За себя и за того парня

      Сэм смотрит на холодную черную надгробную плиту – и вспоминает.       «Ты будешь жить! Станешь Хранителем – да кем захочешь! Женишься, настрогаешь детей. Состаришься, отрастишь брюхо, облысеешь и будешь горстями жрать виагру! Этого я хочу!» Глаза Дина горят, в них – океан боли. Но он не отступит. Он хочет этого, только этого – и ему плевать на все попытки Сэма переубедить его. Он все решил, упрямый старший брат, уверенный, что не достоин спасения. Сэму бы схватить его за плечи, встряхнуть посильнее. Только это ни хрена не изменит – Дин уперся рогом, с места не сдвинешь. Он все решил – и точка!       Мелкий сырой снег колет лицо, засыпается за воротник черного пальто, но Сэму все равно. Он давно не чувствует холода. Не чувствует, что щеки мокрые от тающих снежинок. Или это слезы?       Мальчики не плачут, но он ведь на кладбище. Здесь все плачут. Даже бывшие мальчики, давно превратившиеся в мужчин. И успевшие постареть. Ветер швыряет в лицо седую прядь, и длинные волосы липнул к щеке. Сэм не убирает ее – пусть. Она не мешает смотреть.       С черного гранита улыбается родное лицо, которое не вытравить временем со страниц памяти. Сэм иногда не может вспомнить, как выглядела Дейзи двадцать лет назад, как выглядел он сам в далекие тридцать, но это лицо ему не забыть.       Кровь адского пса заливает брата от шеи до бедер. Черная, вязкая и густая, как сироп. Сэм не успел – Дин справился сам. Сквозь опаленное стекло Сэм видит выпотрошенную тушу с вывалившимися внутренностями. Дин отомстил и сверкает самодовольством, словно новенький пенни. И Сэм понимает: план сорвался. Дин на всех парах несется к собственной смерти, подгоняя лошадей. И ему брата не остановить.       Слова заклинания Дин произносит с едва сдерживаемым торжеством. И сворачивается узлом от боли, которую Сэму не понять и не принять.       - Ух ты, бодрит! – со смешком комментирует произошедшее брат, выпрямляясь, когда все заканчивается. – Ну что, погнали?       Сэм помнит все. Помнит – и не перестает себя винить. Не перестает думать, что все было бы иначе, если бы он успел. Он бы вытащил и его, и себя. И не стоял бы сейчас на могиле Дина. Нет, они бы сидели где-нибудь в дорогом ресторане в компании жен и детей, отмечая пятидесятипятилетие Дина Винчестера.       А ведь ему так и не исполнилось тридцать пять…       - Бэнни, он застрял там! – Сэму страшно смотреть в глаза вампиру, стыдно просить того, кого хотел убить, о помощи, но он должен.       - Дин в Чистилище? – тот сжимает кулаки, и Сэм видит, как, скрытые под верхней губой, рефлекторно дергаются острые клыки. – Блять, Винчестер, ты – мудак! Ты в курсе? Какого хрена ты его отпустил?       - Его же не остановишь. Испытания эти. – Сэм в отчаянии запускает пятерню в длинные волосы. – Нас подставили.       Вампир протягивает Сэму мачете. Он-то не сомневается ни секунды.       - Он не предал меня. – Слова Бэнни режут не хуже ножа. – Я тоже не предам его. Если он там – я верну его домой.       Занести мачете вдруг оказывается невыносимо сложно, но Бэнни одобрительно кивает, и Сэм делает то, что должен. Голова катится по земле, мертвые глаза глядят в пустоту. Сэм оглядывается, быстро загружает тело в багажник Импалы, осторожно положив голову сверху. Замирает на секунду, а потом оттирает с мертвого лица грязь. Бэнни все равно, но ему – нет.       - Как же так получилось, а, Дин? – Сэм не узнает собственного голоса – в горле застыл тяжелый ком, который не сглотнуть вот уже два десятилетия. – Чего же ты вечно прешь напролом?       