Тонкий лёд

      Суббота. Конец января.              Лютый холод морозит идущим на улице людям лица.              В такую пору больше всего хочется остаться дома и никуда не выходить, но постоянные дела, от которых не скрыться даже в выходные, обязывают выйти из уютного тепла наружу, добротно напялив на себя целую кипу одежды, чтоб хотя бы добрести до остановки. А также дождаться автобуса.              Но семье Старк такое неведомо. По утрам их развозит водитель. Вечером, если пожелают, за ними приезжает другой водитель, а уж на крайний случай Робб или сам Эддард могут подвезти на обратном пути с работы на своих дорогих машинах, но ждать их приходится долго. Или привезти откуда-нибудь может Петир на своем мерседесе, правда, делает он это весьма неохотно.              Но в этот день Старкам не было нужды куда-либо ехать. Школьные будни сменились выходными, и они все дружно отсыпали в кроватях свои положены часы. Кроме старших.              И вот как раз Кейтилин довершала свой утренний туалет, умывшись после двадцатиминутной зарядки, и направлялась на кухню, чтобы заварить чай и распорядиться по поводу завтрака, когда увидела, что на часах в гостиной уже пробило девять. Каждый день она уделяла зарядке двадцать минут, чтобы по-прежнему как и в двадцать лет, так и в тридцать пять, выглядеть стройной и красивой женщиной. Однако в этот день она слегка разморилась и встала с мужем позже обычного, поэтому утро вместе с зарядкой сдвинулось на полчаса, что предполагало возможность снова не успеть на фотосессию, о которой та с запозданием вспомнила.              «Ах, как я могла забыть про фотосессию Сансы? У нас всего тридцать минут до выхода. А я уже договорилась с людьми», — Кейтилин решила позвонить в агентство и изменить время.              Но не дозвонившись до фотографа, она в спешке направилась в комнату Сансы, совсем забыв про завтрак.              Открыв дверь, Кейтилин зашла внутрь.              — Санса, милая, просыпайся, — ласково позвала она и присела рядом на кровать.              Накрывшись одеялом с головой, так, что торчали лишь косматые рыжие волосы, Санса лежала на боку. Реакции на слова матери не последовало, поэтому Кейтилин позвала еще:              — Санса, — она гладила ее по плечу.              Дочь заворочалась, нехотя переворачиваясь на спину. По ее заспанному виду можно было понять, что как минимум час она никуда выходить не собирается.              — Ну-ещ-пару-мин-тчк, — нахмурила та переносицу, потирая глаза.              — Знаю я твои пару минуточек, — весело упрекнула ее мать. — Вставай, соня, фотосессию проспишь.              — Что? — слегка запоздало спросила Санса. Ее глаза еле разлипались.              — Фотосессия. Или ты не помнишь?              — Какая фотосессия? — недоумевала она, постепенно приходя в себя и потирая глаза.              — Твоя. В журнал. Помнишь, мы давно уже хотели сделать тебе профессиональные снимки, но все никак не доходили руки. Вот у меня получилось только вчера договориться. Я же тебе все уже сказала.              — Нет, — тихо ответила Санса, окончательно просыпаясь. Она потянулась и внезапно сморщила лицо. Ее рука тут же потерла виски.              — Ну как же? Мы сидели с Лизой в гостиной, я позвала за тобой Арью, ты пришла, я тебе сказала о фотосессии, — улыбаясь сообщила Кейтилин, — Ну все, вставай. Нам еще собираться. А осталось, между прочим, всего только полчаса. Я и сама проспала немного. Но я попробую позвонить и слегка сдвинуть время.              — Подожди, ты мне ничего не говорила, — пыталась удивляться Санса. Все же не до конца она проснулась. Голова гудела, будто она и вовсе не спала.              — Санса, я вчера тебе говорила… — и тут она задумалась, вспоминая вчерашний вечер. — Ах, точно! Я не сказала… Вот же тетеря! И даже не вспомнила. Думала, что сказала. Вот я тетеря!              Она посмеялась от своей невнимательности и, извиняясь, сказала:              — Прости, Санса, я и сама забыла. Совсем вылетело из головы.              — Ничего, мам.              Ее клонило в сон, и она прикрыла глаза.              — Эй, Санса, вставай. Нам все равно надо собираться. Не будем же мы пропускать фотосессию от твоего недосыпа? Раньше надо было ложиться спать. Подъем.              