Клуб

      «Ты же помнишь, что сегодня Большой День?» от Cуён в шесть утра понедельника бодрит несказанно.       Чону, может, планировал никуда не идти, умереть погребённым заживо в одеяле, напоследок простонав Юкхею, чтобы забирал ту проклятую толстовку, которую он пытается увести уже третий месяц. На него даже уговоры, что она куплена в магазине, где всё по пять тысяч вон, не действует – не верит, что это китайская подделка. Чону прячет телефон под подушку, намереваясь спокойно доспать до трели будильника в семь, но несколько секунд спустя он снова жужжит, радуя (или не очень) новым сообщением: «Выглядеть красиво не обязательно, но чай в термосе с собой возьми, у нас тут что-то вроде традиции – смачивать горло после». И вот тогда разбирает мандраж.       Кун говорит, что его тоже приглашали и брали интервью. Спрашивали, насколько сложно управляться, как старосте, с потоком вечно не довольных чем-то людей, кто самый непослушный. Почему не ходит на собрания студенческого совета, и занято ли его сердце. Было весело, резюмирует Кун. Но если весело в той же мере, как и мешать свои произведения с прогнившим за день мусором, то Чону пас. Он вдыхает и решается спросить у Суён, какие его ждут вопросы. Девушка отвечает почти мгновенно: «Понятия не имею. Девчонки имеют привычку дописывать сценарий в последний момент, так что каждый раз – для нас с Марком тоже сюрприз».       Точно, второй ведущий.       Марк Ли.       Ещё одна причина нервничать. Когда Чону уезжал из Тэгу в столицу, то искренне надеялся, что ни у кого из его одноклассников не хватит решительности – да и способностей, чего греха таить – подать в тот же университет, что и он. Чону, можно сказать, молился и, увидев на доске объявлений среди своих будущих одногруппников имя Марка, напрягся и выдохнул с облегчением одновременно. По крайней мере, только Минхён Ли – парень не из самых болтливых, по крайней мере, они не дружили, чтобы сейчас, избегая его, Чону испытывал чувство вины.       Сон не идёт. Чтобы убедиться в этом, Чону перекатывается на правый бок, потом на левый, потом несколько минут грустит о том, что на втором ярусе ему спалось слаще, и в конце этого импровизированного ритуала вздыхает. Когда он, уже одетый и умытый, возвращается в комнату с чашкой чая и садится за стол Юкхея у окна, не включая верхнего света, просыпается Кун и тихо спрашивает:       – Ты в порядке? – вполгоса, хотя на фоне похрапывает Лукас, спит он крепко, и можно не бояться, что подслушает.       Чону оборачивается и несколько раз пожимает плечами:       – Не знаю. Наверное. А что?       Кун откидывается обратно на подушку. Со своего места Чону может видеть только кусочек его каштановой макушки, так что не догадывается даже, что у него на уме. Уснул ли, думает ли, злится на то, что в его вещах беспардонно рылись. В конце концов, он всё же продолжает разговор:       – Ты спрашивал о белых масках.       – А ты сказал ни с кем не говорить об этом.       – Я просил ни у кого больше не спрашивать. У меня – можешь.       – Почему?       Снова тишина. «Вроде нервный срыв был, но никто не знает, из-за чего». Слова Юкхея бьют по затылку, и Чону как никогда чувствует себя тупым и бестактным, потому что шёпотом:       – Они приходили к тебе. Ты не наслышан и не предполагаешь, они… Приходили и к тебе. Да? Кто они такие?       Кун отворачивается к обоям. Его кровать стоит у противоположной стены, напротив двухъярусной Чону и Юкхея, и сейчас старший выглядит особенно одиноко, не причастным ко всему, что происходит в этих стенах. Он всегда держался особняком, и Чону уважал его за спокойствие, умение держать себя в руках двадцать четыре часа в сутки (он даже спит как-то благородно, на спине, закинув одну руку за голову), но только сейчас приходит какое-то запоздалое осознание, насколько он одинок. Чону точно знает, что у Куна нет девушки, нет и близких друзей – его любят все, и в то же время – о нём никто ничего не знает.       – Я понятия не имею, как это всё работает на самом деле, Чону, но знаю точно: ничего просто так, для собственного развлечения, они не делают. Если они зацепили тебя, то им это для чего-то нужно. Ткнуть в твои слабости, поломать тебя, повлиять на кого-то. С кем-то они разговаривают, запугивают, заставляют что-то делать. С кем-то проводят ночь, но только одну – одно из их дурацких правил. Они считают себя всевластными, и это недалеко от правды.       – А если не одну ночь, то я попал по-крупному, да?       – Чону… Если тебе нужна помощь… Или… Чёрт… Господи, что они с тобой делали?       Чону непроизвольно краснеет, и хорошо, что в утреннем полумраке этого не видно. Он делает несколько глотков тёплого чая и с горечью думает: «Лучше бы ты спросил, что вытворял я». Что они делали? По факту – загоняли в угол, и дальше он творил всё, что хотел, сам, по собственному желанию. Возможно, не без помощи лёгкого наркотика, но с удовольствием и от души – это точно. Признаваться в подобном Куну неловко и страшно, но Чону больше не с кем разговаривать. Он не уверен, что его кто-то поймёт, что-то объяснит лучше Куна, поэтому:       – Ничего, что было бы мне противно, хён. Не подумай, что я больной ублюдок какой-то, просто… Что в первый, что во второй раз пахло какой-то дрянью, и у меня просто срывало заслонки. Я делал что хотел, я позволял делать с собой всё, что хотел тот парень, в маске. И… Если тебе противно или больно слушать об этом, то я больше не буду.       – Нет, я в норме, говори.       – Во второй раз всё было по-другому. Я очнулся не один, а с ним, и было очень странно. Я не уверен, что это важно, но, эм, в самом начале я стащил с него маску, а утром мы проснулись вдвоём. И я не смог даже головы поднять и посмотреть ему в лицо. Мне так было стыдно, господи, мне стыдно до сих пор.       – Готов поклясться, ему тоже. – Короткий смешок. – Их маски – что-то вроде защиты от той дряни, что они распыляют, чтобы лишить способности сопротивляться свою жертву. Ты оставил его без фильтра, и поэтому он не смог красиво уйти, как у них принято.       – Ты как-то подозрительно много знаешь. Баш на баш? Откровенность за откровенность?       – Не сегодня.       – Ладно. Надеюсь, ты во мне не слишком разочаровался. Мне почему-то так страшно разочаровать именно тебя из всех. Не знаю, почему так. Я ведь совсем не так хорош, как всем кажется.       – Я знаю о твоей истории, Чону, и считаю, что ты не должен опускать себя в своих же глазах так низко. Жить не так, как ты привык, говорить не то, что ты думаешь на самом деле. Ты не виноват в том, что произошло. – Кун принимает сидячее положение, обнимает колени, прислоняется к стене и смотрит с намёком на жалость. – Мой отчим возглавляет главное полицейское управление Тэгу, так что... Мне всего лишь хочется уберечь тебя от новых потрясений. Будь осторожен. Игры белых масок могут увлечь, они не всегда заканчиваются плохо. Но если тебе нужна будет помощь – говори мне. Не советуйся ни с кем из преподавателей, ни с кем из тех, кто покажется тебе надёжным. Здесь все, кто имеет мало-мальское влияние, деньги, власть, связаны, и никому нельзя доверять.       – Даже тебе, выходит? – Чону захлёбывается эмоциями, он готов вскочить и заорать от всего, что накатывает волнами, от былого ужаса до более свежего потрясения, отдающего ноющей болью под рёбрами слева. Получается, он совершенно зря опасался Марка.       Кун укладывается дальше спать, долго шуршит одеялом и спокойным голосом отвечает:       – Решай сам. Моя мать – обычная домохозяйка, если что, могу показать её страничку в Вейбо.       Всё же, приходит к выводу Чону, ему очень повезло с соседями.

