Очередное предисловие
Что ж, ты снова тут, после нашего последнего спонтанного расставания. И я почему-то знаю: это — развязка. Будто вся моя история — книга… Нет, графоманский фанфик, и перлы из него скоро будут постить в каком-нибудь паблике. Так вот, если ты все же пришел ради развязки, то скажу, что после той встречи, после ночи с Ритой я вернулся домой, как ни в чем не бывало и так наивно, если быть откровенным, думал, что все продолжится, как было. Тогда я еще не подозревал, что попаду сюда — в нигде. Тогда я зачем-то написал этому Паше, которого по-прежнему считал другом, тогда… Только потом я узнал, что Полина копалась в моем телефоне, пока я разговаривал с ее родителями. И естественно она нашла контакт Риты, и естественно она еще с пляжа зацепилась за это имя. Она переписала ее номер, как всегда не спала всю ночь, но ближе к утру трясущимися руками набрала номер. Что она хотела? Я не знаю. Знаю только, что по злой иронии ответила не Рита, а ее отец. Полина тогда точно была не в себе и говорила в отчаянии, наверное, что-то вроде: «И как тебе? Небось не в первый раз затаскиваешь в постель чужих парней»? Хотя я не уверен. В любом случае она сказала что-то такое, что пошатнуло хрупкое равновесие и полностью изменило мою спокойную жизнь на два фронта. Что ж, справедливости ради скажу, что когда в ответ Полина таки услышала грубый бас, она в испуге бросила трубку, но было уже слишком поздно. Это и было фиаско, друг.Изолированный от этого дурдома
Не помню, сколько прошло дней с того случая, но мне никто не звонил и не писал, и я начинал чувствовать себя одиноко. Подозревал ли я тогда хоть что-то? Да нет. Странно, но сильнее всего переживал за Риту, она все не выходила онлайн, она… А потом в один прекрасный день в дверь постучали дяденьки в черной форме. — Молодой человек, пройдемте. Так, если хочешь знать, я внезапно для себя оказался в изоляторе. Так нелепо повернула эта история. А ты что думал, друг? Оставь хэппи энды сопливым мелодрамам, в жизни за все приходится платить: и за предательство, и за вот такие встречи. По крайне мере, если ты не достаточно хитер и изворотлив. Как ты уже понял, это не про меня. Только потом я узнал, что отец Риты пришел в бешенство, а Рита испугалась и сказала… Черт, мне даже противно думать об этом! И тебе говорить об этом, друг, тоже. Сейчас, погоди, дай мне собраться с мыслями… Возможно я слишком резко перескочил, перешел к сути, но знаешь. Там, в изоляторе, я сидел и думал, раскаивается ли Полина за свою ошибку. Я думал, прощу ли я когда-нибудь ее. Там я, как и здесь, смотрел в потолок и прокручивал те события. И знаешь, что меня все-таки до сих пор сильнее всего волнует? А, была не была! Меня волнует, что чокнутый отец Риты так спокойно написал заявление, так спокойно обвинил меня в домогательствах, словно я чертов Харви Вайнштейн. И ведь подумай — именно такие отцы меньше всего переживают, ломая чьи-то судьбы. Ведь даже у упомянутых ранее пассивных родителей екает что-то, просыпаются чувства, а у таких людей их просто нет. И забавно на самом деле, что Рита-то была жертвой, но не моей и даже не обстоятельств, а жертвой такого вот отца. Впрочем, больше не хочется говорить тебе об этом и жаловаться. Моя история подходит к концу, и помню там, в изоляторе, я смотрел на парня моего возраста — полицейского: подтянутого, сурового, совсем не похожего на нас — печальных молодых людей без цели в жизни. И тогда я подумал, что мне бы следовало найти эту цель, тогда я понял, что имела ввиду Полина, когда говорила о самостоятельности, но… Тогда уже было слишком поздно что-то менять. Ах да, почему я все время называю мою жизнь дурдомом? Вот тебе подтверждение: потом в изоляторе появился человек в сереньком пиджачке с чемоданом, ведущий «Пусть пошумят». И он явно что-то обсуждал с начальником, и он уговаривал, и… Я, наверное, снова слишком тороплюсь, раскрывая тебе карты, ведь вся правда или точнее приукрашенная для рейтингов «правда» вскрылась потом. Так вот, друг… Я грустно смеюсь, вспоминая о том, что произошло потом.Пусть пошумят
