***
— Госпожа Борман. Вы не отправитесь этим летом домой. Польша оккупирована. — Как же так! Но, госпожа директор, моя бабушка… — Ваша бабушка сказала, что вам нужно учится. Даже летом. Пани Борман ясна дала понять, что приехать сможет только в августе. Я, ели сдерживая слезы, кивнула. Директриса подошла и утешающе погладила меня по голове. — Мне очень жаль, Моника. Правда. Я постараюсь, чтобы все те, кто летом останется в Колдовстворце, беззаботно успели отдохнуть.***
7 сентября 1940 год. Темнота. — Ты сможешь вернутся. — Твои друзья? А что ты знаешь о них? — Не сдавайся. Смотри, доченька моя, и не бойся. Ничего не бойся! Вспышка. Яркая вспышка ослепила меня так, что пришлось зажмуриться. Когда я открыла глаза, то увидела Лондон. Вой сирены и гул немецких истребителей оглушали. Люди кричали, бежали и прятались. Здания рушились. Я лихорадочно оглядывала местность вокруг себя. Под завалами явно были люди, но всех их разглядеть не получалось. Мой взгляд зацепился за знакомую темную фигуру. — Том! — пытаясь перекричать мир, закричала я и побежала. — Том! О, Мерлин! Сон. Это всего лишь сон! Я в Колдовстворце, в своей спальне. Пот ручьем стекал со лба. Дышать было тяжело, как после быстрого бега. Сердце сжалось, а в душе воцарилось суматошное беспокойство. Все мои соседки спали крепко, их не разбудил мой крик. — Так больше продолжаться не может, — я встала с теплой пастели и тихонько позвала свою домовиху. — Панна Моника? Эльфийка разговаривала шепотом, стараясь не разбудить восьмерых девочек, что находились со мной в одной комнате. — Айра, собери мои вещи, — уши эльфийки поднялись, — и переправь меня к бабушке. Через минуту, когда я заменила ночную сорочку более подходящим нарядом, ничего не напоминало о том, что в спальне находилось девять девочек. Родная усадьба встретила меня тишиной и прохладой. Казалось бы, все вокруг дремало, как природа зимой. — Люмос! Огонек вырвался с кончика моей палочки, освещая гостиную комнату, в которой я находилась. Все было безумно родным! Зашарпанный, но красивый диван; старый догоревший камин, от которого все еще исходило тепло. На втором этаже послышались шаги. В спящей тишине дома, звуки чужой ходьбы казались оглушающе громкими. — Экспеллиармус! — моя палочка отлетела, а я удивленно уставилась в темноту, — Моника? — Привет, дядя! В гостиной зажегся свет. Дядя Афанасий одно мгновение пораженно меня разглядывал, но потом подскочил и сжал меня в объятьях. — Как же я рад тебя видеть, ребенок! — … и вот теперь, — подвела я к итогу рассказ о то, что происходило в последнее время, — я снова здесь, дома.