***

      Все три пары до обеденного перерыва Чону допытывается у поисковика, как свести счета с жизнью быстро и безболезненно. Телефон горячий от того, что в него, несчастного, беспрестанно тыкают пальцем, Чону теперь – эксперт в области легализированных в стране ядов, но веселее совета признаться лучшему другу в чем-то пакостном и бежать так не обнаруживает. То есть, можно, конечно, написать Юкхею, что это именно он, Чону, поломал его любимую геймерскую компьютерную мышку. Два месяца назад его удалось убедить в том, что это Кун её случайно на пол смахнул, когда пыль со столов вытирал. Интересно, за сколько секунд Лукас прибежит из другого корпуса, если узнает, что Чону сделал это специально, в отместку за испорченную во время глажки футболку?       Парень почти отправляет «Ты дурак» нужному адресату, но сдувается в нерешительности. Умирать он всё же не хочет. Сбежать – да. Раствориться в одном месте и собраться заново из молекул в другом – тоже можно. Лишь бы не идти в главное административное здание, в комнату на втором этаже, из которой ведётся студенческое радиовещание. Там его ждут бессменные ведущие в лице Марка и Суён, а ещё боль, унижение, страдания, неловкость. Одним словом – стресс. Когда он просил совета у Лукаса, мол, может, как-то отказать Суён, написать ей позорное сообщение и больше никогда не показываться ей на глаза, и сосед громыхнул:       – Суён отказывают только импотенты. – То Чону расстроился окончательно. Не импотент он, ну. Просто напуган немного и не уверен, что справится с такой мелочью, как несерьёзный опрос околошкольного уровня.       Комнатушек у «радистов» оказывается целых три: что-то вроде крошечной прихожей, где все оставляют верхнюю одежду, переобуваются в разноцветные резиновые тапочки и даже оставляют сумки, небольшое помещение с диваном, письменным столом и шкафчиком для снэков и чайного сервиза и, собственно, студия записи за стеклом. Та самая волшебная страна, в которой растут пульт управления, микрофоны и «крутящиеся».       Чону чувствует себя Алисой во время короткой экскурсии, которую ему уже с порога устраивает жизнерадостная Суён. Параллельно она знакомит его со сценаристками, попивающими кофе и лихорадочно вносящими последние поправки в сценарий, Сыльги и Джухён, заставляет за руку поздороваться с Марком и съесть четыре печенья с клубничным желе. Чону, вроде как, успокаивается и почти не волнуется, надевая пару больших мягких наушников.       По ту сторону прозрачного перестенка Сыльги и Джухён показывают ему большие пальцы, одними губами произносят «Файтин!», и парень даже улыбается. Ровно половина первого дня – звучит заставка. Марк за это время успевает чему-то удивиться, глядя на небольшой монитор перед собой, и выгнуть симметричными дугами брови. По окончанию проигрыша начинает Суён:       – Сегодняшний день можно назвать хорошим по, как минимум, двум причинам. Во-первых, наша дружная команда наконец-то смогла убедить многоуважаемого господина Хона, нашего первого проректора, в том, что «Палитра» - не совсем удачное название для радио-волны. Оно дискриминирует большинство специальностей, представленных в университете, так что… Теперь мы радио «Мольберт». Поверили, да? Ну и зря сомневаетесь в господине Хоне. Мы объявляем конкурс на самое креативное, лаконичное название. Присылайте свои варианты, пользуясь нашим приложением, ссылку на скачивание которого вы можете найти на официальном сайте университета. Мистер Хон за это обещал «автоматы» по железобетонным конструкциям! Ладно, не обещал, но я над этим работаю.       