнула Реджина. — Звездно-сапфировый, — произнесла Эмма завороженно, склоняясь ближе. — Насыщенный. — Что-то типа морского? — оторвалась Реджина от картинки, заглядывая Эмме в глаза. Иногда и тут можно было найти само море, особенно, когда Эмма надевала синее. — Скорее что-то космическое, — ответила Эмма, не отводя от Реджины глаз. — А может, что-то тяжелее. Потому что типа титан и железо. В сапфире, — облизнулась она мельком. — Это они дают синий оттенок, как примеси. Потому что формула-то вообще-то другая. Оксид алюминия. — Эмма, — улыбнулась Реджина застенчиво. — Я ни черта не разбираюсь в химии. — Неправда, — вернула ей Эмма улыбку. — Я же тебе все рассказывала. Не можешь ты ничего не знать. — Я помню только два элемента. А больше — ничего. Кровать за окном скрипнула громче, и обе разом повернулись к окну.***
— Так лучше? — переспросила Реджина, когда Эмма в очередной раз проверила Генри взглядом. Тот уже напрыгался и теперь просто валялся на кровати, прямо под деревом, поднимая вверх ладошки, что-то разглядывая через растопыренные пальцы. — Да. Тут лучше видно, — поерзала Эмма на стуле, хмурясь. Стол все еще заставлен блюдами. Как они не старались до этого, визуально еды меньше не стало. — Держи, — протянула Реджина бокал, и Эмма отвлеклась от окошка. Вино. — Реджина, я же за рулем. Ты же знаешь. — Тебе же не обязательно уезжать сегодня. Вам, — исправилась она тут же. Бокал повис между ними. — Просто мы не готовились оставаться и ничего с собой не взяли… — Это не проблема! Разве нельзя найти в Сторибруке то, что есть в Бостоне? — … а у Генри скоро заканчивается школа, и нам надо… — Так мы тут и подготовимся. Какой у него класс? Второй? Какая программа? — Ты точно этого хочешь? — так и не притронулась Эмма к протянутому бокалу. — Ты же только с работы. — Иначе стала бы я тебя уговаривать и притворяться, что не знаю, что ты за рулем? — Да. Но… хочешь ли ты этого? Потому что ты так и не ответила ни на один мой вопрос. Но задала свои, как всегда, — уставилась на нее Эмма. Реджина усмехнулась и поставила бокал на стол. — Черт! Я… я совсем забыла, как хорошо ты меня знаешь, — поправила она волосы, которые в этом вовсе не нуждались. — Я очень хочу остаться и спрошу у Генри, хочет ли он, Реджина. Просто не хочу, чтобы ты напрягалась из-за этого и понимала бы все, что за этим может последовать. Реджина оценивающе разглядывала Эмму, вслушиваясь в ее слова, улавливая новые для себя нотки в ее тоне.***
Принтер выкатывал девяносто пятую страницу учебника по математике за второй класс. Того самого, что принят в Массачусетсе. Уравнения. Найдите иксы и игреки. Теплая страница, только что распечатанная. За ней следом — окружающий мир. Литература. И проверочные ответы следом. Все легло стопкой на кухонном столе. Холодильник еле вместил в себя все несъеденное. Начинать надо с самого вкусного. Как в еде. Окружающий мир. С этим Генри легко справился сам. Что, и не будем проверять? — молча удивилась Реджина одними только бровями, когда Эмма, улыбнувшись, притормозила ее страницы с ответами. Зачем проверять то, что любишь делать? Вон, математику готовь. И все в почти полнейшей тишине. Только слышно было иногда, как Генри проговаривал слова, которые давались не с первого раза. Реджина каждый раз кусала губы, чтобы не править произношение. Мэри Маргт, значит. — Эма, а почитай тут. Мне не очень понятно, — бросив быстрый взгляд на Реджину, протянул Генри Эмме листок. — Такс, что тут у нас? В школу закупили тридцать столов… — пробежалась она по тексту задачи. Хмурился лоб, пока перечитывала. — Ага! Это как с книгами, помнишь? Прям точно так же, один в один. Короче, слушай… — понеслись вновь слова задачи, но в простом обычном стиле Эммы Свон. Столы купили, сюда поставили, туда поровну поделили. Вот и небольшой набросок: план школы, парочка столов застряла в