Терпеть его не могу!

Высматривать его в толпе становится привычным. Я ищу его на улицах, в очередях, за столиками кафе и на летних верандах. Часто проезжаю по центру, мимо универа, но знакомая макушка больше не попадает в поле зрения. Крендель считает меня сумасшедшим, да и я сам с ним почти согласен. Следовать правилам сложно, а конкретный номер телефона является мне даже во снах. Приходится то и дело себя одергивать. Если бы он что-то решил, то дал бы мне знать. А я обещался ждать, кажется, годами, если понадобится. На деле же пережить без него даже неделю становится невыносимо тяжело. Мне было не так херово, когда он был далек и закрыт. Теперь, после некоторых разгадок и осознания того, что мои чувства взаимны, сдерживать себя тяжело. Раз за разом я бью себя по рукам и берусь за работу, лишь бы отвлечься от мысли, что можно просто приехать, взвалить его на плечо и увезти оттуда, к чертям собачьим, и пусть он орет и возмущается, в итоге все равно станет моим. Но нет же, я как порядочный альфа соблюдаю наш договор. И жду, жду, жду. А еще ищу в толпе любимую макушку, потому что даже день без него - пытка. На дворе первые числа августа. И я почти схожу с ума, потому что вижу его лицо, стоит лишь закрыть глаза. Он необходим мне, как воздух. Да, я безвольная тряпка, но Бэкхен, и только он, способен собрать меня и превратить серые дни ожидания в яркие минуты безграничного счастья. Поэтому я ищу его глазами в толпе, но среди тысяч омег, проходящих мимо, не вижу ни одного, что был бы на него похож. Он такой один. И он до сих пор не мой. На подземной парковке едва находится свободное место. Мы с Кренделем обкатываем новую машину, попутно решая кучу бытовых дел. Просторный салон, вместительный багажник и еще целая куча преимуществ из рекламного проспекта пришлась нам по нраву, и я вдруг решил поменять свой старый седан на нечто более масштабное. Усатая морда недовольно мяукает, когда я закрываю дверь и обещаю вернуться минут через пятнадцать. У меня есть список и пустой холодильник, а моего кота только что старательно вертели в кабинете ветеринара, и этой пушистой заразе нужен утешительный приз. Я обещал ему банку паштета и новую пищащую игрушку. Пофырчал, но согласился. Быстрым шагом я выхожу со стоянки, и через минуту уже хватаю корзинку на входе супермаркета. Шум большого торгового центра почти перекрывает тихую музыку. От полок с крупами я бегу к холодильникам с мясом, там же нахожу мороженое и уже на пути к кассе бросаю в корзину несколько банок паштета, еще какие-то консервы и коробку сухого корма. Сверху падает резиновая лягушка, издающая при нажатии вопль умирающего селезня. Очереди тянутся бесконечной лентой, и мне кажется, что я состарюсь где-то в этой веренице альф и омег. Но вдруг лохматая макушка встряхивает волосами, а омега сосредоточенно грызет карандаш, вычеркивая что-то из списка. Рядом две фигуры катят большую тележку. Бэкхен спотыкается о шнурок, роняет карандаш и наклоняется. Он завязывает аккуратный бантик и спешит за родителями, на ходу сворачивая листок пополам. Я оставляю свое место в очереди и вместе с корзинкой иду вглубь магазина. Бэкхен отстраненно рассматривает пачку печенья и, кажется, вообще не понимает, что написано на этикетке. Несколько раз встряхивает головой и принимается перечитывать состав. Ему всегда доставляет какое-то особое удовольствие ознакомиться со списком всех ингредиентов. Потом он так же рассеянно кладет пачку печенья на место и берет соседнюю. Я невольно