***
Этот эпизод не выходит у Чону из головы ни к вечеру, ни к утру следующего дня. По идее, подобный разговор не должен его тревожить вовсе, но сначала парень не может найти логичного объяснения внезапного интереса Ёнхо в какой-то мятой книжонке, а потом попросту злится. Мало того, что нашёлся тот, кто, судя по всему, не верит в полированный месяцами облик святого, так ещё и бросил вызов. Непонятно только, когда дуэль, и какое оружие будет использоваться. Чону долго ворочается в жарком одеяле, а затем всё же не выдерживает и спрыгивает со второго яруса кровати прямиком на своего соседа по комнате. Семь утра, солнце лениво катается по кромке мартовского неба, и это лучшее время, чтобы: – Юкхей, а что ты знаешь о Ёнхо с живописи? – Ты охренел или да? – сонно рычит Юкхей, отвоёвывая обратно своё любимое синее одеяльце в белых звёздах. Оно тёплое, но для роста владельца маловато, так что огромные стопы Юкхея оказываются в зоне холодного риска сразу же, как только Чону приземляется на край чужой кровати и тянет плюшевый край на себя. – У меня полуфинал в три ночи закончился, сегодня воскресенье, что ты от меня хочешь? – Ёнхо с живописи. – Тихим, мягким голосом, будто не просит, а вздыхает влюблённой фанаткой. То есть, Юкхей этот шёпот так и воспринимает, поэтому секунду спустя на свет божий из-под подушки является помятая голова с чуть оттопыренными ушами и демонстрацией блевотного рефлекса на всё лицо: – Ты, что, втрескался в парня? – Нет! – Беспомощно взмахивает руками Чону. – Мне просто интересно. – Он мудак, и это всё, что тебе нужно о нём знать. – Припечатывает Юкхей и заваливается на бок, сладко причмокивая. – А теперь исчезни. Вечером финал чемпионата, хочу успеть выспаться. Около минуты ничего не происходит. Чону остаётся сидеть где сидел, почти не дышит, Юкхей умудряется провалиться в красочный сон, в котором спасает блондиночек в бикини от жары на пляже, и вдруг: – Так а почему мудак? Не расскажешь? Юкхей резко распахивает глаза, мученически стонет в согнутую в локте руку: – Господи, Чону, отвали. Потом расскажу, но если вкратце – ничего хорошего о Джонни, как его ещё называют, не слышал. Просто держись от него подальше, ладно? – Ладно. Немногим позже Чону, уже умытый и одетый, старательно заталкивает под подушку мирно спящего Юкхея шоколадку в качестве извинения за раннее пробуждение. Он думает перевязать её красной ленточкой, однако хихикает себе под нос и, накинув ветровку, выходит из комнаты. Вскоре и из кампуса – подышать воздухом. На территории, не считая нескольких заядлых спортсменов никого нет. Один из отчаянных бегунов, наматывающих круги вокруг здания общежития, – кажется, глава студенческого совета, но не факт, – на бегу разговаривает с кем-то по блютус-гарнитуре. Вау, думает, Чону. Ему бы таких знакомых, чтобы в утро воскресенья говорить о загадках мироздания или хотя бы о Со Ёнхо, который напрягает намного больше вселенских тайн. Если честно, помимо Юкхея и второго соседа Куна, который сейчас в отъезде, у Чону-то и друзей-то нет. Ну, хороших знакомых, ладно. Какая, к чёрту, разница в определениях, если говорить по душам всё равно не с кем. Когда именно его жизнь стала настолько не интересной никому, монотонной – он не знает, катился к этому больше семестра. Катился с долгами по истории живописи, западноевропейской философии и железобетонным конструкциям. В серых свитерах не по размеру, с родным цветом волос и усталой улыбкой. Парень с полчаса просиживает на влажной от росы скамейке, прежде чем к нему подбегает запыхавшийся Донён (всё же, президент) и спрашивает, нет ли у Чону с собой случайно в рюкзаке чая. Чону отрицательно мотает головой и тихо просит прощения: – Я хотел взять с собой термос и не взял. – Ему вдруг почему-то очень стыдно за это, хотя Донён улыбается сверху вниз добродушно. Если всё, что говорят о Донёне, – правда, то впору считать его идеальным. Он, капитан баскетбольной команды, стал главой студенческого актива только в этом году, будучи на четвёртом курсе, но уже успел немало сделать. В частности, вернул систему шефства выпускных групп над только поступившими, организовал студенческое радио и сделал предложение звезде скульптуры Джису во время новогодней вечеринки. Вместе со счастливой девушкой плакали, наверное, даже преподаватели. Да о чём речь… У Чону даже сейчас, три месяца спустя, глаза слезиться начинают от одного только мимолетного воспоминания. – Тебя