Летний Излом

      Звезды, смех, звон колокольчиков...       Ведьмы танцевали, чувственно изгибая то ли руки, то ли крылья.       Смех, звезды, звон...       ...Разве так звенят колокольчики?!              Пробормотав что-то малоприличное, Вальдес нащупал надрывающийся телефон и, не открывая глаз, попытался выключить будильник. Мерзкий звук прекратился секунды через полторы — давали о себе знать долгие годы тренировок. Перевернувшись на спину, Бешеный с преогромным усилием разлепил веки и уставился на открытое окно. Только начинало светать, и легкий морской бриз тревожил нежно-зеленые занавески с каким-то растительным узором. Занавески, которые с такой любовью подбирала тетушка Юлиана и которые терпеть не мог сам вице-адмирал, потому что толку от них не было ровным счетом никакого, да и такой салатовый оттенок он отчего-то недолюбливал.       Занавески занимали мысли Бешеного довольно долго, пока он, наконец, не вспомнил, что надо вставать — иначе зачем вообще было просыпаться? Собрав волю в кулак, Ротгер восстал с кровати и направился в душ, шлепая по полу босыми ногами.              Зевая и только каким-то чудом не натыкаясь на все встречные углы, Мэллит шла по направлению к ванной. Гоганни, вернувшаяся вчера из своего первого в жизни плавания (пусть и в качестве стюардессы на пассажирском судне), не решилась сразу же ехать к Вейзелям— во-первых, она смертельно устала, во-вторых, время было позднее и, в-третьих, ей совершенно не хотелось стать зачинщицей переполоха, который бы неизбежно устроила Юлиана. Именно поэтому девушка остановилась на ночлег в доме одного небезызвестного вице-адмирала; в узких кругах Вальдес славился не только гостеприимством (в том числе, и в свое отсутствие), но и чудесным качеством даже с самыми дорогими гостями не носиться как курица с яйцом, а предоставлять им некоторую свободу маневра.       Раньше Мэллит нередко злилась на Ротгера, разделяя мнение госпожи Вейзель о том, что он ведет себя слишком безалаберно и беспечно для своего возраста. Особенно, конечно, в тот период, когда у них с Бешеным было некое подобие романтических отношений. Но конкретно вчера, буквально выползая из такси и глядя на такой до боли знакомый фасад, гоганни подумала, что в подобном отношении к жизни есть какая-то доля здравого смысла...       Девушка толкнула дверь в ванную, да так и замерла. Нет, понятно, что она не ожидала увидеть хозяина дома, потому что думала, что он еще не приехал, но картина, представшая ее глазам, живо напомнила о том, что последний год у Мэллит личной жизни не было от слова «совсем». Собственно, с тех самых пор, как девушка в пух и прах разругалась с Луиджи и вернулась в Хексберг. Ведьм за личную жизнь гоганни, понятное дело, не считала.       Бешеный стоял под душем, даже не позаботившись закрыть кабинку (ему, видите ли, становилось слишком жарко и вообще) и выставив на всеобщее обозрение все свои прелести, которых, к слову, было предостаточно. Мгновенно проснувшаяся гоганни прислонилась плечом к дверному косяку и, обняв полотенце, мечтательно закусила губу, глядя, как по волосам Вальдеса стекает вода, как она течет дальше, лаская широкие смуглые плечи, струится по спине, пояснице, по упругим притягательным ягодицам... Что и говорить, в задницу Бешеного Мэллит была влюблена по сей день и прекрасно понимала некоторых, хмм, заграничных адмиралов.       Ротгер повернулся, проводя рукой по груди, потом по животу и, наконец, опуская ее к паху. Конечно, он просто мылся, но когда его длинные загорелые пальцы на секунду замерли на члене, а торский изумруд в кольце сверкнул особенно ярко на фоне мокрых черных завитков, гоганни поняла, что еще немного — и она как в старые добрые времена набросится на Бешеного, и они тут же займутся любовью где-нибудь в совершенно не подходящем для этого месте. Например, на стиральной машинке или прямо на полу, на коврике с колченогими крабами.       Шум воды прекратился, и Мэллит подняла затуманенный взгляд.       — Доброе утро, — широко улыбнулся Вальдес, промокая волосы полотенцем, и весело добавил: — Вот уж кого не ожидал увидеть!       — Я вчера так поздно освободилась... — начала было гоганни, но Бешеный кивнул, не дослушав, и сказал:       — Я видел, как «Октавия» заходила в порт, но подумал, что ты поедешь к тетушке. У меня, наверное, даже поесть было нечего — я вчера пришел и сразу отрубился. Вроде бы еще альмиранте позвонил, но вполне возможно, мне это приснилось.       — Вальдес, я вчера устала как закатная кошка, — улыбнулась девушка, — даже не заметила, что ты, оказывается, тоже дома...       — Вас ли я слышу, эреа Сакаци? — Бешеный засмеялся. — «Вальдес», «закатная кошка» — наконец-то ты стала разговаривать как все нормальные люди! Всего-то и надо было уйти на полгода в море...       — Поговори мне еще! — гоганни возмущенно стукнула его кулачком по плечу.       — Ай, не дерись! — Ротгер развеселился еще больше. — Признавайся, зачем подглядывала?       — Я? Подглядывала? — вполне правдоподобно удивилась девушка.       — Конечно. Только и видно было, как пар из ушей идет.       Мэллит не выдержала и огрела его полотенцем. Бешеный он Бешеный и есть, вечно всякую чушь несет! Вальдес изловчился и прижал девушку спиной к себе.       — Признавайся, — воскликнул он, — вся команда «Октавии» была у твоих ног, куничка, но ты их отвергла, почитая себя недостойной!       — Ииисумасошелотпустинемедленно!!!       Ротгер засмеялся снова, но все-таки выпустил гоганни из объятий и, подбирая свое полотенце, спросил:       — Тебе шадди или шадди?       — Какой непростой выбор, — Мэллит покачала головой.       — Выбирай шадди, — милостиво подсказал Вальдес, — он точно есть.       — Иди уже. Бешеный, — фыркнула девушка, выталкивая высоченного мужчину за порог и закрывая дверь на щеколду.       От себя. На всякий случай.              — Ты не поверишь, — весело сказал уже одетый Вальдес, когда Мэллит вошла на кухню, — я нашел в холодильнике пирог! И он даже не попытался от меня убежать. Наверняка это происки тетушки, которая по доброте душевной решила избавить меня от голодной смерти, ушвш...       Дальше гоганни не разобрала, потому что Бешеный, собственно, откусил от упомянутого пирога очередной кусок и принялся его довольно жевать, еще и жмурясь при этом от счастья. Девушку разобрал смех — смеясь, она опустилась на стул и придвинула холодный курник поближе к себе.       — Рассказывай, — потребовал Ротгер, прожевав.       — Что рассказывать? — Мэллит отрезала внушительный кусок и переложила на свою тарелку.       — Свои впечатления, конечно. От плавания.       — О, ну, сначала мне было очень грустно, и я даже подумала, что зря все это затеяла, — гоганни отпила шадди из большой кружки, — но потом, недели через три, втянулась. И когда мы в Бордоне стояли, кажется, целую вечность, думала, с ума сойду! Так хотелось обратно в море...       Тут она замолчала, уделив внимание пирогу. А Вальдес, продолжая щуриться, смотрел на нее и отстраненно улыбался, возвращаясь мыслями в прошлое. Три с половиной года назад он привез в свой дом затюканную девчонку, считающую, что жизнь кончена — кончена из-за какого-то придурка, который и мизинца ее не стоил. Спустя несколько месяцев она впервые искренне засмеялась, танцуя среди звезд и ветров, и Бешеный научил ее не стесняться своих желаний. Два года назад сияющая счастьем куничка улетала в Фельп, чтобы через год вернуться и рыдать у него на коленях, называя себя идиоткой и дурой, которая раз за разом наступает на одни и те же грабли. Прошло полгода и Мэллит, экстерном окончив курсы, ушла на «Октавии» стюардессой, и вот теперь сидит совершенно счастливая, уплетает бергерский пирог и рассказывает ему про дальние страны... Как сказал соберано: «Человек растет на глазах. В отличие от некоторых».       — А Ледяной сегодня прилетает? — спросила гоганни, снова налегая на шадди.       — Нет, двадцать третьего, — ответил Бешеный и, хитро улыбнувшись, добавил: — Да ты не переживай, Олаф образцовый гость...       — Вальдес, — Мэллит хихикнула, — двадцать третье — сегодня.       — Уже сегодня? — он удивленно приподнял брови и воскликнул: — Да быть такого не может! Ну-ка...       Ротгер достал из кармана джинсов телефон и сказал:       — Закатные твари! И правда, сегодня, — и тут же воодушевился: — Ну, так это же еще лучше!       — Во сколько он будет?       — Поздно вечером, часов в одиннадцать, вроде. Наверное, поужинаю у тетушки и сразу поеду его встречать.       — Круто, — подвела итог гоганни и отправила в рот последний кусочек пирога.       Зазвонил телефон, и Вальдес, нажав «прием», машинально ответил:       — Бешеный. Ого, какие люди с утра звонят! Нет, я не проспал. И даже позавтракал. Да. Что? Хо-хо, конечно, буду. Через час, наверное. Ну, альмиранте, я же не могу летать над городом среди белого дня, меня поймут неправильно! Ага, ага, — воспользовавшись заминкой, Ротгер подмигнул притихшей гоганни, и та фыркнула. — Да это куничка, тоже вчера вернулась на грешную землю. Хорошо, передам. Пс, тебе привет от Рамона. Смотри-ка, как она покраснела. Альмиранте, я чего-то не знаю?       Даже со своего места услышав угрожающий рык из трубки, Мэллит хихикнула. Бешеный сказал Альмейде еще что-то, и они распрощались. Убирая телефон обратно в карман, вице-адмирал кивнул девушке:       — Ладно, я побежал. Увидимся у тетушки. Скажи ей, что буду к ужину, не хочу звонить.       — Угу.              Выйдя на крыльцо, Вальдес надел солнцезащитные очки и, подхватив с верхней ступеньки газету, бодро зашагал в сторону трамвайной остановки. Утро было во всех отношениях прекрасное, и даже общественный транспорт не заставил себя ждать. Оплатив проезд и заняв свободное сиденье в конце салона, Бешеный приступил к изучению местной прессы. Все-таки, когда месяцами пропадаешь в море, иногда полезно узнать последние новости, особенно, если предпочитаешь быть в курсе событий. Не то чтобы вице-адмирал не доверял новостям в Интернете, просто подцепил у Ледяного дурную привычку читать газеты в общественном транспорте, и Хулио, будь он неладен, до сих пор периодически язвил по этому поводу. Впрочем, Вальдес не оставался в долгу.       Усмехнувшись сам себе, Бешеный развернул газету — и почти сразу же его внимание привлек заголовок: «Хексбергские ведьмы: миф или реальность?». Невольно бросив взгляд на гору, маячащую справа и окруженную остатками утреннего тумана, вице-адмирал приступил к чтению. Статья начиналась, по меньшей мере, провокационно: «Как часто современные люди задумываются...».       В кармане слабо пискнул телефон, уведомляя своего владельца о новом сообщении. Вальдес отвлекся от газеты и достал мобильный. Смска от Олафа гласила: «Позвони, как проснешься». Нажав «вызов абонента», Бешеный некоторое время слушал протяжные гудки, после которых голос Кальдмеера показался ему приятным вдвойне:       — Так ты не спишь уже? — удивились на том конце.       — Нет, в трамвае еду, — ответил Ротгер, — не знаю, зачем я Рамону понадобился с утра пораньше. Что у тебя там?       — Да так, тоже дела. Из-за нашего общего знакомого теперь вообще неизвестно, когда освобожусь. Но на самолет успеваю, ты там не дергайся.       — И не думал, — фыркнул Бешеный. — Я спокоен как четыре тысячи бергеров! — и с долей подозрения спросил: — Точно успеваешь?       — При отсутствии пробок и попутном ветре...       — В общем, как обычно, — подвел итог Вальдес.       — Именно, — усмехнулся Олаф, — но я честно постараюсь успеть. В крайнем случае, полечу утренним рейсом.       — Ладно, ты сам, главное, не драматизируй по этому поводу, — Бешеный улыбнулся, но рука непроизвольно сжала телефон сильнее обычного, — несколько часов большой роли не играют, тем более что...       — Ротгер! — Кальдмеер перебил резко и даже немного сердито.       — Молчу, молчу, — вице-адмирал невольно хмыкнул, — я же с хорошими намерениями!       — Это прозвучало крайне неубедительно, — ответил Ледяной, — и, если уж быть честным, то это же мне пять минут назад сказал Вернер, с такой же, заметь, интонацией...       — Ага, — до Бешеного, наконец, дошло, — вот оно что: кто-то нарывается на скандал. А я чуть было не повелся. Извините, господин Кальдмеер, это все моя сезонная рассеянность, да и утро, сами понимаете, не лучшее время для сопоставления фактов, пусть даже самых очевидных.       На другом конце раздался странный смешок, а потом Олаф произнес низко и хрипло:       — Как же я по вам соскучился, господин вице-адмирал.       Вальдес почувствовал, как его бросает в жар. Последний раз они с Ледяным виделись в Метхенберге два месяца назад, если не больше, на какой-то очередной конференции по вопросам экологии. Обеденный перерыв, уборная шаддийной «Закатная чашка», два ушиба, одно растяжение. Ммм, романтика!       — А уж я-то как, — фыркнул Бешеный, невольно потирая плечо.       