По крупицам

      — Так что наш совместный завтрак отменяется, — резюмируя всю свою пламенную речь, безрадостно выдыхает Данилов. И не то, чтобы немного отвлечься от самой сути своего недавнего рассказа, не то сквозь дома и улицы видя, что Рита невольно вглядывается в происходящее у себя под окнами, припав плечом к углу, не то ещё из-за каких-то соображений, отмечает: — я уже практически у твоего дома.       Власова тут же качает головой. Словно напарник способен увидеть этот манёвр. Может, хотя бы почувствует его безошибочно? Сквозь расстояние. Совсем как он умеет.       — Погоди, — хмурится она, словно бы только сейчас осознав всю ситуацию целиком, и в миг передумывает отключаться от разговора, — то есть этот идиот устроил взрыв в лаборатории, а мы с тобой теперь позавтракать не можем? Как это связано вообще?! — выпаливает она, почти что взрываясь. — Мы с тобой за лабораторию вообще никаким образом не отвечаем!       — Чего ты мне это высказываешь? Позвони Рогозиной! — довольно-таки резко отзывается капитан. Ему ведь и самому вся эта история не нравится. А ещё больше — то, что он никак не может на неё повлиять. Не пытаться же в самом деле объяснить Рогозиной, что срывается их семейный завтрак. Только лишний гнев у начальницы вызывать. Кому оно нужно? — Это ведь не я, а она устраивает экстренное совещание о недопущении пренебрежения правилами техники безопасности, обязательном соответствии проводимых работ собственной специализации… и какой-то ещё такой же дребедени. Я не запомнил.       — Ну да, а с ним одним она этот идиотизм разобрать не может, — с недовольством бросает Власова как будто бы между делом. Так, к слову и ни к кому не обращаясь. — Давайте я ему наедине всё объясню!       — Чтобы ты ему голову оторвала? Или руки, — добавляет он, явно пожав плечами на том конце «провода». — Знаешь, мне в целом всё равно на какое совещание с утра ехать: по необходимости соблюдения техники безопасности или по недопущению рукоприкладства… но я всё-таки предпочёл бы, чтобы ты просто как слушатель фигурировала. Всё, Рит, давай, позже обсудим.       Данилов, не дожидаясь возможных попыток продолжить этот безрезультатный по большому счёты разговор, или даже перевести его в какое-то совершенно иное русло, отключается от разговора. В мобильном раздаются гудки, и Власова с недовольством взмахивает головой. Не от этих самых гудков, а из-за принесённых возлюбленным новостей.       Что там делали с гонцом, принёсшим дурную весть?.. нет уж, она до «виновника торжества» прибережёт своё «недовольство». Разговор с Рогозиной ему ещё сказкой покажется!       — Понаберут же идиотов! — в сердцах заключает Маргарита, практически откидывая ни в чём не повинный мобильный на стол.       Анна Юрьевна словно не обращает на предмет связи, оказавшийся в нескольких сантиметрах от её рук, никого внимания. Как ни в чём не бывало продолжает протирать полотенцем потемневше-белую «чашечку» от термоса и лишь спустя несколько мгновений наконец поднимает на дочку взгляд. Словно бы дождавшись, когда она выдохнет. Хотя бы немного.       — Что, ваш Тихонов опять что-то натворил? — спрашивает она, отчего-то ещё во время развернувшегося в какой-то мере возле неё разговора, решив для себя, что погром в стенах ФЭС устроил непременно Иван. О его подвигах она наслышана! О нескольких из них — прямиком от самого начальника компьютерного отдела, да ещё и с такой «подливой», словно это героизм невероятный был, а не простое раздолбайство.       — Почему сразу Тихонов? Ему сейчас вообще не до взрывов, — со знанием дела и с абсолютной серьёзностью отмечает Рита. — Его Белая из квартиры выставила. И как раз сегодня он перевозит вещи.       