Это дурацкое телешоу стало настолько популярно, что кричало из каждого зомбоящика, это дурацкое телешоу сопровождало всю мою историю и вот я на нем. Меня даже не стали транслировать по скайпу, меня реально привели на него с охранником, потому… Потому что наверняка сами не верили в правдивость заявления, но шоу делать было надо, тут ничего не поделаешь. Свет, камера, начали! — Добрый вечер, в эфире шоу «Пусть пошумят!». Когда происходит сложная ситуация — мы пытаемся об этом молчать, но когда молчать уже невозможно, мы начинаем говорить. Громко. Да, да, такого никто не ожидал, ни ты, ни я, вот только суть в том, что ты, мой друг, тогда тоже был в зале. Примерно помню, как этот горе-ведущий, Тимарцев, подавал мою историю: грязно так, со смаком, и конечно я не стану тебе рассказывать, ведь ты и так знаешь, как он извратил все и перевернул вверх дном. Мол, был такой вот Матвей Семенов, и была у него девушка Полина, с которой не клеилось, и он решил переключиться на кого попроще, на несчастную Риточку, а когда и там не срослось — снасильничал без зазрения совести, как животное. Ах да, еще вогнал в горе бедного папу, накатавшего заявление. Хорошо хоть не депрессию или в кому… И нельзя не признать, звучало-то идеально! О, блин, как это заводило стиснутую красными декорациями толпу на пластмассовых седушках! Уже тогда задницей чуял, как взлетят рейтинги, и только с одного на душе было как-то гадко: абсолютно каждое слово на этом шоу было неправдой в угоду этим самым рейтингам. Вот именно поэтому я решил рассказать тебе, как все было на самом деле. А верить или нет — дело лично твое. Но мне было бы спокойнее, если хоть один человек в этом безумном мире знал бы, что я никого не изнасиловал и не покалечил. Уж не знаю, зачем оправдываюсь, просто если мысленно вновь вернуться на это шоу, вспоминается, как в самом разгаре оно превратилось в цирк. Я не хочу особо о нем, даже потому, что толком ничего не разобрал: передо мной как будто на арене жонглировали зацензуренными матюками активисты, блогеры и прочие неравнодушные, жадные до легкой славы человечки. А я лишь хотел понять — что им от меня нужно? Что им нужно от всей нашей компании, что впервые встретилась лицом к лицу? И знаешь, самое забавное, что мы друг другу так ничего и не сказали. Говорили они, люди из зала, а точнее лаяли как шавки, возглавляемые вожаком — Ритиным отцом. И только какой-то случайный паренек попытался вставить: «Может, дадим слово насильнику?», на что его моментально заткнули. Мне все не хочется это вспоминать, но мы же с тобой помним, как Тимарцев поднес микрофон к губам Риты, но она так ничего и не выдавила и испуганно смотрела то на меня, то на отца. — Мы прервемся на короткую рекламу, оставайтесь с нами! Потом из-за кулис появилась толстая тетя и грубо буркнула: — Ну! Че не ревешь, дура? Давай, ори, колоти его! Для кого мы по-твоему снимаем? — Потом она стрельнула взглядом в зал и натужно развела руками — А вы че заткнулись? Давайте там… У-у-у! У-у-у! После рекламы началось второе действие этого цирка, в котором выяснилось, что я еще и поехавший. И забавно, что ты пытался защитить меня, мой друг, но мы же знаем, что тебя, как и остальных адекватных людей, заткнули. Больше всего их заводил разъяренный отец, а я там — икона профуканного поколения, на котором страну не построишь. И знаешь, на рекламе нас таки заставили вести себя как обезьян: угрозами, подкупом… Ты и без меня это знаешь. Так или иначе, большую часть шоу (вменяемую) повырезали на монтаже, а уже на следующий вечер у телеэкранов и мониторов компьютеров был настоящий аншлаг. Были тонны мемов с нашими лицами. Были группы, где меня хотели четвертовать и защитить несчастную Риточку. Знаешь, если подумать, я не виню Риту… Ну, то, что она прогнулась тогда под отцом. Конечно, был бы у меня такой отец, я бы просто съехал, а она почему-то не могла. Быть может, потому что у нее никого не было, а я не мог ей дать того, чего она хотела. И еще, если хочешь знать, я не виню и Полину, она сделала тот звонок случайно, а на шоу пыталась донести правду, но ее никто не слушал. Мы все одинаково напортачили, и запомни мои слова: именно благодаря таким, как мы, и существуют такие шоу.Выводы
