Терпеть его не могу!

- Поехали домой. Бэкхен с сомнением кусает губу и пожимает плечом. Это не сомнение из разряда "я не знаю, хочу ли этого", это что-то вроде "а что именно ты имеешь ввиду?". - Или ты хочешь вернуться в общагу сейчас? - прямо спрашиваю я. - Потому что я пойму, если тебе нужно выдохнуть и … Пальцы касаются губ - замолчи. Омега отрицательно машет головой и упирается в мой лоб своим. Нас разделяет только его ладонь. - Я пойду, куда скажешь. И сделаю все, что ты захочешь, - шепчет Бэкхен между пальцев. - Любые условия, Чанель. Ты имеешь на это право. - Не ломай себя, не становись послушным и правильным, - еле слышно отвечаю я и целую подушечки любимых пальцев. - Мой омега вредный, упрямый и своенравный. И я люблю его таким. Не изменяй себе - это главное условие. Он смотрит в мои глаза и от переполняющих чувств долго не может найти слов. - Только надо заехать в аптеку, - рассуждаю я, пока поправляю на омеге куртку и наощупь ищу в соседнем кресле свое пальто. - Дома нет ни одного презерватива, а тебе, судя по запаху, нужны таблетки. Да, честно и откровенно. Делать вид, что мы едем играть в шахматы и жевать мармеладки, глупо. Бэкхен на мои слова реагирует беспокойно. Он дергается и испуганно смотрит на мое лицо: "Чанель, это никак не...". Наступает мой черед закрывать ему рот: "Я знаю". Бэкхен хлопает ресницами и молча ждет, что я скажу. - Я чувствую, что это не причина. Так же, как чувствую, что ты запредельно честен сейчас. Да, у тебя течка на носу, но ты сделал все не поэтому. - Есть теперь хоть одна мысль в моей голове, которую ты не способен прочитать? - тихо спрашивает омега. - Нет, - честно отвечаю я. - Так долго учился расшифровывать каждую твою эмоцию, а за эти несколько часов наконец разобрался. Теперь у каждой ноты есть свое место. Еще нужно привыкнуть, но твой запах теперь для меня понятен. Это ориентир в твоем настроении, каким бы сложным оно ни было. И я точно знаю, что все, что ты сказал сегодня, было искренне. Бэкхен понимающе кивает: "Тогда ты знаешь, что я хочу, чтобы ты забрал меня. Пожалуйста". Помогаю ему встать на ноги, надеть ботинки и даже завязать шнурки. Ласково омега расчесывает пальцами мои волосы и поднимает воротник пальто, а потом привстает на носочки и тянется к губам: "Не отпускай меня больше никогда, ладно?". Где-то в поцелуе я бурчу невнятное "угу" и наконец увожу свое чудо с последнего ряда. У меня есть вопрос, почему весь день в пустом зале горит сиротливая лампочка, но экономия университета - не моя забота. И сегодня такая расточительность даже была нам на руку. В коридорах темно, и за окном в холодном осеннем вечере уже во всю горят фонари. По корпусу еще ходят студенты, задержавшиеся в читальном зале, и со стороны улицы слышна оживленная болтовня. Мы с Бэкхеном быстро сбегаем с крыльца, находим на парковке мою машину и выезжаем за ворота. Это был сумасшедший день, но вот омега сидит рядом со мной, взволнованно смотрит в окно и сжимает мою руку в своей. День сумасшедший, но самый лучший. Бэкхен еще не до конца справился со всеми чувствами, и где-то по пути я замечаю, как его потряхивает в кресле. Организм не выдерживает пережитого стресса, и от волнения омегу снова берет озноб. Ставлю машину возле аптеки и, включив на полную мощность печку, кутаю омегу в свой шарф поверх куртки. Бэкхен прячет руки в слоях одежды и благодарно улыбается. - Извини... Это нервное. - А сам так трясется, что зубы стучат. - Все хорошо. Это пройдет, - и чмокаю свое чудо в нос. - Нужно расслабиться и просто пережить это. Бэкхен кивает и мягко улыбается: "Нам обоим нужно расслабиться. У тебя руки трясутся". С откровеным удивлением я смотрю на свои дрожащие пальцы и думаю, что этот день все-таки проехался по нам катком. Как я вообще машину вел? - Ты не хочешь мне ничего сказать? - Это первое, что я слышу, когда отец берет трубку. - Мог бы хоть позвонить и предупредить, что задержишься