Аритмия

       Я не знаю, куда мы едем и, честно говоря, не желаю знать. Это странно, учитывая профессиональное любопытство и привычку совать нос не в своё дело, от которой я уже неоднократно пострадал за жизнь. Но меня и правда не терзает любопытство, куда мы едем сейчас. Не пришло оно даже тогда, когда проехали мимо отеля «Хилтон».        Я сижу возле сиденья водителя и задумчиво гляжу в окно. Саксон, который снова приехал на встречу в ресторан один (похоже, он предпочитает отпускать водителя, когда ездит на свидания к своим нижним, будь они реальные или ещё только лишь потенциальные), в основном, сосредоточен на дороге, но временами поглядывает на меня.        Его взгляд явно заинтересованный (я понимаю, почему), но и… встревоженный? Последнего я не понимаю. Чего он боится? Того, что я убегу внезапно? Но как? Даже если бы и хотел, мне придется выпрыгнуть из машины на ходу, а в мои планы смерть пока совсем не входит. А, может быть, он боится себя и того, что он может сделать со мной в порыве своей извращённой страсти? Кто знает, какие открытия в мире садомазо развлечений меня ожидают сегодня? Или, вдруг, он боится сделать мне больно, отпугнуть меня, всё ещё не подписавшего с ним Договор об отношениях?        Мы, к моему удивлению, вскоре оказываемся в малопривлекательном спальном районе города, в котором жизнь течет со скоростью пьяной хромоногой черепахи с оторванной лапой. Что мы здесь забыли? Что здесь вообще можно делать, кроме как изводить себя от скуки, млеть в ожидании хоть каких-нибудь событий, но в итоге понимать, что брачные танцы здешних котов — событие глобального масштаба для этих мест.        Смотрю на Саксона в недоумении. Руки чешутся спросить, куда он меня притащил и зачем. Не знаю, уместен ли этот вопрос сейчас. Сам виноват, нужно было его спрашивать, когда только предложил с ним поехать, где именно он намерен трахнуть меня в этот раз. Если же я спрошу об этом сейчас, нет никаких гарантий, что он отреагирует адекватно. К счастью, он давно мне показал ту не совсем адекватную и здоровую сторону своей личности, которая доступна единицам, так что, я имею полное право её опасаться (и да, это всего лишь жалкая попытка убедить себя, что я не трус).        Он тоже смотрит на меня, внешне абсолютно спокоен, но я подозреваю, что это напускное, обман, иллюзия. Часть игры. Человек, в чьей душе невесть сколько лет чёрная буря лютует, спокойным быть не может никогда, был прав Дельгадо, когда говорил нам, редакции, об этом, характеризуя другого известного политика однажды.        — Выходи, Джон. Приехали.        Кивнув, открываю дверцу и оказываюсь на улице. Мрак уже пришедшей ночи больно бьет в лицо. Сейчас наверняка почти полночь. Может ли эта ночь стать для меня последней? (И я не трус, ни в коем случае, хотя, кого я обманываю — конечно же, да).        Топчусь на месте, пока Саксон ставит машину на сигнализацию и для чего-то ныряет в багажник. Он всегда так делает, стоит припарковаться, а ещё проверяет колёса, чтобы не спустили или не пробились. Понятия не имею, зачем, наверняка, еще один из его бесчисленных пунктиков. Мне однажды всё же стоит попробовать вытащить из его шкафа как можно больше скелетов, если не все. Стоит только лишь дождаться подходящего момента (и активнее надеяться, что он вообще будет, вдруг мысленная мантра поможет).        Он оказывается возле меня. Ох, иногда мне кажется, что я ненавижу его манеру подкрадываться, точно кот, чтобы очутиться сзади. В свете недавно изменившихся отношений между нами, его нахождение позади серьезно так меня напрягает.        — Идём.        Хочу двинуться вперёд, но он крепко берёт меня за руку. Надо же, неужели действительно боится, что я убегу? Чем дальше, тем больше у меня складывается такое мнение. Его кожа сейчас почти мертвецки холодна. Странно, обычно у него довольно тёплые руки и прикосновения.        — Я не собираюсь убегать — мягко говорю ему, чтобы успокоить.        — Убегать? — с удивлением спрашивает он. — Я бы ни за что не позволил тебе это сделать.        Ах, ну да, конечно. Если что, Гарольд Саксон всегда готов напомнить, что он сверху.        Движемся к подъезду. Он натянул пальто, поднял ворот, прячет лицо. Ага, всё-таки не хочет быть пойманным — любопытствующими соседями или папарацци. Видимо, в искусстве маскировки он преуспел, раз мир ещё не узнал, что господин министр приводит на квартиру каких-то мужчин (вряд ли я первый, кого он привёл сюда). Хорошо. Меня это не может не радовать. Очень не хочется попасть на страницы жёлтой прессы, чтобы коллеги растерзали меня под своим безжалостным пером. Даже на мгновение мелькает мысль, что скажет Дельгадо, если узнает, но я гоню её прочь.        Он всё ещё держит меня за руку, видимо, заверения, что я не убегу, не успокоили. Ну и пусть. Нет смысла отрицать, что мне приятно его прохладное, пышущее уверенностью прикосновение. Даже несмотря на то, что он и таким образом напоминает, что он — главный. Входим в подъезд. Зря я думал, что теперь мы на лифте поднимемся к нужной квартире. Он подходит к самой первой двери, где красуется цифра «1», покрытая позолотой, открывает её и хлопком в ладоши включает свет в коридоре. Лампа горит тускло, я не сразу привыкаю, щурясь, пытаюсь проморгаться. Потом различаю предметы: массивную вторую пустую вешалку, куда Саксон вешает пальто, широкую подставку для обуви, куда, в угол, он ставит свои сапоги, картину на стене с очень простыми тёмного цвета обоями, кажется, репродукцию Айвазовского, если мне не изменяет память, небольшую люстру в виде раскрывшегося цветка лилии, квадратную тумбу с массивной ручкой, за которую нужно потянуть, чтобы открыть её. Коридор мебелью не блещет, ни количеством, ни качеством.        Разувшись и сняв пальто, я следую за Саксоном и мы оказываемся в другой комнате, которая, судя по всему, совмещает функции прихожей и спальни. Здесь обои приятные взору, светлые, массивная кровать, белоснежное постельное бельё, разносящее по комнате дурманящий запах свежести, красивый светильник на длинной ножке у кровати, плазменный телевизор в стене, противоположной постели, маленькая тумбочка, небольшое трюмо с широким зеркалом, мягкий низкий пуфик рядом с ним. А ещё — старенькая игрушка, плюшевый медведь, потрёпанный и одноглазый. Уютно.        Я подхожу к игрушке и беру её. Медведь, потревоженный гостем, мычит мне в ответ. Разглядываю. Интересно, это предмет интерьера? Или, быть может, дань детства, хорошее воспоминание, символ юности?        — Это — первая игрушка, которую подарила мне мама — признаётся Саксон.        Поворачиваюсь. Мне показалось, или его голос немного дрогнул? Поставив медведя на место, внимательно смотрю на его хозяина. Взгляд потемнел, теперь он почти такой же, как когда я заметил эти отметины-заточки на его теле. Не нужно быть гением, чтобы понимать, что он, кажется, выбит из колеи, и что во всём этом есть какая-то тайна, из тех, которые мы предпочитаем забыть, вычеркнуть из памяти, но так и носим в сердце до конца дней своих, потому что обречены на это. И нет, моя журналистская фантазия спокойна сейчас, она и не думает пока разгуляться. Молчит.        Он уходит на кухню, я слышу, как хлопает дверца холодильника, как звенят бокалы. Решил следовать уже состоявшейся традиции и угостить меня вином? Эдак мне понравится этот ритуал и я сопьюсь.        Шанс побыть в одиночестве использую рационально. Хожу по комнате, присматриваюсь, стараюсь уловить каждую мелочь. Выглядит неплохо. Будь у меня такая квартира, я бы использовал её с целью спрятаться от мира, переждать здесь бурю и, может быть, ностальгировать. Возможно, Саксон использует её также для этого.        