Повисло такое знакомое молчание, и Олаф поспешил сказать:       — Ладно. Все к лучшему. Сегодня я буду ночевать у тебя.       — Да, — Ротгер подмигнул своему отражению в окне.       — До скорого, — ответил Ледяной, и в трубке раздались гудки.       Вальдеса всегда удивляла эта странная манера Кальдмеера прощаться — вроде бы он не говорил ничего особенного, но каждый раз создавалось стойкое ощущение, что адмирал цурзее уходит, по меньшей мере, на войну.       Периодически позванивая, трамвай поднимался вверх по улице. Убедившись, что до нужной остановки еще достаточно далеко, Бешеный вернулся к чтению: «Как часто современные люди задумываются о сверхъестественном? В условиях информационного общества...». Его снова отвлек телефон — на этот раз звонили.       — Бешеный, — сказал вице-адмирал, и едва успел убрать трубку от уха, потому что оттуда донесся громкий и возмущенный голос Юлианы.       — Ротгер! — негодовала тетушка. — Ты обещал позвонить мне сразу, как только вернешься! Почему о том, что ты в городе, я узнаю от Мэллит?! Давно ты в Хексберге? Признавайся немедленно!       Сидящие рядом люди — сонная девушка, трое степенных старичков и дородная светлокосая женщина с маленьким ребенком — невольно отпрянули.       — Юлиана, — смеясь, ответил Вальдес, — не кричи так громко, ты уже распугала половину трамвая.       — И распугаю вторую половину, если ты мне сейчас же не ответишь! Как давно ты вернулся?       — Вчера. Было уже поздно, я устал и не хотел тебя тревожить.       — Не хотел тревожить? Ах ты, негодник. Ты прекрасно знаешь, что я тревожусь гораздо сильнее, когда ты вот так вот отмалчиваешься. Ну-ка, вспомни, когда ты последний раз звонил своей тетушке?       — Ммм... — Бешеный напряг память, — на прошлой неделе вроде бы.       — На прошлой неделе? — Юлиана все еще бушевала. — Это было пятого числа, Ротгер. Пятого! А сегодня двадцать третье. Тебе не кажется, что прошлая неделя затянулась?       — Ну ладно тебе, — нерадивый племянник попытался увести разговор от больной темы, — я ведь зайду сегодня. Мэллит тебе сказала?       — Сказала, — тетушка все-таки сменила гнев на милость, — во сколько тебя ждать?       — К ужину, я же...       — Мог бы и раньше приехать! Или у тебя дела?       — Нет, все свои дела я вчера закончил, но сегодня меня вызвал альмиранте. Вряд ли это что-то серьезное, но раньше пяти меня не ждите.       — Ясно, — даже не видя госпожу Вейзель, Бешеный мог поклясться, что она поджала губы.       Вообще-то Юлиана была чудесным человеком, и в детстве-юности «тетушка» и «племянничек», между которыми было всего два года разницы, прекрасно ладили, но со временем она, что называется, повзрослела, вышла замуж, обзавелась детьми и стала уважаемой женщиной, а Ротгер так и остался, по ее мнению, где-то там, в прошлом, и теперь воспринимался скорее как блудный сын, нежели близкий родственник.       — Как там поживают мои многочисленные кузины и кузены? — поинтересовался Вальдес.       — Хорошо, — голос Юлианы сразу потеплел, — Франц уехал в Торку на соревнования по стрельбе, а Рейнмар успешно перешел в пятый класс. И кстати, дорогой племянничек, ты балбес. Марта окончила школу с отличием, а ты её даже не поздравил!       — Поздравлю, — возразил Бешеный. — Когда у нее выпускной?       — Был. Позавчера.       — Ну, лучше поздно, чем никогда!       — Ротгер, ты — одно сплошное недоразумение. Тебе же тридцать восемь лет, когда ты уже повзрослеешь?       — Если я и мог когда-то повзрослеть, то это время безвозвратно ушло, — Бешеный засмеялся.       — Марта на тебя обиделась.       — Ага, понял.       — А двойняшки...       — Погоди. Какие двойняшки? Я что-то пропустил? — удивился Вальдес.       Повисла странная пауза.       — Учти, это была неудачная шутка, — наконец сказала Юлиана.       — Ладно, ладно, — сдался вице-адмирал, — согласен.       — Как их зовут? — тоном опытного дознавателя спросила тетушка.       — Юли, ну, перестань, — попытался отшутиться Бешеный.       — Как. Их. Зовут.       — Ммм... Родерих?       — Правильно. А его сестра?       — О, точно, мальчик и девочка! Хорошо, что ты подск...       — Вальдееес, — голос тетушки не предвещал ничего хорошего.       — Клара. Точно говорю, девочку зовут Клара.       — Когда ты придешь, я тебя задушу, — ласково пообещала Юлиана.       Бешеный засмеялся. Громко и довольно.       — Ротгер...       — Ох ты ж! Моя остановка! Я тебе потом перезвоню!       Вальдес едва успел выскочить из трамвая; оглянувшись, он увидел несколько расстроенных лиц, сожалеющих, видимо, что представление под названием «Бешеный и разговоры по телефону» так внезапно закончилось. Подмигнув уезжающим пассажирам, вице-адмирал перебежал дорогу и, с ходу перемахнув через кованую декоративную оградку, скрылся в неприметном переулке.              Дом, в котором обитал Рамон Альмейда, когда бывал в Хексберге, находился на окраине города и во многом походил на самого адмирала. Большой, просто отделанный особняк с красной черепицей и огромными окнами, выходящими на залив, невозмутимо стоял на склоне холма среди уютных бергерских домиков, совершенно терявшихся на его фоне. Вальдес позвонил в домофон, и кто-то внутри, не удосужившись даже спросить имя посетителя, открыл калитку. Пройдя по мощеной дорожке мимо клумб, обильно засаженных розами, вице-адмирал быстро взбежал на высокое крыльцо и толкнул входную дверь. Та послушно открылась, пропуская его в широкую прихожую.       По привычке разувшись, Бешеный помянул закатных тварей. Отыскав глазами тапочки, он обулся и прошел дальше. Марикьяре не снимали обувь при входе, но Ротгер вырос в бергерской семье, да и вообще, будучи ленивым человеком, считал, что нести в дом лишнюю грязь — себе дороже. Внутри было пусто — наверняка альмиранте, уважающий местные суеверия, накануне летнего излома благодушно отпустил всю прислугу. Проходя мимо гостиной, вице-адмирал услышал язвительное:       — Хэй, Вальдес! Куда направил свои тапочки?       Хулио, возлежащий на диване, улыбался во все свои тридцать два зуба и даже не думал вставать. Бешеный удивленно поднял бровь, но положение спас Филипп Аларкон, которого он сразу и не заметил. Капитан поднялся с кресла и воскликнул, дружески приобнимая гостя:       — Наконец-то! А мы тебя уже заждались.       Вальдес успел заметить, как нехорошо сверкнул глазами Салина, и, усмехнувшись, ответил:       — Боюсь, не все из присутствующих меня так уж сильно ждали!       — Не обращай внимания на этого оболтуса, он сегодня не в духе.       «Оболтус», он же вице-адмирал и командующий арьергардом, не вставая с дивана, попытался пнуть белокурого друга под коленку, но Аларкон привычно увернулся.       — Вот оно что, — засмеялся Бешеный и, запустив в Салину газетой, упал в свободное кресло. — А где альмиранте?       — Ему соберано позвонил, разговаривают, — ответил Филипп, возвращаясь на свое место.       — Ясно.       — Росио решил отметить этот излом вместе с нами, — сказал Хулио, раскрывая газету; спустя мгновение он присвистнул: — Ого! Вальдес, тут про твоих подружек написали!       — Я не успел прочитать, — отмахнулся Бешеный, — как телефонная станция с самого утра.       — Когда там твой Кальдмеер прилетает? — между делом спросил Салина и вдруг заржал: — Ааа! Ааа! Вот это, я понимаю, высокий слог!       — Что там такое? — Аларкон явно был заинтригован.       — Нет, вы только послушайте! — Хулио перехватил газету поудобнее и начал зачитывать вслух: — Как часто современные люди задумываются о сверхъестественном? В условиях информационного общества этот вопрос потерял свою актуальность, потому что не осталось, наверное, ни одного уголка в Золотых Землях, куда бы не добрался прогресс. Научные открытия, перевернувшие человеческие представления о мире, высокие технологии, проникшие в каждый дом — все это способствовало искоренению первобытных суеверий, долгое время смущавших людские умы...       Филипп захохотал, а Бешеный невольно представил, как высокие технологии коварно проникают в дома людей — ночью, когда все спят и не подозревают, как мало осталось жить первобытным суевериям...       — Погоди, погоди, это только начало! Слушайте дальше, — Хулио поднял вверх указательный палец: — Казалось бы, кто сейчас, будучи в здравом уме и твердой памяти, может сказать, что видел выходца или пойдет зажигать шестнадцать свечек на перекрестке четырех дорог?       — Что ты на меня так смотришь? — удивился Вальдес. — Сомневаешься в моем здравом уме или фантазируешь на тему перекрестка?       Хулио снова захохотал, утирая костяшками пальцев выступившие слезы.       — А разве есть такой обычай? — искренне удивился Аларкон. — Я только про четыре свечки слышал...       — Забей, — просмеявшись, посоветовал родич соберано и возобновил чтение: — Однако... о! Однако один из первобытных ритуалов жив в нашем городе и сегодня! Поняли? Так, где... а, вот. Это танцы на хексбергской горе, которые, согласно легенде, следует танцевать в так называемую «ночь излома». Ооо, лэйе Астрапэ, я-то всю жизнь думал, что это называется «выехать на шашлыки», а это, оказывается, первобытный ритуал...       Филипп откинулся в кресле и захохотал с новой силой. Вальдес щурился и улыбался.       — Из глубины времен, — продолжил Хулио, — дошли до нас истории о неких мистических сущностях — горных ведьмах, которых еще называли «дочерьми Анэма»... Хм, вообще-то они его спутницы, ну да ладно... Среди моряков в ходу было слово «кэцхен», которым они называли неожиданный шквальный ветер, нередко возникающий в нашем заливе в зимне-весенний период. Суеверные люди думали, что это — проделки ведьм, летающих над морем. Именно поэтому каждый уважающий себя мореход считал необходимым не только исполнять древний танец на горе, но и совершать жертвоприношения, которые в последствии были заменены так называемыми «подарками».       — Ужас-то какой! — всхлипнул Аларкон. — Ведьмы, первобытные ритуалы, жертвоприношения... Вальдес, ты еще не чувствуешь себя воплощением мирового зла?       Бешеный интригующе молчал, но его темные глаза смеялись.       — Ооо, — застонал Салина, схватившись за живот, — ооо, ыыы, я не могу...       — Да что ты там такое прочитал?! — Филипп аж подпрыгнул.       — Господа, вы должны оценить это предложение по достоинству. В разное время ведьмам приносили серебряные украшения, драгоценные камни, жемчуга, шкуры животных, хвойную настойку, ягодные пироги... короче, несли все, что под руку попадется... так, во... сушеные грибы... ну, чему ж тут тогда удивляться... и даже... ааа! Ааа! ...и даже рыбий жииир!!!       Салина снова не смог сдержать эмоций и, уронив газету на лицо, заржал. Про Аларкона и говорить было нечего. Бешеный закрыл лицо ладонью и тоже засмеялся.       — Признайся, Вальдес, — слабо простонал Хулио из-под газеты, — ты мажешься рыбьим жиром, и они не могут устоять.       — А то как же, — хмыкнул Ротгер, — только полнолуние наступает, сразу бегу за рыбьим жиром! Разденусь, понимаешь, догола, намажусь от души. На шею — ожерелье из сушеных грибов, в одной руке ягодный пирог, в другой — хвойная настойка, и вперед, на гору! Эти, как их, первобытные ритуалы совершать. Тут не то что ведьма — даже барон Райнштайнер не устоит.       Салина взвыл, а Филипп, кажется, начал икать. Или наоборот? Вальдес так и не понял, потому что в этот момент в гостиную вошел Рамон Альмейда и задал закономерный вопрос:       — Какого... тут происходит? Бешеный, что за ужасы ты рассказываешь?       — Это не он, — Аларкон снова икнул, — это все газееета... ик! Ой.       — Дочитай, что ли, — предложил Ротгер.       — Сам дочитывай, — простонал Хулио, возвращая ему прессу.       — Ну уж нет! Альмиранте? До рыбьего жира.       Рамон смерил Вальдеса загадочным взглядом и, взяв газету, быстро пробежал глазами уже прочитанное, пару раз хрюкнул и начал читать дальше:       — Но что же думают о горных ведьмах сегодня? Верят ли в них? И если да, то дарят ли им подарки? Мы опросили больше сотни людей разных возрастов и профессий, среди которых оказались не только местные жители, но и гости города. Герман, школьник, 11 лет: «Нам про горных ведьм рассказывала бабушка, и еще в школе мы рассказ читали. Здорово, если бы они на самом деле были!»       — Ну, так не интересно, — фыркнул Салина и сел на диване.       — Погоди, — многообещающе хмыкнул Альмейда и продолжил: — Ангелика, домохозяйка, 47 лет:«Я считаю, ведьмы — это пережиток прошлого. Если на горе кто и появляется, так это больше молодежь. Совсем распустились! Сами мы у подножия живем, там тихо, нет городской суеты — идеальное место для приличной бергерской семьи. Но только дело к излому пойдет, так начинается: ездиют и ездиют туда-сюда. Тьфу!».       — Знаю-знаю я эту Ангелику! — возмущенно воскликнул Аларкон. — Старая карга! Да ей все семьдесят и никакая она не домохозяйка, а бордель-маман!       — Ну, будем считать, что это разновидность домохозяйки, — хмыкнул Хулио.       — Филипп, капитан корабля, 29 лет... — Альмейда прищурился. — Кто бы это мог быть, а?       Аларкон заметно покраснел, а Салина воскликнул:       — Ну-ка, ну-ка!       — Моряки — люди суеверные, — зачитал альмиранте, — и я не исключение. В кэцхен, конечно, верю, хотя ведьмами их не считаю. Перед тем, как надолго уйти в море, почти всегда оставляю им что-нибудь. Ну, знаете, нитку жемчуга или какую-нибудь безделушку.       Хулио ехидно ухмыльнулся и стрельнул глазами в сторону капитана. Филипп насупился, скрестив руки на груди.       — Ответ как ответ, — пожал плечами Рамон, и продолжил: — Даже, я бы сказал, самый дельный. Особенно вот на фоне этого. Эрнест, стоматолог, 35 лет:«Глупости это все, никаких ведьм на самом деле не существует. И выходцев тоже. И вообще, такой ерундой сейчас даже детей не напугаешь».       — Хорошего стоматолога никакая нечисть не смутит, — усмехнулся Бешеный, — а вот наоборот...       — О, и твой родственничек тут отметился. Послушай-ка. Свой комментарий этому явлению дал и директор Музея морской истории города Хексберг, Дитрих Лаузен:«Я думаю, каждый человек решает сам, кто такие кэцхен — ветра над заливом или ведьмы, танцующие на горе. Лично для меня это красивая легенда, жемчужина в шкатулке культурного наследия нашего города». Эк, как завернул!       — В этом весь Дитрих, — Вальдес снова прищурился.       — Ты ему посоветуй рыбьим жиром намазаться, — подсказал Хулио, — а то ведь страдает человек!       — Страдает, как же, — хмыкнул Бешеный, — сам-то хоть одну кэцхен видел?       — Так я тебе и сказал.       — Ох уж эти журналисты, — между тем подвел итог Альмейда, — вечно как напишут, так хоть плачь. Собственно, зачем я всех вас собрал в такую рань, господа адмиралы и им сочувствующие. Завтра излом, а у нас еще конь не валялся: на чем едем не решили, шашлык не замочили и даже выпивкой не запаслись. Непорядок.       Аларкон согласно закивал, Хулио сделал относительно серьезное лицо, а Ротгер непроизвольно зевнул, успев, правда, прикрыть рот ладонью. Альмиранте нехорошо прищурился, отмечая, что его и без того ленивые подчиненные во время отдыха становятся даже не обнаглевшими сытыми котами, а настоящими...       — Рамон, — Салина по привычке чуть склонил голову, — что ты смотришь на нас, как касатка на тюленей?       — Вы и есть тюлени, — Альмейда многозначительно двинул бровями.       — Лень — двигатель прогресса, — возразил Хулио.       — И залог мира во всем мире, — добавил Вальдес.       И, наверное, это был единственный случай, когда мнения вице-адмиралов по какому-то вопросу полностью совпадали. Обычно родич соберано и любимец кэцхен спорили по любому поводу, порой даже просто из принципа, чем нередко доводили Альмейду до белого каления. Например, как в случае с маковой булочкой. Впрочем, когда Салина и Вальдес объединялись, это было еще хуже...       — Поострили, и ладно, — вставил Филипп, заметив, как напрягся Рамон. — А теперь займемся делом. С чего начнем?       — С уточнения списка, — грозно ответил альмиранте, начиная расхаживать по гостиной; к празднованию излома он всегда готовился основательно, — итак, что мы имеем? Само собой, еду я, со мной — Филипп и Берто, уже трое. Хулио?       — С вами, конечно, — пожал плечами вице-адмирал. — Хотя мелкого я бы дома оставил...       Альмейда удивленно поднял брови и уточнил:       — Почему? Берто уже по всем законам совершеннолетний.       — Именно поэтому, — Салина кивнул, но пояснять не стал, сказав вместо этого: — Не позволяй ему налегать на ведьмовку, а то напьется — и... ну, ты понял.       — Хочешь сказать, это у вас семейное? — спросил Аларкон, даже не пытаясь скрыть недоверия.       — Тебе смешно, — Хулио откинулся назад и зачем-то подмигнул Вальдесу, — а на самом деле это печально.       Бешеный хмыкнул как настоящий заговорщик.       — Альберто — приличный юноша, — Рамон остановился около окна и задумчиво почесал бородку, — и, насколько я успел его изучить, умеет держать себя в руках.       — Вот и не позволяй ему налегать на ведьмовку. Во избежание, — Салина прикрыл глаза и коснулся одной рукой виска. — Только не говори, что я сказал. На чем мы там остановились?       — На том, что ты — четвертый в списке, — кивнул Альмейда, — а ты, Бешеный, пятый. Я так понимаю, Кальдмеер едет тоже. Он один или с хвостом?       Под «хвостом» альмиранте подразумевал молодого Фельсенбурга. Ничего так хвост, если подумать.       — Ледяной приезжает один, — усмехнувшись своим мыслям, ответил Вальдес. — Руперт празднует излом в кругу семьи, а потом едет в Старую Придду вместе с нашим Берто. Во всяком случае, они об этом договаривались. Так что шесть.       — Шесть, — повторил Альмейда. — Бреве сказал, что успевает, значит, семь. Сейчас звонил Росио, он будет тоже. Вместе с Луиджи. Итого девять. Никого не забыли?       — Вроде бы все, — ответил Хулио.       — Отлично, — Альмейда кивнул, останавливаясь за креслом Бешеного, — нас девять человек, и значит, нам нужно две машины, а лучше — три. Само собой, возьмем мой хаммер. Как обстоят дела с внедорожником вашего дядюшки, господин вице-адмирал?       — Ну, если учесть, что в прошлый раз мы вернули его в целости и сохранности, — тоном очень серьезного и обстоятельного человека ответил Вальдес, — чему Курт был, к слову, приятно удивлен, то вполне может быть, в этом году нам тоже повезет. Я сегодня заеду к Вейзелям, вот и узнаю точно.       — Ну что ж, — Рамон окончательно сменил гнев на милость, — раз с транспортом мы разобрались, то самое время ехать за покупками.       Возражений не последовало.              Мэллит и Марта сидели на крыльце и методично уничтожали орехи, когда из-за поворота медленно выплыл огромный джип. Из-за многочисленных лежачих полицейских ездить быстро по этой улице было совершенно невозможно.       — Они, — сказала Мэллит, глядя, как Аларкон швартует машину прямо у калитки. — Ты все еще злишься?       — О да! — воскликнула Марта, откидывая волосы назад, и начала тихо повторять: — Я злая, я очень злая, ух какая я злая, Вальдес ничем меня не подкупит, нет-нет, я буду злиться на него, даже если... даже если...       В этот момент упомянутый вице-адмирал как раз выбрался из джипа.       — ...даже если...       