Но дочь лишь сонно пробормотала, укрываясь одеялом:              — Да-да, сщас-сщасс, — и вновь повернулась на бок, накрываясь одеялом.              — Так-так, Санса, — она недовольно нахмурилась, — нечего лениться.              С этими словами она, словно вспомнив то время, когда она будила детей в детстве по утру, а они совершенно не хотели вставать в школу, встряхнула одеяло, и оно на миг взмахнуло воздух, обдав холодом Сансу, от которого та тут же скукожилась, как беззащитный эмбрион.              — Санса, встава… — Кейтилин осеклась. — Что это? — глухо спросила она.              Она вновь приподняла одеяло и откинула край в сторону.              Санса, совсем как не выспавшийся совенок, посмотрела туда, куда смотрела ее мать.              На гладкой персиковой простыне, совсем рядом с животом Сансы, дерзко багровело пятно. Оно было размером с ладонь.              — У тебя что… начались? — совсем тихо произнесла Кейтилин от смущения.              Поначалу медленно, будто тоже лишь недавно проснувшись ото сна, затем все быстрее и быстрее закрутились нейроны в голове у Сансы. Она неотрывно смотрела на пятно.              — Да, — кивнула она. — Да. Начались.              Сама же она знала, что последние месячные кончились неделю назад.              — Что ж ты не проследила за ними? — Кейтилин не хотела ее ругать, или даже нравоучать, но этот укор прозвучал сам собой, как только она увидела пятно. Но тут же она с нежностью улыбнулась, вспомнив и о своих неувязках в таких делах. — Но не волнуйся. Все хорошо.              Мать увидела сильное смущение дочки, пристыженно лежавшей на кровати и смотрящей туда. Ей захотелось тут же ее обнять и прижать к сердцу.              — Ничего страшного. Это отстирается, Санса. Иди, тебе надо в ванную.              Санса, белая как мел, поджала губы и поспешила встать. На ее розоватой, почти прозрачной ночнушке сзади также багровел след.              Кейтилин поспешно перевела взгляд на простынь и потеребила кольцо на пальце, как она делала это, когда оказывалась в неудобных ситуациях.              Когда Санса вышла из комнаты, она неспешно поднялась и собрала простыню. Осмотрев матрац, она убедилась, что и на нем остались следы.              Бережно уложив постельное белье и добавив к нему пододеяльник, Кейтилин вздохнула и осмотрела комнату. Ей нравилось, что Санса всегда аккуратна и прилежна в своих вещах.              Слыша, как в маленькой ванной до сих пор льется вода из душа, Кейтилин решила пока спуститься вниз и решить вопрос с завтраком. Торопиться ей было некуда, потому как теперь она не знала, захочет ли Санса после этого инцидента на фотосессию. Дочка чувствовала себя не самым лучшим образом.А она не хотела ее заставлять.              По ходу сказав горничной Миранде, чтоб застелила свежее белье в комнату дочери и забрала грязное, она пошла на кухню.              Распорядившись о завтраке с Петиром, она вернулась наверх.              Санса сидела на кровати в домашних штанах и махровой толстовке, которую надевала всегда, когда болела, и крутила грязную ночнушку в руках.              Завидев мать, она тихо сказала:              — Вот, не успела отдать Миранде.              Совсем как маленькая девочка. Кейтилин улыбнулась.              — Потом отдашь. Положи на пуфик.              Санса послушалась.              Затем они обе помолчали. Кейтилин присела в кресло рядом со столом.              — Ты как? — заботливо спросила мать.              — Не очень, — пришибленно сказала Санса. — Я не хочу на фотосессию.              — Понимаю, милая. Тогда мы не поедем. Я отменю.              — Спасибо.              Они еще помолчали.              — Я, наверное, прилягу. Голова гудит, и живот что-то побаливает.              — Конечно, ложись. Миранда уже застелила новую постель.              Кет перевела взгляд на кровать.              — Ах, матрац… — вспомнила она, что забыла дать указания горничной, чтоб застирала матрац. — Его лучше застирать сейчас. Давай, тогда у меня полежишь? Или у Арьи в комнате.              — Лучше у тебя, — почти мгновенно отозвалась Санса.              — Хорошо, — улыбнулась Кейтилин. — Я позову Миранду, а ты иди. Как, интересно, она не додумалась сама? Или все горничные обходят пятна мимо, боясь лишний раз запачкать руки?              — Не знаю, — только и ответила Санса, и они вышли из комнаты.              Оглядев дочь со стороны, Кейтилин внезапно произнесла:              — Ты какая-то вялая, дочка, — и обняла ее, поцеловав в макушку. — Не болей, дитятко. Принести тебе что-нибудь от боли?              — Да. Спасибо, мам, — улыбнулась та лишь губами.              «Но уже поздно», — с грустью подумала она в мыслях.              Мать оставила ее в своей комнате, и Санса без сил опрокинулась на застеленную кровать.              Кровотечение продолжалось, и Санса боялась, как бы это не было критичным.              Все вокруг двигалось в своем привычном ритме. Все вокруг было таким, каким это привыкла видеть Санса — дом вроде не рухнул, стены не потрескались, а звук людей внизу говорил о том, что человечество еще живо. Но вот сама она… С ней произошло нечто такое, что перечеркивало всю ее окружающую обыденность жирным восклицательным знаком.              Стоя в душе и рассматривая все эти засохшие следы крови, она испытала реальный ужас. И более того, кровь мелкими каплями продолжала идти, словно лунные дни опять решили навестить ее. Ей было поистине страшно. Она чувствовала себя больной девушкой, что вот-вот умрет.              Наравне с этим в ее голове творился сумбур, потому как она не знала, почему ее одежда в крови. Эта ночь была и вовсе туманным сиропом без конца и края, в котором тонули слепые воспоминания болезненных ощущений и голосов. Казалось, вот-вот она может вспомнить какую-нибудь картинку, но эти вспышки меркли так же быстро, как навещали ее, словно призраки прошлого. Она терялась и билась в догадках. Потому что последним ясным пятном перед ней маячил лишь испуганный взгляд Петира, когда она тащила его по лестнице.              Как? Зачем? Куда? — она не знала. После их разговора и щепетильных откровений на кухне под яркой луной, она вдруг почувствовала, как растворилась в одной самозабвенной мысли. А вот в какой из всех этих многочисленных, что населяли ее думы в тот момент, являлось для нее загадкой. Дальше была тьма. Ее словно оглушило, подняло, и она понеслась неведомо зачем и по чьему приказу. Она схватилась за Бейлиша и тянула его. Неужели в свою комнату?              Санса всплакнула. Она задыхалась от растерянности. Ее будто обвиняли в убийстве, которого она не совершала, и оттого ей было печально вдвойне. Ее тяготило то, что, возможно, этой ночью произошло самое непоправимое. Она оглядкой озиралась на окно, всерьез подумав, что такой исход был бы очень логичен, учитывая все то, чем в последнее время она жила. Ее подростковый максимализм вынуждал ее кинуться с головой в траур, но она трусила.              Она лежала на кровати и смотрела в потолок. Изредка она ходила в ванную, убедиться, что кровь еще идет. Странно, что она не помнила абсолютно ничего, что прояснило бы ей случившееся. Она пребывала в сырой дымке, которая липла к ней холодным потом. Одна мысль страшнее другой, и неизвестность, как всеправящая царица, парила над этим адом.              Но время текло. Санса начала пробовать на вкус каждую мысль поочередно, примеряя ее к действительности, словно кусочки пазла в картине, ища нужный кусок. Она сказала себе собраться и подумать головой, что как раз-таки очень не хотелось делать при сложившейся ситуации. Ей бы в пору лежать и падать в отчаянный хаос, потому как эмоции требовали выхода. У нее уже готовились навернуться слезы, но она их останавливала.              — Нет. Плакать будешь потом. Хватит уже. Прекрати лить слезы. Давай, сядь и подумай.              Она почти смирялась, а затем начинала по новой.              Но внезапно Санса, будто окончательно устав от своей расхлябанности, произнесла:              — Нет. Я это все заварила, мне и расхлебывать. А тут просто сидеть и лить слезы — совсем не дело.              И она задумалась.              Вскоре ей показалось вполне очевидным, что могло произойти.              «Меня изнасиловал Петир», — еще не совсем поняв горечь этой мысли, подумала Санса. Затем она посмотрела в стену.              Но вновь перед ней представало его испуганное, растерянное лицо, и она отвергла догадку.              Нет. Произошло что-то другое.              