А теперь, друг, я, наконец, расскажу тебе, как оказался здесь, и не буду томить, потому что времени нам дают все меньше и меньше. Страсти вокруг того эфира никак не утихали, мне грозил срок и вот однажды на свидание ко мне пришел Паша. Хорошо одетый, с зализанной челочкой и абсолютно невозмутимой физиономией. Может быть, даже довольной. Он начал сразу с сути, а если быть точным, с наезда: — Ну что, Мэт, доволен? Я смотрел на него с неприязнью. Теперь-то я прекрасно знал, что это он сливал все наши переписки и дико рофлил с этого. Для него и то, что случилось сейчас — повод для рофла. Он хотел сделать так, как хочется ему, и пускай сестру сплавить не получилось, зато вышло просто весело. Но, разумеется, когда дело дошло до разговора, он сделал максимально серьезное лицо и начал что-то говорить, ну, а я просто не слушал его. Я все не мог понять, чего он хочет: оправдаться или добить еще сильнее? Разве что упомяну, что закончился этот разговор так: — Я лишь хотел, как лучше, Мэт, чтобы всем было хорошо. А ты все испортил! Я же тоже тебе верил, и в то, что ты любишь Полину. А ты Мэт… Ты предатель. Сказал предатель. Да, жизнь полна идиотизма. — Ну да, поэтому ты сливал переписки? — с сарказмом перебил я его. Паша начал теряться. — Я просто хотел, чтобы Полина наконец поняла, что ты за человек, Мэт. — И как, поняла? — Да. Мудак ты, Мэт… Редкостный. Признаюсь отрицать этого я не могу, но тогда было уже так пофиг. И все же, тогда Паша дал мне полезный совет, которым я, к сожалению, а может и к счастью, воспользовался: «Закоси под психа, может, хоть не посадят. Таким как ты в дурке самое место» Я знал, что больше не увижу, Пашу, Риту… Уже потом я сделал вид, что я — психованный насильник, у меня депрессия, и я не хочу говорить. И вот, вуаля, я здесь собственной персоной, дорогой друг. Моя палата находится напротив туалета, а вместе со мной лежит наркоман Алишер с пальмой, вместо нормальной прически. Мы носим убогие рубашки сумасшедших расцветок, а ты навещаешь меня каждый день, точно пытаясь загладить вину. Так кончается моя история, и думаю самое главное, а именно выводы мы с тобой сделали. Надеюсь, тебе не придется жить как мне, надеюсь, ты не сломаешься и не сломаешь жизнь другим людям. Что ж, прощаясь, я посоветую не быть тебе таким же глупцом, не гнаться за двумя зайцами и уж тем более не пытаться строить из себя добродетеля, когда ты не можешь отвечать за свои слова и поступки. Иногда лучше оставить как есть.Мой друг
— Это все? — Да. — Точно? — Да, точно. Ты и дальше будешь повторять? — Нет, прости, не буду, это… Это… Мэт… Мэт…- Глядя на тебя хочется вспомнить только строчки из «Пошлой Молли» — грустная девочка с глазами, как у собаки. — Неужели ты меня не узнаешь? Ты рассказываешь этот треш уже сотый раз, прошло полгода, а ты все время забываешь и рассказываешь с чистого листа. Ты постоянно все перевираешь, Мэт… Конечно же, я узнаю тебя, но если проболтаюсь — меня посадят. Поэтому я опять таращу глаза и спрашиваю: — Девушка, вы кто? Я правда не помню вас. Я помню только, что вы — мой друг. Я выдавливаю психованную улыбку, точно меня накачали чем-то и уже давно промыли мозги, я продолжаю называть тебя просто другом, но я прекрасно знаю, как тебя зовут. Ты полгода приходила ко мне в надежде загладить вину, ты не спала ночами и с утра дожидалась часов приема, и я вот все думал: неужели у