Он возвращается с подносом в руках. На нём — бутылка шампанского, два бокал и тарелка с лимонными дольками на ней. Знаю, что текилу принято закусывать лимоном, но чтобы шампанское — впервые слышу. Саксон, конечно, очень оригинален в своих вкусах, возможно, гастрономических это так же касается, я не могу утверждать наверняка, поскольку практически не знаю их. Внимательно смотрю на него, пока он ставит поднос на прикроватную тумбочку, откидывает вниз, в ноги, подушки с кровати и садится на постель.        Решив, что это — призыв мне быть рядом, опускаюсь на кровать следом.        — Это моя квартира, купленная на случай, когда хочу остаться один. Здесь живёт одна из моих бывших домработниц, оформлена она тоже на неё, чтобы у прессы не возникало вопросов. Я предупреждаю за неделю до того, как собираюсь приехать сюда, чтобы мисс Флетчер уехала.        — Ясно — согласно киваю.        Словно прочитав моё недоумение, зачем он мне это рассказал, Саксон поясняет:        — На случай, если ты захочешь упомянуть об этом в своей будущей книге о наших отношениях. Ты ведь всё ещё хочешь её написать?        Он что, серьезно? По нему никогда не поймешь, серьезен ли он, либо издевается. Быть может, решил меня проверить?        — Я не думаю, что должен писать книгу, учитывая то, куда зашли наши отношения, — честно признаюсь в результате, — я хотел написать книгу о Гарольде Саксоне-политике, возможно, человеке, персоне. У меня нет намерений писать о Гарольде Саксоне-доминанте.        Он хмыкнул. Доволен. Улыбается. Очевидно, я сказал то, что ему в действительности хотелось услышать.        Разлив шампанское по бокалам, он протягивает один мне, отпивая мелкий глоток из своего. Беру. Пригубив, прихожу к выводу, что напиток, как и все, какие мы пили с ним, вкусный. Кстати говоря, меня вовсе не удивляет, что Саксон не стал чокаться бокалами и произносить какой-нибудь маленький пафосный тост, вроде: «За нас!» или «За наше начало!». Это ему совершенно не свойственно и это — одна из черт характера, за которые я его определенно уважаю.        Я снова медленно втягиваю в себя напиток. Облизываю губы. Действительно очень вкусно. Замечаю на себе взгляд Саксона, внимательный и, кажется, восторженный. Или мне всё же только так показалось?        Но нет. Его следующая фраза развеяла мои сомнения.        — Меня возбуждает, когда ты так делаешь.        И я нарочно проделываю это снова. И получаю ощутимый и довольно болезненный шлепок по колену (хотя, уверен, получить должна была моя задница, если бы я на ней сейчас не сидел).        Он придвигается ко мне ближе, налетает как коршун. Зубы вонзаются мне в ухо, слегка защемляют. Не больно. Мне нравится этот жест. У меня внутри всё сжимается, и член начинает призывно ныть. Подавленное желание, пока мы ехали, разгорается с новой силой.        — Идём в душ? Хочу трахнуть тебя там.        — Да.        Мне кажется, что это прозвучало визгливо. Я как малолетняя фанатка, дорвавшаяся на концерте до тела желанной звезды. Он не скрывает довольной ухмылки. Чеширский кот. Или проведший удачную охоту тигр.        Синхронно встаём с постели. Он всё так же, как прежде, держит меня за руку, поглаживая кончиками пальцев костяшки моих. Потрясающий жест, от которого у меня мурашки по коже. Сейчас я бы охарактеризовал своё состояние одним только словом — сладко. Покорно плетусь за ним. Это наш второй раз и мне ни разу не захотелось ослушаться, доминировать над ним. Да что стесняться, мне комфортнее, когда Ривер или любая другая барышня сверху. Наверное, я всё же прирождённый нижний. Не пойму пока, как стоит к этому относиться.        