Зимняя пора

      Легким шепотом злосчастная метель играла грустную, доносящуюся отовсюду музыку: крестообразные снежинки алмазной огранкой танцем кружились в воздухе то летя в одну, то от порыва ветра в другую сторону; ветер танцующий вальсом бил по скулам, заставляя гривы путников невольно поддаться импровизированному танцу; отдаляющиеся горные уступы на фоне проглядывающего сквозь грозовые тучи лунного света заиграли незабываемыми красками: то темнея, то снова отдавая кварцевым отблеском и продолжающимся, не стихающим томным гулом. Это место имело несвойственную другим местам некую индивидуальность: любой оказавшийся здесь в равных условиях оценивал «дары природы», неважно, будучи на пороге гибели или по умыслу инициатора. Была в нем какая-то магия, искупляющая, помогающая сквозь боль и нескончаемый холод очиститься от груза, тянущего вниз; от пороков, от боли совестных проступков; либо просто забыть, закопав грехи настолько глубоко, что даже метели сквозь толстую кромку ледяной плоти будет их не найти. — Тебя как звать? — отвлекая от терапии самобичевания, обратился пегас с голубоватой, переливающейся цветами моря шерсткой, накидывая мне на плечи теплый плед. — Джеймс. — Соарин, — протянул копыто последний в импровизированном рукопожатии. — Очень приятно, — повертев рукой я не нашел ничего лучше, как просто стукнуть кулаком по основанию его копыта, но немного поторопившись отдернул кисть, от ноющей и приливающей к костяшкам боли. — Аккуратней, оно жестче, чем тебе кажется, — добро улыбнувшись, тот совершил кругообразное движение копытом перед своим лицом. — Еще не хватало покалечить тебя. Продолжая растирать руку, я глупо улыбнулся. — И все-таки, — приняв прежнюю невозмутимость и, приняв сидячую позу, обратился тот. — Как ты умудрился забрести в такие края? Пешим ходом на этом перевале уже долгие годы, как никто не ходит. — Боюсь это не тот вопрос, на который я смогу так сходу ответить, — потирая виски ответил я. — Если честно, события до этого мне неведомы. Может контузия или амнезия, но я, честно, не имею ни малейшего понятия.       Откидывая предыдущие размышления, ситуация, на удивление, складывалась довольно забавная. Оказаться в неположенном для человека месте в условиях непроглядной метели было как минимум странно. Беря в счет полную дезориентацию и огромное количество вопросов, я решил начать с самого насущего: — Соарин, — чуть ли не перекрикивая встречный ветер, обратился я. — Я не имею ни малейшего понятия о том, как я здесь очутился, но надеюсь ты сможешь адекватно объяснить, где я на данном этапе и… Кто ты?       Негласно осознав мою некую обескураженность, пегас чуть приблизился: — Меня зовут Соарин. Я являюсь членом элитного военного формирования воздушных сил Эквестрии «ВондерБолтс». Сейчас мы находимся в нескольких километрах от Понивилля; горы за нами «Винтерберг», — тот указал копытом в отдаляющиеся пейзажи высоких холмов. — Раньше были переходным путем до Кантерлота, но после постройки железной дороги, и в виду ухудшившихся климатических условий в этом регионе. — тот махнул копытом. — необходимость в использовании данного перевала полностью отпала. — Ты пони? — Пегас, если быть точнее, — поправил меня последний. — И здесь живут одни пегасы?       Вскинув бровь, Соарин поинтересовался: — Ты никогда не был в Эквестрии? — А по мне похоже, будто я отсюда? — На нашей планете довольно большое изобилие видов. Признаться, таких, как ты я раньше и не видел. Ты из далеких краев? — улыбнулся тот. — По всей видимости из далеких. И приехал я далеко и на долго, — в шутко подобной манере, откинувшись назад, ответил я.       Прослушав лекцию об изобилии видов в данном ареале, я не переставал удивляться. И не столько удивительному рассказу пегаса, сколько собственной реакции на происходящее: воспринимаемое мной, на удивление, расценивалось как что-то обыденное, не выходящее за рамки разумного; будто вместе с метелью в атмосферу выбрасывалось неимоверное количество антидепресантов. Лишь ноющее от боли тело отдавало суровой реальностью происходящего. Как оказалось, данный мир был ключом к штампованию огромного количества экзотических существ: пони, в свою очередь делившихся на земных, единорогов и пегасов; алмазных псов, гиппогрифов, чейнджлингов; на удивление Фурри-подобных существ и многих других. Каждый вид обладал своими отличительными чертами, будь до склонных к ведению финансовых дел алмазных псов, объясняющейся ведением широкой торговой политики по всей стране; чейнджлингов — мастеров маскировки: идеальных диверсантов во вражеские лагеря. Пусть и живут все по словам Соарина в мире и гармонии, нельзя отменять того, что