проеме. — Понял? — Ага! Уравнение? — Ага. Твое любимое. Генри смущенно улыбнулся и принялся за решение. Реджина заулыбалась, вспоминая то, как Эмма легко и просто могла объяснить то, что неподвластно восприятию с первого раза. И вдруг стало так легко. Странная, необъяснимая легкость. Ничего никуда не делось. Они на кухне, времени до школьного автобуса еще полно. Проверка домашки, что сделана накануне быстро-быстро, потому что пришли поздно, потому что пропадали черт знает где. Но именно сейчас — тихо и спокойно. И хорошо. Генри перешел к следующему заданию, пока Эмма проверяла предыдущее, запихивая кекс в рот. — Какие вкусные! — изумленно произнесла она, едва дожевав, и протянула коробочку Генри, чтобы и он оценил. — Где такие продают? — В нашей булочной, — улыбнулась Реджина, пожимая плечами. — В той самой. Она никуда не делась. — Блин, вкусно как! Не верится, что булочная все та же. — Эма, а ты проверишь? — протянул Генри тетрадь, но Эмма продолжала разбираться с кексами, набивая рот. — Можно? — потянулась Реджина навстречу тетради, и Генри замер на секунду, но заметив, как сильно кивает Эмма, разжал пальцы. Вся его тетрадка с неровным почерком, с числами и буквами, с чужой подписанной фамилией, которую он не любил, с его мыслями и ответами оказалась у нее. У Реджины. Но Эмма сказала «да». Значит «да»? Генри замер, вглядываясь в Реджину. Она не хмурилась, как Эмма. У нее другой лоб. И другие хмуринки, там, над носом, почти что между бровей. Реджина совсем другая. Очень тихая. Собранная. — Все верно, кроме двух примеров. Их надо перепроверить, — вернулась ему тетрадка. — Какие? — удивился он. — Я не могу сказать, — улыбнулась она, и Генри растерянно раскрыл рот. Эмма рассмеялась, легко хлопнув себя по коленке. — Второй и шестой, — быстро исправилась Реджина. Да, пусть будет шутка. Генри мельком улыбнулся и склонился над тетрадкой, быстро черкаясь. Что он там делает? — подсела Реджина ближе. Перерешивает? Прямо в этой же тетради? Но это же неверно! Так снова может быть ошибка. Так ведь можно и не решить ее никогда. Да еще и в чистовике. — Подожди, подожди, Генри, — приостановила она его, придержав за руку, предотвращая катастрофу. Быстро нашелся черновик, ручка. Надо скорее же ему показать, как правильно. — Вот, смотри. Надо не перерешивать заново, а проверить, понимаешь? — заглянула она ему в глаза и словила там то, что так старательно искала все это время: интерес. Живой интерес. — Неужели вам не говорили в школе? Семерку оставляем тут же, а одиннадцать перекидываем за знак равно, только надо поменять плюс на минус. А потом то же самое надо сделать с другой стороны, чтобы… Эмма уже закончила с кексами, но не вмешивалась по одной простой причине. Она сидела и слушала, как голос Реджины меняется, пока семерка кочует то сюда, то туда, как складываются числа в ряды, дружно маршируя под этот ее тон. Реджина горит: греет и греется сама. И всем тепло. Генри уже понял фокус с перекидыванием и теперь торопился приступить ко второму примеру. Потому что это работает! Так работает! — Верно, — вынесла Реджина вердикт, пробежавшись взглядом по решенному. — Но лучше проверить и все остальное тоже, — подсела она еще ближе и только тут, почувствовав на себе взгляд, подняла голову, встречаясь с Эммой глазами. Что такое? — кивком спросила она. — Будешь кекс? Тут как раз для тебя и для Генри еще. — Нет. Я не ем сладкое. — Зря. Объедение, — облизала Эмма пальцы. — Так что у вас там с уравнениями? — Сносно! — сиял Генри. — Я могу еще. В ход пошли домашние задания на следующий урок.***