Ванная комната здесь небольшая и большую часть её занимает огромная душевая кабинка. Интересно, сколько возбужденных мужских тел уже в ней побывали? Наверное, не будет лишним при случае расспросить Саксона об этой квартире подробнее. Посмотрим, что именно он решит рассказать, чем захочет поделиться.        Он раздевается. Снимает рубашку, отправив её мягким жестом на пол, стаскивает брюки вместе с трусами, обнажив внушительных размеров член. Интересно, каким образом такое сокровище поместилось в прошлый раз у меня во рту? Обычно для меня проблема поместить в нём полное содержимое столовой ложки, если, конечно, это не первое блюдо, а тут вдруг такой деликатес вошел весьма комфортно. Чудеса эротики, не иначе.        Входит он тоже первым и включает душ на слабую мощность. Мне бы тоже уже войти в кабинку, очутиться с ним рядом. Но я топчусь на пороге, потому что любуюсь его обнажённым телом. И вроде бы ничего в нём такого нет — худощав, суховат. Но подтянут, с приятно выступающими мышцами и красивыми рельефами, особенно на животе.        — Иди ко мне.        Это явно не приказ, он, скорее, просто зовёт меня, ждёт, когда же я присоединюсь.        Я вхожу и тут же оказываюсь в его объятьях. О, неожиданно. Господин Доминант, любитель жёстко потрахаться, оказывается, способен и на такие неожиданные ласки. Интересно.        Коротко поцеловав меня в плечи, по очереди, он проводит кончиками пальцев вдоль моего позвоночника. О, как приятно! Теперь я понимаю, почему Марта чертовски обожала именно этот жест, когда мы были с ней вместе. По всему телу мгновенно разливается тепло. Что же, теперь мне известно, что такое пресловутая «сладкая дрожь».        Он берет в рот мой правый сосок, сжимает вокруг него губы и медленно тянет в рот, на себя. Прекрасное ощущение. Мурашки по коже усилились, я довольно мычу. Автоматически, мои руки обвивают его бёдра, мгновенно напрягшиеся. В связи с представителем своего пола, определенно есть преимущества — ты точно знаешь уязвимые точки на теле, и как примерно он может отреагировать, если простимулировать их. Пока его ладони водят по моей груди, животу, спине, беспорядочно, но твёрдо, я решаю не церемониться, брать быка за рога. Аккуратно сжав член рукой, начинаю дрочить — нежно, медленно, неспешно. Ещё один плюс гомосексуальных отношений — всегда знаешь, как именно нужно удовлетворять партнера, что будет нравиться, что раздражать, что вовремя, а что нет. Я внимательно смотрю на него, на полный восторга взгляд, на кончик языка, которым он облизывает пересохшие губы, и медленно дрочу. Знакомое чувство — когда член пульсирует в ладони, но, когда это не твой собственный член, оказывается, гораздо интереснее. Здорово.        Нежно проведя подушечкой большого пальца по головке члена, слышу его стон — долгий, полный удовольствия, неожиданно для меня нежный. О, да он, кажется, действительно кайфует. Не могу вспомнить, чтобы так на мои ласки реагировала хоть одна моя любовница, даже те, которые явно симулировали оргазм (и думали, что я не замечаю этого).        Очень плавно ускоряюсь, и он реагирует на новый темп восхищенным вздохом. Снова облизывает верхнюю губу, кончик языка так и не спрятался обратно в рот после этого. Он начинает дрожать от удовольствия.        — Так хорошо — выдыхает он и, прикусив губы, подается бедрами навстречу. — Сожми сильнее.        Это тоже не приказ. Скорее, звучит как мольба. Какое захватывающее приключение — Доминант он, но контроль и вся власть сейчас в моих руках. Это, интересно знать, тоже часть игры? Позволяет ли он мне вести, как приманка, чтобы поскорее затянуть меня в сети Договора, либо действительно потерял контроль над процессом сейчас и не желает его восстанавливать?        — О, как хорошо! — выдыхает он, сильно жмурясь. Мгновение — и кончает мне в руку.        Странно, но я иначе ощущаю его сперму в ладонях, чем свою. Она точно горячее и… хм, более вязкая, по-моему.        