в университете и в офис не при... - Мы с Бэкхеном едем домой, - бессовестно перебиваю я, потому что уже знаю, как отец отреагирует. Он замолкает, прочищает горло и быстро находится с ответом: "Вышли документы на личную почту. Я сам закончу". - Там все сделано, - лаконично поясняю я. - Надо только распечатать. Но вопрос документов его волнует уже не так сильно: "Вы помирились?". - Мы не ссорились. - Но что-то явно было не в порядке, - рассуждает отец и обеспокоенно спрашивает: - Все наладилось? - Да, теперь все наладилось. - Произношу и сам расплываюсь в улыбке. Наладилось. Как долго еще продлится это неверие и эйфория? - Хорошо, - выдыхает голос на том конце. - Завтра тебя ждать? - Нет. - Именно в этот момент я четко понимаю, что завтра мы точно никуда не пойдем. Аптекарь негромко хмыкает, намекая, что касса свободна. Я еще прощаюсь с отцом, который желает, чтобы ничего больше не мешало нашему с Бэкхеном счастью, а перед омегой в зеленом форменном халате кладу несколько упаковок презервативов и флакон спрея, блокирующего запах. Не без помощи фармацевта в эту кучу попадает упаковка противозачаточных на время течки и еще несколько средств для поддержания организма после. Омегам, которые ведут активную половую жизнь, приходится съедать килограммы пилюль каждый год. Обычные противозачаточные защищают ежедневно, а на время течки для надежности принимаются отдельные лекарства. Доза вещества в них приумножена в несколько раз, потому что без защиты омега в большинстве случаев залетит с первого раза. И даже не обязательно со своим альфой. Истинная пара, предназначенная друг для друга, идеально совместима с биологической точки зрения, так что незащищеннный секс - стопроцентная гарантия беременности. Тут можно даже не гадать. Так что Криса с Исином в прошлом году спасли исключительно хорошие препараты омеги, потому что хоть все курсы и рассчитаны на цикл от течки до течки, но не всегда имеют накопительный эффект. В тот раз им очень повезло. Лекарства Бэкхена, насколько я помню, полностью выводятся из организма через неделю после окончания курса, если не начать новый. И весь этот ворох таблеток - гарантия безопасности. Поэтому я беру несколько разных средств ему на выбор и уже достаю карточку, когда омега за кассой деликатно предлагает еще один новый препарат. - Он еще не очень известен, но нам на семинаре рассказывали, что результаты очень хорошие. - И достает из шкафа маленькую коробочку. Я смотрю на название и расплываюсь в улыбке: "Знаю я одну пару, которая очень благодарна этим пилюлям за внеплановое пополнение". Фармацевт неловко ойкает и предлагает сообщить об этом на почту компании. - Они сообщат, - смеюсь я. - Это будет очень длинное благодарственное письмо. - Шутите? - Пальцы шустро перебирают коробочки и сканируют штрихкод. - Ни сколько. Это был неожиданный, но очень приятный сюрприз. Хотя статистику нового супер средства они подпортили, конечно. Омега легко улыбается и надеется, что выбранный мной набор лекарств не подведет. И я надеюсь. Бэкхен пытается разобраться в новой для него панели управления. Среди десятков кнопочек он ищет ту, что отвечает за климат-контроль. Озноб прошел, и шарф отброшен в сторону. Даже куртка снята с плеч. Ему вновь жарко. - На сенсорной панели, - подсказываю я, занимая свое место. - Напридумывают чего-то, а ты сиди потом и разбирайся, - смеется омега. Но как только я подсказываю, куда нажать, быстро справляется. - Очень жарко. - У тебя температура, - осторожно замечаю я. - Знаю, - отмахивается омега. - Ты сам сказал: "Отдохнуть и расслабиться". Пока он изучает содержимое пакета, достаю с заднего сиденья сумку с ноутом. Омега обеспокоенно смотрит на экран загрузки: - Пропустил что-то важное на работе, да? - Не смертельно, - отмахиваюсь я. - Только документы одни отцу вышлю, чтоб потом на это не отвлекаться. Бэкхен с сожалением прикусывает щеку: "Он тебя не ругал?". - Перестал, как