Аритмия

       Я еду в ресторан. Честно говоря, настроение не самое лучшее, я бы даже сказал, мерзкое. Может ли оно быть иным, когда девушка, с которой я живу, сначала возмутилась, чем таким она помешает нашей с Саксоном деловой встрече, а потом обиделась, что это я сам не хочу её брать ужинать? Мне не нравится настроение Ривер. Её причины злиться и переживать понятны, но я так же слишком хорошо её знаю. И точно знаю, что не сегодня, так завтра, она устроит слежку за нами, если ещё не начала. Мы оба журналисты, мы знакомы много лет, я отлично знаю, что она не поверила моим заверениям, всё ещё думает, что Саксон — садист и извращенец (и очень недалека от истины), и обязательно будет под него копать. Но я так же знаю, что ей известно, что я это знаю. А, значит, всё куда более сложно, чем казалось даже на первый взгляд. Я не мог этого предвидеть. В конце концов, если на то пошло, когда я, став жертвой собственной неуклюжести, ввалился к нему в кабинет, я меньше всего мог представить, что Саксон станет моим… нет, «любовник» — это слишком громкое слово для наших отношений. Ёбарем. Так куда точнее.        И да, да, признаюсь, я до сих пор, всё ещё не могу себе дать ответ на вопрос, который для моего нынешнего положения очень важен: какого чёрта я всё это делаю? Чего мне не хватает в жизни? Я знаю, что такого рода связь точно не даст мне дополнительных бонусов к карьере, к тому же, очень не люблю работать проституткой, не для того я шёл в журналистику. Я отлично понимаю, что всё могу заработать исключительно своим умом и способностями, профессиональными, но никак не сексуальными (есть ли у меня сексуальные таланты, вообще-то ещё вопрос). Так неужто мною движет простое любопытство? Неужели любопытство, которое толкало меня, когда я во время командировки в Доминикану, ещё будучи молодым, начинающим специалистом, есть местные очень экзотические деликатесы, снова взяло верх и на сей раз толкнуло меня в постель к мужчине? А, может быть, всё же, я всегда имел склонность к таким связям, просто отрицал это? Конечно, я пытаюсь себя убедить, что это не так, но, с другой стороны, я никогда особо эмоционально не привязывался ни к одной из своих девушек, у меня не было любовных озарений, о которых пишут поэты, мурашек по коже, о которых глаголют писатели, и, в целом, я был существом довольно равнодушным к делам амурным. Быть может, я просто аромантик? Такое бывает, и люди даже вполне спокойно с этим живут, я знаю парочку таких ребят, которых это не волнует и не мешает в повседневности. Да, но как тогда объяснить, что я так хотел Саксона, не день, не два, не неделю и даже не месяц, что у меня буквально крышу рвало? Разве это не те самые знаменитые эндорфины и другие любовные гормоны разыгрались?        Я еду в ресторан и думаю, думаю, думаю. Одним из самых больших недостатков знакомства с Саксоном стала моя обреченность постоянно размышлять о вещах, о которых я раньше не задумывался, или которые меня совершенно не волновали. Теперь это почти как фетиш. Главное в жизни.        Надо бы сказать ему, что Ривер наверняка захочет предпринять расследование. Но что, если я выкопаю моей дорогой подруге яму? Вдруг Саксон разозлится и станет строить Рив козни? У него, как ни крути, возможностей для этого много. Или, кто знает, может, вообще попытается физически её устранить, а я меньше всего хотел бы, чтобы мою дорогую рыжеволосую птичку, с которой мы прошли через так много всего сложного, кто-нибудь хоть пальцем тронул из-за меня. Нет, наверное, лучше молчать. Хотя это может закончиться проблемой для меня лично. Ведь, если Ривер удастся раскопать хоть что-нибудь, она не станет молчать, это тут же станет достоянием общественности и, да, может иметь такую силу, что разрушит или сильно испортит карьеру Саксона. И тогда, не успею опомниться, мне всадят пулю в голову (видел пистолет, который частенько сопровождает Саксона, пули в нём необычные, серебряные). Он ведь сто процентов решит, что это моя вина, что это я нарочно ей рассказал или проболтался, не важно, и все мои объяснения просто не примет. Нет, молчать тоже нельзя. Не вариант.        Кажется, я загнал себя в ловушку, нахожусь между двух огней. И мне еще придется хорошо подумать, как выкрутиться из этой ситуации. Выкручиваться — часть моей профессии, но я понятия не имею, как лучше сделать это сейчас. Вариантов только два, один другого краше, третьего же я не вижу. Надо будет хорошенько поразмыслить над ним на досуге.        