— Откуда Реджина знает, что будет потом? — донесся до Реджины шепот Генри, пока она распечатывала задания, что шли по программе следом. — Пойди, спроси у нее, — последовал шепот Эммы. Реджина улыбнулась, но притворилась, что принтер достаточно шумный, чтобы не слышать того, что происходит буквально в паре метров от нее. В гостиной уютнее, но ленивее. Манящий пухлый диван принял всех в свои объятия. Эмма, завалившись на подлокотник, принялась за какую-то странную головоломку, коими был заставлен весь стол. Вечно у Реджины какие-то загадки. Хотя, чего удивляться? Генри сидел посередине, на самом краю, чтобы дотягиваться до журнального столика, пока Реджина неотрывно наблюдала за ним, иногда произнося вслух следующий шаг, решаясь на подсказку. А вот так правильно, Реджина? Да, вот так — верно! Фабрика по прорешиванию и проверке уравнений работала вовсю и остановилась только на одном вопросе. — Реджина, а какое у вас любимое число? — Шестнадцать, — ответила Реджина, не отрываясь от проверки над проверкой. — И можно на ты. — Почему шестнадцать? — удивился Генри, что получил ответ так быстро. — Потому что два в четвертой равно четыре во второй, — буднично ответила Реджина, полностью погрузившись в числа второго класса. Но сообразив, кому отвечает, отвлеклась от черновика. — Есть такое, как раз, уравнение, и оно очень красивое, — с жаром принялась Реджина объяснять то, что и не каждый спросит. — Называет икс в степени игрек равно игрек в степени икс, — притих ее голос перед самым важным, и Генри замер, чувствуя, что что-то намечается. — И для натуральных чисел есть только одно единственное решение. Два и четыре! — выделила она главное указательным пальцем. Генри моргнул пару раз, переваривая сказанное, и понял, что не понял в первую очередь вот чего: — Но почему шестнадцать? — А! Потому что два в четвертой и есть шестнадцать. Как и четыре во второй. Шестнадцать их связывает в этом решении, понимаешь? — Что значит «в»? — Степени! — дошло до Реджины. — Ты же изучишь их только в седьмом классе! Сейчас я тебе покажу. — А «натуральное» это как? — Что такое «натуральное»? Сейчас я расскажу. Но кажется, это вы точно уже должны были знать. Я напомню! Эмма отбросила головоломку, потому что, во-первых, как ее решать? Во-вторых, что еще за магическое уравнение? И почему она этого никогда не знала? В-третьих, никогда бы она не подумала, что Генри так сильно может увлечься математикой, которую постоянно откладывал на потом.***
— Знаешь, Эма, в этой головоломке как раз не хватает шестнадцати, — задумчиво произнес Генри, колупая какие-то квадратики в еще большем деревянном квадратике. — Что это такое? — глянула Эмма на то, что было в его руках, закончив с проверкой окон. Все закрыто на защиту. — Это пятнашки! — поделился Генри головоломкой. — Реджина разрешила, что можно взять сюда, — пригладил он мягкое одеяло, что так уютно его накрывало. От пододеяльника пахло свежим, только что постеленным, как и от подушки. Прям как дома у Ингрид и Эммы. Только Клео не хватало рядом. Но все остальное очень хорошо. — И правда, тут как раз пятнадцать кубиков, — усмехнулась Эмма. — Но наверное, если бы были все, то ничего бы не сдвинулось с места? — Верно, — улыбнулся Генри. Верно. — Ты будешь литературу на ночь читать? Или завтра разберем? — Я пока не знаю. Давай я завтра скажу? — склонил он голову вбок. — Ясно все, — заулыбалась Эмма, легко похлопав по одеялу, и Генри посмеялся. — Ты же помнишь, где я буду? Через одну комнату. Ты в гостевой, потом Реджина, потом я. Окей? — Я запомню. Эма, а почему тут — гостевая, а там — гостиная? — Слушай, хороший вопрос. Давай потом вместе погуглим? — А если мне станет страшно, что делать? Если я проснусь опять неизвестно где, тут столько много комнат и лестница большая, и много дверей на улицу, вдруг я опять окажусь на столе, что, если я тебя не найду, если я потеряюсь. Что мне делать? Метался взгляд, подрагивала нога, приподнимая одеяло. — Ты просто кричи, как всегда. Я тебя услышу и сама найду, — положила Эмма руку на одеяло, поглаживая, и подрагивания остановились. — Ничего не бойся. Тут некого бояться. Здесь только ты, я и Реджина.***