тебя реально есть совесть? Проклятая Польза Морозова, чтоб тебя! — Да, друг… Я твой друг, Мэт. Я слышала, в этот раз ты особенно волновался. Да, я виновата. Я хотела, чтобы у нас было все как у людей. Ты мне правда нравился. И Паше. Я заполучала тебя, как умела… Мы заполучали… Наверное, это ты хотел услышать? И с Ритой этой так вышло, потому что… Я думала, она тебя бросит, если мы поговорим, а… Вышло так. Ты же вспомнил это, Мэт. Вспомни меня! Ты говоришь это в сотый раз. И самое смешное, что я опять буду отрицать, что знаю тебя, а потом опять буду заново рассказывать всю эту муть, а по ночам плакаться Алишеру. Замкнутый круг. Но знаешь, что бы я тебе там не наплел, никогда не прощу тебя. Или прощу?.. Я не знал, но впервые меня напрягало твое присутствие и твои очередные попытки вразумить меня, заставить вспомнить, кто ты. Ты продолжаешь смотреть на меня все тем же взглядом, и в какой-то момент мне даже кажется, что твои пухловатые губки тоскуют по поцелуям. Даже по таким нелепым, что у нас были. И это меня тоже бесит и у меня вдруг вырывается: — Так зачем ты все это сделал, друг? — Ничего не чувствовала, как тогда, когда чуть не вскрыла вены. Мэт, я несчастна, понимаешь? У меня было так много одноразовых друзей и никогда не было близких… Знаешь, я завидовала этой твоей Рите. Я правда хотела узнать, что в ней было такого, но… — Ничего не чувствовала — не оправдание. Прекрати! Ты мне неприятен, друг. Черт, я начинаю палиться, но именно сейчас мне почему-то так пофиг! Ах да, я вижу, тебе я тоже неприятен, а может, я просто разочаровал тебя… В любом случае вижу, как весь твой задор улетучивается в пропахшем лекарствами и больничной жрачкой воздухе. — Мэт, так нельзя! Прошло уже много времени! И если хочешь знать — я тебе не верю. — И ты в отчаянии затягиваешь старую песню. — Я так хотела, чтобы у нас… Я думала… — Мечтала, думала… Какой бред! Ты — сумасшедшая. Жить ради кого-то не цель. Этого всего ты хотела? — говорю я, припоминая и изолятор, и телешоу, и, похоже, санитары уже готовы взять меня под белы рученьки. — Не цель? А у тебя была цель? Я так и не ответил, потому что действительно никогда не имел цели. Просто приходил в универ и тусовался с Пашей, просто заводил и обрывал отношения, просто… Какая теперь-то разница, если мое существование свелось сначала к тому, что я стал дворовым кобелем, метался меж двух огней, а потом и вовсе на неограниченный срок попал в дурку? Меж нами продолжала висеть напряженная пауза, а санитары начали перешептываться. Видели же, как я возбудился, и уже наверняка были готовы вколоть какую-то дрянь. Нас сейчас разлучат, но ты напоследок спрашиваешь: — Я так давно навещала тебя, так внимательно слушала тебя, так хотела все объяснить… Если сможешь, прости меня… Я так больше не могу. Ты мучаешь меня этой историей из раза в раз. — Нет. Не прощу. Я тебя не знаю. И больше ты не приходила.После всего этого дурдома
После того, как ты перестала навещать меня, дни стали пролетать так быстро, что я в какой-то момент решил, что прошло еще полгода. На меня забили родители, друзья, Рита, наконец, хотя казалось, что именно она должна просить прощения. Рита казалась мне такой чистой, а ты… Как сказала та девчонка на вечеринке: Польза это Польза. Я говорю сам с собой, потому что слишком привык рассказывать тебе эту историю. Когда злоба отпускает, я почему-то опять надеюсь, что ты придешь. Просто потому, что больше у меня никого нет. А потом приходит этот урод Паша и говорит, что ты умерла: включила свое «Утро Полины» на розовом закате и доделала незаконченное дело — вдоль, а не поперек. И когда он это говорит, мне кажется, что я умер тоже. Раньше я думал, что когда умирает кто-то из близких — чувствуешь нестерпимую боль. Я не чувствовал ничего и теперь точно знал, что имела в виду Полина, когда говорила, что не чувствует ничего. А это страшнее. Я лежу в палате месяцами