Доктор Ватсон однажды в детстве переболел гриппом. Он лежал несколько дней, мучаясь от горячки. Бедный мальчик не мог спать, есть, вставать с постели. И вот, много лет спустя, он вспомнил о давней болезни, когда пребывал в абсолютно таком же состоянии. Но теперь гриппа не было. Не было вообще никаких видимых болезней, способных вызвать такое. Но его организм, казалось, боролся с чем-то ему инородным, пытался от чего-то упорно избавиться. Правда мужчина не мог понять от чего.
Жар разрывал его тело, не давая даже спокойно лежать в постели, а галлюцинации разрывали разум. На сей раз они были чересчур реальны, даже для его хорошо развитой фантазии. Джон искренне не понимал, почему объектом всех его видений была его жена Мэри. Что такого произошло в его мозгу, из-за чего он решил сыграть с ним в столь жестокую игру. Они были так реальны. Более чем когда-либо. Видения больше не были дымкой его подсознания, скорее четким изображением. Как будто он наблюдал кино со стороны. Жуткое кино. Страшный фильм о его семье, где конец более чем печален.
Когда видения становились невыносимы, Ватсон закрывал глаза, но они никуда не пропадали, как бы сильно он не жмурился и не пытался убежать от этого. Они будто были выбиты в его голове изнутри, и не было ни единого шанса от них избавиться.
Мужчину отпустило к утру, когда действие сильных успокоительных привело его в сознание. Он все еще видел жуткие картины в своей голове, но уже более спокойно на них реагировал из-за лекарств. Шерлок вколол ему что-то такое, что вообще почти отключило его чувства. Прекрасная ясность пронизывала тело и разум, делая его способным на связные рассуждения и здравомыслие.
Первым вопросом, который он задал своему другу, когда немного пришел в себя был тот же, что он задал, выйдя из комы: «Где моя жена, Шерлок? Где, черт возьми, Мэри?».
Ответа не последовало. Шерлок лишь отвернулся от доктора Ватсона, задумчиво уставившись в окно. Солнце только-только вставало, освещая Лондонские улочки. Они словно утопали в тумане, будто город-призрак оживал на глазах своих жителей.
— Что ты видишь, Джон? — Спрашивает Шерлок, даже не отрывая взгляд от окна. В его голове бурлит мыслительный процесс. — Когда закрываешь глаза. Ты видишь что-то.
Джону, конечно же, вновь хочется возмутиться подобным увиливанием от ответа, но что-то его сдерживает. Вероятно, вид Шерлока. У него на лице читается невероятная обеспокоенность, совершенно ему несвойственная. Впрочем, Ватсон уже не был так уверен, что знает, что Холмсу-младшему свойственно, а что нет. Но ответить он по-прежнему не решается. Попросту не может заставить себя произнести это вслух. Ведь если он произнесет, это будет означать лишь одно — правду. Что это не просто вымысел в его голове, а реальность. Он нисколько не был готов к подобного рода признаниям, но понимал, как это важно.
— Я вижу Мэри, — произнес Джон с осторожностью в голосе. — Я вижу, как она умирает.
Шерлок метнул в него очередной обеспокоенный взгляд, полный неуловимой паники.
— Но ведь это лишь видения. Я не понимаю причину их возникновения, Шерлок. Ведь Мэри жива и здорова, она в Пальмире. Так почему же мне мерещатся такие вещи?
Голос Джона все-таки предательски сорвался на последней фразе. Он не смог скрыть эмоций, как ни пытался. Вся эта ситуация все больше и больше подкашивала его здоровье: как эмоциональное, так и физическое. Его это, несомненно, очень беспокоило. Ватсон надеялся быстро оправиться от аварии и войти в привычный ритм жизни, но эти психологические травмы совершенно портили все его планы и выбивали из душевного равновесия. Изоляция не помогала ему совсем, впрочем, как и общение с людьми. Ему вообще ничего не помогало. Пазлл в голове не складывался, все эти обрывки беспорядочно размещались в его сознании, создавая непонятную ему картину. Он хотел отпустить всю эту ситуацию, но не мог.
— Еще я слышу крики. Постоянно слышу одно единственное слово, — вдруг сказал Джон. — Аммо.
Шерлок тяжело вздыхает. Видимо, момент настал. То, чего он избегал уже несколько недель, в конце концов, настигло его. Детектив прекрасно понимал, что данный разговор неизбежен, и морально готовил себя к нему с самой выписки друга. Сотню раз он пытался подобрать правильные слова, чтобы сообщить Джону эти печальные известия. Холмс даже пробовал тренироваться на Молли, но она всегда высмеивала его попытки. В конце концов, они пришли к выводу, что как бы Шерлок не старался, какие бы усилия он не прилагал, правильных слов попросту нет. Нет таких речевых единиц, способных как-то правильно сообщить человеку о гибели его любимой. И уж точно это не под силу Шерлоку Холмсу. Они имел огромный набор знаний, разнообразных умений и самых неожиданных навыков, но все это было выше его сил.