улыбаюсь, потому что это так на него похоже. А еще он высовывает кончик языка, потому что думает о чем-то. Не буду тешить себя глупой надеждой, но вид у него очень задумчивый. Белоснежная, едва тронутая загаром кожа светится под яркими лампами. И мне кажется, будто он похудел, хотя это все моя мнительность, наверняка. Я засматриваюсь на него слишком откровенно: от красоты его лица глазам больно. Бэкхен словно чувствует мой взгляд и вдруг поворачивается ровно в нужную сторону. За одну секунду я успеваю прочитать во взгляде омеги с десяток эмоций. Шок сменяется замешательством, а после, всего на долю секунду, он смотрит на меня тем взглядом, от которого сердце под ребрами кувыркается и шлепается обратно. Это словно согреться на солнце, словно получить самый желанный подарок. Всего доля секунды, а мягкий теплый взгляд вновь обнадеживает и уверяет. Я слишком люблю его, чтобы проигнорировать это, чтобы не пойти следом. Бэкхен оглядывается, вновь поворачивается в мою сторону и тепло улыбается. Ноги сами меня ведут, и мы с омегой, словно школьники, становимся друг напротив друга с глупыми нелепыми улыбками. - У тебя все хорошо? - Это первое, что приходит на ум. Бэкхен, кажется, забывает про список ингредиентов, потому что обнимает пачку печенья и растерянно хмурится. - Относительно. Это глупо и нелепо, но мы так и стоим, пока оба мистера Бен не появляются из-за угла. - Чанель, какая встреча! - Взрослый омега расплывается в улыбке и обнимает Бэкхена за плечи. Мне хочется сбросить его руку. Но еще больше хочется оттолкнуть главу семейства, который протягивает мне раскрытую ладонь и непонимающе переглядывается с мужем, когда я не протягиваю свою в ответ. Бэкхен напрягается. Скромная улыбка, еще пару секунд назад украшавшая его лицо, сходит на нет. Ему не хочется снова переживать эти неловкие моменты. И мне не хочется. Но по правде говоря, я бы хотел, чтобы все вдруг решилось прямо здесь и сейчас. Чтобы он оглянулся, понял, как далеко все зашло, и принял верное решение. Но мне пора бы привыкнуть к тому, что мои желания с реальностью расходятся в диаметрально противоположные стороны. Из объятий Бэкхена забирают пачку печенья. - Ну мы еще походим, а вы пообщайтесь. - Это звучит не очень радужно из уст папы Бен, но Бэкхен легко выпускает из рук список и карандаш и остается с пустыми руками. И я с одной стороны рад, что они уходят молча и не макают его в дерьмо в тысячный раз, а с другой, мне бы хотелось иметь повод нарушить наш договор. Я бы встряхнул его, спросил: "Видишь? Пора бежать из этого кошмара!" - забросил на плечо и унес. И где-то в моем воображении все так и происходит, а на деле мы медленно плетемся к кассе, даже не глядя друг на друга. В напряженном молчании каждому из нас хочется что-то сказать. Чувствую, как Бэкхен вибрирует, словно натянутая струна. Обнять его хочется так сильно, что ладони чешутся. Очереди короче не стали, и я нервно переминаюсь с ноги на ногу: пятнадцать минут уже прошли. - Спешишь? - тихонько спрашивает Бэкхен. Он спокойно стоит рядом и все это время на меня смотрит. - Обещал Кренделю, что вернусь через пятнадцать минут. Он в машине один. - Спешно объясняю я и, наконец, выкладываю содержимое корзины на ленту. Бэкхен не может скрыть своей заинтересованности: - Крендель. - Поздороваешься? Я вдруг подмигиваю, от чего Бэкхен вздрагивает, и мягко улыбаюсь в ответ на его взволнованный взгляд. Лицо Бэкхена полно таких эмоций, что я боюсь не запомнить всю эту палитру. От смущения до