Shades of Reality

Oh, I know that boy's gonna rip me up 'Cause he ain't that nice, he won't do right He'll leave a nasty cut Oh, I cry until I just dissolve («Paper Love» Allie X)

      С раннего детства Хейли Маршалл привыкла бороться за свою жизнь. Она училась цепляться за то, что ее спасало, и отпускать то, что ее уничтожало. Она отлично знала, что любовь — страшнейшее из всех проклятий, потому что ничто не способно причинить большую боль. Лишь когда мы любим, мы уязвимы, беспомощны, слепы. День изо дня Хейли сражалась с судьбой, но лишилась всякого преимущества в один миг — когда Клаус Майклсон появился в ее жизни.       Она думала, что ей нечего уже терять — у нее, по сути, ничего и не было. Она не знала, что такое счастливая семья, не знала, какова может быть забота близких, но она никогда не искала того, чего у нее не было, потому что знала: то, чего человек лишен по праву рождения, уже не заполучить. С каждой секундой, одиноко проведенной в маленькой квартирке, которая была пропитана запахом сырости и плесени, отчаяние в ее душе возрастало, бушевало, окутывая целиком и полностью. Не было ни одного человека, кому она могла бы позвонить, и ей приходилось слушать лишь унылый голос ветра за окном и тихий стук дождя по стеклу. В полной тишине ее крохотной комнатушки эти звуки казались настолько громкими, настолько оглушительными, что голова начинала гудеть, и Хейли безнадежно утыкалась в холодные подушки, но от пронзительного шума вечного одиночества ее это не спасало. Ноги сами понесли ее прочь из квартиры. Она не знала, куда шла, но что-то словно управляло ей — очевидно, коварная безысходность. Ветер хлестал по лицу, капли дождя нещадно вымочили одежду, но она, поскальзываясь, продолжала идти по пустынной темной улице, остановившись у здания, украшенного неоновой вывеской. Вампирский притон. Хейли отлично знала, что любой человек, пересекший порог такого заведения, уже никогда не возвращался. Всем были известны истории о людях, ставших игрушками для вампиров, их персональными источниками крови. У вампиров всегда были привилегии, и за согрешения никто не мог их осудить или как-то наказать — сама смерть над ними была не властна. В детстве Хейли однажды увидела вампира. Сварливая тетка, ныне лежавшая в могиле, тогда выставила ее поздним вечером на улицу, и Хейли долго бродила по кварталам, бессмысленно подкидывая ногой камешки, попадавшиеся на пути. Из тьмы, словно появившись из-под земли, напал вампир, прижав Хейли к стене и склонившись к ее шее. От него исходил мерзкий запах крови, от которого свербило в носу; его алые глаза смотрели с животной жестокостью. Хейли попыталась выбиться, но не успела она и поднять руки, как ощутила невероятную боль в районе шеи. Сдавленно вскрикнув, она почувствовала, словно из нее стали вытягивать энергию вместе с кровью, и осела на землю, медленно проваливаясь в бездну небытия. Будто поднятая из глубины обволакивающего океана, она очнулась, не зная, сколько времени прошло, и толком не помня, что случилось. На шее болезненно саднила рана, небрежно перевязанная бинтами, а все ее тело словно отяжелело, стало каким-то непривычным, и она не могла объяснить, почему так странно себя чувствовала. Чуть позднее тетя рассказала, что нашла ее утром недалеко от дома, лежавшей на земле в переулке. Затем она стала отчитывать Хейли за неосторожность, будто не сама ее выгнала на улицу в столь поздний час. Хейли в тот момент было слишком плохо, чтобы понять и осмыслить все услышанные слова, и она лишь чуть кивала головой в ответ. А перед глазами упрямо застыл образ вампира, который оставил ее между жизнью и смертью. Ее преследовал взгляд безумных глаз, и она еще помнила, какой ужас ее сковал, когда она ощутила прикосновение острых клыков к своей коже. До сих пор помнила. Но сейчас не боялась больше. Ей было абсолютно все равно, когда она зашла в обиталище вампиров, направившись сквозь толпу. Повсюду стоял смрадный запах крови, слышались приглушенные стоны жертв — таких же людей, которые, как и Хейли, потеряли смысл. Отчаявшихся гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И они отлично знали, что не было конца лучше, чем смерть от вампирских клыков. Ты просто впадаешь в забвение, теряешься где-то между жизнью и смертью, и, если не хочешь больше хвататься за свое существование, то тонешь в объятьях гибели — может, это будет похоже на сон, кошмар. Хейли было не за что цепляться. К чему жить, если противно все вокруг: начиная от людей, плевавших ей вслед, и заканчивая собственным отражением в зеркале. Она привыкла быть ничтожной, но зачем? Никто не заметит, если ее не станет, никто даже не похоронит, и, возможно, ее мертвое тело так и останется лежать в этом грязном притоне. Омерзительный конец, как ни крути, но разве же есть разница, как свести счеты с жизнью? Хейли, по крайней мере, никакой разницы не было.       