В следующее мгновение Бешеный перекинул через плечо мягкую игрушку — огромного мохнатого волка. Мэллит таких раньше не видела: не будь у животного такой игрушечной морды, она бы решила, что это настоящая волчья шкура и, чего доброго, испугалась бы. Марта пискнула и вцепилась в руку подруги.       — Создателькакаяпрелесть, — выдала она на одном дыхании, — иииволкволкволкяназовуегорудольфом!!!       Мэллит картинно вздохнула, понимая, что их коварный план с вселенской обидой на Ротгера Вальдеса провалился. Распрощавшись с друзьями, Бешеный направился к дому, на ходу выдавая:       — Так, я не понял, где ковровая дорожка и фанфары?       Марта вскочила и притопнула ногой.       — Ах, ты! — воскликнула старшая дочь Вейзелей, в точности повторяя свою мать. — Ты!!!       — Эээ... волк! — вице-адмирал выставил игрушку как щит. — Волк!       — Да хоть четыре волка! — мужественно возразила кузина.       Ротгер оглянулся, провожая взглядом уплывающий джип, потом снова посмотрел на Марту и, в мгновение ока став серьезным, ответил:       — Ну, если он тебе не нравится, то я подарю его Рейнмару или Францу.       — Нет! То есть... зачем им плюшевый волк, они же мальчишки!       — Ну, тогда Кларе.       — Ей всего полтора месяца!       — Ну и что? Она вырастет и будет любить меня таким, какой я есть.       Мэллит не выдержала и засмеялась, едва не рассыпав орехи. Марта своенравно выдохнула, и Ротгер, воспользовавшись заминкой в перепалке, в буквальном смысле обнял ее волком. Девушка истошно вздохнула и сдалась.       — Ыыы, Вальдес, — сказала Марта, обнимая кузена, — я соскучилась!       — Я тоже, — Бешеный отрешенно улыбнулся и поцеловал ее в макушку, после чего отстранился и выдал: — Ну и что мы здесь стоим? Ну-ка, в дом, в дом, уже семь часов, где ужин, ради которого я проделал столь долгий путь?              Как и предполагала Мэллит, ужин прошел довольно весело — сначала Курт и Юлиана распекали Вальдеса за его ветреность, потом он рассказывал какие-то совершенно невообразимые байки, от которых все не могли разогнуться, потом Марта поделилась своими впечатлениями о выпускном. Конечно, в «версии для родителей» все было вполне предсказуемо и даже скучновато, но гоганни посчастливилось услышать развернутый вариант еще утром.       Пробило восемь, и Юлиана, извинившись, поднялась к малышам, а Курт под предлогом серьезного разговора увлек Бешеного в свой кабинет. Рейнмар убежал раньше, чем Марта успела опомниться. Девушка поворчала, что он клятвенно обещал помочь ей с уборкой стола, но забыла об обиде довольно быстро. Мэллит подумала, что не многие бергерские девушки могут похвастаться таким легким взглядом на вещи. Конечно, с таким кузеном, как Вальдес, особого выбора нет — или ты становишься философом, или шизофреником.       Закончив с уборкой, подруги засели на кухне — за день они так и не успели наговориться. Марта страстным шепотом рассказывала про свое очередное хобби — плетение фенечек. После обеда Юлиана, вздохнув, призналась гостье, что это, пожалуй, одно из самых безобидных увлечений её дочери за последние пять лет. Особенно если вспомнить тяжелый рок, скалолазание и страйкбол. Мэллит увлеченно слушала подругу и рассматривала плоды ее творчества: готовые и только начатые.       — Как думаешь, — тихо спросила Марта, — Вальдес сильно будет смеяться, если я ему что-нибудь сплету?       — А мне кажется, он будет рад, — ответила гоганни. — Думаю, даже носить станет.       — Но ведь ему, наверное, по уставу не положено, — девушка задумалась, глядя куда-то в сторону, — все время забываю, что он...       Бешеный вошел необычно тихо и, на ходу расстегнув верхние пуговицы на алой рубашке, молча налил себе воды.       — Тебе плохо? — обеспокоено спросила Мэллит, пропустив мимо ушей очередную реплику Марты.       Залпом осушив стакан и поймав непонимающие взгляды девушек, Вальдес взял пульт и, включив телевизор, вышел с кухни. Вслед ему донеслось уже слышанное пять минут назад:       — ...ренное сообщение. Несчастный случай в одном из аэропортов Эйнрехта. Двадцать минут назад при попытке взлета рухнул авиалайнер, следующий рейсом «Эйнрехт— Хексберг», число жертв и причины аварии — выясняются...       «Я все-таки успеваю, — гласило последнее сообщение от Олафа. — Жди».              Солнце медленно садилось за море, а каждый протяжный гудок был невыносимей предыдущего.       — Да.       За это сухое, усталое «да» Бешеный готов был отдать половину жизни. Вторую половину он уже успел прожить.       — С тобой все в порядке? — вкрадчиво спросил Вальдес.       — Да. А что такое?       — Почему ты сразу не написал?       — Я написал! Сразу же, как сел в поезд... Погоди, неужели сообщение не дошло?       — Погоди, какой поезд?! — Ротгер вскочил со скамейки и едва не ударился головой о нижние ветки старой яблони.       — Ну, поезд, — устало ответил Олаф, — скоростной. Он в полтретьего ночи прибывает. На нем обычно Руппи к вам ездит... Я... мы успели бы на самолет, если бы не пробка. Там была какая-то авария, весь проспект стоял, а время уже поджимало. И тут я вспомнил про этот поезд, до вокзала-то там было рукой подать. Давно так не бегал, но все-таки успел. Я тебе сразу написал, сил не было разговаривать.       — Закатные кошки, Кальдмеер, ты знаешь, что я тебя ненавижу?!       Бешеный сам удивился, как громко это выкрикнул — почти проорал. Его трясло. Опустившись обратно на скамейку, он тяжело вздохнул и пальцами зачесал назад спутанные волосы. Боль немного отрезвила.       — Что произошло? — спокойно спросил Ледяной; в его голосе больше не было усталости.       — Да так, — Вальдес глупо хохотнул, — самолет твой разбился.       Повисло молчание. Наконец Кальдмеер на том конце совладал со своими чувствами и ответил:       — Впечатляет.       — Вот и меня... впечатлило.       — Прости. Мне следовало позвонить сразу, как только я сел в поезд...       — Да чего уж, — рассеянно отозвался Бешеный, — спасибо, что ты сел в поезд, а не в самолет... Во сколько, говоришь, он будет в Хексберге?       — Полтретьего.       — Хорошо, буду тебя ждать.       — Ротгер.       — Ммм?       — Выпей чего-нибудь.       — Ладно.       Убрав телефон в карман, Вальдес лег на лавку и закрыл лицо руками. Будучи ребенком, он часто прятался здесь от взрослых. Разумеется, исключая те случаи, когда взрослые сами прятались от него. Казалось, это было совсем недавно. А потом, когда Ротгер ушел из этого дома, старая яблоня засохла. И вместо нее посадили новую, которая, впрочем, тоже успела постареть. Да и скамейка, наверное, совсем другая. Все вечно только в памяти, а у жизни свой взгляд на вещи...       