— Ты уверена, что хочешь спать здесь? — прозвучал этот вопрос уже в который раз. — Реджина, это — больше, чем достаточно. Все будет нормально! — Да тут же просто куча одеял на полу! — В пустой, голой комнате с лампой-грушей. — А у меня огромная кровать. — Вот и выспись в ней хорошенько. — Почему ты вечно такая упрямая? Эмма ничего не ответила, просто рассмеялась. — И опять надо мной смеешься, ко всему прочему! — Реджина, послушай, — сникла Эмма. — Может, я должна была раньше сказать, но как-то, в общем… Такие дела, что и у меня, и у Генри плохо со сном, понимаешь? Только не пугайся! Он лунатит иногда. — Это я уже поняла. — Как это? — изумилась Эмма. — Зачем еще спрашивать про защиту на окнах? Ему же не три. — Но я тоже сплю очень плохо. В смысле, лунатить я не луначу, но… будить я тебя не хочу. Поэтому давай не будем больше про эту тему? Я сплю здесь. Точка. — Ладно, — недовольно ответила Реджина. — Как скажешь! — Тогда спокойной ночи? — присела Эмма на стопку одеял. Почти как на матрас дома. — Ты же не будешь спать? — улыбнулась Реджина. — Нет, — покачала Эмма головой, грустно улыбаясь. Почти как дома: спать урывками по несколько часов и желательно перед этим добить себя до состояния «завалиться и уснуть». — Хочешь выпить чего-нибудь? — На ночь глядя? Звучит потрясающе!***
— Ничего, что мы тут у тебя школу устроили? — передала Эмма бутылку с незаконченным вином Реджине. — Ты же после пар сегодня. — Да, там-то никаких проблем нет. Сейчас идет работа с курсовиками, поэтому новый материал не рассматриваем. — А что? Где-то есть проблемы? — В самом департаменте сейчас проблемы, — сделала Реджина хороший глоток, решила поставить бутылку на пол, но пригладив ковролин, передумала. Было решено, что пить на ночь глядя лучше всего в рабочем кабинете, на мягком полу в свете настольной лампы, которая сейчас не имела под собой ничего, кроме пола. — Департамент? Ты разве там все еще работаешь? — Состою в совете экспертом. Приглашают на решение важных вопросов. И там как раз сейчас такое дело… Кстати, Эмма, ты разве не слышала? В нашем штате, наконец, подписали закон об однополых браках! — радостно заулыбалась Реджина. — Нет, — ответила ей грустной улыбкой Эмма. — Я совсем не читаю новостей. Выпьем за это? В смысле, что наконец-то и у вас! — «У вас», — передразнила ее Реджина, передавая бутылку. — Ничего, что это и твой штат наполовину? Эмма поболтала вино в бутылке, усмехнулась, глотнув. — Так что же у вас там за дело? — Дело в том, что референдум отложили до осени, хотя губернатор уже предварительно все одобрил. И мы опять поцапались с Мюррей из-за этого. Потому что «зачем гнать лошадей, Реджина»?! — потрясла Реджина головой, будто передразнивала мисс Мюррей прямо сейчас. — Мюррей? Та самая? — Да, та зеленая Фиона, которая точно огр. Потому что изменения можно вносить уже сейчас! Официально одобрение есть. Все! Уже с осени! — рубила Реджина слова ребром ладони. — Можно ведь изменить обращения в рассылках, форму проведения родительских собраний, и… — А что с Фионой? — Она, как всегда, вызвала меня на личный диалог, а я ненавижу эти ее диалоги, и склоняла притормозить, потому что как всегда осторожна, как черт! Был бы Сторибрук вне Мэна, не было бы проблем, — сверкнули глаза. — Так ты ее послушала? — спросила Эмма прямо, вглядываясь в лицо Реджины. — Нет, разумеется! Я устроила свои личные диалоги с кем надо, продавила тему. Свой голос не отдала, но остальные-то внесли свой вклад, — ехидно посмеялась она. — Все, что я хотела, — получилось. — Так это же здорово! — ликовала Эмма, замечая, как Реджина полыхает. — Вот только мисс Мюррей оказалась права, — сникла Реджина. — Противники закона запустили петиции, потом еще устроили акцию, короче, кошмар. Больше всего бесит, что Мюррей оказалась права. Просто бесит, когда