Там край, где уже не свернуть

Глава 4 - Я отказываюсь тебе подчиняться, Лидемор! Кровавым племенем должен править настоящий воин. Такой, как я! - гордо проговорил совсем молодой воин, высокий и темноволосый, глядя сверху вниз на своего правителя. Вокруг огромного вечернего костра собрались множество мужчин и женщин, почти четверть племени. Все, как один, тощие и покрытые шрамами, они в действительности были гораздо сильнее, чем можно было судить по неказистому внешнему виду, Одеты они тоже были получше, чем их менее удачливые собратья, толпившиеся поодаль. Костюмы их представляли собой причудливую смесь из обрывков разноцветных тканей, кусков чешуйчатой материи, сделанной Чужими, меха разных зверей, причем мужчины и женщины были одеты одинаково - в простые свободные штаны и куртки. Зато на некоторых воинах красовались панцири из шкуры вер-хундов, и каждый из них носил на поясе лазер, ибо это были лучшие из воинов Кровавого Племени, непобедимая гвардия Лидемора. Недаром почти у каждого из них свисала с пояса странная бахрома, в которой, приглядевшись, можно было узнать человеческие волосы. Такие трофеи позволено было носить лишь тем, кто убил своего противника. Все остальные Кровавые воины завидовали приближенным правителя лютой завистью, с детства мечтая попасть в их круг, но лишь немногим это удавалось. Правда и то, что они всегда питались досыта, даже когда все остальное племя голодало, и держали в страхе не только всех остальных людей в городе, но и многочисленные орды серых карликов, и даже могучих вер-хундов. Однако сами они боялись своего повелителя ничуть не менее самых бесправных своих соплеменников. Уже не один из приближенных воинов пал, пронзенный синим лучом дальнобойного лазера Лидемора. Впрочем, и простые воины рисковали ведь не меньше, и все же каждый надеялся, что уж его-то подобная судьба минует. И все же ситуаций, подобных сегодняшней, не происходило с самого создания Кровавого Племени: еще не один воин не осмеливался открыто бросить вызов грозному Лидемору. И кто? Рэй, мальчишка восемнадцати лет, лишь недавно принятый Лидемором в число приближенных! Правитель Кровавого Племени неподвижно сидел на троне, вырезанном из огромного черепа вер-хунда; белоснежная полированная кость тускло блестела в красных отблесках костра. Те, кто стоял поблизости, впоследствии клялись, что на его узком бледном лице не появилось никаких признаков чувств. Даже его пронзительные светло-голубые глаза, предмет ужаса всего племени, не блеснули, когда он поднялся навстречу Рэю. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, разделяемые костром, затем Лидемор подошел вплотную к противнику, который был на две головы выше его и заметно шире в плечах. Поспешно расступившиеся перед ним воины еще почувствовали резкий запах горькой воды, которой были постоянно пропитаны волосы и одежда правителя; сегодня этот запах был еще сильнее, чем обычно. На вытоптанной многими сотнями мог площади между разрушенными домами Чужих воцарилась мертвая тишина, и негромкий, но пронзительный голос Лидемора разрезал эту тишину, точно ножом: - Ты хочешь быть правителем Кровавого Племени, мальчишка? По какому праву? - По праву сильного! По праву настоящего мужчины! - Рэй засмеялся в лицо Лидемору, распаленный собственной дерзостью. - Я буду правителем, а ты пойдешь шить одежду и воспитывать детей, как все... Он не договорил: рука Лидемора стремительнее нападающей змеи выхватила из-за пояса бластер, и неестественно синий луч вонзился в горло молодому воину. Последние слова Рэя смыло потоком крови, хлынувшей из его рта. Правитель шагнул к упавшему юноше, на мгновение замер, глядя в его меркнущие темные глаза, затем вытащил из-за пояса нож странной изогнутой формы и склонился над убитым. Затем выпрямился, подняв над головой скальп Рэя, с которого еще капала кровь. - Я убил того, кто бросил мне вызов! - и опять в голосе Лидемора не слышалось каких бы то ни было чувств. - Так будет с каждым, кто откажется мне повиноваться. Вы знаете это, Кровавое Племя. - Знаем! - Воины, женщины и дети закричали все разом, перекрикивая друг друга, торопясь высказать свою верность правителю. - Лидемор! Лидемор! Лидемор! Кто-то