Черная Вдова

Вечерние сумерки наплывают на город подобно легкой вуали. Один за другим начинают загораться фонари, хотя до настоящей ночной темноты еще далеко. Дом номер двадцать девять по Нейболт-стрит выглядит в это время суток наиболее жутко и зловеще. Тьма уже начинает скрывать его, подчеркивая наиболее пугающие детали и сглаживая все обыденное, но и света еще достаточно, чтобы это монументальное строение не выглядело просто безликой однотонной громадой. Беверли замирает ненадолго у самого начала почти полностью заросшей невысокой травой тропки, которая ведет к крыльцу, и позволяет себе несколько минут просто любоваться величественным великолепием древнего здания. Страха по-прежнему нет. Только легкая тревога и некое напряжение, смешанное с нетерпением. Бев идет по тропинке, ощущая, как трава щекочет ее щиколотки и, оказавшись на крыльце, толкает дверь. Та легко отворяется с тихим и протяжным скрипом. Не заперто. Такие места никогда не запираются. Внутри дома царят прохлада и полумрак. Беверли осматривается и замечает неяркие отблески, словно где-то на втором этаже горит свет. Оно знает о приходе Беверли. И Оно ждет. Отбросив последние колебания Бев медленно поднимается на второй этаж. Лестница ветхая, сильно скрипит под ее ногами и грозит вот-вот провалиться, но, тем не менее, в итоге все же остается целой. Беверли не знает, что ждет ее дальше. Не знает даже, встретит ли она следующий рассвет, или же ей предстоит стать еще одним человеком, который пропал без вести тут, в Дерри. Впрочем, никто не заставлял ее приходить сюда, и это ее и только ее выбор. А потому в сердце Бев нет сомнения или сожаления. Как бы там ни было, она примет все, уготованное ей судьбой. Из-под двери одной из комнат второго этажа видна тонкая полоска тусклого света, словно там горит ночник. Бев точно знает – Оно прекрасно все видит даже в полной темноте. А вот сама Беверли как раз нуждается хотя в небольшом освещении. Дверь открывается на удивление бесшумно. В комнате чуть чище, чем в остальном доме, нет такого скопления хлама, да и кровать не выглядит так, словно готова развалиться от одного неосторожного движения. Беверли хмыкает, понимая, что свет, увиденный ей, исходит вовсе не от ночника. К изголовью кровати привязан воздушный шарик, изнутри которого и исходит неяркое чуть желтоватое сияние. – Не думала, что ты станешь готовиться к моему приходу, – Беверли шагает к кровати. Женщина, сидящая на ней спиной ко входу, даже не оборачивается, продолжая неотрывно смотреть в окно. – Это было совсем не трудно, – голос Оно звучит равнодушно, и существо, выглядящее сейчас точь-в-точь, как Беверли, продолжает оставаться неподвижным. Однако Бев точно знает, что это лишь видимость. За всей этой расслабленностью и равнодушием она безошибочно ощущает напряжение. И чувство это только усиливается, когда Беверли, небрежно опустив свою сумочку на пол рядом одной из ножек кровати, садится рядом и заключает собственную копию в осторожные объятия. – Тебе не нравится то, что мне хочется с тобой делать. – А должно? – В голосе Оно прорезается легкое раздражение, – ты приводила такой милый пример с фермой для малыша Бена не так давно. Вот и подумай, было бы тебе приятно, если бы тебя собрался отыметь какой-нибудь бык или скажем, баран? При условии, что на животных тебя никогда не тянуло. – Но ты, тем не менее, тут, – Беверли слегка отстраняется и запускает пальцы в волосы собственной копии, мягко перебирая пряди, изредка касаясь шеи и легко ее поглаживая самыми кончиками пальцев, – не скрылась, не впала в спячку, хотя я знаю, что цикл твоей активности уже подошел к самому концу. Ты могла бы убить меня. Или оставить на милость полиции. Но вместо этого ты прицепляешь к кровати чертов светящийся воздушный шарик, чтобы я могла рассмотреть твое тело во всех подробностях, как всегда хотела. И даже напяливаешь на себя мою одежду, ту самую, которую забрала с собой из гостиничного номера... Потому что знаешь, что я хотела бы лично раздеть тебя. Зачем тебе все это? – Потому что, когда мы с тобой соприкоснулись разумами, тогда, двадцать семь