растерянности и нетерпения его бросает за доли секунды. - Они тебя не потеряют? - Я несу пакет и достаю из кармана ключи. - Да вон машина, - и Бэкхен кивает на соседний ряд, а потом принимается высматривать мой автомобиль, но только озадаченно вертит головой. Черный кроссовер мигает фарами, и омега подпрыгивает от неожиданности. - Крендель балуется, - шучу я и смотрю, как Бэкхен ошарашенно хлопает ресницами. - Это что такое? - Обычно это называют "автомобиль", - и я мягко подталкиваю омегу вперед. - Купил на днях. - А прошлый чем тебя не устраивал? - Спрашивает Бэкки, а сам обходит машину с пассажирской стороны и заглядывает внутрь. - Он огромный. - Поэтому и взял. - Убираю пакет в багажник и сразу же нахожу ту верещащую лягушку. - Ты дверь-то открой. Бэкхен нерешительно нажимает на ручку, а при виде пушистого хвоста расплывается в улыбке. Крендель подставляет бок и знакомится с новой игрушкой, едва я отрываю этикетку. - Он так вырос, - рассуждает Бэкхен, а тем временем чешет кота за ушком. - Да он жрет еще больше, чем раньше. Скоро придется платить хозяину за двух квартирантов. Бэкхен тихо смеется и поворачивает ко мне голову: "Спасибо, что заботишься о нем". - Это мой кот: как же о нем не заботиться? Крендель трется о руку, лапой жмякает лягушку по голове и восторженно слушает, как та издает вопль селезня на последних секундах жизни. Вообще-то, я не очень разбираюсь в воплях селезня, но думаю, что он мог бы орать именно так. Если моему коту приспичит поиграть с этой резиновой жабой посреди ночи, Лухану больше никогда не придется красить меня в пепельный: буду седым по умолчанию. Открываю заднюю дверь и приглашаю Бэкхена. Тот с сомнением смотрит в салон, потом бросает взгляд на Кренделя, пинающего лягушку по пассажирскому сиденью, и протискивается мимо меня в машину. Все как-то само собой получается, даже без особой неловкости. Словно мы просто давно не виделись и вот решили вместе провести несколько минут. Бэкхен немного тушуется и все время то отворачивается, то пристально меня рассматривает, но на атмосферу между нами это особо не влияет. Кренделя мы приглашаем на заднее сиденье, сажаем между нами и гладим в две руки. Бессовестный, он разваливается посреди сиденья, подставляет пузико и мурчит на весь салон от удовольствия: экстаз. - Как твоя работа? - Бэкхен щекочет мягкую лапку и улыбается, когда Крендель непроизвольно выпускает когти. - Работается, - отвечаю я, а сам запоминаю это мгновенье. - Как ребята? - продолжает омега будничным тоном. - Все заняты своими делами, - отвечаю я и загибаю пальцы: - Крис с Исином приехали из отпуска, Чонин с Чунменом тоже отдыхали недавно, а Лухан с Сехуном, наверное, покупают сотую диванную подушку. - И тут же дополняю: - Не обращай внимания. У них с подушками особые отношения. Бэкхен неловко улыбается. Сладкий аромат молока и ванили впервые соприкасается с обивкой салона. Уже второй раз мы внезапно сталкиваемся, и оба раза так спокойно разговариваем. - А как Кенсу? - в свою очередь спрашиваю я. Бэкхен пожимает плечами: "Он только вернулся, мы еще не разговаривали". Я беспокоюсь: - Вы хотя бы созванивались за это время? - Пару раз, - небрежно отвечает Бэкки. - У него там все было замечательно. В общем, я решил не отвлекать его от Чондэ и не навязывался. Но мы переписывались еще немного. Один? Все это время ты справляешься один?! Хотя чему я удивляюсь... - Может, вам стоит созвониться и встретиться? - Я стараюсь, чтобы мое предложение не звучало, как вмешательство, но