уже торопливо бил в сигнальные барабаны, а Грольф, огромный помощник правителя, колотил здоровенным молотом в оставшийся от Чужих кусок железа. Постепенно в этой жуткой для человеческого слуха музыке установилось даже подобие ритма, и некоторые из воинов уже выхватывали из толпы приглянувшихся женщин, тащили с собой к кострам и кружили в диком безумном танце; иные вдруг начинали истерично хохотать. А Лидемор так же хладнокровно вернулся на свой костяной трон и замер, точно изваяние из черного дерева. Поманив к себе двоих приближенных, коротко приказал, указывая на тело Рэя: - Унести и бросить на свалку. И более не произносил ни слова, равнодушно наблюдая за буйным припадком веселья, охватившем его подданных, точно эпидемия. И никто из ныне живущих людей не мог даже представить себе, что на самом деле творилось в его душе. Или в том, что от нее еще оставалось. Много лет подряд он методично уничтожал в себе все человеческое, запретив себе и своим воинам любовь, дружбу, жалость - все, что составляло жизнь для обычных людей. Эти меры принесли ему пользу: благодаря им в Кровавом племени выживали лишь самые жестокие и безжалостные, лишь те, кому своя жизнь была дороже чужих. Остальные безжалостно карались либо, если были хитрее, успевали вовремя покинуть город. Так произошло в первые годы его правления с молодыми воинами, братом и сестрой, упрямо цеплявшимися за свою детскую дружбу. Как там их звали? Ах да, Бейл и Виола. По его приказу их жестоко пытали их собственные младшие братья, близнецы Айс и Хет, которых он за это принял в круг своих приближенных. Девчонка тогда уже валялась, точно полудохлая крыса, а все же брат сумел утащить ее и сбежать из владений Лидемора. Узнав об этом, он хладнокровно застрелил обоих охранников, прозевавших пленных. В сущности, беглецы вызвали у него уважение и даже определенную долю интереса, по крайней мере, их он не мог открыто презирать, как своих обычных подданных. Но нужны ему именно эти, отупевшие, с убитыми чувствами, жестокие со слабыми и трусливые с сильными. Он превратил каждого из этих людей в свою бледную копию. Только их держал в подчинении страх, в то время как их правитель всю жизнь переделывал себя сознательно и добровольно. И переделал. Душу, но не тело. Он тщательно скрывал свою повседневную жизнь от подданных. Никто из них под страхом смертной казни не заглядывал в заброшенный дом, в котором жил Лидемор. Не доверяя своим подданным, он никогда не ел вместе с ними, сам готовил пойманную дичь и съедал ее в одиночестве. Многие из его воинов были убеждены, что их повелитель не нуждается в сне и пище, как обычные люди, и Лидемора устраивали такие слухи. А те, кто догадывался об истинных причинах его поведения, как правило, долго не жили. Впрочем, воины Кровавого Племени вообще обычно не заживались на белом свете. Те, кого еще в детстве не прикончили голод, болезни и более сильные товарищи, вели жизнь, полную риска. Ежедневно кто-нибудь из них попадал в зубы вер-хунду или под отравленные стрелы серых карликов. Но еще больше было тех, кто нечаянно нарушал один из многочисленных запретов, введенных Лидемором - и эти люди завидовали погибшим в бою. Наконец, обычным делом были ссоры между воинами, зачастую заканчивающиеся убийством. Лидемор со своими приближенными вмешивались редко; правителя Кровавого Племени вполне устраивала вражда между его воинами. Правда, он все же дал своим воинам лучшую, чем прежде, одежду и более совершенное оружие, самые дерзкие и смелые обзавелись даже бластерами, по примеру своего правителя. Его это не беспокоило: при равном вооружении ни один из них не был достаточно быстр и ловок, чтобы опередить его. Те, кто рассчитывал занять его место с помощью оружия Чужих, очень быстро прибавили свои скальпы к коллекции, украшавшей стену его дома. Место погибших вскоре занимали новые - женщины Кровавого Племени не имели права любить своих мужчин и своих детей, но рожать пока еще не разучились. Лидемор знал в лицо каждого из своих воинов, хотя большую часть времени делал вид, что игнорирует их, конечно, кроме ситуаций, требующих его личного вмешательства. Поддерживать образ презрительно-хладнокровного