Дальше для нее все было как в тумане. Чьи-то прикосновения, свет, мелькавший то тут, то там, звуки музыки, доносившиеся словно издалека, болезненное ощущение в шее, которое постепенно проходило, а затем ощущалось с новой силой — все смешалось, в глазах рябило, голова кружилась. Ноги не держали Хейли, она не понимала, смогла ли устоять, или упала прямо на месте. Было одновременно необычайно паршиво и ослепительно сладко, будто она нашла то, что уже давно пыталась настигнуть. Это странное ощущение утягивало ее все глубже, обволакивало, все вокруг постепенно исчезало, меркло. Реальность стерлась, оставив лишь небытие. Хейли смутно стала осознавать, что, по-видимому, она и сама исчезла, но это уже было неважно.       Она очнулась, ощущая уже знакомую боль после укусов вампира по всему телу. Когда перед глазами перестало двоиться, а рассудок хоть чуть-чуть пришел в норму, она беспокойно огляделась: незнакомая комната, дорого обставленная. Она лежала на мягкой кровати, запястья были замотаны бинтами, которые немного покраснели от крови. Где она, как здесь оказалась? Встревоженная, она поспешно откинула одеяло, заметив, что была переодета в другую одежду. Она собралась присесть, но, лишь нарушив прежнее положение, почувствовала дикий спазм в голове и снова безвольно упала на подушки.       А затем она увидела лицо, которое долгое время снилось ей в кошмарах. Тот, кто в далеком детстве чуть не перегрыз ей глотку, вновь предстал прямо перед ней. Клаус… Услышав его имя, она шепотом повторила его, будто мантру. Сердце при виде него стало отбивать такой бешеный ритм, что, того гляди, разорвалось бы на части. Хейли была напугана, растеряна, и смятение ее лишь возросло, когда она узнала, что Клаус вытащил ее из клуба, принес в свой дом и намеревался здесь оставить.       — Ты теперь принадлежишь мне, — холодно сказал он, и она содрогнулась. Его голос вызывал такой первобытный страх, что внутри все сжалось до боли. Она уперлась спиной в изголовье кровати, когда Клаус приблизился к ней, в одно мгновение оказавшись прямо у ее лица. — Они тебя здорово подпортили, — изрек он, обхватив ее пальцами за подбородок и повернув голову. Под его взглядом она чувствовала себя так, словно стала еще более ничтожной. Шавка, которую выкинули под забор. А он, в таком случае, волк, который легко мог ее разорвать. И лучше бы он и вправду ее порвал на части. Позже она была готова молить его о смерти. А позже и это забылось.       Она действительно стала его собственностью, превратилась в одну из тех игрушек, которыми вампиры пользовались как хотели. Ей было не сбежать из его дома, она не могла ему перечить — за каждым неповиновением следовало жестокое наказание. Если до этого она боялась Клауса, то теперь ее ужас перед ним был настолько бессмысленным, что она стала полностью безразличной. Пусть делает что угодно. Боль от его укусов становилась все более незаметной, привычной, а жесткий секс, призванный удовлетворить лишь его, начал ей даже нравиться. Она саму себя проклинала, судила за ненормальное отношение, но все еще позволяла терзать себя. Так она заполняла пустоту в жизни, а по ночам — Клаус пропадал ночью — плакала в подушку и рвала волосы на голове. Она разбила все зеркала в своей комнате, потому что подходила к ним и видела испорченную игрушку с черными синяками под глазами и кровавыми ранами на шее. Психика была настолько изломанной, как те зеркала, осколки которых валялись на полу. Она была одновременно той Хейли, что жила до этого, и блеклой тенью, что от нее осталась. Но, как ни странно, именно эта тень ей иногда нравилась настолько, что на губах расцветала глупая, безумная улыбка. Эта тень, которая никому не была не нужна, кроме беспощадного тирана-вампира. Эта тень, которая полюбила боль в любом ее проявлении. Другой себя Хейли больше не представляла. Она забыла, каково быть другой. И, если бы ей представился шанс сбежать от Клауса, то она бы лучше добровольно спрыгнула с крыши, чем вернулась к прошлому. Она зачеркнула все воспоминания, она стала обожать то, что у нее было сейчас. Тот привкус боли, что сопутствовал всему в ее жизни, ее опьянил, и ничего другого она не желала.