она права! — зло выкинула Реджина. Эмма протянула ей бутылку, улыбаясь. — Так тебя бесит, что однополый закон под вопросом, или что Мюррей правей тебя? Реджина бросила на нее взгляд, полный возмущения. — Сейчас меня бесит, что ты надо мной издеваешься, — ухмыльнулась она, и Эмма рассмеялась в голос, но вовремя одумалась и приглушила смех ладонью. — Все это — просто какая-то мышиная возня, — задумчиво произнесла Реджина. — Родительские комитеты просто глотки друг другу перегрызли из-за этого, потому что где-то превалируют либералы, а где-то — наоборот. Хотя ведь и там, и тут есть такие родители, законные они уже или еще нет. Но все равно рано или поздно Мэн к этому придет. — Ты веришь в это? — отстраненно спросила Эмма. — Почему нет? Президент на стороне этого закона. Ты разве не слышала, как он… Да, верно, ты же не читаешь новостей. Так вот, в любом случае, все мы придем к этому. — Я не верю, — глухо прозвучала Эмма. Реджина повернулась к Эмме, вызывая ее взглядом. — Что, вообще нисколько? — Нет. — Поразительно! — приподняла Реджина брови. — А я не верю, что ты не веришь, и даже малейшей мысли не допускаешь. Эмма! Как же так? — Я не понимаю… не понимаю, чего ты не понимаешь, — нервно посмеялась Эмма. — Да ты же даже в школе не упускала шанса, чтобы предотвратить любую несправедливость. Чтобы поставить все на свои места. И нисколько не стеснялась в высказываниях. — Реджина, ты ошибаешься, — принялась Эмма тереть лоб. — Ты просто… — Нет, послушай! Да ты же отправилась по штатам с арт-проектом на социальную тему, поставила на уши СМИ, тоже не стесняясь в высказываниях. Ты же никогда не боялась встать против… да даже против всего мира! — со страстью закончила Реджина. — Реджина! Да как ты не понимаешь? Это не я против мира. Это мир против меня, — печально посмеялась Эмма. — Этот мир, это он такой, я в него никак не вписываюсь. И никогда не вписывалась. Давай не будем про это, — перехватила она бутылку у замолчавшей Реджины, у которой, казалось, кончились все аргументы. — Ты говоришь, мышиная возня? Так оно все и есть, Реджина. Возня на месте. Никуда мы не двигаемся. Знаешь, — принялась она ковырять этикетку на бутылке, — все это напомнило мне о Флориде. О том случае… Я тогда сильно заболела, я помню. И вот тогда… — облизнула Эмма внезапно пересохшие губы, как будто горячка вместе с царапающей горло ангиной снова в нее пробралась. — Тогда мы получили приглашение от одних активистов. Это из-за стрельбы. Может, ты слышала. — Я… я помню этот инцидент, — сглотнула Реджина, потирая пальцы о пальцы, ощущая тревожную влагу. — Мы не получали разрешения от университета, в котором учились эти ребята, но тогда нам было уже далеко пофигу, — хохотнула Эмма. — Тем более, на тот момент я знала, как отвечать на уведомления о штрафах, — одарила она Реджину взглядом. — О. Можешь и не благодарить. — Нет, что ты, спасибо все равно, — посмеялась Эмма, приняв легкий толчок в плечо. — Так вот тогда нам выслали то предложение, — поледенел ее голос. — Срисовать акцию против распространения оружия, против расстрелов, против смертей, — треснул голос, захрипев. — Мы пришли, как обещали: ровно в семь утра, пораньше всех остальных. В семь утра перед университетом штата Флориды лежали студенты. Я… я не помню, сколько их было, а ведь я нарисовала каждого из них. Все в одну кучу. И все, как один, только в нижнем белье. А мы — перед ними. Я, с этим тупым складным мольбертом, и Мэрлин, который просто не мог перестать дымить. Они… они сказали мне потом, что это как ходить в одном нижнем белье. Без защиты, под вечным страхом. Это как… — Как под постоянным прицелом. — Именно! — воскликнула Эмма, потирая глаз. — Это так. Они лежали там, пока я не закончила. Хорошо, что это Флорида. А там очень жарко. Просто невыносимо. Они не согласовывали ничего из этого. Потому что и так весь