Ты в сердце моём

Едва Энакин вышел из палаты, как мир для Асоки потерял чёткие очертания, казалось, что она снова начинает из него исчезать. Она ещё ощущала какие-то движения вокруг себя: суетившихся дроидов, подключавших к ней приборы, врача, отдававшего команды, боль от втыкаемых в тело иголок шприцов и капельниц. Однако при этом ею владело странное ощущение, что всё это не с ней, а с какой-то другой тогрутой, молодой и красивой, умиравшей теперь в рассвете лет от сердечной недостаточности. Ведь это слабое и больное существо просто априори не может быть ею—Асокой Тано, бойкой и напористой, носившей прозвище Шпилька и вполне его оправдывая. Но это была она и приходилось мириться с этим фактом, даже когда всё твоё существо выступает против. Хотя, зачем же так протестовать, когда жить всё равно не хочется. Так даже и лучше, так она скорее оставит этот мир, чтобы не создавать никому проблем. Короткое отрезвление при взгляде на Энакина мигом прошло, когда он покинул палату и снова вернулись тяжёлые мысли. Зачем её спасают? Не нужно. Надо бы об этом сказать, только вот нет возможности, противное бесчувствие не позволяет даже пошевелить рукой, а по всему телу разлилось какое-то странное покалывающее ощущение, такое бывает, когда долго сидишь на корточках и потом резко встаёшь. Тогда в колени словно впиваются сотни острых иголок и стоять просто невозможно. Наверно именно так и выглядит смерть, ведь очень часто она сопровождается болью. Но раз так, то отчего же врач вместо ставшей уже привычной тревожности, вдруг посмотрел на неё с какой-то совсем уж неуместной здесь радостью. —Ну вот, запустилось, а я уж совсем надежду потерял! — сказал он, вытерев вспотевший лоб ладонью и наконец-то отложил в сторону довольно тяжёлый металлический предмет, который до этого прижимал ей к груди, рискуя сломать рёбра. Сказать ничего в ответ, Асока не могла, впрочем, никто этого и не требовал, ведь сразу за этим последовал сигнал к одному из дроидов и когда он подкатился, в правой руке появилась небольшая короткая боль, тут же разлившаяся по венам тёплым покоем. —Пускай она поспит, ей нужно отдохнуть перед операцией. Если она будет — добавил врач в последний момент. И тотчас же зрение начало медленно пропадать, окрашивая окружающие предметы в чёрный цвет, пока очередь не дошла до фона. После этого всё окончательно потонуло в мягких волнах лечебного сна, поглотившего измученный остановкой сердца организм девушки. Слышав обрывки разговоров она поняла, что собираются с ней сделать и признаваясь честно, не хотела этого. Её сердцу осталось недолго, прежним оно уже не станет, а вместе с ним уйдёт и она, в лучший мир, где нет самого главного—чувства вины, предательства и жестокой несправедливой смерти. И потому, с наслаждением нырнув в спасительный сон, девушка искренне надеялась, что прямо из него она отправится туда, где её ждут все, кто оставил её на этом свете. Но тут из бархатной чёрной темноты медленно выступил странный образ, представлявший собой невысокую фигуру, прикрытую плащем с капюшоном. Асоке даже показалось, что это не сон и странная гостья пришла прямо в палату и не включая свет, склонилась над ней. В следующий миг, её легкая рука опустилась на грудь лежавшей, именно туда, где находилось сердце. —Асока — прозвучал знакомый до боли голос — Не вини себя ни в чем. Так случилось и этого не изменить. Но ты не горюй, мне очень хорошо здесь. Тут всегда тепло и много света, все любят друг друга и никогда не предают. Я счастлива, Асока, так, как никогда не была здесь. После этих слов, таинственная незнакомка сняла капюшон и Тано увидела её, свою подругу и фактически старшую сестру. Её лицо было спокойный и умиротворённо-светлым. Так выглядят те, кто безгранично счастлив. —Пойми, Асока, смерть—это всего лишь граница, но перейти её каждый должен в своё время. Моё пришло. Твоё ещё нет. Лишь только одно меня тревожит и не даёт открыться счастье—Энакин, я очень тревожусь его судьбой. Пойми, когда его душа опусташается, он становиться уязвимым и слабым. Его душа готова к тому, чтобы наполнится тем, чем наполнить её проще всего—ненавистью. Ко всему миру и прежде всего к самому себе, за невозможность предотвратить то, что в принципе нельзя предвидеть. Только ты способна ещё не позволить этого. Лишь твоя преданность позволит ему не потерять душу. Останься здесь, ради него и нашей дружбы. Я прошу тебя. И ещё раз, запомни—в моей смерти виновна не ты, а совсем иной человек и он не останется без наказания, верь в это. И остерегайся его. Сердце тебе подскажет как быть. А я останусь с тобой рядом, буду жить внутри тебя. После этого видение начало таять, а рука Падме превратилась в руку другой, вполне живой и материальной женщины — среднего медработника в голубом стерильном костюме. —Асока, просыпайся, тебе пора — мягко сказала женщина, легонько похлопав девушку по плечу. Тано неохотно открыла глаза. В палате включили приглушённый свет, а за окном было довольно темно, как обычно бывает перед наступлением ночи. Неожиданное пробуждение заставило Асоку несколько взволноваться. С чего это вдруг её разбудили? Неужели, что-то ещё случилось? Но