***
Гарри сидел на кухне и внимательно следил за стрелками на часах. Ему вот-вот должно было исполниться семь, и он очень не хотел пропустить момент, когда станет на год старше. Конечно, у него не будет подарков, торта или поздравлений, но именно поэтому так важно ему оказалось увидеть, как пробьёт двенадцать и случится чудо: он повзрослеет. Что именно должно произойти, если говорить честно, он не знал. Но верил, что почувствует это, ведь должно же что-то быть? Иначе чем день рождения отличается от всех остальных обычных дней? И почему в такой день тётя говорит Дадли, что обязательно исполнится его желание, загаданное при задувании свечек? Гарри поёрзал на табурете и поднял голову, старательно щурясь, чтобы разглядеть деления на часах. Сейчас, ну вот сейчас, ещё немного — и случится чудо… Тонкий лунный луч скользнул в кухню сквозь крохотную щель между шторами, закрывавшими окно. Серебряная тропинка пробежала по холодильнику, по столу, перепрыгнула на стену, поднялась вверх, причудливой трещиной змеясь по тёмной плитке. И замерла на циферблате часов, разделив его точно на две половины. Самый кончик лунного луча коснулся цифры двенадцать одновременно с минутной и часовой стрелками. Гарри вздрогнул, подался вперёд: вот оно, то чудо, которого он так долго ждал! Часы в гостиной пробили первый из двенадцати раз. Лунный луч медленно двинулся вниз… Добрался до Гарри, погладил его по щеке, ненадолго задержался в ладонях, а затем двинулся дальше к окну, как будто бы предлагая идти следом. Гарри отсчитал шестой удар. Оглянулся на гостиную, на распахнутую дверь в свой чулан, на лестницу, ведущую к спальням тёти, дяди и Дадли… — В конце концов, я всего лишь узнаю, какое чудо происходит в День Рождения, — шёпот разнёсся по кухне, оглушительно громкий в тишине. Гарри замер, прислушиваясь к тому, что происходит в доме. Но ни одного звука больше не раздалось, и он решился: на цыпочках добрался до двери, тихонько приоткрыл её… Лунный луч как будто того и ждал. В густой темноте, окутавшей весь город, когда даже фонари отчего-то не горели, он был единственным светлым пятном и очень заметно выделялся на земле. Гарри сунул ноги в растоптанные ботиночки, накинул куртку прямо поверх пижамы (хоть и стояло лето, но ночью оказалось не так тепло, как днём) и смело шагнул на крыльцо. Серебряная дорожка лунного света протянулась от самых его ног, точно волшебный мост, стоит лишь ступить на который — и ты убежишь от всех проблем и печалей земной жизни. Гарри ещё раз оглянулся на дом, окинул взглядом темноту вокруг, крепко сжал кулачки и, сглотнув, сорвался с места: следовало успеть вернуться до утра, к тому же, если бежать, то не так страшно. Он стремительно нёсся по тропке из лунного света, огибая дома, перепрыгивая бордюры и пролезая под живыми изгородями. За спиной у него точно выросли крылья, так быстро он не бегал никогда, а лунная дорога всё не кончалась и не кончалась, наоборот, в одну тонкую тропу вливались новые и новые лучи, вскоре превратив её в широкий путь. Порой Гарри казалось, что он видит, как рядом с ним бегут чьи-то серые тени, мощными прыжками нагоняющие его и то и дело убегающие вперёд. Однако стоило присмотреться внимательнее, как оказывалось, что это лишь игра воображения. И что лунная дорога вовсе не в небе пролегла, а всё ещё ведёт его по Литлл-Уингингу, пусть даже всё ближе и ближе к окраинам. Гарри давно перестал узнавать те улицы, по которым бежал, но верил, что сумеет вернуться обратно, ведь лунный путь не исчезал позади. К тому же, гораздо больше мыслей о возвращении Гарри занимали мысли о том, куда ведёт его лунная дорога и какое чудо ждёт его впереди. Он промчался по окраине города, перебрался через небольшой ручей по маленькому мостику, который выглядел как хрустальный, но по ощущениям (Гарри провёл рукой по перилам) был совершенно точно деревянным. Шагнул под купол огромных деревьев, которые росли в парке, окружающем Литлл-Уингинг. Лунная дорога истончилась до тонкой нити, но и этого хватало, чтобы следовать за ней. Ещё некоторое время Гарри пробирался сквозь парк, то и дело цепляясь за корни, ветки и пугаясь каждого шороха. Но