Постепенно Чону расслабляется. Он не перестаёт улыбаться, наблюдая за тем, с какой лёгкостью даётся Суён текст. Она едва смотрит в распечатки перед собой, машет руками, поправляет волосы, машет подругам и тихонько смеётся над своими же шутками. Чону упускает тот момент, что, оказывается, именно он – вторая причина считать понедельник хорошим, и вздрагивает, когда слышит своё имя уже из уст Марка:       – Ким Чону, первый курс архитектуры и градостроительства, скажи привет нашим слушателям, пожалуйста. К слову, скажу, что приложением на данный момент пользуются почти рекордные двести семьдесят девять человек, и я поражён. Когда у нас в гостях была ныне действующая Мисс Красоты, было триста восемь. Айщ, уже двести девяносто двое.       – О… – удивляется Чону в микрофон. – Всем здравствуйте, я Ким Чону, мне восемнадцать лет, и я не уверен, есть ли смысл в том, что вы сейчас тратите своё время на меня.       – Ну не милашка ли! – неожиданно восклицает Суён. – Расскажи о себе чуть больше. Почему именно архитектура, не собираешься ли сбегать со своей специальности, о чём мечтал в детстве.       – Ну… Стать хорошим человеком?       Если считать попытки пятнадцатилетней давности не свалиться со стула, пока поёшь на потеху бабуле песенку про большую семью пельмешек, то, наверное, знаменитым музыкантом. Ещё Чону собирал макеты самолётов и городских достопримечательностей со всего мира, вроде Пизанской башни или парижских соборов, и хотел установить посреди Токио деревянный замок имени себя. Чону не знает, как поделиться этим, чтобы не выглядеть дурачком. Такими историями не удивишь, но можно с лёгкостью рассмешить и прослыть не очень умным. Пауза затягивается дольше трёх положенных радио-этикетом секунд, и ситуацию решает спасти Марк, читая без запинки строчки заготовленного заранее сценария:       – Мы знали, что легко и просто такой крепкий орешек, как ты, не расколешь, поэтому провели маленькое детективное расследование и выяснили, что ты… Что ты… Что?       По ушам неожиданно бьёт реклама какого-то центра активного отдыха неподалёку от кампуса. Предлагают батуты, боулинг, и всё это просто замечательно, но как-то не в тему. Суён стягивает с головы наушники и, перегнувшись через Чону, злобно шикает на Марка:       – Эй! Ты какого чёрта делаешь? Зачем было запускать рекламу?       Минхён нелепо взмахивает руками, несколько секунд хватает ртом воздух, а после всё же находит силы возмутиться:       – Ты читала мою реплику? Ты считаешь это нормальным? Какого чёрта Сыльги себе позволяет? Может, Чону не хочет, чтобы об этом говорили на весь университет. Вы редко согласовываете сценарий, конечно, но сегодня – именно тот редкий случай, когда надо было!       – Что ужасного в том, чтобы сказать, что Чону два года пел в школьной группе? – вскидывается в ответ Суён. – Это же интересно! Люди будут нас слушать, люди захотят узнать о нём больше. Разве не это наша цель? Способствовать коммуникациям внутри коллектива?       Упрямо поджимающий губы Марк жмёт на кнопку повтора, стоит рекламному ролику закончиться номером телефона, по которому можно бронировать столики в кафе здорового питания. Парень горит ушами, периодически с ужасом поглядывает на опустившего голову Чону и беспрестанно перебивает вторую ведущую:       – Нет!       – Заканчивается реклама – и мы продолжаем болтать по сценарию. Ничего не знаю.       – А я говорю, что нет!       – А я говорю, что ты странно себя ведёшь.       – Нет! Чону, скажи, что тебе неприятна эта тема, и мы не будем её мусолить. Сообразим что-то другое.       – Всё в порядке, Марк, спасибо за беспокойство. Мы можем продолжать.       Так странно.       Пожалуй, в подобных ситуациях следует впадать в ступор. Как так получилось, что то, что ты тщательно скрывал, стало всеобщим достоянием по глупой случайности? Как себя вести теперь, что говорить, что делать? Наверное, стесняться, заикаться или вовсе молчать. Так бы поступил Чону-тихоня, спровоцируй кто эмоциональный всплеск, способный перебить хребет и надолго обездвижить. Однако Чону злится, по-хорошему, чётко осознавая, как его ведут в неизвестном ему самому направлении за поводок. Он почти чувствует, как натирает грубый ошейник кожу, с какой радостью, злорадством даже дёргает за шлейку воображаемый хозяин, и ему это не нравится. Его привели на радио, его заставляют робеть, за ним наблюдают.       