штат стоял на ушах. Флорида просто обросла новостями. Им досталось. Нам досталось. Эта работа у меня единственная в цвете. Больше таких не было. Она вся… Они все разные, эти тела, на зеленой траве. Работу затребовал университет, чтобы без скандалов. Не хотели засветиться. Мы таскались по судам и… Знаешь, Реджина, — рассмеялась Эмма, всхлипывая, — я ненавижу Флориду с тех пор. Реджина молча протянула ей вина, и они пили его, разделяя минуту молчания. — Мы спрашивали у них: почему не фото? Зачем вам картина в неизвестно сколько минут длинной? Потому что этому нет конца, ответили они. Понимаешь? — глотнула Эмма еще раз. — Мы мониторили эту тему еще долго. Мэрлин следил за тем, куда ушла картина. Мы успели ее сфоткать и выложить в сеть. Тот универ после новостей и всей этой шумихи вдруг резко передумал и высказался в нашу защиту. Но все, как ты и сказала, все это — всего лишь мышиная возня. Потому что ничего не меняется. Президент? Власти университетов? Департаменты? А какая разница, если стреляют до сих пор? — Ты же не смотришь новостей. — Мэрлин смотрит, — отвела Эмма взгляд в сторону. — Он еще долго кипел после того случая. Злился, что забрали такой хороший куш. Инфоповод, все дела. Приперся ко мне уже тогда, когда мы вернулись в Бостон, завел эту тему опять, и я его послала. Мы с ним тогда долго не общались. Слушай, при чем тут он? Я не про это вообще, — потрясла Эмма рукой. — Я про то, что неважно, кто рулит, Реджина. Если все мы потонем, то неважно, кто у штурвала. — Ты не права! — выпалила Реджина. Эмма застыла: затуманенный от выпитого взгляд заскользил по лицу Реджины. — Ладно. Я не права, — усмехнулась она криво. — В смысле? — тут же нахмурилась Реджина. — Ну, если ты хочешь оказаться правой, то окей! — Да не в этом дело, Эмма! Господи, и когда ты стала такой врединой? — Тебе просто хочется поспорить со мной, подзадеть, как всегда, и выиграть в споре. Вот, кто вредина, — прицелилась Эмма пальцем в бедро Реджины. — Да нет же, Эмма, — перехватила Реджина ее руку. — Я действительно так думаю. Все меняется, только очень медленно. Надо просто потерпеть и понаблюдать, но в конце-концов ты заметишь, что… — хлопала она рукой по ее открытой ладони, но Эмма сжала пальцы, захватывая Реджину, останавливая. — Ты же говорила, что здесь ничего не меняется. Что тут — бесконечный ад. Разве ты мне не это говорила? Реджина застыла, вглядываясь в серые глаза. Секунды колебания перед прыжком. — Я не верю, что изменения возможны со мной, Эмма. Это я имела в виду. Нельзя изменить то, что уже сделано. Но можно постараться изменить то, что тебя не устраивает вокруг, — сжала Реджина ее пальцы. — Не знаю, что сказать, — выскользнула Эмма из ее руки, хватаясь за бутылку. — Не верю я, что кого-то можно изменить. Или что-то. Просто… Да ты сама посмотри! Сколько надо кричать, чтобы услышали? Я не знаю, — потерла она лоб. — Я просто не знаю… Мне страшно иногда. Я иногда смотрю на Генри, и мне просто страшно. Как он будет в этом мире? Как вообще можно сюда рожать детей? — Сюда? — посмеялась Реджина. — Ну да, — рассмеялась Эмма следом. — В смысле, кто вообще меня спрашивал, хочу ли я тут быть? Этот вопрос, произнесенный со смехом, показался от этого Реджине еще страшнее. Эмма замерла, почуяв ее напряжение. — Ты никогда так не думала? Зачем я тут вообще? Реджина думала. Так часто и так тщательно, что лучше бы позабыть обо всем об этом поскорее. Но самым важным для нее сейчас было только одно — чтобы об этом перестала думать Эмма. — Ты прочитала книгу, которую я тебе оставила? — Ты про какую из всего того бесконечного списка? — прикрыла Эмма глаза, упираясь затылком в стену. — Тошнота. — А что такое? Кажется, нет. Это там ты мне написала стихи? Эмма жмурилась, вспоминая. Плыли звезды перед глазами. Те, что давно погасли. Она распахнула глаза. Только лампа на полу