правителя, лишенного обычных человеческих страстей, было нетрудно для него. Несколько лет - и даже те, кто видел его оборванным испуганным мальчишкой, свято верили, что великий и непобедимый Лидемор, убийца вер-хундов, правил Кровавым Племенем вечно. А теперь из тех людей и не осталось никого, кроме Грольфа. Последний никогда не сомневался во всемогуществе Лидемора, точно и незапугивал в свое время нищего оборванного мальчишку. Правителю была полезна звериная сила и дикая ярость сильнейшего из воинов. И мог ли хоть кто-нибудь из воинов Кровавого Племени, с молоком матери впитавших страх перед Лидемором, представить, что сам он в действительности боится своих подданных не меньше, чем те его?! А между тем все было именно так. Лидемор не считал, сколько лет он правит Кровавым Племенем. Должно быть, много, ведь за это время успели родиться и вырасти люди, которых и на свете не было, когда он пришел в город. Но считать годы ему было ни к чему. Он равнодушно смотрел, как очередная весна сменяет зиму, как лето заполняет город изнуряющей жарой и зловонием, как город становится еще более серым и унылым в период осенних дождей, как зима приносит с собой холод и голод. Его жизнь измерялась не временами года. Но смену фаз луны он чувствовал всегда, и ему совсем не нужно было смотреть на небо, чтобы узнать о рождении молодой луны. Вместо этого он лишь заранее запасался резко пахнущей водой Чужих. Ему совсем ни к чему было, чтобы кто-то из его подданных почувствовал его запах. И все же себя он боялся, пожалуй, еще сильнее, чем окружающих. Их он обманывал без труда - вполне достаточно было скрыть свой запах и своевременно менять одежду, чтобы у большинства не возникало подозрений. Если же кто-то все-таки догадывался, повторялась история с Рэем. Дерзкий молодой воин был не первым и не последним, кто разглядел истинную сущность своего правителя. Видимо, его ухищрения действовали лишь на обычных людей, но не на тех, кто по своей природе имел право владеть такими, как он. Он убил Рэя за то, что тот собирался предъявить свои права; оставалось лишь надеяться, что ему хватит твердости нажать на спусковую кнопку бластера против таких вот мужчин и впредь. Ведь и сегодня все висело на волоске; если бы Рэй успел договорить то, что хотел, все племя сегодня же узнало бы правду. И тогда ему, Лидемору, пришлось бы стать наложником нового правителя и остаток своих дней провести среди женщин, презираемым даже ими. Жалкое существование для того, у чьих ног были сотни людей. И все-таки... все-таки ему становилось все труднее бороться с искушением, когда он ловил изучающий взгляд очередного дерзкого юнца, обращал внимание на широкие плечи и могучие мускулы, полные еще нерастраченной молодой энергии. Чем старше становится он, тем моложе оказываются те, кто мог бы быть с ним рядом. Рэю было всего восемнадцать... Лидемор провел ладонью по темным волосам свежеснятого скальпа. Глупый мальчишка был так похож на того, другого, что остался в лесу много лет назад, но каждый месяц являлся ему во сне. Нет, не совсем, глаза у Рэя были просто карие, без сверкающих золотых искр, как у Аргора; но не видеть сходства Лидемор не мог. Но он слишком привык быть правителем, слишком любил свою власть и страх своих подданных, и не мог представить себе никакой другой жизни. Оставалось лишь отстаивать свою власть любыми способами. И расплачиваться потом одинокими, лихорадочными, невыносимыми ночами, полными неутоленного желания и бесстыдных видений. И в каждом из них он видел могучего темноволосого воина; тот усмехался, дразня его, и говорил: "Ты клялся мне. На тебе моя отметка, и ты не сможешь быть ни с кем, кроме меня. Ты никогда меня не забудешь". Ночь перед убийством Рэя была третьей такой; и сейчас, сидя на костяном троне и глядя, как сумерки медленно наползают на город, Лидемор прекрасно сознавал, что этой ночью будет также, и еще, как минимум, следующей - тоже. Такие ночи ослабляли его; сегодня только чудом он успел выстрелить вовремя, не дав Рэю договорить. Но что хуже всего - ему становилось все труднее сдерживаться,было просто невыносимо убивать тех, кого он мог бы любить. Может быть, ему следовало бы иногда все