меня так и тянет взять все в свои руки. Это выбешивает и повергает в отчаяние одновременно. Я не могу даже усидеть рядом с ним спокойно. Но Бэкхен только кажется очаровательно потерянным, сидя в моей машине. На самом деле он всегда на чеку, и мое настроение от него не ускользает: - Ну да, я встречусь с Кенсу, с которым живу в одной комнате, и меня вдруг потянет на откровенный разговор. - Это сарказм, но не оскорбительный, а скорее какой-то печальный, потому что мы оба знаем, что Бэкхен не станет никому ничего объяснять. И следующий вопрос я задаю, чтобы соблюсти формальность: "Ты ему вообще ничего не говорил, так что..." - А ты бы сказал? - В лоб. Чтоб у меня не было шансов рассуждать тут еще часа полтора. - Не знаю. - Честность за честность. - Я не знаю, что делал бы на твоем месте, потому что никогда там не был. Все, что я могу: переживать и пытаться найти выход. Бэкхен кусает губы: "Выход. Твое упрямство меня восхищает". Он водит пальцем по сиденью, дразня Кренделя. Последний с удовольствием следит за целью, виляет задницей и готовится к охоте на руку. Неугомонный, он прыгает и промахивается, а потом и вовсе валится с сиденья на пол. Бэкхен сдержанно смеется и дразнит кота снова. Теперь в ход идет вопящая лягушка. Крендель сосредоточенно следит за зеленой мордой игрушки и с упорством олимпийца готовится к новому прыжку. - Лухан в шутку предложил мне вести тренинги для альф, - посреди этого действа замечаю я. Омега икает и отвлекается - Крендель цапает тонкие пальцы когтями. - Его мое упрямство тоже приводит в восторг, - добавляю я, пока Бэкхен пытается вернуть подпрыгнувшие брови на место. Это потрясающая моська. - Ты бы справился, - сквозь неловкую улыбку цедит Бэкки. Я уже откровенно смеюсь, глядя на выражение его лица. - Еще немного, и ты станешь гуру в этом деле. - Он хлопает ресницами, даже не зная, как еще реагировать на мои слова. И вдруг меняется в лице: - Ты не сказал, как ты. - Мечтаю приехать и забрать тебя, если быть откровенным. Ты себе не изменяешь, я себе тоже. Но могу сказать, что я в порядке, если тебе станет легче. - Спасибо за честность. Он встряхивает едва оцарапанными пальцами и щелкает кота по носу: "Больно между прочим". Крендель обиженно отворачивается, но тут же реагирует на ор резиновой жабы. У Бэкхена пиликает телефон. Омега быстро читает сообщение, оглядывается на стоянку и смотрит на время: "Скоро придут". Я киваю. Крендель, заигравшись с игрушкой, снова роняет ее на пол. мы с Бэкхеном одновременно наклоняемся, чтобы ее поднять, и со смачным стуком бьемся лбами. Омега охает, хватается за голову и трет больное место. Склонившись над полом, мы так и смотрим друг на друга, и вдруг улыбаемся. - Кажется, там отбивать уже нечего, - шутит Бэкки и корчит смешную рожицу. - Звенит так, будто две пустых кастрюли, - подхватываю я и показываю ему язык. Крендель уже во всю играется с лягушкой прямо на резиновом коврике. А чего далеко ходить? Второй раз мы бьемся, когда решаем одновременно поднять головы, и Бэкхен уже откровенно хохочет, хотя и держится за лоб. - С тобой травмоопасно. - Напомню, что не я вдарил себе по бубенчикам, - и я так красноречиво приподнимаю бровь, что Бэкки смущенно краснеет. Но есть все же то, что меня волнует: - Как голова? Сильно? Я прикасаюсь к его голове неосознанно, совсем легко поправляю челку и прижимаю пальцы к виску. Проходит секунда. Не знаю, сколько сил ему потребовалось для этого, но прикосновение к моим губам выходит болезненно