только узнал причину. - Пока ноут соображает, наклоняюсь для краткого чмока и прошу омегу не волноваться. - И я сказал, что не приеду на работу завтра. - Будем прогуливать? - хитро прищуривается чудо. И я улыбаюсь, потому что его неугомонный характер наконец напоминает о себе. Дико соскучился по этой шкодливой мордашке. - Ты такой прилежный студент, что за пропуск трех лекций тебя точно не выгонят, - замечаю я и принимаюсь за дело. Бэкхен тем временем головой ныряет в пакет из аптеки. - Тут на год вперед, - доносится из бумажного мешка. Омега вытаскивает несколько упаковок противозачаточных и трясет картонными коробками перед носом. - За такие крупные партии должны давать скидку или возвращать проценты в конце года. - Вот я о том же думал, когда покупал. Пусть альфы берут презервативы пачками, но у тебя лекарств килограммы. И сказать, что они не обязательные, язык не поворачивается. - Омега в семье - крест на экономии, - смеется Бэкхен. - А этих средств все равно слишком много. И до течки еще дней пять, можно было не торопиться. - Не уверен, - отвечаю я и веду носом. - Ты уже пахнешь сильнее, чем в обед. Бэкхен задумчиво хмыкает: "Может, от температуры?". - Нет, - уверенно возражаю я. - Для меня это ощутимая разница: подогретый аромат или концентрированный. Письмо с документами улетает по адресу. Всплывающее окошко напоминает об обновлении системы. Не сегодня. Омега хмыкает: "Я чувствую только температуру, но раз ты говоришь... ". Всю дорогу Бэкхен читает инструкцию за инструкцией, и одну из коробочек сразу отправляет в мешок: "С моими не совместимы. Побочка жуткая". - Поэтому и набрал столько. - Машина впереди мягко останавливается перед светофором. - Не помню, что тебе подходит. Бэкхен в свете уличных фонарей выглядит волшебно. Несколько секунд я смотрю на похудевшее лицо и задумчиво сдвинутые брови. Омега переворачивает шуршащий листок и продолжает изучать инструкцию. - Я чувствую, как ты на меня смотришь, - тихо произносит Бэкхен, но от дела не отрывается. - Соскучился по тебе, сидящему рядом. Не верится, что ты, правда, в моей машине. Омега поджимает губы и небрежно складывает листок пополам: - И мне не верится. Я, наверное, сплю, потому что все это кажется чем-то совершенно нереальным. Но если это правда, то держусь я только на адреналине и эндорфинах, наверное. Сердце колотится как сумасшедшее. - Бэкхен медленно поворачивает голову. - Ненормальный день, да? - Ненормальный, - киваю я. Сигнал светофора меняется на желтый. - Называй его, как хочешь, но итог у него потрясающий. - Да, - растерянно тянет Бэкхен и тут же неловко улыбается: - Очень плохо соображаю. Все будто в тумане. Я ободряюще касаюсь мягкой щеки и тут же возвращаю руку на руль. Бэкхен зажмуривается и немного краснеет: "Точно сплю". Шлагбаум подземной парковки немного барахлит и открывается со второго раза, и все равно этот дом на порядок лучше первого. Там парковка была маленькая, и та на улице. А здесь у каждого жильца свое место. Да, за него приходится приплачивать к аренде, но оно того стоит. Бэкхен внимательно наблюдает за тем, куда я ставлю машину, и вжимается в сиденье. Нет сомнения, но откуда-то вдруг появляется стеснение и робость. Я обхожу машину, открываю дверь с его стороны и внимательно смотрю на любимое лицо: "Слишком много для одного дня, да?". Бэкхен неторопясь отстегивает ремень безопасности и собирает коробочки обратно в пакет. Так же медленно он поворачивается в мою сторону и вздыхает, обняв свой груз: "Не знаю, почему я так волнуюсь. Будто мы будем делать это впервые". - Настолько открыто и честно - да, - выдыхаю я. Омега смотрит прямо в глаза и встает с места, попадая ко мне в руки. - Теперь я абсолютно беззащитен перед тобой, - шепчет Бэкхен. Пальцы бегут по кромке пальто, соскальзывают на рубашку и ласково касаются шеи. Я ловлю тонкое запястье и оставляю влажный след на бархатной коже: "Как и я". Бэкхен вздрагивает: - Страшнее всего было представлять, что ты никогда больше не будешь смотреть на меня вот так. Полчаса назад мы обсуждали таблетки, а сейчас я не могу найти слов, просто стоя рядом с тобой. Как ты это делаешь? Он честен, потому что я чувствую, как он несильно дрожит в теплых объятиях. Это не холод, и не озноб. Трепет. Омега прижимается ко мне, насколько это возможно, и от осознания этой близости едва стоит на ногах. - По-моему, ты сейчас упадешь. - Делаю вместе с ним шаг в сторону и закрываю дверь. Бэкхен спотыкается на ровном месте. - У меня, и правда, кружится голова, - признается омега, опираясь на меня всем телом. - До сих пор не могу поверить, что все это правда. Словно схожу с ума. Без лишних слов забираю наши сумки из машины и подхватываю пошатывающегося омегу на руки. Бэкхен бережно обнимает за шею и старается лишний раз не шевелиться. Лифт с верхнего этажа едет непозволительно долго. - Когда я сказал, что сделаю все, что ты захочешь, я не шутил, - произносит омега, не отрывая взгляда от моего лица. Бумажный пакет шебуршит между нами. - Все, что угодно, Чанель. - Знаю. - И что, никаких условий? Ни единого правила? - щурится Бэкхен. - Совсем ничего? - Есть два момента, которые я хотел бы прояснить, но у нас еще будет время их обсудить. И это не те условия, где тебе придется что-то менять в себе, - объясняю я для его спокойствия, как только омега напрягается. Бэкхен смотрит долго, ищет что-то в моих глазах и согласно кивает: "Хорошо". Целую в щеку и прижимаю крепче: "Поверь, эти решения будут для тебя очень простыми". Дверь лифта со звоном открывается. Бэкхен робко поджимает губы и сглатывает. До новой квартиры - пятнадцать этажей... Я закрываю им дверь, бросаю на пол сумки и вжимаю омегу в стену. Бэкхен стонет в поцелуй и ерзает, обнимая меня ногами. И пока я стаскиваю с него куртку, шустро спускает пальто по моим плечам. Словно во сне, расстегиваю ворот рубашки и припадаю губами к бархатной коже на ключице. Бэкхен скулит и просит не нежничать. Так половина одежды остается посреди коридора. Остатки мы разбрасываем по залу и в спальню вваливаемся в одном нижнем белье. Бэкхен изящно кружит на носочках, утопая пальчиками в длинном ворсе ковра. Сердце пытается вырваться из груди. Его неземная красота сводила меня с ума с первого дня, и Бэкхен каждым движением только сильнее распаляет это чувство. Вся робость исчезла в искрящемся желании, утонула в сиянии глаз. Нет ничего прекраснее омеги, который всем своим естеством знает, что любим и желанен. А Бэкхен купается в чувстве восхищения. И улыбается, широко и ярко. Слегка пританцовывая, он целует меня в плечо, дотягивается до шеи и вдруг спотыкается о край кровати и падает на мягкое покрывало, утягивая меня за собой. - Люблю тебя. - Это выходит у него так просто, что в первые секунды Бэкхен сам удивляется. А потом принимается хохотать, зачмокивая меня в обе щеки. - Слышишь, Чанель? Я люблю тебя. Губы мягкие и вкусные, словно сахарная вата. И каждое новое признание ванильной дымкой остается на коже. Бэкхен любит. Впервые позволяет себе любить так, как чувствует. И в теплом объятии нежности еще больше, чем прежде. И страсти в едва ощутимом прикосновении пальцев - неизмеримо. Ловко он избавляет меня от белья и снимает каплю смазки с головки. От одного вида перепачканных пальцев бросает в дрожь. Боксеры омеги оказываются на полу через секунду. Языком по губам - и в поцелуе теряется мое имя. Спутавшимся клубком мы катаемся по кровати. Бэкхен не может прерваться и на секунду. Пальчиковый путешественник бежит по спине, спотыкается о лопатку и, распластавшись, маленькой ладошкой греет плечо. И расстаться с мягкими губами кажется невозможным. В сладком аромате ванили тонут все слова и бессвязные звуки. Вновь оказываюсь сверху и сбрасываю с кровати лишнюю подушку, которая все время попадается под руку. Бэкхен пяточками упирается в задницу и дает понять, что пора