лет назад, будущее увидела не только ты. Бев замирает на миг, закусывая губу, а потом продолжает свои неторопливые движения. Она ощущает, как под ее лаской напряжение медленно, капля за каплей покидает сидящее перед ней существо. – Значит ты увидела, что уготовано тебе? – Не только увидела. Прочувствовала. Быть может, зная все наперед я сама и выжила бы. Но мне никак не удалось бы спасти своих детенышей. Пусть моя гордость и пострадала – быть обязанной жизнью какому-то человечку, подумать только! – но это куда лучше, чем слышать, как твои дети погибают один за другим и задыхаться от боли, ярости и бессилия. Может, по мне и не скажешь, но я знаю, что такое платить по счетам. Потому все так, а не иначе. – Вот как. И насколько в этом твоем облике много от меня самой? Оно развернулось и теперь смотрело Беверли прямо в глаза. – Обличие – всего лишь обличие, все так. Но чувствовать я буду все же по-настоящему, по крайней мере пока я в этой форме. Физически я сейчас идентична тебе. И, как ты и просила, не стану менять личину в процессе. Если хочешь, я могу даже сымитировать, насколько твои действия меня заводят. Только давай уже закончим со всем поскорее. – Не стоит имитировать, – Бев касается пальцами скулы своей копии, затем обводит линию губ, – с кем угодно у тебя и получилось бы. Но кому как не мне почувствовать фальш в самой себе. Просто реагируй по собственным ощущениям. Не сумею тебя завести – это будут только мои проблемы. – Маленькая самоуверенная Беви, – Оно улыбается, и Беверли уже куда решительнее обнимает существо, притягивая к себе, и легко, почти целомудренно, касается чужих губ своими. Ее копия не протестует, но при первой же попытке углубить поцелуй отстраняется, а в глазах ее вспыхивает плохо скрываемая настороженность. – Я все знаю, – Бев вновь зарывается рукой в волосы Оно, одновременно поглаживая и не давая отвернуться, – не волнуйся. Я не прикушу. – Только попробуй. В таком случае я за себя не отвечаю, – голос ее копии непривычно низкий, в нем явно читается угроза. Но в этот раз Оно не отстраняется, позволив языку Беверли проникнуть в свой рот. А еще через несколько мгновений существо начинает отвечать на поцелуй. В какой-то момент Бев отстраняется на секунду, чтобы избавить свою копию от футболки, и вновь с жадностью приникает к таким родным и одновременно таким чужим губам. Руки Беверли оглаживают тело Оно, мягкими, тягучими движениями. Внутри поднимается и медленно растекается волна жара, а голову кружит от ощущения мягкой, бархатистой и такой нежной кожи. Ладони Бев ложатся на груди своей копии, все так же неспешно, несмотря на разгорающийся внутри неистовый пожар, сжимая и массируя. Однако отклика не получают. Оно не сопротивляется, позволяя делать со своим телом все, что угодно, но, как и говорило, само явно не испытывает возбуждения. Впрочем, Беверли не расстраивается. Ее действия на самом деле направлены лишь на то, чтобы помочь существу расслабиться и привыкнуть к себе. Отстранившись, Бев медленно облизывается, любуясь на собственные слегка припухшие от поцелуя губы. Лицо Оно ничего не выражает, в глазах – легкая заинтересованность. Но не более того. Беверли толкает собственную копию, вынуждая ее повалиться на кровать. И, пока Оно, недовольно фыркнув, устраивается удобнее, расстегивает пояс и в одно движение освобождает ремень из брюк. – И к чему все это? – Ее копия все так же пассивно и даже несколько отстранено наблюдает, как Бев стягивает ее запястья, приматывая их друг к другу, а потом привязывает к изголовью кровати, – ты же понимаешь, что я могу освободиться в любую секунду. И все же Беверли, подкладывая подушку под голову и плечи Оно, дабы минимизировать возможный дискомфорт от подобной позы, замечает, как слегка учащается дыхание существа. – А ты представь, что не можешь, – Бев наклоняется, шепча едва слышно, почти касаясь уха губами и, одновременно, самыми кончиками пальцев оглаживая ключицы, - раз уж ты скопировала меня, то и чувствовать должна, как я. Ощути каково это – быть открытой, беспомощной, полностью зависящей от кого-то. Когда с тобой могут