наконец он выбрался на большую красивую поляну, которую всю залил лунный свет. В этом серебристом сиянии было видно почти как днём: можно рассмотреть каждый листочек папоротника, каждую иголку растущих вокруг сосен. Ноги утопали во мху. Гарри медленно двинулся вперёд, к большому поваленному дереву, на котором спиной к нему сидел кто-то очень высокий, в правой руке держащий посох, а в левой — книгу. Книга эта манила к себе, из неё исходило сияние, а тихий голос, который читал сказку, обещал что-то чудесное, хоть и не удавалось разобрать, что. Гарри потянулся к незнакомцу, желая хоть одним глазком взглянуть на дивные рисунки, что мерещились ему на страницах книги. Вот он сделал шаг, наклонился, чтобы рассмотреть подробнее, что же нарисовано такими яркими красками… И последним, что он запомнил, стала оскаленная волчья морда и изрезанный рунами посох, опускавшийся волку на голову. А может и не волку, может — самому Гарри. Потому что дальше была только темнота.***
Солнце позолотило верхушки деревьев, и Фенрир выполз из своей норы. Всё тело у него болело, но он заставил себя выбраться на берег ручья, где было хотя бы относительно свободно. Теперь оставалось только ждать, пока магия вернёт телу прежний облик и человеческий разум… Первая судорога настигла его, едва солнечный луч коснулся кончиков ушей. Затем снова и снова — ломая, выворачивая, заставляя рычать, стонать и скулить, пока наконец боль не отступила, и он не смог просто лежать, наслаждаясь тем, что всё ещё жив, всё ещё человек и снова может думать не только о еде и желании выжить. Несколько недолгих секунд отдыха — и вот он уже поднялся: сначала на четвереньки, затем в полный рост. Мышцы болели, всё тело тянуло, в голове ещё стоял туман, но по крайней мере животная жажда отступила, и пусть он не помнит почти ничего о прошлой ночи, он знает, что славно повеселился: его стаю ждёт прибавление, если этот укушенный выживет. Фенрир разразился лающим смехом и потянулся, с удовольствием ощущая каждую клеточку своего тела — как бы плохо ему ни было, но он жив, разумен и даже не ранен. Разве это не стоит радости? Впрочем, долго предаваться приятным чувствам не следовало: его ждала захоронка с одеждой, палочкой и остатками денег. К тому же, стоило поспешить домой, ведь там зелья Снейпа, которые окончательно снимут боль и вернут бодрость не только духа, но и тела. Фенрир размашистыми шагами направился в сторону поляны, на которой и припрятал свои вещи. Чувство направления, и так никогда не подводившее, особенно обострилось после оборота, так что заблудиться он не боялся… Вот только, когда вышел на полянку, едва сдержался от того, чтобы протереть глаза. Потому что это была не та поляна! Всё вокруг то, все деревья и тропки, даже приметный камень — вон он, стоит. А поляна не та. Не росло там такого папоротника, не лежало огромного поваленного дерева с клубком вывороченных корней, образующих пещеру. Да и камня, похожего на старика в полный рост, тоже не стояло! — Что за чёрт?! — выругался Фенрир, оглядывая место своей ухоронки в полнейшей растерянности. — Как, чёрт возьми, я теперь найду свои вещи? Увы, но лес остался глух к его вопросам, не пожелав отвечать даже шелестом листьев. На поляне вообще стояла какая-то неестественная тишина… Фенрир нахмурился и принялся медленно двигаться по кругу, обходя поляну и принюхиваясь в надежде уловить чужеродный запах, который мог бы раскрыть присутствие здесь чужаков. Добравшись до поваленного дерева, Фенрир наконец учуял кое-что, способное пролить хоть немного света на тайны происходящего. Из-под корней пахло ребёнком. Волшебным ребёнком — уж этот-то запах невозможно спутать с другим. Осторожно, чтобы не разбудить (в конце концов, этого ребёнка он встретил случайно и не собирался кусать), Фенрир склонился над ямой, образовавшейся после падения дерева… Черноволосый мальчишка в круглых очках преспокойно дрых на куче одежды, крепко прижав к себе волшебную палочку.***