что-то беспокоит? – спрашивает Донён, приземляясь рядом и шумно выдыхая. – С чего ты решил? – Ты сидишь здесь битый час и ничего не делаешь, хотя мог бы сладко спать в чьих-то объятьях, как минимум. Так что два варианта: или ты очень странный, или у тебя проблемы, которые попросту не умещаются уже в голове. К тому же, когда-то ты отказался играть в моей команде, мужская гордость задета. И сейчас я использую возможность прицепиться к тебе и в очередной раз заставить передумать. – Смеётся. – Ты не отступишься, да? Уже столько времени с сентября прошло. – Послушай, Чону. Я играю с шести лет, и глаз на таланты у меня намётан. – Спасибо, Донён, если у меня будет время – я приду к вам, обещаю. – Ты говоришь мне это уже в шестой раз. Теперь очередь Чону смеяться – на выпад он так и не отвечает. Донён расслабленно откидывается на кованую спинку и прикрывает глаза, отдыхая после пробежки. Он всё так же монотонно прочёсывает рукой влажные у корней волосы, когда у него неожиданно интересуются: – Давно ты знаешь Ёнхо? – Джонни? Достаточно. А что? – Понятно. – Чону? – Что-то неуловимо меняется. Донён выпрямляется, поворачивает голову в сторону собеседника и дышит чаще. Кажется, злится и даже не пытается это скрывать. – Что он тебе сказал? Что предлагал? – Ничего. – Чону часто-густо клипает ресницами. – Просто подошёл вчера, спросил, что я читаю, и… – Никогда, – Донён перебивает его, – и ни за что. Не соглашайся. С тем. Что он. Говорит. Я ясно выразился? Лучше почувствовать себя дураком, чем попасться. Ты понял меня? Чону в ответ на такую агрессивную реакцию в удивлении гнёт брови: – Попасться? Юкхей тоже говорит, что Джон мудак, но я всё равно ничего не понимаю. Что с Ёнхо не так? Что-то произошло в этих стенах? Почему все так странно реагируют… – Не произошло, а происходит, и чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше. – Неожиданно резко хватает за плечи и встряхивает. – Пообещай мне не вляпаться ни во что, даже если очень захочется. И сегодня, по возможности, сиди дома. – Во что вля… – Пообещай. – Обещаю. – А теперь записывай мой номер телефона. Если он ещё раз подойдёт к тебе – позвонишь, и я из любой точки вселенной прилечу начистить ему его прекрасную морду лица. По возвращении в комнату легче Чону не становится. До того, как Юкхей окончательно просыпается к полудню и начинает читать рэп на весь этаж, принимая душ, Чону успевает набросать несколько колонн в скетчбуке, поболтать с сестрой по телефону и подремать часик на письменном столе. Он даже подумывает сходить в игровой клуб, посмотреть финал «Героев» и поболеть за друга, но перспектива сидеть энное количество часов в прокуренном подвале его ни разу не прельщает. Да и странное предупреждение Донёна на подкорке отпечаталось. – Я забыл трусы! – громыхает бас со стороны ванной комнаты. – Рад за тебя. – Чону тихо вздыхает и трёт опухшие веки. – Подай мне их! Они на кровати. – Пятьсот вон. – Да ну тебя в задницу! – И шлёпает мокрыми ступнями по паркету. – О господи... – А теперь пятьсот с тебя, тысяч, чтобы я оделся. До самого выхода Юкхея вон из комнаты они дурачатся, бросая друг в друга подушки, вещи и кукурузные палочки; Чону едва не остаётся без очков. Уже потом, закрыв за соседом защёлку и отсмеявшись, он подходит к окну, чтобы провести его ещё и взглядом от ступенек до ворот, но буквально спустя минуту раздаётся стук в дверь. Безо всякой задней мысли Чону бросается открывать, наивно предполагая, что Юкхей что-то забыл, счастливую серёжку или один из любимых браслетов, но в коридоре никого нет. Пусто и тихо. Несколько секунд ничего не происходит, только чувствуется сладкий, приторный запах, и после этого – темнота. Чону проваливается в какую-то тягучую неизвестность и даже не успевает ничего предположить.***