сделать все, что угодно. – Отвратительно, – Оно отворачивает голову, но Беверли чувствует, что существо говорит не всю правду. Да, привыкшему к доминированию созданию трудно смириться с пассивной ролью, но в то же время та его часть, которая в большей степени является воплощением Беверли Роган трепещет в предвкушении. Бев улыбается, и медленно стягивает собственную одежду, а затем ту, что еще осталась на Оно. И замирает, в восхищении глядя на контуры собственного тела, представшего ее взору. Она плавно проводит руками от ключиц до бедер, словно бы изучая себя саму на ощупь. А затем наклоняется, и запускает пальцы в оставленную около кровати сумочку. Ее копия тут же резко поворачивает голову, уставившись на Бев горящим серебряным взором, без сомнения уловив и поняв, что та задумала. – Даже не думай! Если ты полагаешь, что подобное может как-то возбудить меня… Беверли распрямляется и улыбается, глядя прямо в глаза Оно с уверенностью и решимостью. В руке она держит черный кожаный ремень. Пряжка его предусмотрительно убрана, а на одном из концов приспособлена петля, дабы продеть в нее запястье. Наследство Тома Рогана. Бев закрепляет ремень на руке, шагнув к кровати. Голос ее жесткий и холодный, хотя сердце колотится уже у самого горла: – Тогда ты удивишься. Ты не хочешь меня, но захочет твое тело. Потому что сейчас ты – это я, и реагировать должна точно так же. Ты говорила мне – все сущее подчиняется законам формы, которую принимает. Вот и подчиняйся! И с этими словами Бев взмахивает рукой. Кожаная полоса свистит в воздухе и приглушенно хлопает, соприкоснувшись с телом, оставляя на бедре Оно тонкую багровую полосу. Существо вздрагивает и шипит, стиснув зубы, глядя на Беверли с нескрываемой злостью. Сейчас. Все или ничего. За первым ударом тут же следует второй, а за ним – третий. Раньше Бев никогда никого не порола, и действует слегка неуклюже, но в целом не может не признать, что получается весьма неплохо. Она мысленно готовится распрощаться со своей жизнью, прекрасно понимая – ремень не удержит Оно, если то решит дать отпор. – Ты мне… за это… ответишь, – в голосе существа боль смешалась с яростью, но помимо этих эмоций Беверли все так же безошибочно уловила и еще одну – возбуждение. – Как тебе будет угодно. В отличии от настоящей Беверли ее копия никогда не пылала вожделением к самой себе, и был только один способ вызвать в ней подобные чувства. Физическая боль и ощущение беспомощности, которые неизменно заставляли работать на полную катушку все нужные железы. Беверли никогда не задумывалась, почему в ее организме это работает именно так, а не иначе, и всегда просто принимала происходящее как факт. До последнего мгновения она не была уверена, что подобное все же сработает с ее точной физической, но никак не психологической копией. И тогда ее просто разорвут на куски за наглость. Однако, сколько бы злости не было в голосе распростертого перед ней существа, руки его по-прежнему оставались связанными. И это означало только одно. Оно приняло правила игры. Существо вздрагивает от каждого удара, дергается, пытаясь отстраниться и дышит часто, хрипло, прерывисто. Бев не может с уверенностью сказать, что ей нравится делать то, что она делает. Возбуждение, несомненно, присутствует и сердце начинает биться только от одной мысли о том, насколько сейчас зависима от нее та, кто лежит перед ней. Но все же намного больше ей по душе принимать наказание, а не наоборот. Беверли покрепче перехватывает ремень и принимается за дело уже всерьез, вкладывая в свои удары всю силу, какая есть в руке. Оно извивается, выгибаясь и пытаясь повернуться на бок, но тем самым невольно открывает только больше нетронутых частей своего тела. Существо шипит и болезненно стонет от каждого удара, зажмурившись, кусает губы, но даже и не думает молить о пощаде. Дыхание Бев сбивается, кисть ноет, но девушка продолжает наносить удары. Один из них приходится по груди, и следующий за ним стон переходит в гортанное рычание. Беверли замирает, осознавая – только что она подошла к тонкой грани, отделяющей жизнь от смерти. Все тело Оно покрыто