Он дышит ещё тяжело, но ровнее, чем пару секунд назад. Лениво открывает глаза и с любопытством смотрит на меня. Лёгкая улыбка медленно ползёт по губам.        — Прекрасно, Джон. Из тебя выходит не очень покорная саба. Но мне это даже нравится. Продолжай.        Тоже улыбаюсь, совершенно искренне. Мне нравится его тон и игривость его улыбки, и удивительное тепло, которым он пышет сейчас. Мне нравится он.        Тянусь к его губам, но он вдруг снова напоминает, что главенство в сексе за ним, отворачивается. Чувствую, что он весь напрягся.        — Нет. Я не целуюсь в губы с сабами.        — Почему?        Пожимает плечами:        — Не люблю. Не делай больше так. Красный.        Я разочарован. Мне бы хотелось узнать, как его язык будет гулять по моему рту, касаться моего нёба, какой он на вкус. Мне нравится целоваться, всегда нравилось. Конечно, у нас было что-то подобное, когда он вливал в меня вино, но это вряд ли можно назвать настоящим поцелуем.        Он врёт или манипулирует и я уверен, что мне не кажется. Короткая вспышка мрака, мелькнувшая и тут же погасшая в его глазах, — главное тому доказательство. Почему? Неужели и это связано с его травмами в прошлом? Однажды я всё-таки докопаюсь до правды, чего бы мне это не стоило. Залезу в его голову, если нужно.        Пока я размышляю, Доминант-Саксон снова вернулся и в деле. Взяв меня за подбородок и легко укусив за нижнюю губу, он отдаёт короткий приказ:        — Повернись спиной!        Слушаюсь. Только сейчас, когда струя воды попала мне на кожу, вспоминаю, что душ не закрыт, так и течет в умеренном ритме. И Саксон, кажется, не собирается его закрывать. Любовь к сексу в воде или простое совпадение?        Он становится сзади. Опять чувствую неловкость, и как внутри всё замирает. Его жаркое дыхание щекочет позвоночник, приятно обдувает кожу. Мурашки снова сдают на ней кросс.        Он задаёт вопрос, ответ на который более чем очевиден. Видимо, чтобы потешить самолюбие:        — Тебе хорошо?        — Да. Очень.        Наверное, он кивает и наверняка усмехается. Когда проводит языком по моему позвоночнику, пересчитывая им позвонки, я не в силах сдержать восторженного стона.        Получается мычание со вздохом на конце. Очень странный звук, но, учитывая, что я издаю его каждый раз, когда мы трахаемся, мне пора к нему привыкнуть.        Его язык горячий и шершавый и это тоже вызывает море восторженных колик у меня внизу живота. Там будто поселился тугой ноющий комок. Почему только с ним возбуждение так сильно, что я совершенно не могу его контролировать?        Судя по звуку, он опускается вниз, на колени. Кажется, судьба послала мне очень нестандартного Доминанта, который может быть внизу, коленопреклоненным, ублажающим. Или это еще одна его хитрая ловушка, рассчитанная на моё согласие, и, как только я сам войду в этот капкан, она захлопнется?        Он кусает меня за правую ягодицу. Мне приятно, это хороший контраст моего чувства сомлевшего удовольствия. Интересно, вкусно ли ему? Эта мысль заставила меня улыбнуться, а Саксон снова будто читает мои мысли:        — Обалденный вкус. Но подкачаться не мешает.        И я получаю увесистый хлопок по заднице.        — У вас тоже худой зад, между прочим.        Его реакция мгновенна, ладонь больно сжимает мою левую ягодицу, заставляя меня поморщиться и сжать зубы.        — Не дерзи.        — Имею право, — продолжаю атаковать, — я пока ещё не ваш сабмиссив.        Думал, он скажет что-то вроде: «Это временно», или «Это легко исправить», но нет.        Он молчит. Держит паузу. И через миг-другой, когда я обманчиво расслабляюсь, размахнувшись, с силой бьет меня по заднице трижды. Три хлопка — будто три пощёчины. Кожа огнем горит.        