заняться чем-то более существенным. Он ищет по кровати коробку, которую мы успели захватить из коридора, и победно вскрикивает, когда нащупывает шелестящую обертку в куче скомканного на краю одеяла. Шустро расправляется с целофановой пленкой, выдирает картонный клапан и нескромно вытряхивает на постель все двенадцать конвертиков. Словно завороженный я смотрю, как омега зубами надрывает край серебристого квадратика. Что может быть сексуальнее? Омега, подающий вам презерватив. Бэкхен чуть шире разводит ноги, и никак не ожидает, что я не буду раскатывать резинку по члену. Осторожно касаюсь входа и приставляю один палец: полгода перерыва не прошли без последствий. Спасает только обильная смазка. Всего одна фаланга - Бэкхен тут же соскальзывает с моей руки: "Не надо". - Надо, - настаиваю я, но без согласия омеги больше не прикасаюсь. Презерватив норовит соскользнуть с пальца. - Будет больно, и ты это знаешь. - Пускай. - Омега смотрит прямо в глаза и успокаивающе улыбается: - Помнишь, ты сам говорил, что мы созданы друг для друга? Я справлюсь. Но я хочу тебя вот так, как есть. Аж сглатываю от волнения: "Полгода прошло". - И что, ты вдруг стал подходить мне меньше? - От одного взгляда по спине бегут мурашки. Аккуратные ладошки обнимают лицо. - Посмотри на меня. Все будет хорошо. - Не хочу причинять тебе боль, - выдыхаю я, соприкасаясь с омегой лбами. - Ты сильно ее преувеличиваешь. Всего пара секунд, - отмахивается Бэкхен. - Если мое тело и способно выдержать кого-то, так это тебя. Дай мне возможность всего один раз почувствовать это. Всего тебя: без течки и подготовки, без секса накануне. Я хочу этого. Хочу настоящего чувства наполнености, проникновения. Один раз, Чанель. С минуту я обдумываю его просьбу, пока Бэкхен щекочет щеку своим дыханием и гладит по плечам. Ничего не говорю, просто молча беру новый презерватив и раскатываю по стволу. Бэкхен немного волнуется, набирает воздуха в грудь и ловит мой взгляд: "Перестань меня жалеть. Я омега, и мое тело создано для этого". - Твое тело создано для наслаждения, - напряженно бурчу я и приставляю головку ко входу. Бэкхен на удивление спокоен. Даже когда на выдохе я чуть толкаюсь вперед, он только зажмуривается, но не перестает улыбаться. Целую нежно и трепетно, пока омега заново привыкает ко мне. А он еще умудряется подбадривающе гладить меня по плечу и щекотать носом. - Ты меня успокаиваешь или себя? - шепотом спрашиваю я, спускаясь губами по шее. Омега поворачивает голову, позволяя разойтись не на шутку, и запускает пальцы в отросшие кудряшки. Кончик языка чертит прямую, в конце которой завершающей точкой я оставляю поцелуй. Бэкхен собирает всю решительность: "Еще". Очень медленно я толкаюсь глубже. Бэкхен сбивается со вдоха: - Ох, черт! - сквозь зубы. Подаюсь назад, но Бэкхен, не желая меня отпускать, импульсивно обнимает руками-ногами и за одно это резкое движение насаживается до конца. Слезы брызгают из глаз, но омега даже в таком состоянии смотрит с непередаваемой нежностью. - Все хорошо, - кивает Бэкхен и легко улыбается, хотя нижняя губа дрожит от напряжения. - Тебе больно. - Думаю, тебе тоже, - ладонь спускается к пояснице и чуть надавливает, удерживая меня на месте. Бедра сами тянутся назад. Давление на ствол колоссальное. Спустя полгода он настолько узкий, будто не было никого никогда. Член болезненно сжат стенками, и пара крепких выражений так и норовят соскочить с языка. Но я не был первым, и сейчас желание Бэкхена прочувствовать каждый миллиметр проникновения дарит мне возможность понять, что нам двоим уже не удастся испытать. Я начинаю понимать, почему Бэкхен настаивал. Даже после всего, что было между нами, ему хотелось пережить этот момент. Ощутить, словно не было ни Чонина, ни Сехуна, ни иных альф. Заместить воспоминания о них мной одним. Все мои прикосновения он берег и хранил, не хватало только одного. И теперь от первого и до последнего касания