Тогда она кидалась думать еще, забывая о времени и уходя в себя, совсем не замечая ничего вокруг.              Она все еще лежала на кровати, когда к ней вновь пришла мама.              — Ну как ты, милая? Живот еще болит? А голова?              — Нет. Голова перестала. Я поспала немного, — сказала Санса. Ей действительно удалось подремать в промежутке между раздумьями.              — Я рада, — улыбнулась Кейтилин. — Смотри, если что-то еще нужно, ты скажи.              — Хорошо, — затем подумав мгновенье, добавила. — Мам, а можно мне Петир сделает горячего шоколада? Такого горячего, чтоб тепло пошло. Это меня успокоит.              Мать видела, что ее дочь слегка смутилась. Вполне логично, потому что ее просьба была нецелесообразной, учитывая в каком та была состоянии.              — Как же, позволь спросить? Время уже полдень, а ты ничего не ела и хочешь шоколаду? — подловила ее мать. — У тебя на завтрак была только таблетка со стаканом воды. Пойдем, хватит валяться на кровати, тебе нужно поесть.              — Но я не голодна, — лишь слегка соврала дочь. — Я только шоколад хочу.              — А твой голодный желудок явно его не хочет. Пойдем, там тефтели ароматные остались, и салат с огурцами. Прямо чуть-чуть поешь, — уговаривала ее Кет.              — Ну ладно, — живые картинки ароматных тефтелей в голове быстро переубедили дочь. — Если только чуть-чуть.              — Отлично. Хороший настрой, — обрадовалась мать. — Тогда идем?              — Идем, — поднялась с кровати Санса и пошаркала к двери, потирая глаз. В коридоре, в отличие от комнаты родителей, было светло.              

***

             После непродолжительного завтрако-обеда, во время которого лишь раз удалось поймать полный отрешенности взгляд Петира, который, казалось бы, смотрел куда угодно, только не на Сансу, она решила попытать удачу и расспросить его с глазу на глаз. Его странное поведение, устыженное сильнее, чем обычно, поразило ее. Неужели Санса была тому причиной?              Нет, она давно предполагала, что кровь на бедрах и простыне появилась там не по простой случайности. Ей не представлялось другой версии, кроме как того, что Петиру удалось все же воспользоваться ее плачевным состоянием и сделать наконец то, чего она боялась.              «А я даже не помню этого, — злилась и стыдилась Санса. — Наверное, опять плакала, а он все же сделал».              В ней просыпалась жалость.              Вскоре ей удалось подловить Петира, идущего на улицу. Обернувшись поскорее в свой теплый пуховик, она опрометью устремилась за ним.              — Доброе утро, — как нерадивый сотрудник «Орифлейм», поздоровалась она ему в спину.              Петир слегка повернул голову, но ускорил шаг.              — Погоди, я даже еще не сказала тебе ничего, — пробубнила она в его сторону, ускоряясь тоже.              Но Петир произнес:              — У меня нет времени, Санса. Я не настроен больше плясать под твою дудку. Я думал, ты получила все, что хотела от меня.              Санса опешила от таких заявлений.              Он выносил мусор. В его движениях проглядывалась раздраженность.              — А что я хотела от тебя? — вперила она в него свои голубые глаза.              Петир забросил мешок и повернулся на нее. У него слегка покраснел нос от холода, но глаза оставались живучими — в них тут же отразилась озадаченность.              — Ты смеешься?              Они стояли с обратной стороны ворот, поэтому он не боялся таких намеков в разговоре с ней.              — Нет, — честно сказала Санса. Ей больше всего хотелось понять, как же так вышло, что виновницей теперь стала она.              Она видела, как мужчина дернул щекой, хмыкнув.              — Не дури, Санса.              — Я и не дурю, Петир, — растерянно смотрела та.              — Хочешь сказать, что не знаешь? — тихо злился Петир. Но на Сансу ли?              — Не знаю чего?              — Того.              — Чего того? — она не специально переспрашивала. Все ее разумные мысли словно атрофировались, посчитав амнезию достаточным основанием для этого, без какого-либо разрешения Сансы.              — Того, что произошло, — тихо закипая, проговорил Петир.              — Этой ночью? — задала она вопрос, будто это прояснит для нее что-то.              — Да, — буркнул тот.              Санса ожидала, что он заговорит еще, но он лишь стоял и дышал морозным воздухом.              — Ну и что? –намекала она на продолжение.              — Что что?              — Что было?              Он посмотрел на нее, будто в ней открылся портал в другое измерение.              — Ты что, совсем дура?              — Эй! — воскликнула Санса обиженно. Дерзкое поведение Петира ее неприятно удивляло. Ведь раньше он из кожи вон лез, чтобы быть с ней помягче.              — Скажи, что не помнишь всего! — почти в тихой ярости проговорил он, надвигаясь на нее, и Санса отшатнулась.              — Нет! Не помню! — на ее лице отобразился сильный испуг. Петир понял, что погорячился и тут же взял себя в руки.              — Прости, — услышала Санса его притихший, но все еще раздраженный голос.              Он встал в пол оборота к ней и засунул руки в карманы, опустив голову.              — Я проснулась сегодня с утра, и у меня болела голова, — начала она оправдываться, не смотря на него. — Хотелось спать. А еще… пятно, на всю простыню, — Санса устыженно посмотрела вдаль на деревья по краям дороги. Она считала секунды, пока Петир не заговорит. Вместе с этим она почему-то считала стволы деревьев от мусорки до калитки. — Я ничего не помню. И не понимаю.              — Так ли уж не понимаешь, — еле слышно проговорил себе под нос Петир, но Сансе сказал:              — Но почему ты сразу поняла, что это касается меня? — он посмотрел на нее.              В его вопросе не было умысла сбросить с себя ответственность. Он скорее хотел выяснить, с какого момента Санса не помнила эту ночь. Если и вправду не помнила.              — Последнее, что я помню, это… — в ее взгляде трудно было прочесть что-либо, но говорила она, словно отчитывалась перед учительницей, — … как ты испуганно на меня смотришь. На лестнице. Я держала тебя за руку.              Два стоящих на улице перед мусорным бачком человека внимательно посмотрели друг другу в глаза.              В субботний день мало кто шел по делам по улице, но люди все же проходили изредка по дороге.              — Пойдем, — Петир огляделся. — Полагаю, нам есть что обсудить.              — Но куда?              — Домой. Куда же еще?              — А это не будет… подозрительным? — спросила Санса.              Он вгляделся в нее. Она походила тогда на испуганную лань, но всем своим видом скукожилась, словно одевшись в защитный панцирь.              — Не будет. Идем.              Он окольными путями повел ее к себе, в маленькую комнату на первом этаже, куда практически никому не было входа. Он расположил ее на стуле за столом, сам оставшись стоять. Идея предложить ей более мягкое место на кровати показалась ему ужасной.              Санса посмотрела на его кровать и слегка смутилась, одернула складки на штанах. Она чувствовала себя не в своей тарелке, оставшись с ним наедине в его комнате.              Петир поначалу отошел к подоконнику, в противоположный конец, подальше от Сансы. Там рядом с ним стоял шкаф, и он оперся о него. Но затем он вновь распрямился. Руки его лежали крест на крест на груди, а лицо отдавало неуверенностью, хорошо скрываемой за непроницаемой маской.              Но не настолько, чтоб этого не почувствовала Санса. Она была рада, что умела теперь видеть все эти неувязки в людях.              Петир стоял и смотрел на нее, постепенно уходя все глубже в свои мысли. Внезапно в его туманном взгляде промелькнула и грусть.              — Ну так что? — решила спросить его Санса. Она аккуратно на него глядела.              Для нее было странным признавать в нем человека, который может прояснить для нее то, что случилось. Пусть и по его вине.              — Ну так что… — отозвался Петир, очнувшись от своих мыслей. — Что ж… Ты ничего не помнишь?              — Нет, — она не хотела плакать, но чертов ком накатывал, когда в ней отзывалось это «ничего не помнишь».              Он посмотрел на нее недоверчиво. Она не понимала, как можно ей не верить.              — Правда, — прозвучал ее голос, и в него она вложила всю искренность, на которую была способна.              — Все это более, чем странно, — вздохнул он, полный растерянности.              