Звездная пыль

      Это случилось за завтраком, после того как Одетт составила и отправила отчёт на Землю. К сожалению, скорость луча, которым было переслано сообщение, уступало скорости, с какой был совершён гиперпрыжок в пространстве. Но это было хоть что-то. По крайней мере, если они не вернутся, земляне будут знать координаты Пыли и с чем им придётся столкнуться на новой планете.       — Чёрт знает что! — ругнулся Рок, когда кофе из кофемашины перетёк через край чашки. — Высверливаем пространство лазером, совершаем скачки со сверхсветовой скоростью, а кофе варим как сто лет назад.       — А тебе бы хотелось, как в Блау, — съязвил Эван, — раз-два, повернулся на брюхе, чихнул, — и горячая жижица под носом.       — Стоп, — сказал Лео. — Тихо!       Все замолчали, вглядываясь в его лицо. Глаза смотрели сквозь окружающих, никого не видя, а стиснутые зубы ещё больше подчеркивали скулы. Он к чему-то прислушивался.       — Так, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Понятно. Только Эван и я. Повторяю: вездеход под защитным полем оставляем на открытом месте. Выходим и входим по мысленному приказу. Всё. — Он оглядел недоумевающие лица замолчавших друзей. — Готовь вездеход, Рок. Едем с Эваном. А вы все охраняйте станцию. Мало ли, что может случиться.       — Не случилось же, когда мы все были в голубом Городе, — недовольно возразила Одетт.       — Учитель вызывает только меня и Эвана, — уточнил капитан.       — Кто передал? — спросил Эван.       — Фью.       — Странно, что мы не услышали. Шлемы на каждом.       — Псилучевой приказ, настроенный на определённые частоты мозга, — подумал вслух Рок. — Шлемы не только переводная, но и транслирующая машина. С Учителем, впрочем, они не понадобятся.       — Фью просил не снимать их. Вероятно, у них есть и записывающие функции.       — Высота этой цивилизации не адекватна высоте её техники, — глубокомысленно сказал Эван.       Ему пришлось повторить эти слова уже в беседе с Учителем. Мираж они нашли через две-три минуты после заключительной реплики Эвана. Прошли над мхами, выбрались на утоптанную проплешину в низкорослых корявых кустах, поставили вездеход на защиту.       — Проверим телепортацию, — усмехнулся Лео и шагнул в белый зал к аквариуму с мутной массой в недвижимой жидкости. Тотчас же рядом возник и Эван. Обменялись взглядами: телепортация действовала. Больше мыслить не получилось, их сразу же подавила чужая воля: «Сядьте, подождите, пока я не ознакомлюсь с накопленной вами информацией». Они сели в привычные прозрачные кресла, открывая кому-то для обозрения содержимое своего мозга. Впрочем, это было понятно — кому.       И через несколько минут, именно минут, а не часов молчания, этот кто-то откликнулся. Ему не потребовалось много времени, чтобы узнать, что они увидели, переговорили и передумали в дни своего знакомства с Пылью.       — Я знаю каждый ваш шаг и каждое суждение, — «услышали» они, как и раньше беззвучный «голос», — но вы мыслите убийственно медленно, слишком медленно, чтобы скорость моего мышления могла бы проследить все ползки вашей мысли. Поэтому придётся кое-что уточнить. Вы считаете, что моя цивилизация мертва?       — Да, — отрезал Эван, — мертва. То, что вы создали на планете, не имеет право на существование. В ваших деформированных пространствах не больше жизни, чем в метановых озерах и глыбах замёрзшего водорода, которые мы видели в космосе на пути к вашей планете.       — Что значит мёртвое и живое? Жизнь здесь, как и везде, лишь один из вариантов существования материи. Вопрос в том, какой вариант считать идеальным.       — Допустим, что ваш. Попробуем согласиться. Ваш мир разумен, как высшее проявление материи, стабилен в постоянстве жизненных циклов, свободен от капризов природы. Так вот. Ни с одним из тезисов наш земной ум согласиться не может. Ни с разумностью вашего мира, ни с его свободой и благоденствием.       — Уточните.       — Разумность любого мира определяется совершенствованием разума и непрерывностью этого процесса, а вы остановили его. Вы исключили разум как основу цивилизации.       — Мы заменили его воображением. Разум идёт к истине извилистым путём, воображение же подсказывает сразу несколько вариантов. Только воображение подсказывает, как раскрыть идеал, то, чего ещё нет, но должно быть.       Эван усмехнулся. Он действительно думал, что у обитателей Пыли воображение противоположно разуму.       — Воображение — один из компонентов разума, — сказал он. — Вы же отождествили воображение с мифотворчеством. Вам должно быть ясно, что мифологическая форма — это наиболее примитивная часть сознания. Ваш миф снимает вопрос о личной ответственности, о настоящем выборе, создавая стандарты поведения, которым следуют совершенно бездумно. Вы говорите «всё разрешено», но спутываете человека запретами, более бессмысленными, чем у нас на Земле. И самый страшный запрет — запрет на знание, на науку. А ведь только науки могут дать не иллюзорное, а точное знание о мире, под небом которого они живут.       — Зачем ему это знание? Любая наука создаёт лишь смятение мыслей и чувств, а мы даем безмятежность духа и уверенность в своей правоте, высокую самооценку и высокий уровень притязаний.       — На что? — воскликнул капитан, поражённый философской ограниченностью Учителя, и тут же подумал, что техническая вооружённость ума создателя может и не соответствовать его социальному багажу. — Высоких притязаний? На что? На идиотизм Блау? На надежды на Нирвану? На безделье ваших подопечных? Не удивительно, что ни мысль, ни разум, ни истина у вас не в почёте!       — В вашем обществе, — «услышали» в ответ капитан и Эван, — следуют по принципу: от каждого по способностям, каждому по труду. Но ведь труд — это источник несвободы, это необходимость. В таком обществе никто не свободен.       «Знакомая философия, — подумал Эван. — Были и на земле такие философы. Странно, что здесь, не вершине технической эволюции вдруг предлагают такие одряхлевшие откровения».       — Человек, как известно, начинается с труда, — сказал Эван, — И совершенствует его вместе с разумом. Всякий труд благороден. Всё самое прекрасное создано трудом, умной человеческой рукой, и все наши мысли, все идеи возникают из трудового процесса. Это истины, знакомые любому разумному существу. Что вы когда-то были такими, я нисколько не сомневаюсь. Но в целях смелого, хотя и сомнительного эксперимента вы построили модель общества с иной социальной структурой: часть людей вы освободили от труда, и они перестали быть людьми, опустились до уровня хорошо выдрессированных животных. С обслуживающим их персоналом вы поступили иначе: этим вы привили возможность наслаждаться трудом. И там и там миф как регулятор поведения.       Серый комок нервных клеток, застывший в аквариуме, послал свой беззвучный отклик. При некоторой смелости воображения в нём можно было даже «услышать» насмешливую интонацию.       — Разве труд, которым так восхищаются у вас, не является источником наслаждения для человека?       Теперь уже рассердился капитан:       — Да, является, — вмешался он. — Но труд не отупляющий и бессодержательный, требующий такого же отупляющего и бессодержательного отдыха. Такой труд на Земле осуществляют машины. Не знаю, почему вы этого не сделали. Ведь он даже на участках, требующих самой высокой квалификации, ничего не создаёт и не улучшает. Вы исключили всякое творчество, погасили изобретательскую мысль, любую попытку что-то улучшить или изменить. Всё стабильно и неизменно. И всё же труд Голубого города — основа вашей цивилизации. Уничтожьте его — и развалится Блау и мир мёртвых лилового солнца, который вы называете Нирваной. Рассыпется в прах всё двухслойное здание вашего идеального мира. Есть на Земле такое ничтожное паразитирующее насекомое, как клоп, ранее беспокоивший человека. Раздавите его, и человек останется жив, а клопа не будет. Но уничтожьте человека, и насекомое исчезнет как вид. По-моему в этом сравнении суть и будущее вашей цивилизации. Ложность не в цвете солнц, а в вашей структуре.       На этот раз аквариум не послал реплики. Мозг безмолвствовал, кое-где заметно пульсируя. Может быть, в нем смещались далеко обгоняющие человеческую мысль цепи ассоциаций, взвешивая и оценивая суждения землян. Капитан и Эван обменялись недоумевающими взглядами. Что это? Конец беседы? Но наконец реплика дошла до их сознания.       — Без Блау мне Голубой город не нужен. Это нераздельный компонент моего мира.       — Если на Земле исчезнет техника, — сказал Лео, — человек её восстановит. Может ли такое сделать обитатель Блау?       — Нет.       — Можно ли его научить строить и изобретать?       — Нет. Циклы обучения стабильны и неизменны.       — А психика? Мысль?       — Всё запрограммировано навечно.       — Тогда ваш мир мёртв.       — Я обдумаю ваши суждения, и если найду их правильными, то вы узнаете об этом. Только уже не от меня.       Мозг «замолчал», и тотчас оба землянина, подчиняясь чужой воле, сделали шаг, переносясь из стерильного белого зала на вытоптанную лужайку, где стоял их вездеход.       Переход в чёрную пустыню они нашли минут через десять. И только тогда Лео задал вопрос, обращаясь к Эвану:       — Ну как?       — Он думает в сто раз быстрее нас, — сказал Эван.       — Ну и что?       — Может, информация уже передана Координатору. Я имею в виду поправки к программе.       — Какие?       — Исходящие из нашей беседы. Он не будет лицемерить и обманывать себя. Не будет тешить себя иллюзиями. Но у меня есть опасение. А что, если он согласится с нашей оценкой его творения?       Капитан задумался.       — Мы ничего не можем предвидеть. Это не человеческий мозг. И даже не мозг гения. Это супермозг.       — Выводы, конечно, делать нельзя. Но можно предположить. Например, он может уничтожить станцию, корабль и нас, как свидетелей его просчета. Но лично я в это не верю. Опаснее другое. Он может уничтожить себя и своё творение.       — Вместе с нами?       — Возможно, если ему не помешают.       — Кто?       — Хотя бы мы.       Капитан хмыкнул. Он всегда привык понимать с полуслова.       — Тогда нам следует поторопиться.       Станция уже показалась на горизонте. Ещё несколько минут, и они увидели бегущие навстречу вездеходу фигурки. Капитан остановил машину.       — Что случилось? — крикнул он, видя беспокойство на лицах.       — Лиловое солнце погасло, — ответил Рок.