Погруженный в такие мысли, я добираюсь до ресторана. Шикарный, господин министр другие не посещает, не торопиться радовать их хозяев своим солнцеликим видом и сияющим присутствием.        Оставив машину на парковке, блокирую ее и быстро иду внутрь. За пять минут до выезда Саксон прислал мне смс, что забронировал для нас пятый столик. Отлично. Я вхожу, но мне не дают сказать и слова. Официант, высокий молодой человек в идеально выглаженной форме, улыбается мне голливудской улыбкой и мягко поёт:        — Мистер Смитт, добрый вечер. Прошу, проходите к столику номер пять, вас уже ждут. Я могу провести вас, если хотите.        Нифига себе! Откуда он знает, кто я? Я оглядываюсь в поисках собственного фото-робота, что, по идее, должен быть расклеен по стенам ресторана, но нигде его не нахожу. Может быть, Саксон действовал более решительно, и у полиции есть мои данные и наводка на меня, если что? Кто его, черта, знает.        Заодно поняв, что столика под номером пять в пределах моей видимости нет и Саксона тоже нигде нет, я вежливо улыбаюсь:        — Да, проведите, пожалуйста. Буду очень вам благодарен.        — О, конечно, — с готовностью отвечает официант, — пройдемте.        Он идет вперёд, я же плетусь за ним, мысленно недоумевая, почему меня провожает именно официант, если в ресторанах высшего класса, к которым этот явно принадлежит, с этой целью есть специальный сотрудник. Быть может, официант решил, что так заработает дополнительные чаевые? Или он — доверенное Саксону лицо?        Мы приходим к отдельной кабинке в антураже звездной ночи. Саксон ждёт меня внутри, спокойно потягивая дорогое вино, закинув ногу за ногу. Когда наши взгляды встречаются, он абсолютно равнодушен и, я бы даже сказал, холоден.        — Спасибо — благодарю я официанта и он ретируется, пожелав нам приятного вечера.        Сажусь, несколько секунд ёрзаю, стараясь устроится удобнее.        — Добрый вечер.        — Добрый вечер, Джон, — кивает он, — я сделал заказ для вас.        Нагло.        — Мы ещё не подписали договор, — аккуратно напоминаю ему, — не думаю, что вы можете решать за меня, что есть, мистер Саксон.        — Я заметил, что вы любите рыбу и овощи, — пожимает он плечами, — так что, салат из устриц и итальянское вино 1850-го года выдержки, думаю, должны порадовать ваш вкус.        — Спасибо, — киваю я, — мне приятно, что вы знаете о моих гастрономических предпочтениях (хотя я не особый фанат устриц), но в следующий раз попрошу вас не делать заказы за меня. Поверьте, я способен сделать их самостоятельно.        — Принято.        Киваю.        Яства приносят через несколько минут, не больше десяти, в течении которых мы сидим молча, я — сосредоточившись на своих, не самых весёлых, мыслях, а он — спокойный и расслабленный, хотя я уже знаю, что чаще всего, это состояние — огромная фикция, ложь. Пахнет вкусно.        — Приятного аппетита — говорит он.        Надо же, кажется, мне разрешили есть.        — И вам, мистер Саксон.        Я недоверчив, не очень люблю есть в незнакомых местах, как бы шикарны они ни были. Помню расследование, которое проводила Марта Джонс, и, хотя оно касалось жутких порядков на кухнях ресторанов быстрого питания, я не могу с тех пор быть уверен, что в шикарных заведениях дела обстоят лучше. Потому блюдо пробую с осторожностью, а жую медленно, пытаясь распробовать, как следует, на вкус.        — Вам нравится, Джон? — как бы между прочим, спрашивает Саксон.        Подумав ещё немного, киваю. И не лгу. Приготовлено действительно вкусно, послевкусие приятное, а вино — изысканное. Если бы я составлял справочник лучших заведений Лондона, ресторан «Олимпия» был бы в числе лидеров и по оформлению, и по качеству обслуживания, и по качеству еды.        — Отлично. Мне нравится здесь ужинать иногда.        — Вы делаете это здесь со всеми потенциальными сабами? — не могу удержаться от вопроса я.        — В основном, — кивает он так деловито, точно соглашается дать мне миллиард долларов безвозмездно, — или в другом ресторане. Туда я вас так же приглашу однажды.        — Хорошо.        Интересно, он предпочитает склонять мужчин быть добровольно изнасилованными им здесь потому, что здесь работают только доверенные лица, которые в курсе его интересов и не проболтаются о них, в случае чего, или потому что действительно нравится этот ресторан? Этот вопрос я оставлю себе, ещё один из тысячи волнующих меня вопросов о Саксоне, который, наверное, останется навсегда без ответа.        — Я должен извиниться за промедление в обсуждении Договора, — судя по его деловому тону, мы начинаем обсуждение прямо сейчас и это сигнал, — но моя работа часто предполагает форс-мажорные обстоятельства, думаю, ты и сам это видишь, Джон.        Так, он перешёл со мной на «ты». Ясно, политик Гарольд Саксон уступил место Гарольду Саксону-любовнику, доминанту, Мастеру.        — Я ждал, когда мы сможем всё обсудить.        — Хорошо.        Он закидывает голову назад, смотря на меня так некоторое время. Замечаю, что его глаза потемнели, а выражение в них — любопытство, смешанное с каким-то странным удовольствием.        — Что? — недоумённо спрашиваю и пялюсь на него.        — Представляю, как трахну тебя связанным.        Ого. Но я не успеваю как следует удивиться, когда он поясняет, совершенно спокойным будничным тоном:        — Это один из моих фетишей.        Ясно теперь, к чему мне готовиться. Когда наши взгляды снова встречаются, понимаю, что в его глазах застыл вопрос. Он явно хочет услышать, как я отнесся к такому откровению.        — Думаю, меня ждёт что-то интересное.        — Определенно — кивает он и, судя по тону, доволен моей реакцией.        Не знаю, что сказать. Ем медленно, потому что, как бы вкусно не было блюдо, не привычно есть под чьим-то наблюдением.        — Ты плохо ешь, Джон.        Я не ослышался? Он меня укорил? Поднимаю на него глаза, внимательно смотрю, прищурившись. В глазах его укор. Странно. Даже мои родители никогда не упрекали меня в том, что я ем отвратительно мало и плохо (а это действительно так). И вот, разменяв третий десяток, я получил заботливого, но сурового папочку. Вот спасибо тебе, о, фортуна!        — Да, — сдавшись, вздыхаю я, — я всегда плохо ел. Это проблема?        Ему это явно не нравится, и сильно. Он хмурится и выражение его лица сейчас очень озабоченное. Как будто это реальная проблема, а не моё личное дело.        — Да, — кивает он, прикусив верхнюю губу, — это проблема. Нужно хорошо питаться. Мои сабы обязаны хорошо питаться. Хотя бы потому, что от этого зависит, как ты будешь переносить нагрузки.        — Я учту, — киваю, но мне очень это не нравится, — но я не ваша саба.        — Пока что. Но мы не далеки от этого, разве нет?        — И всё-таки — возражаю мягко, чтобы у него не возникло желания злиться. Хотя, судя по взгляду, он всё же злится. Он постоянно вспыхивает из-за ничего. Что за особенность характера такая?        — Ладно, — он вздыхает, кажется, сдавшись, — ты не предоставил мне список недопустимых действий.        Ах да, список. Я очень долго размышлял над ним. Эта мысль несколько дней подряд не давала покоя, атаковала мою голову. Но что я мог запретить, если ничего из того, к чему привык Саксон, я не пробовал? Только то, что в его представлении называется ванильным сексом.        — Я не знаю, какие действия могу посчитать недопустимыми. Не пробовал ничего из того, что предлагает БДСМ, — признаюсь, в итоге, — но, думаю, мы могли бы обойтись без анального фистинга.        — И ты согласен на всё остальное, что я собираюсь с тобой сделать?        — Да, — киваю, но тут же спохватившись, добавляю: — но с условием, что, если что-нибудь из ваших действий будет мне не по душе, мы вычеркиваем их и обозначаем как недопустимые для меня.        — Хорошо, — кивает он, — мы уже обсуждали это.        — Я счёл нужным напомнить вам, на случай, если…        Он не даёт мне договорить и жёстко отрезает:        — Не будет никакого «если». Я не склонен менять свои решения и забирать обратно свои обещания.        Это правда. Во всяком случае, в профессиональном плане, всё именно так и обстоит.        Киваю. Ковыряю вилкой пару минут, скорее, из вежливости, чтобы показать ему, что ем, раз уж и на это у него пунктик. Делаю очередной глоток вина, поистине вкуснейшего, но допить он мне не даёт.        — Джон, — он встаёт, подходит ко мне и мгновенно оказывается за моей спиной, облизав мне ухо, — я хочу тебя трахнуть сейчас. Не здесь.        Вот и всё. Обсуждение, рисовавшееся в моём воображении как исключительно бурное, оказалось весьма спокойным и уже окончено.        — Хорошо, — отодвинув тарелку в сторону, согласно киваю, а ещё — ерзаю, чувствуя приятную влагу между ног, и как горит низ живота — куда мы поедем, Мастер?        Потому что сейчас наши желания с ним абсолютно совпадают.