он мой. Боль растворяется в поцелуях. Бэкхен трется носом о мою щеку и обнимает нежнее: "Спасибо". - Пусть это будет последний раз, когда мы делаем друг другу больно, - рассуждаю я, удобнее опираясь на руки. Бэкхен беззвучно смеется и кивает: "Но не последний, когда мы поцелуемся и потихоньку двинемся дальше". - Какой тонкий намек. - Мягкий толчок. Бэкхен расплывается в улыбке. Все неприятные ощущения, что еще оставались внизу, в секунду меняют полярность. Через минуту омега отбрасывает всякое стеснение: я соскучился по голосу его наслаждения не меньше, чем по гибкому телу, которое с готовностью откликается на каждое движение. В общем дыхании мешается аромат ванили и кофе. Тяжелый насыщенный запах пологом опускается с потолка до пола. Бэкхен стонет и комкает подушку, глядя мне прямо в глаза. От осознания, насколько ему хорошо, все внутри взрывается фейерверками счастья. Поцелуями, влажными и глубокими, я собираю каждую букву своего имени. Десятки раз рваное "Чанель!" - эндорфины по венам разлетаются от макушки до пяток. В миллионе вдохов и выдохов, через влажное соприкосновение тел, мы словно заново узнаем друг друга. И я уже не понимаю, как тело само подстраивается под желания омеги, как мягкими движениями языка Бэкхен будто говорит со мной, словно учит тому самому алфавиту, который я так долго пытался разгадать. В сладком запахе каждая эмоция - красными буквами. Я читаю его предложение за предложением... Полосы по плечам: "Еще". Пальцами в волосах: "Люблю". В стоне слышится: "Буду твоим", - и счастливое "навсегда". Мы были вместе столько раз, и только теперь, когда Бэкхен действительно открывается, когда впускает меня как своего альфу, когда признает, близость становится по-настоящему удивительной. Каждый раз, когда он таял подо мной, мне казалось, что прекраснее быть не может. Бэкхен наслаждался, утопал в ласке, но не позволял себе в полной мере расслабиться и отдаться в моих руках. Это была лишь часть удовольствия, которое он мог получить. Его было много, порой такого сильного, что он плакал и молил о пощаде, не готовый справиться с ним. А сейчас он улыбается. Улыбается широко и ясно, наконец не корит себя за то, кто он есть, наконец дает себе стать собой, стать омегой от макушки до кончиков пальцев. Моим омегой. Стать и раствориться в неземном блаженстве, искрящемся на ресницах, срывающимся с губ рваным дыханием. Так хорошо ему не было никогда, потому что Бэкхен не разрешал себе чувствовать так хорошо. С болью и слезами он не просто выгнал всех иных из своей памяти: он впустил меня, впустил в каждую мысль, в каждую эмоцию, даже самую потаенную. А я впустил его. Бэкхен учится читать меня так же, как я учился читать его. И на то, чтобы разобраться, ему нужен один финал: яркий, громкий, со стоном в ухо и жадным поцелуем в шею. И смехом, чистым и искренним - от радости. Ослабевшими руками он обнимает меня за шею и укладывает сверху. Я упираюсь на локти, чтобы не давить на омегу всем весом, но Бэкхен просит меня расслабиться. - Это было невероятно. - Ласково он накручивает на палец рыжие кудряшки и чмокает меня в лоб. - Ты в порядке? - Я пытаюсь восстановить дыхание и вспомнить, какой сегодня день. Кроме имени моего омеги в голове отсутствует другая информация: Бэкхен и стук сердца, грохочущий в ухе. - В полном, - улыбается Бэкки. Нежное и такое сейчас подходящее. - Кажется, я умер и родился заново. - А какой сейчас год? - подхватываю я шутливым голосом. Омега тихо смеется и носом ерошит мою влажную челку: "Да какая разница". Действительно. - Ты лучший альфа, которого я мог получить. - Делает вывод Бэкхен. - От лучшего омеги слышу, - устало бубню я в ответ. День был сложным и бесконечно длинным, и организм тактично дает понять, что вымотан до предела. - Спи, - будто читает мои мысли омега. Я обнимаю его крепче и ненадолго проваливаюсь в сон. Ровный стук сердца аккомпанементом сопровождает меня в фантастический