длинными алыми полосами, в некоторых местах кожа содрана до крови. Рука расслабляется, и ремень соскальзывает с запястья, падая на пол. Бережно и крайне аккуратно Бев проводит по коже самыми кончиками пальцев, чувствуя, как ее копия вздрагивает от этого невесомого касания, ощущая дрожь и жар, идущие от разгоряченного тела. Она вновь и вновь оглаживает, едва касаясь ладонями, без сомнения словно горящую огнем кожу до тех пор, пока Оно легонько не подается вперед, слегка выгибаясь и подставляясь под прикосновения. Беверли торжествующе улыбается, чувствуя, как притушенный было пожар внутри вспыхивает с новой силой. Руки ее ложатся на груди своей копии, мягко охватывая их, сжимая и легонько массируя. Бев ощущает, как твердеют под ее пальцами соски, и стискивает их, слегка оттягивая. Оно сильнее выгибается и стонет – уже явно совсем не от боли. Существо открывает глаза, но взгляд их слегка расфокусирован и словно бы обращен внутрь себя. Злость почти исчезла, истаяв под напором совершенно иных ощущений. Беверли еще несколько мгновений любуется самой собой – распростертой на кровати, потрясенной, оглушенной, едва не выбитой из реальности и захваченной вихрем совершенно новых ощущений и эмоций – а потом, наконец, дает себе волю. Больше нет никаких границ и рамок, нет никаких условностей и правил. Теперь осталась только она и ее желание – темное, порочное, неправильное – обладать самой собой. И теперь ее черед пить вожделение до самого дна. Бев впивается губами в нежную кожу, слегка прикусывая ее, и тут же лаская языком, проводит пальцами вдоль оставленных ремнем следов, больше не осторожничая, зная, что теперь ее действия уже не причинят сильной боли. Руками и губами она жадно изучает чужое, и в то же время такое восхитительно свое, родное и до последнего мускула знакомое тело. Дыхание сбивается окончательно, от возбуждения и похоти кружит голову, Беверли кажется, что она задыхается, но ни на мгновение не прекращает своих действий. Оно постанывает от каждого движения Бев, охотно подставляясь под прикосновения. Боль и удовольствие для существа слились в нечто новое, могучее, невыносимо обжигающее и дурманящее разум. Беверли проводит рукой по животу своей копии, и осторожно касается промежности, ощущая под пальцами восхитительно горячую, влажную, податливую плоть. С губ Оно срывается полустон-полувскрик, и существо, больше каким-то инстинктивным жестом, разводит ноги в стороны и требовательно подается вперед, желая получить большего. Но Бев не спешит. Она ласкает нежную кожу, то едва касаясь, то слегка проникая внутрь кончиками пальцев, то массируя клитор. Постепенно движения ее ускоряются, заставляя удовольствие и напряжение нарастать, но все же остаются недостаточно интенсивными, чтобы подарить столь желанную разрядку. Оно стонет уже в голос, хрипло и протяжно, приподнимая бедра навстречу движениям пальцев Беверли, дарящим наслаждение, которое волнами распространяется по всему телу. Бев на секунду отстраняется, но только лишь для того, чтобы устроится удобнее. Она мягко разводит бедра собственной копии в стороны еще шире, и затем касается языком податливой, пульсирующей плоти влагалища. Поначалу осторожные, движения ее становятся все более резкими, быстрыми и грубыми, почти звериными. Именно такими, какими и должны быть, чтобы подарить наибольшее наслаждение. Одновременно с этим Беверли принимается ласкать собственное лоно, изнывающее от жгучего желания и напряженного возбуждения. Стоны теперь перемежаются с гортанным рычанием, и Беверли понимает, что Оно, захваченное страстью, все больше теряет контроль над собой. С глухим хлопком рвется ремень, связывающий руки ее копии, и она вцепляется в матрас с силой вонзая в него пальцы. Бев слышит, как трещит ткань, раздираемая когтями, вмиг отросшими на пальцах. А потом, когда оргазм судорожной волной прокатывается по телу, Оно выгибается сильнее, запрокинув голову издает хриплый крик, переходящий в протяжный, низкий, исступленный рык. Шарик, привязанный к изголовью, звонко лопается, и комната погружается во мрак. Беверли отстраняется, и ей, и так уже