и отказываюсь от еды, пока не покормят насильно, а наркоман Алишер убеждает, что не стоит париться. И только иногда по ночам, когда видит, как я страдаю, он почему-то заводит разговор о том, что было бы круто передознуться, скончаться под кайфом. Я все живу зачем-то, меня лечат зачем-то. Хотя скорее я отбываю пожизненное наказание. Потом выписывают Алишера, а мне уже сложно следить за сменой времени суток. И я проваливаюсь в сон. Я больше ни о чем не думаю, даже не вспоминаю ни о ком, я просто… Однажды, на розовом закате меня, парня с шизой и еще кого-то выводят на улицу, чтобы довести на обследование. И я смотрю на снег и вспоминаю о тебе, загубившая мне жизнь Польза Морозова, а потом… Ирония, сволочная ты… Из женского отделения навстречу нам выводят несколько девушек, и я готов поклясться, что узнаю тебя среди них. Вопреки угрозам врачей я иду навстречу, выхватываю тебя из толпы и узнаю эти грустные собачьи глаза. И на вопрос, почему ты жива, ты отвечаешь, что тебя вовремя откачали и отправили сюда. Мне кажется, что остаемся только мы: ты, я и розовый закат. По небу парят белые облака, и где-то за кирпичными стенами завершает рутинный день вечно шумная столица. Я хочу еще так о многом спросить, но меня уводят, и больше мы не видимся. Пришедший на смену Алишеру наркоман говорит, что ты — галлюцинация, а я не верю. Потом выясняется, что умер отец Риты. Самое смешное — в пьяной драке. Да-да, тот мужик, что громче других топил за мораль. И я узнаю, что Рита признается, что показания против меня — неправда. И я не понимаю, почему она не приезжает ко мне. Меня выписывают, если, конечно, это не очередной бредовый сон… Помню, как в палате мне снилось, что я на воле, а на воле снится, что я в палате. И я решаю найти Риту, чтобы отблагодарить. Я сажусь на первую же электричку и еду в Мухино. И почему-то на свою беду таки нахожу Риту… Я узнаю, что она тусуется с друзьями из колледжа и сожительствует с каким-то парнем. Она курит сигареты, и травится ими же, чтобы казаться взрослой и самостоятельной. Раньше она не умела курить, и я виню себя за то, что научил ее. «Круто» — Печально смеюсь я над ней. А она молчит. Рита тупо делает вид, что не знает меня. Слишком много позора наложило то шоу и, видимо, освобождение стало для нее первым и последним подарком. Я не понимаю ее, хоть и по прежнему зачем-то продолжаю любить, и опустошенным возвращаюсь в город, в котором меня никто не ждет. На самом деле понимаю и вру сам себе. Рита всегда была немного самостоятельнее нас с Полиной, и только отец сковывал ее. Не уверен, что она может любить, ведь точно знаю, что по ночам она по-прежнему убегает от своего парня смотреть на поезда. Еще я узнаю, что Паша становится частым гостем «Пусть пошумят», потому что нашу тему продолжают обмусоливать, а он выдавать все новые подробности. Я знаю, что рано или поздно о нем все забудут, а его поступки аукнутся ему сполна. Или нет… Я не знаю, зачем вообще думаю об этом, ведь после визита к Рите четко понимаю, что у меня никого не осталось, кроме тебя. Родителям такой позор не нужен, друзьям тем более, и я опять еду в эту больницу, но уже как посетитель. Я появляюсь в прихожей и жду, когда тебя приведут из палаты. Рядом вальяжно сидит и чавкает охранник, а из радиоприемника доносится: Я знаю тех, кто дождется и тех, кто, не дождавшись, умрет. Но и с теми, и с другими одинаково скучно идти. Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет. Того, что никогда не сможет произойти. Ты появляешься, и я тихо говорю: Ну, здравствуй, Польза. Мне нужно слишком много сказать, и, кажется, я опять вернусь с тобой в прошлое и рано или поздно это погубит меня, но… Ты впервые оказываешься добра ко мне и просто отвечаешь, что не знаешь меня. Все как я хотел, все как я тебе жаловался: вот бы вернуть как было. Вот, собственно и вернулось. Никто из нас теперь друг друга не знает.