сдержанным. Вам дарили когда-нибудь кондитерскую фабрику с конвейером по производству шоколадных медалек? Вот если б мне сделали такой подарок, я б и то так кипятком не ссался от восторга. В один миг все мечты и желания взрываются фейерверком и торжественным транспарантом: "Поздравляем!". Я ничего не вижу вокруг, когда притягиваю Бэкхена к себе, отвечаю на поцелуй и вслед за его робким объятием опрокидываю на сиденье. Я целую его, а сам мысленно кричу от радости. Еще утром я мог только мечтать об этом, а судьба вновь исполняет самое заветное. Это я каждый раз нарушаю правила, а Бэкхен принципиален и строг к себе. А значит, этот шаг может значить лишь одно: я держу своего омегу в руках - и он мой! Он обнимает, тонет в поцелуях и без остановки шепчет мое имя. Я смотрю в любимые глаза, словно боюсь, что сейчас, как мираж, все вокруг растворится. Но вот мое чудо тянется губами за новым прикосновением, и я готов орать от восторга, когда он обнимает меня ногами. Мне так не хватало этого. Мы целуемся до одурения, и я не скрываю своего счастья, зацеловывая бархатные щеки и пересчитывая каждую ресничку. Непостижимое вдруг оказывается таким реальным. И я боюсь проснуться, потому что если мне это кажется, это самый жестокий кошмар из всех. - Бэкки, - собирая с уголка губ мягкую улыбку. Вдох. - Любовь моя, - пальцами рисуя на тонкой шее. Выдох. - Радость моя. Слезы счастья срываются вниз по щекам. Я лечу поцелуями каждую царапину, оставленную когтями на тонких пальцах. - Мое счастье. Бэкхен запрокидывает голову и кусает губы, подставляясь под ласку. Я не в силах описать бушующую внутри бурю. Это что-то на грани торнадо: совершенно не управляемый поток эмоций, в котором любовь к омеге и жажда обладания доводят до сумасшествия. И я не могу думать ни о чем больше. Только о том, как мое чудо только что спасло нас обоих из этого ада. Как долго мы шли к этому моменту, и как внезапно все разрешилось. - Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. - Я шепчу ему это в ответ на каждое тихое "Чанель" и из-за нахлынувших чувств дрожу, нависая сверху. Бэкхен подвержен этим эмоциям еще больше, и под каждым поцелуем плавится, словно маршмеллоу. Вот теперь я верю, что аромат молока и ванили впечатается в каждый сантиметр этого салона. И мне не нужно никакого признания в ответ, потому что я чувствую его кожей. Потому что Бэкхен обнимает меня обеими руками, гладит по голове и прижимается так крепко. Нам обоим безумно не хватало этого. И на заднем сиденье сейчас кажется, будто мы обнимаем друг друга не достаточно крепко, будто нужно прильнуть еще ближе, еще крепче сплестись руками и ногами, чтобы и на миллиметр не оторваться друг от друга. Беспорядочно целуя меня, куда придется, Бэкхен буквально сдирает с меня футболку и позволяет расстегнуть на себе рубашку, чтобы тут же прикоснуться кожей к коже. - Ты справился. - Ловко расстегиваю обе ширинки и вытягиваю ремень из своих джинсов. Голова не думает вообще. Румяные щеки и сладкий аромат ванили манят и дразнят. Судорожно я целую белоснежные плечи, трясусь над нежной кожей, словно над тончайшим фарфором, и бережно веду пальцами по боку. Бэкхен дрожит от чутких прикосновений и стонет, когда я сквозь одежду трусь членом между ног. Мы сходим с ума, и это самое долгожданное сумасшествие из всех... Тонкие пальцы проворно стягивают джинсы с моей задницы и уже тянутся за резинкой боксеров. Я почти снял с омеги рубашку, и на хрупких плечах нет ни единого места, где я бы не провел кончиком