Сам виноват. В следующий раз подумаю, прежде чем дерзить совершенно не вовремя.        И, прежде чем я смог хоть немного оправится от боли, он встаёт, притягивает меня к себе, обхватив руками живот и мощно вонзается в меня. О, как больно, чёрт возьми. Звёздочки из глаз сыплются. Но это ещё не все пытки, которые он для меня приготовил. Свободная рука сильно сжимает мой член. Я в ловушке.        — Никогда, — его язык змеиным жалом проходит по моей шее, доставляя мне странное удовольствие, потом вонзается в ухо, — не дерзи своему Мастеру.        Рука неожиданно смещается с члена и кольцом смыкается на глотке. Удавка довольно ощутима, вздумай он сжать пальцы хоть на йоту сильнее, и я задохнусь. Что делать? Просить у него прощения? Умолять?        Он демонстрирует мне власть, напоминает о ней. Правильно. Я стал забывать об этом, хотя не имею права. Мы оба знаем, что факт не подписания мною Договора ничего не меняет. Он всё равно мой Доминант, а я — его саба. Таков факт, а против фактов, как известно, не пойдешь.        Он не убирает руки с моего горла, вместо того начинает медленно двигаться во мне. Размашистые, болезненные толчки следуют примерно каждые пять секунд. Слышу его сосредоточенное сопение и тихое рычание, когда он входит глубже. У меня печет зад и горит всё внутри.        Как ни странно, мне, скорее, нравится это состояние. Оказывается, боль тоже может быть приятной, доставлять удовольствие, если только уметь её причинять. И да, похоже, я уже мыслю как настоящий извращенец. Добро пожаловать в клуб любителей БДСМ, Джон Смитт.        Он ускоряется. Теперь секс похож на увлекательную гонку. Он приходит к финишу первый и вонзается ногтями мне в спину. Чувствую, как по позвоночнику пульсирует боль. Наверняка, оставшийся след слегка кровоточит. У меня всегда была чувствительная кожа. По ногам стекает его сперма. Пытаюсь отдышаться. Саксон не дает мне прийти в себя, сжимает мои ладони в руках и сильно прижимает к стенке кабинки. Мне снова трудно дышать, воздух я глотаю как человек, только что вынырнувший из воды. Он так больно кусает меня за шею, что я взвываю, сам испугавшись собственного крика.        За первым укусом следует второй, затем третий и четвертый. Оставив ощутимый засос на месте ранений, он отстраняется. Я выдыхаю. Нужно успокоиться. А заодно, чуть позже, когда наше страстное рандеву закончится, подумать, что я скажу Ривер о следах на шее. Она наверняка увидит раньше, чем я хотя бы попытаюсь как-то их скрыть.        Так мне и надо. Саксон обозначил своё право на меня, право трахать моё тело, распоряжаться им так, как он того захочет, посчитает нужным. Я знал, на что иду, когда соглашался на эту эротическую авантюру. Так что, видимо, скоро настанет тот день, когда пора будет прекратить наши с Ривер долгоиграющие, но ни к чему не пришедшие отношения. Я должен был понимать, что он не захочет и не станет делить меня с кем-бы то ни было, пока я — его любимая игрушка.        Закрыв душ, он выходит из кабинки. Тщательно вытирается. Надевает футболку на голое тело. Одним коротким взглядом приказывает мне сделать то же самое и следовать за ним. Я понимаю приказ потому, что он идёт в комнату. И меня явно не собираются оставлять наедине с самим собой — не тот человек рядом, не та ситуация.        И я иду. Нападки бунта в моей душе странно сочетаются с молчаливой покорностью. Я пока ещё не определился, какое состояние мне нравится больше.        Саксон ждёт, сидя на постели, снова идеально ровной. Как будто мы не сидели здесь не так давно и не пили шампанское. У него пунктик насчет чистоты, теперь я точно убедился в этом.        — Сядь.        Сажусь. Несколько минут он смотрит на меня, изучает, наверняка что-то задумав.        Облизав верхнюю губу снова (он таки делает это невероятно сексуально), встаёт.        