В себя Чону приходит лишь глубокой ночью. Ему жарко, потому что сидит, упершись спиной в тёплую батарею. Кружится голова, во рту неприятно сухо, а низ живота отчего-то кажется рыхлым-рыхлым. Парень стонет, хватается за виски и едва не выбивает себе зуб чем-то металлическим, шипит от боли. Отведя чуть левую руку и прищурившись, он понимает, что на его запястье застёгнуты наручники, тяжёлые, настоящие, и более того, что в разы страшнее, – на него кто-то смотрит. Над головой у Чону окно, и лунный свет, проникающий сквозь жалюзи, ложится ровными полосами на пять неподвижных фигур в чёрных костюмах. Все в штанах и пиджаках с металлическими пуговицами на голое тело, все в белых масках странной формы, закрывающей нос и скулы, но оставляющей открытым рот. Для глаз – вертикальные щели. Двое сидят на кровати Юкхея, плюс, одна – судя по глубокому и пышному декольте, девушка – вальяжно полулежит ярусом выше. Ещё один парень замер у двери, скрестив на широкой груди руки, а пятый сидит на корточках в метре от Чону, чуть наклонив голову, и держит на раскрытой ладони с паучьими пальцами небольшой ключ. Было бы не так жутко, не забивайся в уши ватная тишина. Всё, что Чону слышит, – стук собственного сердца. Ему настолько страшно, что он даже кричать не может. Как долго он пробыл без сознания? Кто эти люди? Зачем полурасстёгнутые наручники? Он опускает подбородок на грудь и отчаянно жмурится, глупо надеясь, что всё происходящее – сон, и ему вот-вот удастся проснуться. – Давай, малыш, ты должен выбрать, – подсказывает мягкий женский голос. – Хочешь остаться со мной? Чону отрицательно мотает головой, глаз не открывает. – Вы только посмотрите на него! Так похож на щеночка. Вот только щеночек… – Недолгая пауза, тихий шорох, и продолжение фразы звучит уже над самым ухом: – Кажется, не любит девочек. Она – чёрт, неясно ни как её зовут, ни сколько ей лет, ничего – беззастенчиво укладывает ладони на внутреннюю сторону чужих бёдер и мягко разводит согнутые в коленях ноги. С пугающим спокойствием Чону вдруг понимает, что не может сопротивляться. То есть, прямо сейчас какая-то девушка его совершенно спокойно ласкает сквозь тонкие трикотажные штаны, а сил и желания сопротивляться нет. Наркотиками Чону никогда не баловался, но что-то подсказывает ему, что именно так люди себя и ощущают под лёгким кайфом: невероятно расслабленно, готовыми, не раздумывая, на всё соглашаться и шумно выдыхать, сдерживая пошлое хихиканье. – Отойди от него. – За мягкий, бархатный голос Чону цепляется как за спасение и, приложив тонну усилий, отводит ноги в сторону. Девушка обиженно хмыкает, но руку всё же убирает и оборачивается, чтобы заглянуть за спину того, кто всё ещё сидит по-лягушачьи, и ядовито возмутиться: – Посмотрите, кто отозвался! Напоминаю, что сегодня мой день, и больше никто не имеет права разговаривать. Только я и щеночек. – Хорошо, я выбираю его. – Чону слышит себя как будто со стороны. – Кто заговорил против ваших правил. Я выбираю его, слышали? Теперь-то что? Первой, обиженно взмахнув копной чёрных блестящих волос, уходит девушка. Заметно, что она злится, потому что походка на каблуках плавной у неё не выходит. У самой двери дама опасно покачивается, но достойно удерживает равновесие, приподнимается на носочках и прощается звонким шлепком по шее победившего её «конкурента» – тот даже не дёргается, но потом, когда девушка исчезает в темноте коридора насовсем, медленно прикладывает ладонь к стремительно краснеющему отпечатку. Чону про себя называет её Ведьмой и смотрит на того, кого он выбрал, уже более осознанно. Выходит, он выше среднего (с пола судить, так-то, трудно) и довольно сдержан, вот только в случае с Чону не сдержался. Интересно, почему. Как уходят остальные – он даже не замечает. Новый приступ головокружения заставляет Чону обнять колени руками и уткнуться в них лбом со слабой надеждой, что прибой в ушах успокоится, и вернётся возможность неплохо соображать. Это не угрозы всё и не насилие. Чону дают свободу действий, хотя прежде без его согласия усыпляют и цепляют на руку побрякушку – похоже на игру. Тем более, Ведьма упоминала какие-то правила. Вот только если фигуры в масках – игроки, то сам Чону – всего-навсего пешка в руках одного из них. Точнее, ещё не в руках, но было бы неплохо. От последней мысли прошибает как током. Чону будто бы разделяется на две половины, одна из которых только и ждала, когда же вторая, привычно сдержанная, бросит едва заметный намёк на пошлость. Дальше накрывает лавиной обрывочных фантазий: трение влажных от пота тел, стоны на выдохе и следы от укусов на шеях. В штанах становится тесно, пальцы стягивают волосы у корней, и Чону едва слышно стонет, выгибаясь вдоль батареи. Уже знакомый запах бьёт в ноздри повторно – снова шоколадная сладость на кончике языка и горечь настоящей ванили, – и, наверное, дело именно в нём. Эта дымка, отрава заставляет забыться настолько, что в следующий момент Чону обнаруживает себя сидящим на коленях того самого парня в чёрном, с которым остался наедине. Уже на самом деле. Вот и требовательные