языка. Самый сладкий и желанный, омега скулит от наслаждения, пока губы касаются соска и руки крепко сжимают бедра. Бэкхен требует поцелуя, вздергивает меня на верх и впивается в губы с неистовым желанием. От того, как нежно он ведет губами до уха и чуть прикусывает мочку, я несдержанно толкаюсь бедрами. Мы сделаем это здесь и сейчас. И похер, что подумают все вокруг. Обнимаю любимое лицо ладонями и с блаженной улыбкой любуюсь блеском в глазах напротив. - Мы с Кренделем тебя заждались. Заберем тебя прямо сегодня? - А сам хватаюсь за пояс его джинсов в ожидании сигнала. Бэкхен вдруг распахивает глаза и сглатывает. Я слишком слеп, опьянен своим счастьем. И запах молока и ванили непростительно сильно дурманит сознание. - Чанни… - Соберем вещи, - мечтательно рассуждаю я, пока кончиками пальцев щекочу бархатную кожу живота. - Чанни, я не уверен, что ты понял... Пожар на кондитерской фабрике начинается со склада с кофейными зернами. - Что? - На всякий случай решаю переспросить. Ну мало ли, вдруг у меня слуховые галлюцинации? Вдруг я так боюсь продолжения этого кошмара, что не могу до конца довериться настигшей меня радости. Бэкхен дрожит, но теперь уже не от страсти. Горькие нотки отчаяния и страха проникают в сладкий аромат. Конвейер по производству шоколадных медалек плавится от жара огня. - Чанель, я до сих пор не уверен, что все это... Это слишком внезапно... Мне нужно меньше секунды на решение, которое все переворачивает с ног на голову. - Выметайся. Кондитерская фабрика взлетает на воздух в день открытия, и этой шрапнелью меня разрывает на части. Неужели можно быть настолько наивным и глупым?! Я зол на себя, на него, на все то, что происходит с нами. И в этой злости я тону, тону безвозвратно, словно только она у меня и осталась. Хочется плакать, хочется что-нибудь разломать, и очень хочется кому-нибудь врезать. Бэкхен не верит, что я это говорю, замирает подо мной и еще пытается цепляться за мои плечи, но я отстраняюсь и громко повторяю: "Я сказал, выметайся". И уже не от восторга мне больно смотреть на его лицо. Он не верит, судорожно оглядывает салон, будто ищет где-то табличку с надписью: "Розыгрыш". Но я рывком открываю дверь и вылезаю из машины. - Чанель, - он жалобно, еле слышно выдавливает из себя этот набор букв, но боль и разочарования топят меня настолько, что это меня не трогает. - Чанель, пожалуйста... Мне нужно... - Вон. - Не требуется даже повышать голос. Одного тихого слова достаточно. Бэкхен еще цепляется за заднее сиденье. Не приводя себя в порядок, я выволакиваю его из машины и даже не закрываю дверь. Бэкхен семенит как есть, с едва надетой рубашкой и расстегнутыми штанами. На мне нет даже майки, только ботинки и джинсы. - Чанни… О, какая жалкая попытка! Я разворачиваю его посреди широкого проезда и смотрю прямо в глаза. - Настоебенило! Бэкхен, вот так просто: настоебенило, понимаешь?! Тебе нужно? А что еще тебе нужно: еще времени, уверенности, больше ползанья на коленях? А мне нужен омега! Мой, блять, омега, Бэкхен! В горе, в радости, до конца своих дней! Прямо здесь и сейчас! И это, черт возьми, охуенно просто! Я кричу на него, смотрю на мокрые щеки и ощущаю внутри абсолютную пустоту. Будто все эмоции вмиг закончились. Осталась только злость. И разочарование, огромное и необъятное. Сам виноват, идиот. - Чанни, - он хрипит это сквозь скованное подступающими слезами горло, а я взрываюсь еще сильнее. - Я не конвейер по исполнению желаний. Хватит. Иди к черту. За локоть я веду его