оставляла рассеивающийся круг. — Да, там. Просто эта книга отвечает на твой вопрос. — Нет, — призналась Эмма. — Даже половины не прочла. Тогда у меня хватало хлопот. Я улетала в космос и рисовала там… в общем, неважно. — Почитай, — мягко призвала Реджина, повернувшись к ней. — А что там? — шепотом спросила Эмма. — Она же очень печальная. — Сначала. Но потом все будет хорошо, Эмма. В самом конце. — Это что? Спойлер? — округлила Эмма глаза, расплываясь в пьяной улыбке. — Да, Эмма. Самый настоящий, очень жирный спойлер. Но ты все равно почитай, мы обсудим. — Только если ты посмотришь мультик. Про принцессу. Что лягушка. Бутылка пустая уже давно, а лампа все светит. О чем мы там говорили? О чем-то очень важном, сразу обо всем, и ни о чем. По чуть-чуть того и этого. Конечно, конечно, всюду ад. Но мы же тут, в аду, пришли с соседних улиц, уселись на пятачке. Сидим тут, пьем другую бутылку. Откуда у тебя столько вина? На нас с тобой хватит. Ты же все равно не хотела спать. — Так что там с Генри? Ты говорила, что тебе за него страшно. — Да, так и есть. Страшно. Для него должен быть другой мир, не этот совсем, — качала Эмма бутылку перед собой, а бутылка качала ее. — А ты не думала… — решилась Реджина. Лучше уж напрямую, чем щупать и проверять. — Ты не думала никогда о полноценной опеке? Эмма повернулась к Реджине, быстро улыбнувшись. — Знаешь, если честно, думала. Никому не говорила никогда, и даже себе. Но вот ты спросила, и я поняла, что да. Пару раз проскакивала мысль: а что, если… Мне ведь хорошо с ним, и ему со мной. Но просто я боюсь, что опять провалюсь туда… Пропаду. В общем, не такой у него должен быть родитель. Не так все это должно быть. — А как? — придвинулась Реджина, легко перехватывая бутылку, удивляясь тяжести. Ах, да! Это же уже другая. — Не знаю, — вглядывалась Эмма в темное окно. — По-другому. И с этим столько сложностей. С воспитанием. Знаешь, он все считывает. Вот вообще все, — провела Эмма рукой по воздуху. — Слова твои какие-то запоминает с первого раза. Все твои «черт» и «дурацкий». Задает вопросы, которые думаешь потом целый вечер и которые нигде не загуглить. Блин! А ему всего восемь. Девять. — Десять, — продолжила Реджина, и обе засмеялись, не сдерживая хохотания, которое перешло в открытый, громкий ржач. Тщетные попытки остановить друг друга: ладонью по лицу, мимо рта. Но от этого хотелось смеяться только сильнее. — А ты и правда неплоха в математике! — положила Эмма руку на плечо Реджины, пока та отходила от смеха. — Хватит, — предупредила ее Реджина, — больше не смеши меня. Пауза на вдохе. Комната плыла. Остановка. — Так вот ругань — это фигня! — продолжила Эмма. — Но вот есть серьезные косяки. Я иногда делаю такое, что просто… — взяла Эмма паузу. — Знаешь, у парня есть один момент: ему жутко не нравится, когда к нему обращаются, как к малышу. Мама сразу мне об этом сказала. И иногда я… — становился ее голос все тише. — Просто Генри бывает совсем капризным иногда, особенно если не высыпается. Я не знаю, что с ним делать в такие моменты, а времени думать совсем не остается, — уставилась Эмма в окно, замерев. В то самое, за которым он сегодня прыгал на батуте, и взгляд ее изменился, и лоб собрался в складку. Реджина встревожилась от этого выражения. — И тогда я… И что на меня находит в такие моменты? Я же совсем не такая! И он тоже совсем не такой, когда истерит. В этом восклицании, прозвучавшем так резко, Эмма обращалась даже не к Реджине. Реджина замерла, считывая ее лицо. Что ты там такое можешь сделать? Что для тебя страшнее всего? Реджина застыла, словив собственное стукающее сердце вместе с дыханием. Потому что она знала, она-то точно знала, что может идти за истерикой ребенка. Шлепок. Затрещина. Порка. Нет, так нельзя, не при всех. Дернуть за руку, чтобы дать знать, что тебя ждет. Плечо будет помнить потом. Дернуть