подошедшей к самому пику, хватает всего нескольких движений, чтобы кончить вслед за собственной копией. Приятная слабость и расслабление разливаются по всему телу, и Бев едва не падает, чудом не позволив себе потерять равновесие и скатиться с кровати. Оно лежит, раскинув руки, тяжело и часто дыша, а по телу существа то и дело пробегает дрожь. Беверли устраивается рядом, и прикрывает глаза. Быть может, открыть их снова ей будет уже не суждено. Но ей уже все равно. Однако, Оно пока бездействует. – Плохо же у вас обстоят дела с размножением, если природа стимулирует вас на совокупления подобным, – голос существа чуть подрагивает, но в целом звучит на удивление спокойно. – Хочешь сказать, твой вид не испытывает удовольствия во время секса? – Бев все так же недвижима и расслаблена, хотя и удивлена подобным комментарием. – Ну, как бы тебе сказать… У нашего вида секс можно считать удачным, если самка во время него не отключилась от боли и потери крови. Потому не могу сказать, что ты сегодня открыла для меня что-то кардинально новое этой необычной для людей прелюдией. Беверли распахивает глаза и потрясенно глядит на свою копию. – Так значит тебя… – Вот только не начинай меня жалеть и записывать в жертвы насилия, – Оно фыркает и смотрит на Бев насмешливо и совершенно беззлобно, – ничего со мной противоестественного не делали. Скажу даже больше, инициатива исходила от меня. Все же совокупление у моего вида направлено на оплодотворение, а не удовлетворение. Так что все честно. А в следующую секунду пальцы существа смыкаются на горле Бев, с силой сжимая его, но, пока что, не травмируя. – Кстати, об инстинктах. После того, что ты заставила меня испытать они буквально вопят о том, что мне следует сожрать тебя и прямо сейчас. Бев не мигая смотрит в древние, серебряные глаза. Слова ей не нужны, Оно и без этого может прочитать в ее разуме полное и безоговорочное принятие всего, ей уготованного. Хватка пальцев на горле Беверли неожиданно ослабевает. – Но не буду. Я, кажется, уже говорила, что мясо у тебя невкусное. Но если ты еще хотя бы раз попытаешься причинить мне боль без моего на это разрешения – я могу и закрыть глаза на твой отвратительный вкус. А затем Оно отпускает Бев, одним плавным, слитным движением соскальзывая с кровати. – А что, планируется следующий раз? – Беверли приподнимается на локтях, глядя на замерший в дверном проеме силуэт. – Зависит от того, как ты будешь себя вести, Беви. Но мне нравится играть с тобой. Твои эмоции восхитительны. И, если останешься послушной девочкой во время моего следующего цикла активности, быть может, тебе я тоже буду позволять поиграть. Иногда. – Во время твоего следующего цикла мне будет почти семьдесят. – Тебе это не помешает. Твое тело даже не заметит своего возраста, – Оно ухмыляется, и глаза существа лукаво вспыхивают серебром, – ты же не думала, что я позволю такой интересной и вкусной пище, как ты, протухнуть столь быстро? Оно шагает за порог и в следующий миг уже растворяется в ночном сумраке. Беверли же тянется к сумочке, извлекает из нее сигарету и зажигалку, прикуривает. Такого щедрого дара она не ожидала, и разум ее пока что не в состоянии поверить и принять происходящее. И Беверли кажется это совершенно естественным, потому она и не старается уложить услышанное в своей голове в ту же секунду. В конце концов у нее будут ближайшие двадцать семь лет, чтобы хорошенько поразмыслить обо всем на свете. Сигарета заканчивается, и Бев закрывает глаза. Уже погружаясь в дрему она чувствует, как скрипит и слегка прогибается кровать, когда Оно, вернувшееся с охоты и пахнущее ночной прохладой и свежей кровью, устраивается рядом. Существо по-хозяйски обнимает Беверли и удобно устраивает свою голову у нее на плече. Бев обнимает Оно в ответ и засыпает, точно зная, что завтра утром кровать рядом с ней окажется пуста. Напитавшись всласть Оно уйдет в глубину, чтобы надолго заснуть. Беверли Роган в свою очередь покинет Дерри, дабы продолжать жить и возобновить собственную охоту. И когда через двадцать семь лет две хищницы воссоединится вновь - цикл начнется сначала.