— Джон, — тяжело произносит Шерлок, усаживаясь в свое кресло. — Аммо — это одно из наших последних дел с Мэри.
— О чем ты говоришь? Я что-то не припомню такого дела в последнее время.
— Какое было наше последнее с Мэри дело, по твоему мнению.
Джон напряг все свои извилины, чтобы вспомнить об их последнем совместном деле. В голове всплывали картины их старых, покрывшихся слоями пыли, расследований. Дела пятилетней давности, детали которых Джон и сам с трудом припоминает. Но это все не то. Были и более свежие дела, но его жена в них не фигурировала. Да, Мэри не принимала активного участия в их с Шерлоком детективной деятельности, но все же иногда расследовала вместе с ними особо запутанные дела. Правда, Джон не мог припомнить ни одного.
— Я… Я не помню. К чему вообще эти идиотские вопросы?
— Ты помнишь Вивиан Норбёри, Джон? — С осторожностью в голосе спросил Шерлок. Он подбирался все ближе, надо было быть аккуратным.
Что-то всплывало в сознании Джона. Вновь этот крик. Аммо. Он помнил осунувшееся лицо старухи, голубые переливы на нем, делавшие ее похожей на мертвеца. Рыбы плавали прямо у нее над головой. Вот скользит в толще воды огромная серая акула. Все это было безумием. Этого не могло происходить в реальном мире, это лишь бред его сознания.
— Ты описывал это дело, Джон, — продолжил напоминать Шерлок. — Ты так и назвал его: «Аммо». Ты не читал свой блог?
Шерлок знал, что не читал. Так далеко он не забирался в своем собственном блоге. История браузера говорила о том, что он читал лишь последние их дела, не заходя дальше двух лет.
— А как насчет последних дел? Там фигурирует Мэри? — не унимался Холмс.
Джон искренне не мог понять, к чему тот ведет. На что он намекает или же пытается сказать. Все эти уловки и увиливания были не для него. Он был человеком прямолинейным и любил получать всю информацию в лоб.
Но Мэри он и вправду не помнил. Ее не было в последних их делах, но он не обратил на это никакого внимания. Это не казалось Ватсону чем-то важным или сколько-нибудь значимым. До данного момента.
— Ну же Джон. Вспоминай. Лондонский Океанариум, Вивиан Норбёри, — медленно, растягивая слова, в свойственной только ему манере, говорит Шерлок.
У нее в руках был пистолет, а вокруг много крови. Она стреляла в Шерлока, но он был цел, жив и здоров.
Нет, нет, нет.
Но кто же тогда истекал кровью?
Сознание опять подкидывало различные картины, с реальностью ничего общего не имеющие. Они просто не могли иметь ничего общего, нет. Это было неправдой, не могло быть. Все это лишь иллюзия.
— Нет! — кричит Джон, бросаясь к ноутбуку.
Шерлок лишь жмурится, чтобы не видеть этого. Он знал, что Джон открывает свой блог и ищет это дело. И он знает, что Ватсон там прочитает.
«…Мэри Ватсон, моя жена, бросается под пулю, пущенную Вивиан Нербёри в Шерлока Холмса, спасая тем самым его жизнь. Это акт героизма, по моему мнению, и он навсегда останется в наших сердцах, как пример истинной доблести и самопожертвования. В этот день мы скорбим по этой великолепной женщине, другу, жене, матери. Ее уход стал неожиданностью и трагедией для нашей семьи и для всех людей, знавших ее. Пусть эта статья будет ее некрологом. Признанием в любви от всех тех, кому ее не хватает. Мэри Элизабет Ватсон (Морстен), покойся с миром».
Страница была не привычной синей, а черной, как и все записи Джона о смертях. Она сразу бросалась в глаза любому посетителю сайта.
Шерлок слышит всхлип своего друга, который тот не сумел удержать. Он уже готов принять на себя порцию заслуженной ненависти и презрения. Такое забытое для него состояние, которое он никогда не хотел бы вновь испытывать.
Джон же не мог поверить своим глазам. Запись пятилетней давности. Определенно написанная именно им. Написанная о смерти его жены. Но это же невозможно. Нет, она жива, она в Пальмире. Он не мог бы такое забыть, нет. Как вообще можно забыть о смерти своей жены? Для Джона Хемиша Ватсона это не представлялось возможным. Даже если предположить, что все это — не глупая шутка, а реальность, как он, черт его подери, мог об этом забыть?
— Она же в Пальмире, — в панике шепчет Джон.
— Боюсь, что нет, Джон.
— Где она черт возьми?!
Джон опять срывался на крик, даже несмотря на действия успокоительных.
— На кладбище Морден, — спокойно произносит Шерлок, выбивая почву из-под ног Джона.
Еще несколько мгновений он не мог поверить в реальность происходящего, но затем осознание будто больно ударило его под дых. Вся картина сложилась в его голове в единое, целое повествование, разбивавшее ему сердце.
— Это были не видения…
Он с силой сжал свою голову в руках, чтобы хоть как-то унять боль и остановить подступающие слезы.