руки под футболкой – вздох, и губы на изгибе шеи – стон, и прохладный фарфор под ухом – выдох. Знал бы Юкхей, что сейчас происходит на его кровати – поседел бы. Но Юкхея нет, вернётся он только под утро как обычно, так что Чону сначала расстёгивает чёрный пиджак, а потом тянется к маске, чтобы снять её, но его довольно грубо перехватывают за запястья. Маска неодобрительно качает головой и ухмыляется. Кривой надлом пухлых губ раздражает настолько, что Чону стирает её с чужого лица тем, что намеренно резко подаётся вперёд. Ягодицами он чувствует набухший член под плотной чёрной тканью и шепчет на ухо Маски со всей паскудностью, на которую только способен: – Неужели всё настолько плохо, что на секс ты можешь рассчитывать только ночью, в маске и отравляя беззащитного партнёра? Я же прав? Вы что-то распылили? Потому что иначе я бы не болтал так много и не вёл бы себя как похотливая-ах… Его направляют, держа за талию, и Чону послушно елозит пахом о пах, сползает, приподнимается и прижимается сильнее. Он чувствует себя школьником, возбуждающимся до невозможности от одних тонких царапин по спине сразу же, как только с него стягивают футболку. Воздуха пока хватает, но уже сейчас хочется большего, и остаток сил уходит на то, чтобы удивиться: словно уловив его желание, Маска приспускает тонкие штаны и без излишних церемоний хватает у самого основания, заставляя захлебнуться смущением и протянуть очередной стон. – А рот вы специально не закрываете, потому что можете отсосать, если попросят? Маска неожиданно громко хохочет, и этот смех – пожалуй, лучшее, что Чону слышал в своей жизни. Низкий, раскатистый, он отчего-то заставляет фантазировать, как же выглядит его обладатель. И имеется в виду не только лицо, а и тело в целом, когда без единого клочка одежды. Наверняка подтянутое, наверняка вызов в глазах, горделивая ухмылка и… Да. Чону опрокидывают на спину и буквально сразу же вынуждают в панике схватиться за подушку под головой. Как никогда беззащитный, он бессовестно мычит каждый раз, когда головка упирается в расслабленное горло. Ему тепло, ему до противного влажно и жарко между ног. Он пытается вырваться отодрать от себя цепкие пальцы, приковывающее его к постели, но это всё бесполезно. Остаётся только расслабиться и получать удовольствие – задача элементарная. Последнее, что он видит перед тем, как отключиться после яркого оргазма, – незнакомый парень стоит у кровати и вытирает шею и грудь мятой белой футболкой. Маска еле держится на вороньей макушке, но черт лица Чону не запоминает, он проваливается в беспорядочный, кислотных оттенков сон. – Я верну тебе долг, если придёшь ещё раз, – заплетающимся языком в полудрёме. Мрак.***
– Судя по тому, что я увидел, ты дрочил на мой светлый лик. Хочу вернуться во времени и ничего не видеть. – Я не… – Молчи. У тебя не может быть оправданий. Ладно, передёрнул, думая обо мне, но уснуть после этого на моём одеяльце?! У меня травма, Чону, я видел твоего дремлющего дружка, и я не хочу с тобой разговаривать. – Юкхей продолжает скидывать на пол его простынь, наволочку, плед, полотенца, пододеяльник. – Ты переезжаешь на место своей дрочки, а я – на второй этаж. Ты здесь не жрёшь даже, чистюля хренов, так что вряд ли непотребствами занимался. Почему не в кровати Куна, можно спросить? Мысли о нём тебя не возбуждают? Чону прижимает к груди домашнюю футболку, безнадёжно испорченную, и готов расплакаться. Мало того, что не выставил с ночи будильник и проснулся от воплей Юкхея аккурат к концу третьей пары. Мало того, что третьей парой сегодня был зачёт по начертательной. Так ещё и футболка любимая действительно в засохшей сперме. И страшно не то, что ночью произошло что-то необъяснимое, грязное, а то, что Юкхей на полном серьёзе швыряется в него постельным бельём. – У тебя весь матрас в пятнах от кетчупа, я не могу на таком спать. – Это редчайший образец позднего экспрессионизма, привыкнешь. – Ты тоже светил своим «дружком» вчера днём, и что? – Ему на правах лидера в этих стенах можно. Не выдержав ехидного прищура, Чону выкручивает соседушке два фака, сопровождая их ангельской улыбкой, а затем уходит в ванную, громко хлопнув дверью. Юкхей в шоке. Такого ещё никогда не было. Нет, Чону и раньше ему средние пальцы скромненько демонстрировал, но чтобы штаны спускать до лодыжек перед этим и укатываться потом пингвином в душ – тенденция новая. Плохая примета, к перемене погоды, вестимо.