к машине, у которой суетятся оба мистера Бен. Вид у нас красноречивый, так что я не удивляюсь, когда взрослый альфа вздыхает и под нос произносит: "Опять он все испортил". Не удивляюсь, когда отталкиваю Бэкхена в сторону. И совсем ничего предосудительного не нахожу, когда со всей силы встряхиваю мистера Бен и впечатываю прямо в дверь багажника. - Он. Ничего. Не. Портит. - Я цежу это сквозь зубы, пока мистер Бен от шока не может вымолвить и слова. - Никчемный не он. Никчемный тот, кто внушил ему это. Поздравляю, вы справились. Он считает себя недостойным, ненужным, неправильным. Браво! Что удивительно, он слушает, сглатывает, но даже не пытается вырваться. Думается, мой вид сейчас достоин госпитализации в ближайшее психиатрическое отделение. Довели, блять, до ручки. - Вы хотели, чтоб он был послушным и покладистым? Поверьте, более послушного и покладистого не найти. Все, как вы учили! Бэкхен скулит в метре от меня и тянется рукой: - Не надо, пожалуйста. - Чего не надо?! Ты понимаешь, во что они тебя превратили?! Я молчал, потому что ты просил меня не влезать. Но я предлагаю тебе реальное решение, а ты раз за разом отказываешься. Ничего не сдвинется с места, да? Потому что ты и не хотел ничего сдвигать. Я понял, Бэкхен: это дерьмо тебя устраивает. Я наивно хотел вытащить тебя из этого, но, видимо, роль несносного омеги и бесконечное саможаление - твоя зона комфорта! Папа Бен в это время с ужасом смотрит на мужа, которого я все еще придавливаю к машине. Бэкхен глотает слезы и стыдливо прикрывает плечи рубашкой. - Последний шанс, Бэкхен. Машина вон там. Я считаю до трех. Это самое жестокое решение из всех, что я когда либо принимал. И надеюсь, самое страшное из всех, что когда либо приму, потому что до этого я давал ему возможность выбирать. Теперь я ее забираю. Тишина. - Один. Всхлип. - Два. Еще один. Я выжидаю лишние пару секунд, хотя надежды уже никакой. - Три. Бэкхен закрывает глаза и сжимается, когда папа Бен тянет его за плечи к себе. - Вот и решили, - я отпускаю мистера Бен и с презрением смотрю ему в глаза. - Поздравляю. Сбылись ваши лучшие надежды: он одинок и несчастен. Шаг назад - и взрослый альфа выдыхает, опираясь спиной на дверцу багажника: - Чанель. - Идите к черту! Все, кто проходит мимо оборачиваются, но мне плевать. Бэкхен съеживается под моим взглядом. - Отличная работа, Бэкки. Ты добился того, чего хотел: я оставляю тебя в покое. Совсем. Можешь нести теперь свою гордую борьбу, как знамя победы. Только без меня. Я в этом больше не участвую. Он вздрагивает так, словно я его бью. Словно вместо каждого слова - кулак. И нет шанса скрыть хоть что-то. Он стоит передо мной, словно на ладони, и каждая эмоция ужасающей маской отпечатывается на его лице. - Я люблю тебя. Но боюсь, что вскоре продолжать любить тебя мне будет нечем. И я оставляю его там. Он сам этого хотел. И вот последствия этого решения. Возвращаюсь к машине, слыша, как за спиной оба мистера Бен копошатся и о чем-то перешептываются. Захлопываю дверь, сажусь за руль, и через пятнадцать минут, совершенно не помня дороги, оказываюсь дома. Соседи в лифте немного удивляются, увидев меня с расстегнутыми джинсами и без майки, но тактично молчат. Мало ли, какие приключения ждут за углом? Несколько минут я просиживаю на диване и протягиваю руку к подушке, на которой лежит наглая пушистая морда. Но морды там нет... Я бегу по лестнице, надевая толстовку на голое тело. Чертов кретин! Открытая дверь, идиота ты кусок, открытая дверь! Машины