Сбрасывает футболку на пол, оставшись обнаженным. Подходит к прикроватной тумбочке, открывает верхний ящик и достаёт оттуда плеть. Чёрная, по-видимому, из кожи, она блестит и играет на солнце. Конец её заостренный, а ручка мощная. Она короткая. Я видел такие в Интернете, когда шарился там в поисках ответов на вопрос, что же такое эта безжалостная БДСМ-культура, что представляет из себя мир мазохистских удовольствий, Что же, теперь нам с плетью, кажется, предстоит более близкое знакомство.        Саксон снова поворачивается ко мне, задумчиво разглядывает и трёт бороду. Так он делает только когда его терзает какая-нибудь дилемма, я уже знаю. Хмыкнув, когда решил её, он снова тянется к тумбе, на сей раз — на нижнюю полку. Оттуда достаёт кожаный кляп.        Это не нормально. Не правильно. С какой радости я позволяю ему проводить эротические эксперименты над собой? Я не давал согласия ни на то, чтобы меня отходили плёткой, ни, тем более, на то, чтобы мне затыкали рот. Здравый смысл, который и так в последнее время находится в коме, подаёт слабый стон умирающего, умоляет меня бежать прямо сейчас, сломя голову, забыв об этой авантюре, как о страшном сне. Но нет, не могу. Это выше меня, сильнее меня. И это — подтверждение того, какую власть, ничем не объяснимую, имеет этот человек над другими. Я сам в его ловушке, наслаждаюсь этим.        Он садится, держа и кляп, и плеть в правой руке.        — Ляг мне на колени!        Как в детстве, когда меня порол покойный дедушка. Как тебе сейчас на небесах видеть это, дедуля?        Но я подчиняюсь. Немного ёрзаю, пока его рука твёрдо не ложится мне на спину.        Приказ замереть, остановиться, и, кажется, не дышать по возможности. Замираю, ничего не поделаешь.        — Открой рот!        Едва я подчиняюсь, он сует мне в рот кляп, и это сразу лишает возможности дышать. Ещё немного и, кажется, достанет до глотки. Воздуха нет, соплю, как паровоз. Лежу с заткнутым ртом, носом упираясь в его член с внушительным стояком, враскорячку. Отличная поза.        Он проводит кончиками пальцев по моему позвоночнику, вызывая странные вибрации внутри, очень приятные. И тут же больно бьет кнутом по спине, чуть ниже лопаток. Крик давится кляпом, издаю невнятное мычание, выдувая носом воздух, и сильно жмурюсь, до боли в глазах. Он наносит второй удар, третий, четвертый, пятый. На шестой мой зад начинает ныть, а я мычу, пытаясь просить пощады. Вот, где нужно использовать стоп-слово, но я не могу. Меня лишили этого права.        Седьмой удар приходится на задницу, попадает сильнее по правой ягодице. Ощущения, оказывается, очень различаются. Здесь они более тупые, боль не такая острая, но горит задетый участок дольше, чем на спине.        Это больно, но всё же интересно. Всё внутри сжимается после удара, в промежутках, а сразу после нанесения удара, похожего на разряд тока, по телу разливается жар. Ни с чем известным мне эти ощущения сравнить нельзя. Они абсолютно новые.        Восьмой удар — самый слабый. Он оказывается финальным. Саксон буквально вырывает кляп из моей глотки и шипит:        — Вставай!        О, это, увы, не так просто. Совсем нет — у меня каждая клетка тела печет, всё внутри горит. Как долго будет пульсировать эта дикая боль, это странное чувство.        Кое-как встав, я опускаю голову. Надо покаяться, раз уж он навязывает мне эту игру. Саксон снова внимательно смотрит на меня, оглядывает с головы до ног, а потом удовлетворенно хмыкает.        — На колени!        О, а это уже действительно унизительно. Но что я могу возразить? И, если стану, не подвесит ли он меня на люстре?        