Сэм чувствует спиной взгляд жены – Дейзи стоит в стороне, не торопит его. Ей холодно, наверняка холодно. Она-то не привыкла к ледяной глыбе, которая вымораживает внутренности и в которую превращается сердце, когда теряешь кого-то из родных.       Руки сводит судорогой от холода, когда он вытаскивает Дина из ванны, наполненной льдом. Дина трясет так, что стучат зубы, но жар почти не спал. Он все еще горячий, словно батарея, но хотя бы не вырубается на ходу. Сэму страшно, Сэму до истерики страшно, но он держится. Ради Дина.       Синяки под глазами почернели, с координацией беда, температура никак не спадает, но Дин себе не изменяет. Нет, он рвется в бой, хотя пистолет скачет в потной ладони.       - Попадешь вон туда – возьму с собой на дело! – решительно обрывает все его возражения Сэм.       Дина ведет куда-то в сторону, но он упрямо пытается прицелиться. Стреляет. Сэм удовлетворенно хмыкает и отправляет брата спать – пуля ушла куда-то в сторону, выбив из стены фонтанчик штукатурки. А сам заводит Импалу и мчится к черту на рога – спасать людей. Через двадцать четыре часа вслед за ним устремляется брат, и его руки больше не дрожат. А стена в тире превращена в решето неудачными попытками обуздать собственное тело. Это ведь Дин, последнее слово всегда за ним!       - Я сдержал обещание, брат! – Сэм больше не сдерживает слез. – Как ты и хотел. Почти. Я все еще не отрастил себе брюхо, не облысел. Да и виагра, слава богу, пока не особо нужна. Но старшего сына назвал в твою честь.       - Вот и все, – голос Дина в телефоне еле слышен за тяжелым хриплым дыханием.       - Ты его исцелил? – Сэм увеличивает громкость динамика, чтобы ревущий мотор не заглушал слова Дин.       - Сейчас проверим. – Дин включает громкую связь – микрофон захватывает какие-то посторонние звуки: всхлипы, грохот ставень, раскачиваемых ветром, шарканье шагов брата. И щелчок пистолетного затвора.       – Это тебе за Сару, шваль, – слабый дрожащий голос не производит должного эффекта.       Звук выстрела раздается в динамике, заставляя его захлебнуться треском. Сэм вздрагивает, едва не пропуская поворот. Мертвую тишину разрывает вздох.       - Да, Сэмми, исцелил. Вот и все.       Страх захлестывает с головой, рука на руле мгновенно становится липкой от пота. Слова вязнут в зубах, высыхают на языке – Сэму хочется завыть от тоски, но он сомневается, что получится. Остается только притопить педаль газа – он уже понимает, что не успеет.       - Эй, Сэмми, почти все! – в шелесте угасающего голоса слышится подзабытое уже веселье и торжество. – Вот мы и справились! Последний шаг – и конец.       - Дин…       - Эй, не скули, – Дину страшно – Сэм слышит это в его голосе. – Ты же, если что, остаешься за старшего!       Сэм знает, что нет никакого «если что».       - Если я переживу эту ночь – завязываю на хрен! – уверенно заявляет Дин, и Сэм слышит шелест разворачиваемой бумаги.       - А если нет? – вопрос горчит на языке безнадегой и обреченностью.       - А если нет – ты выполнишь обещание. И не дай тебе бог попытаться меня вернуть – голову оторву, понял? – слова Дина звенят сталью, отчетливо слышимой даже в этом шорохе осыпающихся листьев. – Заберешь Детку, завяжешь с охотой, найдешь девушку, которая будет любить тебя вместе с твоими лохмами, настрогаешь пяток ребятишек. И старшего назовешь в мою честь.       - Дин…       - Я горжусь нами, Сэмми.       - Не смей отключать телефон! – Сэм успевает крикнуть в трубку до того, как звонок обрывается.       - Ты чего? – удивление в голосе Дина смешивается с непонятным облегчением.       - Я не хочу, чтобы ты был один. Сейчас. Не сейчас. – Сэму сложно подобрать слова, чтобы объяснить, но Дин понимает его. Как всегда. Самый лучший на свете старший брат…       - Я не мог оставить тебя одного. Почему же ты все сделал сам? – Сэм вытаскивает руку из кармана, чтобы смахнуть снежинки, налипшие на черное надгробие. – Господи, Дин, ну почему ты меня не дождался?       Слова заклинания еле слышны в трубке, хотя динамик стоит на максимуме, а Сэм давно остановил машину. Вести в том состоянии, в котором он сейчас, невозможно, а он все равно не успевает. Слезы застилают глаза, мысли путаются, а руки дрожат так, что телефон беспрестанно елозит по уху. Сэм ждет, вслушивается в хриплое дыхание Дина. Ничего не происходит, и сердце перестает колотиться о ребра с такой сумасшедшей силой. Сэму кажется, что все обойдется, что все будет хорошо, но Дин вдруг громко кричит – и Сэм кричит вместе с ним.       Импала заводится с полуоборота, колеса поднимают мелкие камешки с обочины. Сэм несется сквозь ночь туда, где затих громкий, рвущий душу вопль его брата. И не успевает.       - Прости! – Слова, что двадцать лет вязли в зубах, вырываются наружу, но их уже никто не услышит. – Прости, что не удержал тебя. Прости, брат! Я должен был держать тебя за руку, должен был не отпустить. Ты должен был жить, Дин! Черт возьми, ты же не пехота! Ты мой брат! Ты не имел права меня бросать.       Камень молчит, глаза на портрете смотрят прямо и чуть насмешливо. Как и при жизни. Задиристая улыбка, тень от ресниц. Если присмотреться, то можно увидеть даже веснушки на носу.       Сэм находит их на полу церкви. У Кроули дырка от пули четко между бровей. А Дин…       Дин лежит в полуметре от своей последней жертвы. Обожженные предплечья и кисти, обескровленное лицо, широко распахнутые пустые глаза. Сэм словно вернулся на пять лет назад, в гребаный Нью-Хармони. Только теперь грудная клетка Дина не ввалилась внутрь тела мешаниной обломков ребер и разодранной плоти. Вокруг – ни капли его крови. Вскрытие покажет, что в его теле вообще нет крови. Ни единой капли, только сухая каменная пыль и ржавчина. Патологоанатом будет умолять Сэма сделать результаты вскрытия достоянием общественности. Но Сэм прижмет к его горлу нож и предложит на выбор отрезанный язык или вырванное сердце. Док заткнется и молча сожжет все документы.       Но это будет потом. После того, как Сэм почти сутки простоит на коленях, упрямо надеясь, что брат прямо сейчас моргнет и заявит, что все это – просто неудачная шутка. Но минуты будут превращаться в часы, на открытые мертвые глаза будет оседать пыль – и Сэм смирится с мыслью о том, что Дин мертв. Или очень правдоподобно солжет себе, что смирился.       - Я пытался тебя вернуть, ты знаешь? – Сэм точно уверен, что Дин знает. – Но все демоны загремели в Ад без права выезда. А ангелы молчали, даже Кас. Только потом я узнал, что Небеса тоже запечатаны на выход. Нашел прощальное послание Кастиэля. С обещанием присмотреть за тобой, – он говорит, говорит, а слезы все текут по щекам. – Сходил с ума, загоняя себя в Бункере. Не спал сутками, пока Кевин не настучал Гарту. Тот вызвал Джоди, и они вдвоем полгода приводили меня в чувство. А потом я встретил Дейзи и выполнил данное тебе обещание.       - Па-ап? – низковатый тихий голос вырывает его из ступора, и Сэм чувствует, что пальто промокло под дождем, в который превратился снег. Дождь в конце января, льющий при любой температуре и только в Лоуренсе, над старым кладбищем. Словно небеса оплакивают кого-то, погребенного здесь…       - Да, Дин?       - Мама зовет тебя. Она уже в машине – замерзла, – шестнадцатилетний высокий паренек, так похожий на его брата, смущенно улыбается до боли знакомой улыбкой. Рожденный в тот же день, что и его тезка. С разницей в тридцать девять лет. Те же глаза, нос, губы, веснушки, оттопыренные уши. То же слепое обожание во взгляде, обращенном к нему.       - Да, сынок, я сейчас. Иди в машину, не мокни.       - Да, пап. – Дин кивает и уходит, петляя между могилами. Еще по-юношески нескладный, сутулящийся, с длинными худыми руками и ногами. Но Сэм знает, как его сын будет выглядеть лет через пять. Он все еще помнит.       - Он так похож на тебя, – улыбаясь черной плите, замечает Сэм. – Словно это твой сын, а не мой. Ко-пи-я! И характер такой же упертый. Но ты бы гордился племянником, знаешь. Он же самый лучший старший брат на свете – после тебя. Так о двойняшках заботится. Глаз не спускает, особенно после того, как Джонни сломал лодыжку, навернувшись с крыши сарая. – Портрет смотрит, словно ждет продолжения. – А Мэри, кажется, пойдет по нашим стопам. Эта пичуга стреляет уже лучше меня. В следующем году поедет на соревнования, и... – Слезы возвращаются, как всегда, неожиданно. – Черт…       - Стареешь, Сэмми. – Он забыл этот голос. Все помнит, а вот голос забыл.       Сэм поворачивается, внутренне холодея от знакомого по прошлой жизни ощущения присутствия призрака. Смотрит в ярко-зеленые, слегка насмешливые глаза почти прямо, судорожно пытаясь насмотреться. Понимая, что видит его в последний раз.       Дин такой же, как в свои неполные тридцать пять. Волосы торчком в разные стороны, веснушки почти незаметны, если не присматриваться. Ресницы бросают тень на скулы, левая бровь слегка приподнята в немом вопросе, по губам блуждает полуулыбка, вмещающая в себя целую гамму чувств. Руки в карманах, легкая кутка нараспашку, под ней – фланелевая рубашка и черная футболка. Простые джинсы, тяжелые ботинки. Дин.       Вот только снег с дождем, оседая на нем, не оставляет следов. И он не ежится от ледяного ветра, пронизывающего до костей. И с его губ не срываются облачка пара от дыхания.       - Дин.       - Да, – он неловко передергивает плечом и отводит глаза. – Ты прости. Я остался здесь, – снова смотрит. Словно насмехается. – Кто-то же должен за тобой присматривать.       - Но ведь я же… Тебя же…       - Когда это нас останавливало?       Сэм понимает: никогда. А еще понимает, что Дина миновала участь всех призраков. Он просто наблюдает.       - Почему? – в горле мгновенно пересыхает, но Сэм должен знать, поэтому цедит вопрос сквозь сведенные судорогой челюсти.       - Эй, ну куда я без тебя, а? – Дин улыбается сквозь слезы, дрожащие на ресницах. – Кто дотащит тебя, древнюю развалину, до райских кущей. Ты же, того и гляди, рассыплешься скоро, а тебе еще жить и жить – за нас двоих. Да ты не бойся, я полностью себя контролирую, просто наблюдаю.       - К чему ты привязан? – Сэм должен знать точно, чтобы не дай бог не повредить эту вещь.       Брат улыбается.       - А ты не догадываешься?       Сэм понимающе кивает. Импала. Стоит в гараже, накрытая траурно-черным чехлом. Он ездит на ней два раза в год: двадцать четвертого января и восемнадцатого сентября. Сегодня он вывел Детку на прогулку. Она стоит у входа на кладбище, а Дин – перед ним.       - Нет, не Детка. – Дин качает головой и указывает подбородком на него самого. – Одна кровь, Сэмми.       Сэм зажимает рот ладонью, стараясь сдержать рыдания. Ему бы обнять Дина, как раньше, хоть на секундочку. В последний раз – до следующей встречи. Уже по другую сторону. Дин молча кивает и вытаскивает руки из карманов, делая шаг вперед.       - Помнишь, сколько раз нас отделывали привидения, а, Сэмми?       Это звучит как гребаное предложение – и Сэм сжимает ладонью широкое плечо, тянет на себя.       Он многое забыл. Но не это. Подбородок привычно утыкается в основание шеи, руки не хватает, чтобы обхватить плечи полностью, так что ладонь замирает на лопатке брата. Дыхание Дина немного шевелит волосы у него за ухом, и Сэм мокрой то ли о снега с дождем, то ли от собственных слез щекой ловит улыбку, которая лучиками морщинок разбегается в уголках глаз.       - Дин! – шепчет на всхлипе в воротник куртки, остро и знакомо пахнущей бензином и порохом.       - Не реви! – тоном Самого Лучшего Старшего Брата приказывает тот, хотя и у самого дрожит голос.       Сэм боится, что вот прямо сейчас брат исчезнет и он не успеет сказать то, что обязан был сообщить давным-давно. И придется ждать следующей встречи – уже по ту сторону.       - Я люблю тебя, брат!       Дин хмыкает куда-то в шею, сжимая руку на плече покрепче. Молчит пару секунд, а потом так же тихо отвечает:       - И я тебя люблю, балбес. Иначе с чего я тут торчу?       Он отстраняется, глядя снизу вверх с бесятами в глазах. Хлопает по плечу, промораживая прикосновением ткань пальто.       - Береги их, Сэмми. Я горжусь тобой.       Сэм понимает, что вот прямо сейчас Дин растает в воздухе. Но не исчезнет, сам же сказал. И правда: брат отступает, снова смущенно передергивая плечом. Его силуэт дрожит, почти неуловимо мигая. Уходя.       - Пора, – словно извиняется. – До встречи, – задиристо улыбается той беззаботной улыбкой, за которой всегда прятал внутреннюю боль, и добавляет полузабыто: – Сучка!       Морозный воздух поглощает его фигуру, и Сэм шепчет с улыбкой уже в пустоту свой традиционный ответ:       - Придурок!       Импала встречает его теплом нагретого салона, тихим поскрипыванием кожи сиденья. Четыре пары глаз впиваются в его лицо взглядами, полными тревоги и заботы. Три из них – ярко-зеленые, под длинными полукружьями загнутых ресниц. Он спокойно улыбается в ответ, треплет дочь по черным волнистым волосам – в деда пошла. Мэри виснет на спинке переднего сиденья и гладит отца по мокрой щеке. Сэм ловит узкую кисть и целует шрам посередине ладошки, оставленный затвором старого кольта.       - Поедем? – Дейзи бережно прикасается к плечу Сэма.       - Да, малыш!       Сэм поворачивает ключ, и Детка грозно рычит на соседей по парковке, презрительно и насмешливо пофыркивая. Всем этим крохотным седанам не потягаться с ней, почтенной леди, не сдающей позиции вот уже почти семьдесят лет. Перешедшая в ранг раритетных авто, она резво несется по мокрому шоссе, ведомая уверенной рукой.       Сэм улыбается, вслушиваясь в сытое урчание мотора, ощущая каждое движение спрятанного под капотом механизма. Он не дергается за рулем, ведя Детку на грани нарушения правил. И мокрый асфальт – не помеха скорости. Старушка заслужила полноценный выгул – ее хозяин всегда любил скорость. А что касается опасностей такого вождения, то Сэм точно знает, что жнец придет за ним еще нескоро. Ему ведь жить и жить. И за себя, и за брата…