Санса наблюдала, как он садился на кровать, все также отрешенно смотря на стены. Видимо, для него вся эта ситуация была не яснее ее.              Она отодвинула кипу бумаг с края стола и облокотилась на него локтем левой руки, ссутулив плечи.              — Ты точно ничего не помнишь? — вновь спросил он.              — Да, — устала убеждать его Санса.              — Просто это выглядит странно, учитывая, что произошло.              — Как раз об этом я и хотела поговорить, — сказала она, и непроизвольно ее голос стал глух. Она опустила руки на колени и сжала, готовясь услышать.              — Ты не помнишь, как мы стояли на кухне и говорили?              — Помню.              Петир напрягся.              — Мы говорили с тобой о поэзии.              — Да, я помню, как ты сказал, что мне можно писать поэзию, — задумалась Санса, — Затем мы говорили о… тебе?              — Да. Ты помнишь, как я попросил тебя прощения?              — Много раз.              — Нет. Самый последний. Что ты мне ответила?              Ее глаза загорелись.              — Я ответила "нет".              Стало слегка неудобно. В воздухе повисла давящая тишина.              — Да, — подтвердил Петир и поднес ладонь ко лбу, потерев виски, — да. Затем ты…?              — Что я?              — Что ты сказала?              — Как будто я помню, — тихо, но возмущенно произнесла она.              — Нет, ты помнишь, — выпытывал Петир.              — Нет, не помню, — нахмурилась Санса. — Я ничего не помню с того момента. Ты испугался. Чего ты испугался?              — Надо понять, что ты помнишь, — хмуро посмотрел ей в глаза дворецкий.              — Надо понять? Зачем? Просто скажи мне, — Санса не могла понять, почему он просто не расскажет ей, что случилось. Хотя о самом страшном она уже знала…              — Мы можем с тобой помнить по-разному, — выговорил Петир, — эту ночь.              — Я не понимаю.              — Скажи, по-твоему я трус?              На ее лице вновь отразилось недоумение.              — Я не понимаю, к чему ты клонишь.              — Да не к чему, — вновь отвернулся он, отметив про себя ее неподдельное непонимание.              Санса от досады нахмурилась еще сильнее.              — Как я понимаю… — зазвучал ее голос с нажимом. Удивительно было наблюдать, как она старалась спросить его о том, что волновало ее больше всего, и испытывала от этого по-настоящему сильное смущение, — …ты со мной… Ты тогда… Сегодня ночью. Мы все же… В общем…              — Переспали? — оборвал ее потуги Петир, устало смотря со своего места.              — Да, — кивнула Санса. Она боялась показать ему весь свой страх в глазах.              — Да, — просто ответил Петир.              И Санса потупилась в пол. Ее губы дрогнули.              — Это то, что тебя волновало? — спросил он.              Она не смогла ответить, лишь кивнула.              — Удивительно… Ведь ты сама меня попросила.              Внезапно у нее в груди кончился воздух. Сансе стало нечем дышать.              «Я? Сама? Попросила?!»              — Как? — выдохнула она те последние крохи кислорода, что еще помогали ее мозгу размеренно работать. Медленно она подняла ошарашенные глаза.              — Вот так просто, — ответил Петир.              Он сидел на кровати, облокотившись на грядушку. Его рука подпирала голову, от чего он выглядел, как бившийся над неразрешимой загадкой ученый. Мрачный, видимо, от того, что решение не приходило ему на ум.              — И как же…? Как же… Как так вышло?! — заводилась Санса в истерике. Внезапно она уже не чувствовала стеснения и неудобства за свои слова перед этим человеком. Они стали словно двумя концами одного и того же мостика, пролегавшего через бурную реку. Довольно хлипкого мостика.              Она еще сомневалась, боялась, что это ей не послышалось. Но Петир был убийственен в своей равнодушной правдивости.              — Так просто и вышло. Ты внезапно стала сама не своя. Не знаю, что сказалось на тебе, может, нервы, — хотел он ее успокоить, но выходило небрежно, поэтому он уже не стал заморачиваться и продолжил. — Вся чужая, как будто тебя подменили.              Девушка внимательно прислушивалась к его словам.              — Этим ты меня слегка удивила — ты, наверное, помнишь — когда ты потянула меня наверх к себе и стала раздевать…              Санса покраснела с ног до головы. Она опустила лицо вниз, будто обожженная стыдом.              — … Сама легла рядом…              В ее голове набатом стучал протест, что это не могло быть так, что это неправда.              — … Потом стала просить, чтоб я сделал это, очень активно при этом прибегая к убеждению.              Она оцепенела.              Вот так и выходит, что стойкие с виду люди, сами пришедшие в «логово змия», где они достоверно знают, что их ждут нелицеприятные вещи, такие как правда из уст Петира, быстро ломаются, хотя их решительный с первого взгляда вид не предполагает ничего такого.              Петир тоже не предполагал, поэтому немного смутился от замершего взгляда Сансы в ее округлившихся, как у дикой лани, глазах. Но затем успокоился, вспомнив, что совсем недавно она так же заставила его переживать весьма неприятные ощущения. Можно даже сказать, чрезвычайно неприятные.              Она смотрела в одну точку и, не переставая, сминала кусок штанины на бедре в комок, мелко теребя пальцами руки, как помешанная.              — Сама подумай, смог бы я что-нибудь сделать без твоей воли, когда весь дом полон людьми? — вкрадчиво произнес он, ожидая того, что будет дальше.              Она не отвечала. На ее лице отразилось жалобливое выражение вперемешку с крайней растерянностью, словно ее отчитывали, как ребенка, а она замкнулась в себе, не желая ничего слышать, но наверняка понимая, что все же виновата. Сказать, что она была откровенно шокирована, значит, ничего не сказать.              Но затем она, очевидно, подумав и все так же смотря в сторону, согласилась:              — Не мог.              Петир с еле скрываемым облегчением кивнул. Проблем с истеричной девушкой ему сейчас хотелось иметь меньше всего.              Он обрадовался, что она оказалась более разумной и понятливой, чем он ожидал. Все же не заурядную пустышку он себе выбрал.              Однако его лицо исказила усмешка.              «Ей бы сейчас романы читать и думать о школе, а она уже с такой проницательностью женщины решает самостоятельно свои проблемы, — затем его лицо омрачила грусть. — Поверить не могу… Такими темпами она может стать кем только захочет… А ведь только вчера я думал, что удавлюсь. Как видишь, я действительно трус, малышка».              Хотя в контексте последних событий он пока не спешил думать о ней с надеждой на будущее, потому как оставался вопрос: что же делать дальше?              Он перевел свой взгляд на нее. В ее хрупкой позе угадывались непонимание, растерянность, безмерная печаль и жалость. Она замерла на стуле, слегка сгорбившись. Ее руки покоились на бедрах, одна на другой, своим крестом прикрывая живот, но ладонь правой продолжала мять комок на свободных штанах, уже вяло, словно нахлынувшее волнение медленно уходило в штиль.              Но не казалась бы она так спокойна, если бы та малая нотка усталости не просквозила своей мимолетной вуалью на ее лице, словно окончательно отчеркнув все прошлое и не открыв в этой истории будто бы новую главу.              Петир осторожно рассматривал ее лицо, уже почти совсем установившиеся в своей зрелой статике пропорции тела — крайние точки ее плеч составляли равносторонний треугольник с макушкой, а удлиненные ступни в тапочках составляли «золотую» часть от ее стройной голени, ровно как и ладони отмеряли будто бы золотую пропорцию от ее предплечий.              «По высшим законам прекрасна, — восхищался он. — С ее незаурядностью весь мир будет лежать у ее ног».              Она подняла на него взор и, встретившись с его взглядом, поначалу смутилась, но потом вновь подняла глаза, словно обретая уверенность.              — Что теперь будет?              — Я не знаю. Тебе решать, — проговорил Петир. Он хотел услышать ее предложения, надеясь, что девушка сама раскроет ко всей этой истории свой скрытый интерес.              В ее глазах загорелся противоречивый огонек. Она не знала, как теперь быть, будучи под тяжестью нелегкого решения.              — Ну… Я не знаю, — в глазах все та же растерянность, но проявленная слабее.              