же идти навстречу тем, кто его разгадал и удовлетворять с ними сжигающее его желание? После временных любовников можно убивать, чтобы не выдали тайну. Нет, он не сможет больше оставаться хладнокровным и безжалостным Лидемором, если отпустит на свободу свою истинную сущность! А убить того, кто только что владел твоим телом, если не душой - совсем не то, что расправляться с посторонними людьми. Кроме того, не следует давать причин для слухов; воины не должны ничего заподозрить, а это неминуемо произойдет, если он приблизит кого-то к себе. И, наконец, если то, что мать рассказывала о таких, как он - правда, то последствия могут быть и вполне очевидными, и тогда уж точно все поймут, что у них не правитель, а... Нет, у него нет выхода, до самой смерти. Или, по крайней мере, до глубокой старости, если только ему позволят дожить до нее, если собственные воины не расправятся с ним, как только он начнет стареть и утратит ловкость и быстроту реакции. Лидемор прикоснулся к отмытому от крови скальпу Рэя, подвешенному к его поясу; сдвинул его так, что волосы мягко касались его паха. Украдкой провел рукой по ним, чувствуя еще не утраченную мягкость густых прядей, и под ними - жар собственного возбужденного тела сквозь грубую черную ткань. От приксновения в его животе поднялась острая волна, словно там все завязывалось в узел. Лидемор стиснул зубы, чтобы не застонать, и поднялся с трона, из последних сил еще сохраняя самообладание. Воины, собравшиеся вокруг, тотчас повернулись к своему правителю, ожидая команд. Он прошел мимо них, окинув заметным даже в темноте презрительным взглядом. - Нагреть и принести мне воды! - приказал он, отпирая ключом железную дверь своего дома. И, когда уже никто не мог его увидеть, поспешно содрал с себя меховую куртку, а затем и штаны. Приводить свои вещи в надлежащий порядок Лидемор тоже вынужден был сам, по вполне понятным причинам. И все же страшнее всех для Лидемора были не мужчины собственного племени. По-настоящему слабым и беспомощным, как в детстве, он почувствовал себя лишь один раз в жизни, когда вновь встретился со своими братом и сестрой. Их привел к нему однажды морозным зимним днем один из патрулей. Трое воинов вытолкнули вперед двоих оборванцев со связанными за спиной руками, мужчину и женщину. Первый озирался вокруг затравленным взглядом, кожа на его щеках свисала складками, как у недавно исхудавшего бывшего толстяка. Женщина, худая и изможденная, с растрепанными волосами, плюнула в лицо одному из стражников; остальные грубо захохотали. Одеты были оба в рваные лохмотья из бывших чешуйчатых комбинезонов, безошибочно выдавашие в них бывших домашних рабов. На шее у каждого был ошейник. Лидемор выпрямился на своем костяном троне и замер, пристально разглядывая пленников. Как ни сильно они изменились, он узнал их сразу же. А узнают ли они его? Правая рука непроизвольно потянулась к бластеру. Эти двое знают о нем слишком много. Нельзя позволить им заговорить. - Оставьте меня наедине с пленниками. Я сам с ними разберусь, - приказал он воинам. Те поспешно отступили, поняв, что правитель не хочет лишних свидетелей. - Тайни, - хрипло проговорила женщина. - Это ведь ты, я не ошиблась! Отпусти нас. Мы умираем от голода. - Умираете от голода? - Лидемору понадобилось все возможное самообладание, чтобы не выдать своего страха; казалось, все его тело звенит от напряжения. - Не знал, что Чужие так плохо заботятся о своих рабах. - Нас бросили, - Мираша опустила голову. - Я и Карвид остались без дома. Нам нечего есть. Прошу тебя, ты ведь все-таки наш брат, дай нам поесть только один раз. Мы тут же уйдем, обещаю. Она судорожно сглотнула, когда ветер принес от костра запах жарящегося мяса. Карвид уже вовсю облизывался. Должно быть, оба действительно были очень голодны, если даже зловонное мясо вер-хунда показалось им привлекательным. - Почему я должен что-то делать для вас? - холодно поинтересовался Лидемор. - В моем племени те, кто не может сам добыть себе пищу, умирают. Так должно быть: выживает сильнейший. С какой стати мне щадить слабаков? - К-как это? - проговорил, заикаясь, Карвид. - Т-ты же все таки н-наш брат. Ты не можешь нас ос-ставить. - Кстати, наша