В доме хлопали двери, кто-то звал его по имени, и надо было возвращаться. Легкое касание ветра, едва слышный шум колокольчиков и невесомая ладонь касается волос. Они умеют не только дарить радость, но и забирать печаль, и отдавать ее морю. Поэтому оно такое соленое...       Первобытное суеверие.       Суеверие тихо засмеялось и накрыло блаженным забытьем.              — Вот же ты где! — воскликнула Марта.       — Ротгер! — Мэллит начала его трясти. — Ротгер...       — Все в порядке, — Бешеный отнял руки от лица и улыбнулся, — он на поезде поехал.       Гоганни облегченно выдохнула.       — Кто поехал-то? — спросила Марта, которая явно понимала меньше всех.       — Один мой друг, — ответил Вальдес, — очень хороший человек.       — А ты меня с ним познакомишь?       — Ну, если ты захочешь знакомиться с сорокасемилетним варитом... — Бешеный едва сдерживал смех.       — Ойёйёй! — воскликнула Марта. — Он же совсем старый! Нет уж, дудки!       Мэллит улыбнулась. Вальдес, наверное, тысячу раз говорил ей, что всегда надо улыбаться. Даже когда хочется плакать. Особенно — если хочется плакать.              Время тянулось невероятно медленно, не смотря на то, что Бешеный провел остаток вечера у Вейзелей и ушел от них уже около полуночи. Потом он заехал домой, чтобы завезти многочисленные угощения, приготовленные Юлианой для племянника и его гостя, а заодно и принять душ и переодеться. Хотелось позвонить Олафу, но Вальдес себя остановил, справедливо отмечая, что осталось всего полтора часа, и поехал на железнодорожный вокзал, умудрившись поймать последний трамвай. На перроне Бешеный был в час сорок и с тех пор скрашивал досуг, лежа на скамейке и разглядывая высокий навес.       Ночь выдалась прохладной и ветреной, и в одной рубашке Ротгеру было зябко, но он, казалось, не замечал этого, размышляя о том, какой бы стала его жизнь без Ледяного. Конечно, окружающие не заметили бы каких-то сильных перемен, ну, разве что Рамон поинтересовался, насколько сильно он успел привязаться к «своему гусю». В такие моменты собственная двуличность особенно раздражала Вальдеса, но он ничего не мог с собой поделать. Рассказывать о своих проблемах кому-то другому было для него пыткой, даже Кальдмеер— и тот не всегда мог вытянуть из Ротгера подробности, хотя и очень старался. Особенно с тех пор, как они... Впрочем, нет, Олаф с самого начала испытывал нездоровый интерес к «Вальдесу внутреннему», хотя и признавался, что «Вальдес внешний» его тоже вполне устраивает.       Вообще занятный человек этот Ледяной — так показалось вице-адмиралу в их первую встречу на той злосчастной конференции, посвященной актуальным проблемам Устричного моря. Хотя, с другой стороны, если бы не багряноземельский смертник, они, может, никогда бы и не стали так близки. А может, и стали, только гораздо позже.       — Куда уж позже, — Бешеный невольно усмехнулся.              ...Скука царит просто смертная, а ведь это еще даже не начало. Представители Талига, Ардоры, Улаппа, Дриксен и некоторых багряноземельских стран занимают свои места. Вальдес зевает, прикрыв рот ладонью, и пропускает момент, когда рядом присаживается высокий мужчина, явно из «гусей»: волосы с густой проседью, решительное лицо, приметный шрам на щеке, серые глаза.       — Надеюсь, здесь не было занято? — спрашивает он.       — Нет, — Бешеный пожимает плечами.       — Мне кажется, я вас знаю, — «гусь» улыбается неожиданно приятно, и вице-адмирал может поклясться, что ожидал чего угодно, только не этой улыбки. — Вы — Ротгер Вальдес, так?       — Так, — Бешеный кивает.       — Олаф Кальдмеер, — он протягивает руку для пожатия, — с сегодняшнего дня адмирал Западного Флота Его Величества.       Ледяной Олаф. Точно. Как он мог сразу его не узнать?       — Мои поздравления, господин адмирал цурзее, — Бешеный улыбается, пожимая прохладную, приятную на ощупь ладонь, — а где же ныне столь любимый мной господин Бермессер? Мое сердце тоскует от разлуки с ним!       — У господина Бермессера выдалась на редкость неудачная весна, — Ледяной смотрит в сторону, — и его здоровье оставляет желать лучшего...       — Вернер мой ровесник, — Вальдес щурится, — да и на здоровье никогда не жаловался. Айяйяй! Что же с ним случилось?       — Его Величество не сообщал мне подробности, — Олаф снова поворачивается к Бешеному, и в его серых глазах читается искреннее веселье: — но если ваша тоска по моему предшественнику так безгранична, вы можете написать ему письмо. Мелким почерком. Я передам.       Ротгер смеется — смеется и начинает писать. Не письмо — записку, потому что выходит первый докладчик.       «Что вы думаете об обеденном перерыве, господин Кальдмеер?».       «Боюсь, он еще слишком далек».       «Я слышал, что вы дальновидный человек».       «Тогда я согласен».       Бешеный удивленно поднимает брови, и Олаф отвечает, кажется, одними губами:       — Согласен с вами пообедать.       Ротгер улыбается, краем глаза успевая заметить, как один из шадов вскакивает, успевая выкрикнуть на своем языке что-то пронзительное и страшное...              Бешеный протер глаза и отогнал наваждение. Это было четыре года назад — слишком давно, чтобы до сих пор видеть во сне бледное, залитое кровью лицо. Луиджи постоянно твердил, что он, Вальдес, его не понимает. Конечно, куда уж весельчаку и балагуру понять тонкую фельпскую душу! В этот момент приятный женский голос объявил о прибытии экспресса из Эйнрехта, и Ротгер понял, что забыл спросить номер вагона.       К счастью, интуиция не подвела вице-адмирала и на этот раз. Он облегченно вздохнул, увидев, как Ледяной неспешно выходит из вагона. На нем были джинсы и легкая белая рубашка с короткими рукавами, через плечо — дорожная сумка. Олаф без формы совсем не походил на адмирала, да чего уж, издалека он вообще казался бодрым пенсионером! Совсем поседел за последний год, хотя и говорил, что это у него наследственное.       Ледяной вышел на перрон, напоследок поцеловав руку молоденькой проводнице, отчего та смущенно заулыбалась и, сказав что-то, с искренней печалью помахала ему вслед. Что поделать, все моряки одинаковы. Вальдес засмеялся и поспешил навстречу Кальдмееру.       — Ну, с приездом! — чересчур бодро воскликнул вице-адмирал и несильно хлопнул гостя по плечу.       — Спасибо, — голос Олафа звучал устало, но во взгляде читалась радость от встречи.       — Идем.       Ледяной молчал, и Ротгер решил последовать его примеру — ему и самому не особо хотелось говорить. Они вышли из здания вокзала, Вальдес быстро отыскал свободное такси и сел вперед. Олаф устроился на заднем сидении. И хотя дом у Бешеного был достаточно приметный, найти его самостоятельно не могли девять из десяти таксистов.       — Зеленый переулок, дом семь, — без особой надежды в голосе произнес Ротгер и откинулся назад.       Таксист кивнул, и они тронулись с места. Машина мчалась по ночному Хексбергу, но никто не торопился нарушить молчание, и сердце начинало сжиматься от какой-то невыразимой тоски. Пискнул телефон.       «У тебя дома гости или?» — осведомлялся Кальдмеер с заднего сидения.       «Или, — ответил Вальдес. — Ты как-то подозрительно молчалив».       «Сжалься, злой фрошер. Я сегодня наговорился на две недели вперед».       «Не радует меня такая перспектива, господин адмирал».       «Ничего. Многие дела можно делать молча. Чур, я первый».       Бешеный сдавленно хрюкнул, получив в ответ негодующий взгляд таксиста. Повернувшись назад, Вальдес сказал:       — Я предлагаю сначала выпить. Но вообще, согласен.       — Если я выпью, то сразу усну, — Олаф покачал головой.       — Ладно, на месте разберемся, — подвел итог Бешеный.              Таксист, как и думал Кальдмеер, не оказался тем редким исключением. Достаточно поплутав по соседним улицам, они, наконец, доехали до дома вице-адмирала. Пока тот рассчитывался за дорогу, Ледяной поднялся на крыльцо и с облегчением вдохнул ночной воздух: пахло морем и какими-то цветами.       Ротгер поднялся по ступенькам и хотел уже что-то сказать, даже рот приоткрыл, но почему-то так и не решился. Его глаза, теперь совсем черные, затягивали, заставляя забыть все прочие мысли. Если бы кто-нибудь только знал, как часто Олаф вспоминает этот южный взгляд и это лицо, в сравнении с которым все лица окружающих казались пресными и какими-то окаменевшими, как у мертвецов. Бешеный был другим: наполненным чувствами, до безобразия живым, манящим — чем ближе, тем больше...       Сделав над собой усилие, Вальдес отвел взгляд и, приобняв Ледяного, увлек его в сторону двери. Затянувшееся молчание не обижало, наоборот, было слишком красноречиво, чтобы предаваться ему на крыльце. Закрыв дверь, он выдохнул:       — Наконец-то...       И в это же мгновение Олаф поцеловал его глубоко и жадно, прижимая к двери и одновременно начиная расстегивать на нем рубашку. Только когда большие руки с силой сжали его ягодицы, Ротгер осознал, что все это происходит на самом деле. Не снится, не представляется на досуге, не...       — Олле, — он хрипло выдохнул и обхватил руками показавшееся таким горячим лицо.       — Наконец-то, — выдохнул Кальдмеер, принимаясь за его джинсы, — разувайся.       Быстро стянув ботинки, а следом за ними и остатки одежды, Ротгер избавил от нее и своего гостя. В какой-то момент Бешеный запнулся о край ковра и, смеясь, приземлился на колени. Он был словно пьяный — на самом деле, все происходит на самом деле.       — Ну-ка, иди сюда!       Вальдес повалил Олафа на ковер и принялся целовать. Он целовал его лицо: губы и нос, и глаза, с нескрываемым наслаждением провел языком по шраму, — спустился ниже, лаская шею и плечи. Ледяной с шумом втянул воздух и запустил одну руку в волосы Ротгера, а второй — до боли сжал его ягодицу, потом слегка ослабил хватку и, почти ласково огладив желанную задницу, вошел в нее пальцами.       — Ай! — Вальдес вздрогнул и прекратил поцелуи.       — Смотрю, ты подготовился, — хрипло усмехнулся Олаф.       — А как же, — ответил Бешеный, отстраняясь, — зная тебя...       — Не могу больше... ждать.       Кальдмеер поднялся с пола и, обняв любовника сзади, начал поспешно целовать загорелые плечи и спину. Проведя рукой по его животу, он не без удовольствия спустился ниже, сжал член и, услышав одобрительный выдох, начал ласкать. Это становилось невыносимым, казалось, нетерпение Ледяного передается вместе с этими нехитрыми движениями. Вальдес подался вперед, опираясь на локти и расставляя ноги. Кальдмеер усмехнулся, и, не дожидаясь дальнейших приглашений, вошел в него достаточно быстро, но без фанатизма. Бешеный закусил губу, чтобы не выдать предательского стона. Начало всегда казалось ему очень болезненным — заниматься любовью им доводилось не так часто, да и Олаф был, надо сказать, не маленький мальчик.       — Ооо, Ротгер, — тихо прорычал Ледяной, начиная двигаться быстрее, пронзая его снова и снова и до боли сжимая пальцы на влажной от пота пояснице.       Боль, так неожиданно переходящая в наслаждение, сжимала, скручивала изнутри. Никогда и ни с кем Вальдес не ощущал ничего подобного. Женщины дарили одно удовлетворение, ведьмы — другое, а Олаф Кальдмеер одним только ему известным образом умел превратить его тело в сплошной огонь, в безумие, выпустить из него всю накопившуюся ярость. Был Бешеный снизу или сверху — положения вещей это не меняло.       Ледяной тоже ощущал нечто подобное, за его долгую жизнь у него было достаточно любовников, но только с Вальдесом он понял, что такое настоящая страсть и настоящее удовлетворение страсти. Двигаться в этом сильном теле, ощущать, как тесным кольцом сжимаются мышцы... Почувствовав приближение оргазма, Кальдмеер снова начал ласкать член Бешеного, на этот раз гораздо быстрее.       — Ооааа... — Ротгер хотел что-то сказать, но не смог, потому что в этот момент его накрыла волна невыразимого наслаждения, и с губ сорвался невразумительный стон.       Олаф сделал еще два или три сильных движения и кончил тоже.              Несколько минут они молча лежали на ковре и смотрели в потолок. Почувствовав, что комната уплывает куда-то в сторону, Вальдес мотнул головой и хрипло спросил:       — Ты еще не уснул?       — Почти, — невнятно отозвался Кальдмеер.       — Не спи, — Бешеный придвинулся к гостю и прижался лбом к изуродованной щеке.       — Не могу.       — А как же я?       Ледяной, не открывая глаз, нащупал член Ротгера, еще не готовый к новым подвигам, но уже достаточно отвердевший.       — Уговорил, — ответил Олаф, протяжно зевая, — но только в спальне, а то ковер этот... я все коленки ободрал.       — Я тоже, — бодро заверил Бешеный и сел. — Ну же, господин адмирал! Вставайте!       Ответом ему было что-то невразумительно-утвердительное.