Внутри всё сжимается от боли и отвращения. Но я всё же покорно опускаюсь на колени, снова чувствуя уколы невыносимой боли в спине. Саксон берет моё лицо в руки, сильно надавливая пальцами на подбородок. Пожалуй, ещё больнее, чем, когда он отхлыстал меня. Приходится открыть рот. И я не в силах подавить болезненный стон.        — Это. Было. Наказание. — Он говорит по слогам, отделяя каждое слово. Глаза его при этом блестят, их пленила абсолютная мгла. — И я применил самое лёгкое из того, что могу использовать. Ты понял?        Киваю.        — Не слышу? — щурясь, спрашивает он.        — Да, — отзываюсь тихо, смотря ему в глаза, — Мастер.        Он разжимает руки, а я двигаю челюстью, пытаясь их размять.        — Ложись на кровать. На живот. Пора напомнить тебе, что такое удовольствие.        Даже не надеялся, что поркой он ограничится. Нет, кажется, мне суждено испить чашу боли до дна сегодня. Ложусь на постель, чувствуя животом приятную прохладу простыни. Я напряжён. Я боюсь того, что ещё он сможет со мною сделать.        Саксон становится сзади, чуть повернув в сторону голову, вижу, что на колени. Аккуратно разводит мне ноги руками, гладит кожу на внутренней стороне. Снова по коже мурашки бегут, ритуальный танец удовольствия исполняют. Шикарно.        Чувствую, что его возбуждённый член близок к моей заднице. Он слегка проводит головкой близ моего анального отверстия, затем — по краю ягодицы. Это что, пытка? Он собирается играть так, пока я не обкончаю ему простынь, прежде чем войти? Кусаю губы.        Мне нравится. Очень нравится.        Ещё через несколько минут, в пределах десяти, он входит в меня, но так нежно, что я буквально пою нежный стон. Неглубоко, руки тем временем аккуратно гладят мои ягодицы. У него мягкие ладони, всё ещё приятно прохладные, отличный контраст для моей горящей в возбуждении и после ударов плетью кожи. Он движется взад-вперед, аккуратными толчками входя в меня глубже, с каждым толчком на пару дюймов. Если плётка была наказанием, значит это — поощрение или даже вознаграждение. Я чем-то его заслужил?        Но нет, кажется, с вознаграждением я поторопился. Потому что он кончает, а я понимаю это лишь ощутив, как липкая вязкая горячая сперма разливается у меня внутри, а он начинает тяжело дышать.        Не уверен, что имею на это права, но протестующе мычу. Он тихо смеется и говорит спокойно, мягко, уже, кажись, не приказывая:        — Разведи ноги.        Подчиняюсь. Его рука ныряет в моё межножье, обхватывает член сзади, начинает дрочить. Он делает это так нежно, обводя головку прохладными пальцами, что я соплю, нежно стону, слушая симфонию собственного удовольствия.        Желание пленит меня всего, укутывает с головы до ног. Я чувствую, как меня бросает в дрожь, а затем — в жар. Верный признак, что скоро кончу. Выгибаюсь, не смотря на боль в спине, приглашая его продолжать, и, кажется, умоляю, не останавливаться.        Он вдруг наваливается на меня всем телом и шепчет в ухо, коротко поцеловав его перед тем:        — Скажи моё имя.        Я, одержимый стремительно приближающимся оргазмом, даже не сразу соображаю, что он хочет. Ему приходится повторить.        — Скажи моё имя!        — Мастер! — выдыхаю я, слыша, как дыхание переходит в крик, напрягаюсь и взрываюсь в мощном, точно смывающая всё на своём пути штормовая волна, оргазме.        Я ни за что не запомню следующие несколько минут моей жизни, кроме того, что они восхитительно, потрясающе, невероятно-прекрасны. Валяюсь на постели, обняв подушку, чтобы руки не дрожали, лениво слежу, как Саксон встаёт с постели, подходит к окну и замирает перед задёрнутыми занавесками, задумчивый, точно древний философ какой-то.        Его голос сахарный, мягкий, звучит, как услада, для моего размякшего уха.        — Стань моей сабой, Джон. Пожалуйста, согласись.        И я отвечаю, ни на миг не задумываясь, потому что именно этого хочу больше всего на свете сейчас:        — Да.