мир грез, который, как ни старается, не может соревноваться со счастливой реальностью. На часах полночь. Я просыпаюсь от того, что кто-то маленький и наглый обиженно грызет мою ногу. - Вот блять, - тихо себе под нос. Я кормил кота утром, и по возвращении домой так был занят Бэкхеном, что напрочь забыл наполнить пустую миску. Крендель наверняка где-то спал, дожидаясь, когда ему уделят внимание, но голодный желудок заставил пойти и потребовать. Имеет полное право сердито на меня смотреть и укоризненно мяукать. Я заслужил. Бэкхен спит сладко и крепко. Выбираюсь из-под одеяла, укрываю омегу и на цыпочках иду на кухню. Крендель бежит впереди, машет хвостом и садится у миски, всем видом давая понять, насколько я неправ. Полный кретин, тут не поспоришь. Я сижу с котом пару минут, жду, пока он наестся и глажу за ушком в знак примирения. Крендель провожает меня до спальни, заглядывает в комнату и проверяет, все ли на месте. Кошачий нос быстро выделяет запах омеги и признает его родным и безопасным. Довольный и сытый, Крендель устраивается у батареи под шторой. Бэкхен ворочается и в полудреме ищет меня под одеялом. Забираюсь обратно в постель, прижимаю к себе сопящее чудо и шепчу на ухо, что он самый красивый. Бэкхен улыбается сквозь сон и чертит носом сердечко на моей груди. - Я тоже тебя люблю. - И подтыкаю одеяло. - Больше всего на свете. Посреди ночи приходит кошмар. Будто той боли, которую Бэкхен испытал сегодня, недостаточно. Не могу сказать, как скоро он от них избавится, но теперь ему не придется справляться с этим в одиночку. Я обнимаю его, глажу по голове и зачмокиваю взлохмаченную макушку. Омега борется, скулит и вдруг просыпается. В тусклом свете из окна он осматривает меня так, будто видит впервые, трогает лицо, ведет рукой по плечу и вдыхает терпкий запах кофе. И только после того, как убеждается, что я рядом, снова ложится и засыпает. Что снится ему теперь? Раньше его кошмаром был я под машиной, и этот образ терроризировал его долго. Теперь он видит, как я ухожу? Этим вечером, пока он смеялся и целовал меня, казалось, что все мучения растворились в тех слезах на последнем ряду. Бэкхен был счастлив, но видимо что-то осталось внутри, какая-то часть огромной всепоглощающей боли осталась на дне. И теперь напоминает о себе. Проходит меньше часа, наверное, как омега просыпается второй раз. Кончиками пальцев я веду по бархатной коже и ласково прикасаюсь губами ко лбу. Бэкхен долго гипнотизирует меня взглядом, осознает свое присутствие в моей кровати и ни слова не говоря, снова ложится. Беспокойство исчезает из сладкого аромата после мягкого поцелуя в висок. И хотелось бы мне сказать, что ничто больше не тревожит его сон, но в районе пяти часов утра повторно просыпается наглое пушистое зло. Бэкхен ворочается под боком, трется о меня носом и во сне обнимает крепче. Пушистая жопа приземляется на кровать, деловито виляет хвостом и плюхается рядом с моей рукой. Сердито тычется в ладонь и берётся кусать пальцы - давай жрать. Я обхватываю бесстыжую морду, подтягиваю кота ближе и глажу за ухом. Будь паинькой - получишь свою порцию лакомства. - Кажется, он хочет есть, - бубнит омега и тоже прикасается к мягкой шерстке. Я сердито смотрю на кота: - Это все ты виноват, бессовестное животное. Его ты зачем разбудил? В едва проникающем из окна свете любимое лицо кажется волшебным, настолько оно красиво. Бэкхен отмахивается, чтобы я не беспокоился и заботливо поправляет на мне одеяло. Тот факт, что я укрыт до пояса, его не устраивает. - Покорми его, - тихо просит Бэкки, целуя меня в плечо. - И нам бы тоже что-нибудь поесть. - Второе предложение кажется существенней первого. Пока ты спал, Крендель успел поесть, - отвечаю я и, вздохнув, встаю с кровати. Надеваю на голое тело домашние штаны, не беспокоясь о завязочках, и уже поворачиваюсь, чтобы укутать сонное чудо, но Бэкхен сползает с постели, заворачивается в одеяло и