медсестра истолковала её волнение по-своему: —Не нужно так волноваться. Всё хорошо. Просто нашлось подходящее сердце, операция через час, надо поспешить. —Операция? Уже? Это так неожиданно — изумилась Асока, на которую, едва пережившую один шок, тут же обрушился новый, к которому ей даже не дали времени привыкнуть, его просто не было. —Да, представляешь, иной раз этого ждут долго, а тебе повезло — тем временем продолжала женщина, сопровождая свои слова быстрыми действиями. Для начала она закрепила на левой руке пациентки манжет тонометра. —Что-нибудь ела сегодня? — задала она новый вопрос. —Нет, мне же нельзя — растерянно ответила тогрута, кивая на трубку парентерального питания, вставленную в вену возле ключицы. —Что ж, тем лучше, давай мне вторую руку — отдала новое распоряжение и затянув выше локтя резиновый жгут, ввела во вздувшуюся вену на локтевом сгибе иголку шприца, вынув её, когда тот наполнился красной жидкостью. —Так, а теперь снимай обруч и остальные все украшения, если есть — взглянув на индикатор времени, снова велела медик. —Обруч — это не украшение — пробормотала Асока немного растерянно, отдав медику полученный при посвящении аксессуар. Медсестра удовлетворенно кивнула и заметив ставший снова испуганным взгляд пациентки, ласково дотронулась до ее руки и мягко сказала: —Не бойся, у нас опытные специалисты, заснёшь и проснёшься уже здоровой, даже не вспомнишь про весь тот ужас, что пережила. «Нет, не забуду, я всю жизнь буду обречена помнить об этом» — подумала девушка, когда её с осторожностью переложили на привезённую с собой каталку и укрыв простыней, осторожно повезли по коридору. Там свет оказался ярче и Асока невольно зажмурилась. Медкорпус уже затих, больные спали после отбоя, а врачи ушли домой, лишь только в одном помещении было шумно и ещё более светло. Этим помещением был операционный блок, где уже собралась бригада медиков в ожидании пациентки. Последним прибыл шустрый дроид, который вёз перед собой на передвижном столике темно-синий контейнер, содержавший в себе новый шанс на нормальную жизнь для Асоки Тано. Не хватало только её самой. Но вот каталку ввезли и пациентку устроили на столе. Командовал операцией всё тот же врач, что был утром. —Подключаем приборы и вводим наркоз — приказал он двоим из дроидов, стоявших по обе стороны от стола. Повторять не потребовалось и вскоре шустрые механические руки заработали со скоростью света. Стоявший справа надевал браслет прибора регистрации показателей, стоявший слева подключал кардиомонитор. —Готова? — спросил врач, склонившись над Асокой, прежде чем погрузить её в глубокий наркоз. —Да, можете начинать, я должна выдержать — как можно более твёрдо ответила Тано, вспомнив своё видение. Ей сказали, что она должна жить. И она будет, каким бы сложным это сейчас не казалось. —Отлично, значит можем приступить. И кивнув дроиду, приказал ему ввести наркотический препарат через катетер в правой руке. После, убедившись, что действие достигло пика, немедленно подключил дроидов-хирургов, один из которых тут же расстегнул стерильную рубашку пациентки и протерев спиртом область будущего разреза, взял обработанное лезвие и медленным выверенным движением прочертил им тонкую линию посередине груди, немного слева. По всей длине тотчас же выступила тёмная кровь, которую стремительно убрал подоспевший ассистент. За одним этим разрезом последовал другой, более глубокий, следом ещё один, рассекающий мышцы. Следом двое других дроидов осторожно отодвинули в сторону рёбра, открыв доступ к сердцу. Оставшись обнаженным, оно словно испуганно сжалось под механическими руками хирургов, изредка выдавая короткие рваные сокращения. Но программа меддроидов не предполагает сентиментальности и потому, решительно пережав зажимом магистральную артерию, те принялись споро отделять пришедший в негодность мышечный орган, пока его не стало возможным свободно извлечь, поместив в большой эмалированный лоток. —Ну, что ж, можешь попрощаться со старым сердцем и готовиться к новой жизни — заключил врач и лично проверив показания прибора регистрации, счёл их удовлетворительными и пододвинул к столу синий контейнер. Дроиды немедля вскрыли его и быстро, пока организм ещё мог продержаться без кровоснабжения, открыли стерильную камеру, окружавшую донорский орган и принялись, сопоставляя каждый миллиметр, помещать его в грудную клетку тогруты. Размер совпадал, осталось лишь подсоединить сосуды и нервы, за что и принялись механические профессионалы своего дела. Когда последний шов на сосуды был наложен, кровь, очевидно уставшая стоять без дела, с удовольствием побежала внутри сероватых тоннелей, отчего новое сердце, бывшее до этого синеватым, начало принимать здоровый красно-коричневый цвет. Никто бы теперь не сказал, что от рождения оно принадлежало совсем другому человеку. И вот очередная порция крови вошла в ворота клапана, имея целью весело пробежав через насос идти на очередной круг по организму, вдруг внезапно застопорилась посередине него, заставив новое сердце сначала резко вздрогнуть, потом встать. Окончательно и намертво. О чем немедленно возвестила сиреной заоравшие приборы.