Гарри проснулся оттого, что кто-то потряс его за плечо. Удивлённый столь необычным пробуждением (обычно приходилось вставать под вопли тётки), он разлепил глаза и, поправив очки, принялся осматриваться. Первым, что он заметил, стало то, что оказалось невозможно ничего рассмотреть — всё плыло, причём ещё хуже, чем до того, как тётя отвела его в салон оптики. Однако удалось разглядеть склонившегося к нему человека, судя по длинным волосам, падающим на плечи, — женщину. Почему-то Гарри очень захотелось, чтобы эта женщина, такая добрая к нему, не уходила, не бросала его одного… Не возвращала к Дурслям. — Вы будете моей мамой? — выпалил он прежде, чем успел вспомнить, как тётя говорила, что это невежливо. Потом подумал и добавил: — Пожалуйста! Женщина дёрнулась, точно он её испугал, затем как-то растерянно проговорила: — Но я не могу быть твоей мамой, — голос у неё оказался хриплый, как у мужчины, но Гарри было всё равно. — Не получится, понимаешь… В этот момент Гарри почувствовал, как у него на глаза наворачиваются слёзы, и понял, что сейчас заплачет. Губы у него задрожали, он всхлипнул, мотнул головой… — Но почему? Я буду очень хорошим, обещаю! Пожалуйста, будьте моей мамой! — из-за того, что расстроенный Гарри слишком сильно махнул рукой, он неожиданно задел очки, и те слетели с его носа. Однако мир не стал ещё менее чётким. Наоборот, он вдруг приобрёл такую чёткость и яркость, что Гарри пришлось зажмуриться и слёзы потекли ещё сильнее. — Ну, не рыдай, постой, эй, мелкий! Хватит, ну хватит говорю! Ты ж мужик, возьми себя в руки, — женщина неловко погладила Гарри по голове, и тот от шока распахнул глаза, даже позабыв удивляться, что теперь ему не нужны очки. — Это, слушай, ну не могу я твоей матерью быть. Не того пола. Понимаешь? Я мужчина, значит, могу только папой быть, ясно? Гарри внимательно посмотрел на незнакомого человека. Сейчас он хорошо разглядел, что тот одет в синие джинсы и чёрную футболку с черепом. На ногах у незнакомца были тёмные кеды. Однако всё это никак не могло доказать, что он и взаправду мужчина: Гарри хорошо запомнил, как тётя ругала современных девушек, носящих брюки. Она тогда ещё называла их про-фур-сет-ка-ми. У Гарри в памяти отложилось это сложное слово, хотя он и не смог бы точно сказать, что же оно означает. На лице у нового знакомого не было и следа усов, как у дяди, только шерсть на подбородке и щеках, но это может быть какая-то болезнь, решил Гарри (по крайней мере раньше ему не доводилось видеть таких людей). А волосы были длинными, блестящими, даже длиннее, чем у тёти. И вились красивыми колечками. Разве у мужчин бывают длинные волосы колечками? — Нет, — сказал Гарри. — Вы не похожи на мужчину, вы красивая. И у вас длинные волосы. Значит, вы можете быть моей мамой. Пожалуйста, пожалуйста! — Чёрт, пацан, у тебя что, никаких других родственников нет? Как ты вообще здесь оказался? — мама потёрла лоб рукой и, кажется, осталась не очень довольна, но Гарри радовался уже тому, что она перестала отказываться от его слов. Поэтому поспешил рассказать всю свою историю с лунной дорогой, Днём Рождения, желанием найти маму, которое он загадал, когда часы показали двенадцать, и стариком, у которого была книга с дивными картинками. — Я всего лишь хотел посмотреть, честное слово! Меня тётя учила не портить книги, мне просто стало интересно, от Дадли так редко книги остаются… Мама вздохнула и снова потрепала Гарри по волосам: — Урод этот Дадли. Ладно, так и быть, я возьму тебя с собой, потом что-нибудь придумаем. И как ты умудрился повстречать Волчьего Пастыря в маггловском парке, а? Это ж надо быть таким везучим… Последнюю фразу Гарри не очень понял, но он был счастлив уже от того, что мама согласилась быть его мамой и что она хочет забрать его с собой, а не возвращать к Дурслям… Он крепко обхватил её за пояс, прижался к ней и пробормотал: — Спасибо, мама! Спасибо, спасибо, спасибо!!! А потом заплакал. Но это были не злые слёзы и не такие, какие обычно бывают, если тебя кто-то обидит. Это были какие-то совсем другие слёзы, такие, которые возникают, когда ты очень-очень счастлив и просто не можешь удержать это внутри, оно не помещается, поэтому приходится плакать, чтобы со слезами вышло немного, и ты не лопнул как воздушный шарик от того, что чувствовал себя очень-очень, невероятно, невообразимо счастливым…