мама еще живет в своем старом доме, - Мираша всегда была умнее и находчивее своего близнеца; не растерялась и теперь. - Она часто вспоминала тебя и плакала. Она рада была бы узнать, что у тебя все в порядке, братец, - последнее слово вернуло Лидемора в дни детства, столь знакомо, насмешливо и двусмысленно, оно прозвучало. Словно ледяная когтистая рука сжала его сердце. Эти двое слишком много знают, чтобы жить! - У меня нет матери, - медленно проговорил он. - Нет братьев и сестер. Я создал себя сам. А вы просто нищие попрошайки. Почему бы мне не прикончить вас, как серых карликов? - Нас двое, братец, - проговорила Мираша. - Кто-нибудь да успеет закричать. Ну давай, стреляй! Посмотрим еще, кто первым струсит. - Мертвенно-бледная, с заострившимися от голода скулами, она вытянулась перед троном Лидемора, точно струна, и он вдруг понял, что, даже поднявшись на ноги, окажется на голову ниже сестры. Лидемор подумал еще мгновение, затем махнул рукой, подзывая воинов. - Дать этим двоим еды на три дня. Потом вывести на окраину города, развязать и отпустить. По дороге не разговаривать с ними. Если хоть один откроет рот - стрелять немедленно. Если кто нарушит приказ, расстреляю. - Он выразительно прикоснулся к отполированной от долгого пользования рукояти лазера. Воины молча поклонились. Это были еще молодые мужчины, пользующиеся любой возможностью выслужиться, в надежде быть принятыми в ближний круг. Лидемор мог полагаться на их молчание - насколько вообще можно было хоть на кого-то полагаться. - Вы слышали мой приказ, - обратился он к Мираше и Карвиду. - Будьте уверены, мои воины его выполнят. Если хотите жить, не говорите ни слова и никогда больше не появляйтесь в этом городе. Теперь можете поесть. Карвид стремительно схватил глиняную миску с мясным отваром, однако Мираша, прежде чем взять свою, презрительно усмехнулась в лицо младшему брату: - Не бойся, мы сделаем, как ты велишь. Только ты все равно останешься тем, кем был, и будешь дрожать от страха до конца своих дней. И, думаю, наша мать все же не обрадовалась бы тебе. Затем развернулась и ушла, не оглядываясь назад. А Лидемор так и остался сидеть без движения на костяном троне, пока вернувшиеся воины не доложили ему, что выполнили приказ в точности. Сколько лет прошло с тех пор? Пятнадцать, двадцать? Он не знал. Ему ни к чему было считать годы. Он видел, конечно, что люди вокруг него меняются, на смену погибшим вырастают новые, и понимал, что и сам не становится моложе. Однако же трофейное стеклянное зеркало по-прежнему отражало его стройную, почти юношескую фигуру и неизменно холодное, ничего не выражающее лицо с двумя льдинками глаз. В его черных прямых волосах не появилось ни одного седого волоска, и он оставался так же ловок и быстр, как в юности. Этого было вполне достаточно, чтобы оставаться правителем Кровавого Племени, а ничего другого Лидемор и не мог желать. А если и мог, старательно подавлял в себе какие бы то ни было посторонние чувства. Он по праву мог собой гордиться, ведь даже в период течки он вовсе не превращался в обезумевшее животное, как говорилось в старых легендах. Он всегда контролировал себя и свое племя. Он стал настоящим мужчиной, даже если не родился таковым. И это устраивало его. Образ могучего воина с золотыми глазами не ушел из его снов, но наяву Лидемор не желал никакой иной жизни, кроме своей нынешней. Так продолжалось до одного холодного зимнего вечера. Он, как обычно, сидел на костяном троне, со скрытой тоской ожидая наступления ночи. На небо вот-вот должна была выйти молодая луна, и он уже предчувствовал сладкую истому, преддверие самых трудных для него дней и ночей. А вокруг жило своей привычной жизнью Кровавое Племя, воины и женщины грелись у костра, готовили пищу и шили себе теплую одежду, еще более невообразимую, чем летняя. А потом вдруг за кострами послышалось какое-то движение, воины поспешно расступились, тут же смыкая кольцо и ощетиниваясь мечами, ножами и лазерами. Перед сидевшим на троне Лидемором выросла огромная темная фигура, и сильный властный голос проговорил: - Я Аргор'астер, правитель племени Теней. Если ты Лидемор, я пришел сделать тебе выгодное предложение.