семейства Бен уже не видно, и на месте, где я парковался, стоит темно-синий седан. Я бегу по ряду и зову Кренделя, что есть мочи. Мой маленький, как же я мог?! Бегаю от места к месту, заглядываю под машины и в слезах ищу свой пушистый комок. В паре метров от темно-синего седана я видел зеленую морду лягушки. Видимо, он заигрался, выбросил ее из машины и дернулся следом. А я даже не проверил, на месте ли он, когда в порыве покидал стоянку. И вот вопящая лягушка есть, а самого Кренделя нигде нет. Его не могли забрать! Это мой кот! - Крендель! Крендель! - Как полоумный я ношусь по секторам и кричу его имя. Несколько посетителей торгового центра осторожно интересуются у меня, все ли в порядке и почему я так переживаю из-за какой-то булки. - Это мой кот! - И я бегу искать дальше. - Кто называет кота Кренделем? - вслед мне перешептывается одна семейная пара. Мой омега, блять, так называет кота! И это идеальное имя для этого изворотливого куска шерсти! Моего куска! Полчаса проходят в состоянии отчаянья и ужаса. Я не мог потерять все в один день. Вселенная просто не умеет быть настолько жестокой. Хотя... - А ну брысь отсюда! - какой-то бета шугает что-то мяукающее в соседнем секторе. Я несусь в его сторону. Знакомый хвост скрывается под семейным фургончиком. Мне приходится распластаться посреди дороги, чтобы увидеть испуганную морду, спрятавшуюся за колесом. Крендель недоверчиво смотрит, когда я протягиваю руку, и пятится назад, но утыкается в другое колесо и плюхается на задницу. Я ловко проползаю вдоль машины, ловлю кота за лапу и подтягиваю к себе. Морда мяукает, и меня прорывает. Я сижу рядом с фургончиком, качаю своего пушистого соседа и топлю в своем горе. - Прости, прости меня. Я такой идиот. Крендель не понимает, что я говорю, но уже привычно кладет голову мне на плечо и поджимает лапы. Мы сидим несколько минут. Мимо проходят посетители, переглядываются, а я все укачиваю кота на руках и глажу за ушком. - Жабу заберем? - Поднимаюсь на ноги и прячу Кренделя под толстовкой, придерживая снизу. - Или она тебе теперь не очень нравится? По пути к машине я достаю пучеглазую зеленую красотку и на радость Кренделю заставляю ее издать жуткий вопль то ли селезня, то ли какого-то Кракена. Перепуганный кот всю дорогу лежит на игрушке и ото всех ее бережет. Обычно котам нравятся всякие шебуршащие штучки, а мой тащится от орущих куриц, мячиков и лягушек. Его стоило назвать Барбосом, но эта любовь к вечной борьбе с вопящим противником, видимо, издержки уличного воспитания. И он бросается разгрызать этих резиновых тварей, чтоб не потерять боевую форму. Шутки шутками, но пока машина катит в сторону дома, я твердо решаю, что пора что-то менять. Бэкхен хотел бороться в гордом одиночестве? Пусть. А мне надо бы попытаться сберечь и выжить с тем, что от меня осталось. Через несколько дней Крендель в последний раз обнюхивает квартиру, запрыгивает в приготовленную для него сумку и мяукает на оставшиеся коробки. Я бросаю ключи в почтовый ящик, забираю кота и свои пожитки и еду на новую квартиру: туда, где хозяину не плевать на отваливающиеся плинтуса и запах отсыревшей штукатурки; туда, где диван не проваливается до пола; туда, где каждый сантиметр не напоминает мне об омеге. Менять так менять. Теперь я кремень. И пока Бэкхен не придет сам, я не сдвинусь с места. И есть очень большая вероятность, что двигаться и не придется. Меня зовут Пак Чанель. Моего омегу зовут Бен Бэкхен. И это имя мне больно произносить даже по слогам.