Вариант для дальнейших действий один – бежать на опережение. Взять резкий старт, дёрнуть за руку, сбить с ног и нестись так быстро, чтобы тиран не успевал даже встать на четвереньки. Если цель невидимого (невидимых) – насладиться растерянностью Чону, его безропотным поражением, то ничего не выйдет.       Марк вскидывает брови и с опаской проговаривает в микрофон после восстановления трансляции:       – Как вам интрига, которую я выдержал? Понравилось напряжение? Вот и мне тоже. А теперь можете расслабиться. Так вот, Чону, мы знали, что легко и просто такой крепкий орешек, как ты, не расколешь, поэтому провели маленькое детективное расследование и выяснили, что ты был солистом молодёжной рок-группы. И группы довольно популярной в Тэгу. Расскажешь?       – Почему нет? Только не совсем рок. Поп-рок? Мы были инструментальными, но не очень агрессивными. – От злости у него даже тембр меняется. Обычно мягкий и тихий, голос холодный и ровный. Чону говорит уверенно, будто рассказывает о том, что видит в данный момент перед собой: – Мы с тремя ребятами собрались совершенно случайно на первом году обучения в старшей школе, хотя общались и до этого и прекрасно знали, кто на что способен. Нам было по шестнадцать лет, хотелось признания, славы и популярности среди девчонок. Дебютировали на новогоднем школьном концерте, где нас заметила будущий менеджер – супруга учителя истории, а дальше всё как в тумане. – Звонко смеётся. – Мы выступали в клубах, но строго до десяти, баловались демо-записями, создали и регулярно обновляли свой сайт на бесплатном сервере. У нас… У нас даже свой небольшой фан-клуб был.       – Как насчёт того, чтобы спеть нам что-то?       – Только если Марк бит задаст. Мы учились в одном классе, так что я знаю, на что он способен.       – Правда? Битбокс? В одном классе? – Суён подпрыгивает на месте и заглядывает в глаза обоим по очереди. – Марк ни разу не говорил мне об этом!       – Мы подрались за неделю до выпускного, но это история не для радио-эфира. – Улыбается Чону.       – Тогда сегодняшний день можно смело считать днём вашего примирения, чур, я свидетель. Могу за пару секунд на салфетке помадой подтверждающий документ наваять, если хотите.       С припевами трёх песен Бибера, пусть не совсем устойчиво, сыро, негромко, Чону справляется. Войдя в раж, он шутит, что его сосед по комнате влюблён в Суён и мечтает взять у неё автограф. Вот только стесняется очень. Почему? Плохо ли учится? Ну, так, для архитектуры не создан, но под строительные сваи – самое оно. Да, высоковат, да, возможно, Суён его знает и даже заговаривала пару раз. Ребята заканчивают эфир так, будто не впервые собрались, а раз, как минимум, в десятый.       Чону, не столько радостный, сколько задумчивый, размышляющий на тему того, кому же так выгодно водить какого-то задохлика везде за ручку, к свету принятия окружающими, даже не сразу замечает, что в коридоре его ждут.       Об этом парне много говорят, потому что больше никому дирекция не позволяет красить волосы. Говорят, он племянник министра культуры, поэтому выбритая в двух местах полосками бровь – лишь одна из мелких поблажек, которые ему делают вкупе. Однокурсник Донёна, Ли Тэён, чьи волосы на этот раз тёмного-красного, винного даже цвета протягивает Чону кнопочный телефон со словами:       – Это твой. Держи. – Практически рык. Видно, что на контакт с Чону он явно пошёл не добровольно, что его вынудили, поэтому смотрит сверху вниз, как остроносая птица на червяка и даже не пытается скрыть своего пренебрежения.       – Он не мой, – застывает на месте Чону.       – Мне всё равно, чей он. Мне велели отдать его тебе – вот я и отдаю. – Бесцеремонно хватает за руку, вкладывает в ладонь телефон и быстрым шагом уходит, чуть ссутулившись.       Марш марионеток продолжается.