и в обыденной сфере их талант оставался несомненно очень востребованным. С пони ситуация складывалась определенно интересней: в сложившейся столетиями назад обстановке трем видам пони, ранее живших в разрозненном состоянии, пришлось объединиться, что привело к слиянию менталитетов и последовавшему за ним разделению труда. Объяснялось это тем, что, как правило, каждый вид занимался тем, что позволяли его возможности: как и прежде, сельским хозяйством, преимущественно, занимаются земные пони, погодой — пегасы, а единороги отвечают за магию. Конечно, по примеру так называемых тату на попе, нельзя говорить о том, что судьба пони будет заранее предопределена окончательно, однако, субъективно, какую-то определенную черту среди пони, кроме как дружелюбия и взаимопонимания, выделить на данном этапе было трудно. — И как вам в итоге удалось меня найти? — Мы совершали тренировочный полет: каждую зиму у нас проводится тренировка в условиях суровых климатических условий. Так и заметили тебя, — тот протянул мне знакомую фляжку. — Будешь? — Не откажусь, — лениво подняв обмерзшую руку я освежил горло, моментально переливающейся по всему телу теплой жидкостью. — Ботум, верно? Тот кивнул. — Чертовки ядреная вещь. Из чего вы ее делаете? — Корень имбиря, шалфей и прочая добавка биоактивных компонентов. — Ничего так, — протянув флягу обратно, я положил руку на мягкое и очень теплое плечо пегаса. — Спасибо, Соарин. Если выживу, обязательно отблагодарю.       В шутливой форме ткнув меня в плечо тот рассмеялся: — Да куда ты денешься. Обязательно отблагодаришь, — отсмеявшись, подмигнул тот.       Прислонившись к внутренней стенке плавно летящей по облакам колесницы, я чуть сильнее укутался пледом, ощущая пробирающий до костей холод. Верхушки деревьев, виднеющиеся на горизонте лениво покачивались в такт увядающему ветру. Оглядываясь по сторонам, единственное, что бросалось в глаза была кромешная тьма, белым полотном окутывающая все и вся. Двое, запряженных в импровизированные сани пегасов, усердно махали крыльями, унося нас… меня во что-то неизведанное. Чудеса да и только: узнав раньше о том, что стану этакой обузой для волшебных существ, ушел бы в осадок, но сейчас, как и упоминал раньше, это не вызывало у меня ничего, кроме глупой усмешки. Как будто во сне, мысли текли необыкновенно легко и непринужденно: сказывались либо легкая одурманенность, либо полнейшее отсутствие сил, как таковых. Пытаясь сконцентрироваться на событиях ранее, я лишь заработал еще более усилившуюся мигрень. Как бы намекая на то, что оставшиеся ресурсы необходимо тратить более рационально, либо вообще не вспоминать о событиях минувших… — Ты чего? — удивленно взглянул в мою сторону пегас.       Только сейчас я обратил внимания на то, что растопыренные на холоде пальцы начали судорожно дергаться, делая хаотичные движения, более похожие на нажимание клавиш на печатной машинке. Пытаясь унять судорогу, я сжал руки в кулаки и начал обильно обдувать их чуть ставшим теплее паром. — Замерз, не более, — дернув головой ответил я.       В ответ на услышанное, сидевший до этого на расстоянии руки пегас подвинулся ближе и нежно прильнув к моему боку, накрыл грудь крылом. Не поинтересовавшись до этого на поверхностном уровне нормами обычаев и культуры, я счел бы данный жест довольно раскованным, тем не менее от едкой подколки сдержаться не удалось: — В вашей летной академии сеанс обнимашек тоже входит в программу обучения?       Пегас прыснул мне в шею, обдав ту горячим паром: — Не обольщайся, — выдал знакомую фразу последний. — Тело пегаса за счет высокой циркуляции крови хорошо аккумулирует тепло, поэтому в нашей программе, конечно, — запнулся тот. — Проводится обучение по первой помощи замерзающим. — Ну, раз так, — расцепив ладонь, я крепко прижал пегаса к себе, отчего тот заюлозив на месте, начал дергать задними копытами, и не столько от обескураженности, сколько… от того, что тот пытался устроиться поудобнее. Интересно.       Летящие до этого в беззвучном молчании в золотой, отдающей на фоне луны ярким сиянием броне пегасы, в унисон прыснув, начали беззвучно хохотать. — Скоро будем на месте, — выдал, перекрикивая метель, один из них. — Не задерживайтесь со своим се-ан-сом.       Улыбнувшись одному из них, я заметил, что мы начали снижаться. Показавшиеся огни города осветили небольшие мощеные улочки, заваленные снегом. Изредка проносившиеся пегасы, не обращая внимания на летящую колесницу летели по своим делам: кто домой, кто просто совершал вечерний облет. Убедившись, что официального приема, на который сил уже не хватало, не намечается, я, закрыв глаза, скоропостижно провалился в сон…