Однако Санса действительно не знала, как нужно было поступить, хотя разные мысли кружились в ее голове нестройным роем, заставляя задумываться обо всем вокруг, включая то, какой омерзительной выглядела вся эта история со стороны морали.              — Такой подход дело не решит, — начал размышлять Петир. — Надо придумать, как дальше быть, учитывая то, что между нами было ночью, — стрельнул он на нее прищуренными глазами, ожидая реакции.              Санса пребывала в противоречивых чувствах. То хмуро, то растерянно она водила взглядом по сторонам во время разговора, изредка бросая его на оппонента. Но она бы не смогла ответить честно, и Петир об этом догадывался. Она давно уже была нечестна с собой, однако уводила свои мысли в сторону прочь от этого факта, толи боясь укора совести, толи приписывая свои скрытые идеи тому отчаянному сумасбродству, от которого, как она подозревала, и случилось это ночное помутнение рассудка. Она боялась оказаться душевнобольной со своей червоточиной, что свербела у нее внутри.              В ней терзались две стороны, адом и раем сцепившиеся по ее душу, однако их бой был еще непомерно слаб.              Ей уже приходилось этой ночью раскрывать свои темные, непонятные мысли, которые, она сама не знала, откуда в ней взялись, и то, что она поведала, пугало ее ничуть не меньше всей этой неслыханной истории. В своей ночной тираде она пришла к неожиданным выводам.              Она была романтиком и то, что творилось с ней, воспринимала сквозь призму только ей одной известной трагедии.              Но Петир бы не был Петиром, если б не попытал удачу вновь.              — Это печально, что ты не помнишь ничего с этой ночи, как будто этого не было вовсе. Странно устроен наш мозг, что позволяет такому забыться, — говорил он. — Это ведь был твой первый раз?              Он сказал это мягко, с сожалением, и слова его болью отразились на Сансе. Она испугалась своей же реакции.              — Очень грустно, — вздохнул он.              И они продолжили сидеть в молчании.              — Я знаю, что нужно сделать, — сказал Петир со всем изяществом умелого дельца.              Санса сидела неподвижно, до того лишь глухо отзываясь на отдаленные звуки людей в доме. Она жаждала этого решения. Жаждала того, что ее избавят от бремени выбирать.              — Мы забудем это, и я больше никогда к тебе не притронусь, — делая акцент на своих отверженных чувствах, произнес Петир. — Ты же хочешь этого? — выдержав необходимую паузу, чтоб она переварила сказанное, спросил тот, кто возомнил себя самим дьяволом.              Потому как видел ее сомнение. Не зря же дедушка Фрейд говорил…              Ее полный непонимания взор поднялся на него.              Однако она ответила слишком поздно для правды:              — Да… Да. Так будет лучше.              Она с облегчением приняла его ответ.              До того он изображал подобающую ситуации скорбь, облокотившись на грядушку локтем и потирая ладонью лоб, оглядывая ее как будто мельком, из-под пальцев, но после ее слов эта маска словно улетучилась, обнажив в нем слегка лукавый и проницательный взгляд хищника.              — Ты уверена?              На его лице взыграла усмешка.              Санса от такой наглости стала пунцовой, как рак.              Он знал. Он видел ее насквозь.              — Да, мистер Бейлиш! — выплюнула она, внезапно для нее самой закипев сверх меры, — Я не хочу больше иметь с вами дело, поэтому не касайтесь меня и не разговаривайте.              Она поднялась, как ужаленная. Петир не поспешил ее остановить.              — Когда будешь выходить, будь аккуратна в коридорах. Взгляды прислуги бывают очень проницательными.              Она от негодования и возмущения хмыкнула и потянула за ручку двери. Он видел, как ей было больно от нахлынувшей обиды.              И словно в доказательство верности своей догадки, Петир увидел, как она воровато огляделась, прежде чем вышла в коридор и бесшумно прикрыла дверь.              Удовлетворенно ухмыльнувшись, он выпрямился и вздохнул полной грудью. Теперь он точно знал, что ему окончательно удалось ее заполучить.              И уже через неделю в одну из холодных февральских ночей она сама пришла к нему в его комнату, не найдя на кухне, и робко закрыла за собой дверь под самодовольную улыбку Петира во мраке.