шлепает следом. Подхватываю Кренделя по пути на кухню и достаю с полки банку с паштетом: - Ну что, будем дегустировать? Я честно выбирал для тебя самый вкусный. Из-за спинки дивана Бэкхен наблюдает за тем, как кот ныряет мордой в миску, и тепло улыбается: "Все-таки теперь это абсолютно точно твой кот". - Наш кот, - поправляю я и ловлю смущенную улыбку омеги. Он прячется за спинкой дивана и копошится в шуршащем одеяле. Из укрытия торчит только макушка и один глаз. Смешной и трогательный - аж щеки сводит. Крендель за минуту уничтожает всю порцию и требовательно мяукает, намекая на добавку. Я кладу еще пару ложек и, погладив кота за ухом, иду забирать свое чудо. Бэкхен придерживает свою тогу на талии и поджимает ноги, когда я подхватываю его на руки. - Ты не очень стремишься поесть. - Я не настаиваю. И что-то мне подсказывает, что есть у тебя нечего, - и омега подозрительно смотрит на холодильник. - Можно что-то заказать, - предлагаю я, а сам не сворачиваю с пути. Бэкхен плюхается на кровать, тянет меня следом и довольно улыбается. - А можем и до утра подождать. - Такие прозрачные намеки и расшифровывать не надо. Бэкхен неопределенно пожимает плечами, но пальцы целенаправленно стаскивают штаны с моей задницы. - Хочешь, позавтракаем где-нибудь? - только и успеваю предложить я, пока чужая ладонь обхватывает ствол. - Мне все равно, - омега выпутывается из одеяла и обхватывает меня ногами. Проворные пальцы ищут в складках простыни нераскрытый презерватив. - А вообще, если быть честным, я хотел бы провести это время только с тобой. Я понимающе киваю и, быстро раскатав резинку по стволу, приставляю головку ко входу. Бэкхен чуть подается вперед и, почувствовав мягкое проникновение, расслабленно раскидывает руки в стороны. Первую минуту он наслаждается с закрытыми глазами. С виду спокойный, но учащенное дыхание его сдает. Движения неторопливые и осторожные. Хочется растянуть это удовольствие на максимум, хотя с Бэкхеном долго в таком темпе не продержаться. Омега поджимает губы и едва слышно стонет себе под нос. Ему нравится секс в любом проявлении, даже медленный и ленивый, но после столь длительного перерыва Бэкхен не намерен ждать. Он перехватывает инициативу, подталкивая меня пятками, а через минуту и вовсе перекатывается со мной по кровати и занимает позицию сверху. Омега упирается ладонями в мои колени и, прогнувшись назад, интенсивно двигает бедрами. С синхронной улыбкой мы стонем в унисон, и мне так хочется прикоснуться к его губам, поймать следующую ноту блаженства, что я не выдерживаю и сажусь. Бэкхен выпрямляется, обнимает за шею и прикасается губами к мочке уха: - Я люблю тебя. - Резкий толчок выбивает воздух из легких. - Ча... Чанель, ты слышишь? Лю... - Тут я подбрасываю его на члене и резко опускаю вниз. Бэкхен вскрикивает: - Ох, черт! - Теперь у этого ругательства совсем иной окрас. И продолжает через секунду. - Лю... Люблю тебя. Больше он не успевает произнести ни слова, потому что я не даю ему ни одной передышки. Поцелуями, рваными и влажными, я владею сладкими губами. Омега скулит, мычит через сжатые зубы, подвывает себе под нос протяжным "ууу" и кончает, беззвучно хватая воздух. Хрупкого и утомленного, я укладываю его рядом и укрываю одеялом. Он чувствует, как я целую мокрые плечи, как расчесываю пальцем спутанные волосы, как бережно обнимаю за талию и прижимаю ладонь к животу. Чувствует и лишь кивает с блаженной улыбкой, потому что говорить не в состоянии. Бэкхен так и засыпает, еще содрогаясь от удовольствия, не в силах пошевелить и пальцем. А я еще какое-то время лежу и рассматриваю любимое лицо, пока сон не овладевает мной полностью. Ни один кошмар больше не осмеливается явиться. Я бы очень хотел, чтобы они не приходили вовсе, эти кошмары. Сбудется мое желание или нет, покажет только время. Но сегодняшний день полон чудес, о которых я боялся даже мечтать, так что кто знает, как это все устроено...