***

      – Назови мне хоть одну причину, почему я должен выполнять твои поручения? – Тэён спрыгнул с низкой кованой ограды, ослабил вязь форменного галстука и выдохнул в чужое лицо сигаретный дым вместе с тёплым воздухом. Было довольно холодно, его собеседник прятал мёрзнущие руки в карманы длинного пальто и изредка шмыгал покрасневшим на лёгком морозе носом. Правилам этикета Тэён не был научен, однако был в курсе, у кого в белых стенах университета больше власти, а кому можно хамить. В выражениях не стеснялся: – Насколько я в курсе расклада, ты лежишь под Ютой, так что я вполне могу наступить на твои чистенькие кеды и свалить к чёрту, проигнорировав тебя и твои странные приказы.       – Юта переводится в Осаку через месяц. Хочешь, можем поболтать уже тогда, но далеко не о моей маленькой просьбе. А о твоём непослушании.       Тэён заметно напрягся, но до последнего не сдавал позиции:       – Хочешь сказать, он оставит боссом тебя? Не смеши меня.       – Что именно кажется тебе смешным?       Тэён сделал шаг назад, вернулся на насиженное за перемену место и, отшвырнув погасший окурок, зажёг вторую сигарету.       – Посмотри на себя. Весь такой прилежный, правильный от пяточек кед до кончиков ресниц, в очках от «Диор» и с такой же брендовой сумкой. Помогаешь новеньким, направляешь сбившихся с пути, подлизываешь всем преподавателям. Какой из тебя босс?       – Чтобы создавать впечатление, не обязательно курить дешёвый табак за углом от учебного корпуса и выражаться, как десятилетки на районе, Тэён. Подбирай выражения, будь добр.       – Да иди ты к чёрту!       – С радостью схожу попарить кости, но сначала заставлю тебя сделать то, что мне нужно.       – Отсосать тебе посреди улицы?       – От души не понимаю, что Юта в тебе нашёл. – Кривится, вздыхает.       – Забыл, кто мой дядя?       – Забыл, кто мой отец?       И только тогда Тэён сдался. Отбросил от себя едва начатую сигарету, прокашлялся. Несколько раз хлопнул в ладони и уложил их на худые коленки.       – Что тебе от меня нужно, четырёхглазый? Я слушаю. Нет, сначала всё же объясни, почему я тебя слушаю. Помимо того, что ты у нас сын важной в стране персоны.       – Потому что дело касается его. Знаю, он тебя не замечает, тебе грустно по ночам, но ты всё равно любишь его, как преданная шавка. Никто не догадывается, но я умею наблюдать. С ним ты ведёшь себя совсем по-другому. Не то чтобы разительно, но по-другому. Заглядываешь в рот, дожидаясь, когда же оттуда выпадет кусочек, и ты сможешь положить его под стекло. Стараешься незаметно прикоснуться, хотя он этого не любит. Пытаешься...       – Заткнись. Заткнись, или я тебя ударю. – Тэён сжал-разжал кулаки, уши его побагровели.       – О, не сомневаюсь. Вот только тогда дорога в Клуб будет тебе заказана.       Нокдаун.       – Что я должен сделать?       – Дождись конца перерыва у радио-студии и отдай этот телефон первокурснику, который оттуда выйдет.       – Почему бы тебе не попросить Сыльги? – Тэён буквально вырвал из чужих рук доисторической модели сотовый и изо всех боролся с желанием приложить им по носу того, кто его шантажировал.       – Мне нужно, чтобы это сделал именно ты.

***

      Чону плетётся, как обычно, в сторону метро после пар и делает ставки, насколько сильно обиделся Юкхей, если проорал на весь коридор, что ненавидит и отказываться дышать одним с предателем воздухом. Кто же знал, что ему не Суён симпатична, на самом-то деле, а Джухён. Суён же не нравится только импотентам, или как там правильно было.       Знакомый белый автомобиль снова тормозит у обочины. Чону приглядывается, а потом наивно восклицает:       – О, я не сразу узнал тебя... Тебе идут очки.       Донён простодушно улыбается:       – Спасибо! Садись, подброшу до общежития.