— Это были воспоминания…
Шерлок же испытывал чувство дежавю. Он уже видел подобную картину. Джон уже однажды оплакивал на этом самом месте свою жену. И видел галлюцинации с Мэри. История повторялась, будто хотела причинить как можно больше боли им всем.
Мужчине ничего не оставалось, кроме как обнять своего друга, как и тогда, много лет назад. Это единственный вид поддержки, который тот способен ему дать, но Молли говорит, что этого достаточно, что объятия спасают людей даже в самых сложных и темных жизненных ситуациях. Люди чувствуют непосредственную поддержку от подобного физического контакта. Вероятно, Хупер была права. Она редко ошибалась в подобных вещах.
Джона сотрясали немые рыдания, и это, к счастью, была не та реакция, которую Холмс ожидал. Он не избил его, не начал обвинять в смерти Мэри, как много лет назад.
Ватсон, впрочем, и не собирался ничего подобного делать. Это было уже давно пройденным этапом. Он уже высказал тогда все, что думал, к чему было вновь вспоминать все это? Джон давным-давно простил Шерлока за все, за что только мог и не был намерен обвинять его вновь.
Зато сам испытывал такое чувство вины, что хватило бы на них обоих. Он забыл о ней. Забыл о ее смерти, о ее словах, будто обесценил ее гибель. Будто предал ее.
Он все же смог успокоиться спустя четверть часа. Рыдания больше не сотрясали его грудь, а лицо приняло отстраненное выражение, но, тем не менее, внутри Джона все бурлило. Коктейль из вины, отчаяния и непонимания растекался по его венам. Действие лекарства почти заканчивалось, но мужчине оно больше не требовалось: он мог и сам справиться с собой. Теперь, когда все встало на свои места, когда воспоминания начали принимать правильные очертания, головная боль отступила. Ватсон пытался принять сложившуюся ситуацию и осознать все происходящее и достаточно неплохо с этим справлялся. Все-таки, раны были старые, но все еще способные кровоточить, причиняя много боли.
***
Вечером того же дня
Доктор Ватсон был полностью опустошен. Все чувства, казалось, покинули его тело. Мысли в голове больше не кружились беспорядочным вихрем, оставляя его сознание в полном покое и ясности.
День близился к концу, и солнце потихоньку уходило за горизонт, уступая место призрачному полумраку. Воздух был необычайно свежим, или же Джону лишь казалось так, потому что он давно не покидал дома. В любом случае, приятная прохлада окутывала его.
Они с Шерлоком, Молли и Рози шли по узкой улочке, ведущей к кладбищу, на котором покоилась Мэри Ватсон. Оказывается, Джон ходил этой дороге множество раз, и теперь он наконец-то это помнил. Да, воспоминания все еще были нечеткими, некоторые из них терялись на задворках его подсознания, не желая выходить наружу, но он все же вспоминал в общих чертах все то, что произошло за эти годы, совершенно не понимая, как он вообще мог такое забыть.
Розамунд была необычайно бодра в этот день, радуясь тому, что наконец-то может говорить с отцом о матери. И тому, что он вроде как стал таким как прежде. По крайней мере, девочке показалось, что к ней вернулся прежний папа. И Молли подтвердила ее догадки, а значит это правда.
Говоря о Молли: она шла на определенном отдалении от них, наблюдая, как Джон и Шерлок, держа Рози за руки, то поднимают ее ввысь, то резко опускают на землю. Это была ничем не примечательная, ранее обыденная игра, которой девочке очень недоставало. Как и общения с отцом в целом. Эти недели оказались для нее, привыкшей жить с папой и находиться под его постоянной опекой, тяжелым испытанием. Но она не была бы дочерью Мэри Ватсон, если бы не справилась с этим. Столь юная, но не по годам мудрая Розамунд ни разу не закапризничала и не доставила своей крестной ни одной проблемы. Впрочем, каким еще ребенком она могла вырасти в подобном окружении?
Могила Мэри представляла собой прямоугольную серую плиту, на которой было выбито ее вымышленное имя, даты рождения и смерти, а также небольшая роза. Вокруг росли цветы, бережно посаженные миссис Хадсон.
Джон опустился на колени перед могилой жены, все еще не ощущая ничего, кроме чувства вины и отголосков давней боли. Она умерла тогда, в Океанариуме, подставляя собственную грудь под пулю, чтобы спасти своего друга. Она пожертвовала собой и оставила своего мужа одного в этом мире. Но он простил ее. Уже давно простил за все.
Джон Ватсон, как оказалось, научился жить в этом мире без нее. Растить их дочь без нее. Вставать каждый день по утрам без нее. Но та боль, которую он нес в себе на протяжении всех этих лет, была живым напоминанием о том, какого это было засыпать с ней, танцевать с ней под звуки скрипки на Рождество, учить Розамунд ходить вместе с ней. И ему казалось непростительным забыть что-то такое.
Мэри Элизабет Ватсон навсегда останется с ним. И больше он точно никогда ее не забудет.