за руку, уводя от посторонних глаз подальше, а вот уже там… — И что ты делаешь в эти моменты? — затаилась Реджина, неосознанно потирая плечо. — Я говорю ему, что взрослые так не делают, — покачала Эмма головой, прикрывая глаза. — Господи, Эмма, — рассмеялась Реджина, ломая собственное напряжение. Но остановилась, словив на себе непонимающий взгляд. — Да это же просто… это такие мелочи! Это же безобидная манипуляция. Ну что ты так на меня смотришь? Все мы друг другом манипулируем, даже не замечаем иногда. — Да, я знаю, но просто… Это же… — моргала Эмма, растеряно глядя на нее. — Я же знаю, как это ему важно, понимаешь? Понимаешь, в чем дело? — Эмма, поверь мне, это не самое худшее, что может произойти, — улыбнулась Реджина, заерзав на месте, все еще прогоняя непрошенные образы. — Брось! Ты слишком… даже не знаю, — пожала она плечами. — Ты слишком волнуешься за него. Излишне. — А ты разве не волновалась сегодня? — Да нет, конечно нет, — беспечно мотнула Реджина головой.***
Бутылка наполовину пустая или наполовину полная? Почему мы опять обсуждаем президента? Потому что перескочили на образование. Там должны решаться многие вопросы воспитания. Да нет же, Реджина, так тоже неправильно! Надо начинать с родителей. Но дети и есть будущие родители. Погоди-ка, мы же это обсуждали. Нет? Почему тут нет мебели? Ах да, это же будущий рабочий кабинет! Ты его хотела перекрасить в сапфировый? Нет, ту комнату, которая еще сохнет. Ты точно будешь там спать? Ты не ответила мне про сапфировый. Что еще там сделаешь? Только перекрасишь? К сочному синему хорошо подходят фосфорные звезды. Заряжаются от солнечного света, а потом горят несколько часов, пока не отдадут весь свет, что скопили. Должно быть красиво. Можно загадать сто миллионов желаний и даже не плевать на последний вагон. Какой еще вагон? Последний, Реджина, последний. Ковролин не матрас, но и на нем хорошо лежится. Реджина проговаривала в потолок детали декора, пока Эмма вслушивалась, лежа на боку, свернувшись калачиком. Слушала и смотрела, как ее губы все медленнее выдавали слова. — Режина, ты же уже совсем засыпаешь. Пойдем спать. — Ты не передумала насчет комнаты? — приоткрыла Реджина глаза, поворачиваясь к Эмме. — Кто из нас упрямая? Я забыла. — Обе. Мы обе упрямые. Но ты упрямей, разумеется.***
Перед ней лежали тела на зеленой траве. Все те, что она нарисовала. Только она допустила ошибку, которая теперь оказалась фатальной. Красный. Лучше бы черно-белый, как всегда. Лучше бы чернила, которые со временем исчезнут. Темно-красный. Его тут быть не должно, но рука дрогнула, и теперь красные кляксы разрывали животы, выворачивая нутро наружу. Лежали тела, холодные, как синий, мертвые, как красный. Нет-нет-нет, я не хотела так, подождите! Не убирайте картину, я все исправлю. Где растворитель? Дайте мне растворителя, я вдохну его поглубже. Если картину нельзя исправить, я отказываюсь ее видеть. Эмма хочет убежать, но когда пытается сделать хотя бы шаг, чувствует чужие руки на своих лодыжках. Все они, кто лежит на траве, держат ее. Посмотри на нас еще раз. Ты ничего не исправила и никогда не исправишь. Некуда бежать. Никак не проснуться. Спи и смотри. Отсюда есть только один выход, надо только… Кряхтение. Первое, что она услышала. Как будто кого-то душат. Сон сгинул мгновенно. Она бросилась из комнаты, чтобы скорей попасть в другую. На ощупь, в темноте. Распахнуть двери и разбудить. Сдавленный крик, прорывающийся сквозь сон, через не открывающийся рот. Эмма хочет сгинуть и бежит изо всех сил навстречу голосу, который ее зовет к себе. Но ее хватают, роняя на землю, подминают под себя. Трясут руки изо всех сил, рассыпая сон на осколки. Теплые сжимающие ладони. — Эмма! Эмма Свон! Сейчас же проснись! Эмма открывает глаза. Сужаются зрачки под ярким светом лампы-груши, фокусируются на одном: Реджина.