Она говорит это совершенно буднично. Словно бы Белая каждый день выгоняет Тихонова из своей квартиры. Да и не по одному разу… Действительно, чему удивляться? Мы же не удивляемся, что солнце светит, или что двери в метро открываются в обе стороны… Ритина же мама тут же хватается за сказанные слова. С энтузиазмом, с любопытством. Словно бы позабыв про взрыв в лаборатории. И уж точно не испытывая никакого расстройства, что предположение её о виновнике срочного совещания оказались неверны и буквально в пух и прах разбиты одним махом. Погадать — тоже интересно. Особенно когда в ходе этого гадания открываются ещё и другие, совершенно не известные ранее факты.       — Белая выгнала? А они что, вместе? — подкрепляет один вопрос другим Анна Юрьевна, не отводя от дочери глаз. — Ты не рассказывала.       — Не вместе они, — качает головой Маргарита, утягивая с тарелки с нарезкой ломтик сыра. Теперь-то уже какой смысл ждать, когда все соберутся? — Его соседи затопили в прошлом месяце, вот Таня по доброте душевной и пустила его к себе в квартиру пожить.       — Ну и на почве совместного проживания они… — многозначительно протягивает Анна Юрьевна, параллельно выписывая руками в воздухе неизвестные па. Воображение её уже во всю изображает красочные картины настоящего и в полной мере жизнеутверждающие представления о будущем. Пусть и чужом.       — Нет, мам! Ничего такого и даже намёков.       — Откуда тебе знать, что там происходит за закрытыми дверьми? — не согласная такому скорому прерыванию темы чужого гипотетического служебного романа, отмахивается Власова-старшая. Ей, любительнице мелодрам с драматическими поворотами сюжетов и извилистыми романтическими линиями, всё-таки лучше знать! — Да и к тому же, за что-то же Белая выгнала его. Может, сказал чего или сделал. Или напротив, промедлил, промолчал…       Рита в ответ как-то неразборчиво фыркает себе под нос. Не то сердясь на эту неугомонность мамы, не то представляя, как бы Таня вскипала, узнай, что её тут так упорно с Тихоновым сводят, не то и вовсе с новыми силами реагируя на выведшее их на этот разговор происшествие. Лучше бы муж и правда Иван чего-нибудь взорвал! К его выходкам Рогозина привыкла хотя бы — созывать безотлагательное совещание не стала бы. Наверное.       — Тебе бы сериалы не смотреть, а самой писать, — отмечает капитан, бросая взгляд на время и спеша скрыться за порогом. Обратно она появляется через каких-то полминуты, сменив домашнюю футболку на насыщенно-зелёную свободную рубашку. — Выгнала его Таня за устроенную в её квартире свалку, — возвращаясь к истории, отмечает Рита, застёгивая фигуристые пуговицы. — И не жили они вообще вместе, если тебя это так волнует. У Белой квартира до Тихонова вообще пустой стояла. Она уже несколько месяцев как у Воеводина обосновалась.       — О-ой, — не успев толком расстроится, довольно улыбается Анна Юрьевна. Без романтики в истории с квартирой всё-таки не обходится. А она ведь знала! — Как симпатично, — сложив руки на груди, продолжает она, словно бы видя совместное проживание Белой и Воеводина и совершенно искренне радуясь за них. Совсем как за родных. — А Тихонов он и не нужен ей! Рит, погоди-ка. А Воеводин — это… молоденький парнишка ваш, что ли? Опер, кажется?       — Кажется, — соглашаясь, кивает на выдохе Маргарита. Прекратить развёрнутую мамой «Санта-Барбару» отчаянно не получается. Она только разворачивается всё с большей силой. И стоило же ей брякнуть про то, что Белая из дома Ваньку выставила! — Молоденький наш опер. Весьма толковый, кстати.       — Это сколько у них получается разница? — не заметив выставленную дочерью ловушку с переводом разговора в рабочее русло, увлечённо спрашивает Анна Юрьевна. Параллельно при этом успевая ещё и хлопотать на своей любимой кухне — укладывать на блюдо последние снятые с огня аккуратные, как на подбор ровные сырнички, формировать из разрозненных нарезок аппетитные бутерброды…       Не выдерживая этого упорного любопытства, Рита уже не прячет где-то внутри себя возмущения, буквально-таки насквозь прожечь намеревающегося взгляда и попыток хотя бы как-то усмирить этот пыл. В самом деле уже неприлично как-то. Белой, небось, икается уже где-то на другой стороне Москвы.       — Мам! — одёргивает она, едва не расплескав наспех набитый в чашку кофе. — Если людям хорошо вместе, какая разница, какая у них разница в возрасте? — выпаливает Рита и буквально тут же морщится, словно послевкусие сказанных слов совершенно явственно почувствовав. — Какая тавтология идиотская получилась. Жуть. Ну, разница и разница, — пожимает она плечами, возвращаясь к разговору. — Она у них как-то гармонично развеивается.       — Ну, и хорошо, — взмахивает рукой Власова-старшая. Словно бы и не она сама завела этот разговор про разницу в возрасте. Совершенно чужую разницу. И как только у неё это получается? — Счастливы — и это главное. Ты мне вот что лучше скажи: кто это тогда у вас там с утра пораньше… как это сейчас говорят… дичь устроил?       — Ма-а-м, — не скрывая удивления, уверенно сделавшего шаг в сторону потрясения, протягивает Маргарита, разводя руками в воздухе. Недоумение во взгляде её так и блещет, буквально-таки не позволяя отвести его в сторону. — Это ты где слов таких нахваталась? — со смесью серьёзности и усмешки спрашивает она. Чего-чего, а таких слов в мамином лексиконе Рите ещё не доводилось встречать.       — Да, — словно бы желая отмахнуться, рассекает ладонью воздух Анна Юрьевна, — во дворе.       На сей раз усмешки Рита уже оказывается не в силах сдержать. Ещё бы — мама словечки разучивает, неизвестно с кем по дворам общаясь. Как-то навязчиво что-то это напоминает…       — Мне в детстве ты, помнится, говорила, что я во дворе со странными компаниями общаюсь. А у самой-то!       — В моих дворовых компаниях хотя бы не курят, — как бы между прочим ввинчивает Анна Юрьевна. Даже мимолётного взгляда на дочь не поднимает… а та напротив — не отводит даже на миг. Говорят, покер — игра характеров. Но порой ни карты не нужны, ни стол с фишками.       — О-ой, — цокнув язычком, закатывает глаза Маргарита. — Началось. Это было давно и неправда.       — Ну, да, — кивает Власова-старшая, даже и не пытаясь сделать вид, что верит в эту неправдивость истории с сигаретами в юности дочери. — Табаком пахло — это потому что ты мимо курящих проходила, пачка полупустая, что из кармана у тебя тогда выпала — это ты в подъезде подобрала и выбросить шла…       У Анны Юрьевны в запасе, как кажется, ещё множество аргументов имеется… специально, что ли, все случаи запоминала, чтобы, если что, иметь возможность припомнить о них? Или всё это всплыло сейчас как-то само собой в памяти? Как бы там не было — все они оказываются сейчас бесполезны, об один единственный восклик Маргариты разлетаясь на россыпь осколков:       — Мам!       — Всё-всё, — примирительно разводит руками Анна Юрьевна. — Забыли.       Молчание в воздухе повисает как-то само по себе. И оказывается сейчас как нельзя во время. Словно бы отделаться позволяя ото всей этой вытянувшейся из прошлого темы, перемывания косточек коллегам… а в целом — давая перевести дыхание. Не то что марафон, стометровку не бежали даже… но всё же.       Анна Юрьевна бережно укладывает не успевшие остыть сырники в баночку со скруглёнными краями, размышляя, как кажется, о чём-то совершенно стороннем. Рита допивает свой кофе, стоя недалеко от окна, и, подхватив в руки мобильный, уже которую минуту вертит его в руке. Может, ну её, спешность эту Рогозинскую? Позавтракать спокойно они уже точно не сумеют, но лучше уж просто как-то… какие-то минут пятнадцать погоды всё равно не сделают.       — И всё же, — отставив к раковине опустевшее широкобокое блюдо, первой заговаривает Анна Юрьевна, прийти к решению по звонку так Рите и не позволив. — Главного ты так и не сказала. Кто набедокурил-то, если не Тихонов?       — А больше некому, что ли? — разведя руками, хмыкает в усмешке Власова, то и дело продолжая выглядывать во двор — знакомая машина Данилова вот только не спешит появляться, — и, даже не пытаясь хотя бы на минутка присесть, уплетая ловко стащенный с тарелки, обжигающий подушечки пальцев сырник.       Не то от её слов, не то от беззаботно-усмешливого тона, которым они оказываются сказаны, женщина даже немного тушуется.       — Да я даже и не знаю, кто ещё у вас может быть…       — У нас в ФЭС — кто угодно, — не сомневаясь, заключает Рита. Она статистики, конечно, не ведёт… но если поднять все задокументированные случаи (в том числе несоблюдения пресловутой техники безопасности), припомнить кое-что из не отмеченного официально, с народом поговорить… наверняка у каждого хотя бы по паре грешков да наберётся. Их со Стёпой вон хотя бы взять… но об этом Рита решает даже вскользь не упоминать. — Даже Николай Петрович!       — Николай Петрович взорвал лабораторию?! — всплеснув руками, совершенно искренне изумляется женщина. Глаза её округляются до размера блюдец, а ещё миг назад выписавшие в воздухе пируэт ладони складываются на груди. Сердце там заводится громче прежнего, совершенно отчётливо выдавая тук-тук-тук, тук-тук-тук…       У Анны Юрьевны так всё ловко и как в аптеке чётко складывается, что уже через считанные мгновения сомнений, во всяком случае у неё самой, не остаётся ни малейших — так оно всё на самом деле и есть: тот идиот, коего её обожаемая дочурка не поспешила и словно бы не пожелала даже именовать как-то иначе… так вот, этот идиот что устроил в ФЭСовской лаборатории взрыв (и, видимо, не так чтобы малый, не рядовой, ясли можно так сказать) и одним махом испортил им совместный завтрак, запланированный не так чтобы вчера, — никто иной, как Круглов. Собственной персоны.       Власова-старшая уже даже представляла, как он смешал что-то не то… не в тех пропорциях, что требовались, или соединил какие-то не те проводки… не в правильной последовательности…       — Почему Николай Петрович? — поддавшись этой отчётливо возникшей вокруг ауре, спрашивает Рита, удивлённо и совершенно безотрывно глядя на мать. С мгновение медлит, переваривая ситуацию и осознавая всё сказанное. Представляет, как Круглов выскакивает из лаборатории, утягивает вслед за собой какую-то попавшую ему «под ноги» лаборантку, кричит об эвакуации… но у «нахимиченного» им совершенно другие планы: хлопок частично оглушает, стёкла разлетаются осколками, ФЭС затягивает едким дымом… — Тьфу ты, мам! Запутала меня совсем, — тряхнув головой, отзывается Рита. — Ничего Круглов не взрывал! Во всяком случае в этот раз.       — Да? Ну, хорошо. А то я-то уже понапридумывала себе, — с явным облегчением выдыхает Анна Юрьевна. — А кто тогда?       — Я не поняла, а чего за допрос? — вопросом на вопрос отзывается Рита, разведя руки в стороны и словно бы только в этот самый момент осознав, на что с самого начала походит этот их утренний разговор. — Да Ломов чудит, эксперт наш новоявленный, — спустя пару мгновений всё же отмахивается она, раскрывая личность обозначенного ещё несколько минут назад «идиота». Чай ни какая-нибудь следственная и уж точно военная тайна. Она выглядывает в окно, на миг просветляется, а после по новой хмурится от недовольства. — Экспериментатор хренов. Юный подрывник, чёрт бы его побрал, — резюмирует капитан, отставляя чашку на подоконник. — Всё, мам, меня Стёпа уже ждёт.       Давая понять, что разговор уже действительно окончен, Маргарита оказывается возле матери, приобняв за плечи, целует в щёку и, явно не желая терять время ещё на какие-нибудь обсуждения и сторонние дела, переступает порог их уютной кухоньки. Анна Юрьевна шагает за ней следом.       — На, возьми, — всучает она две коробочки: с ещё горячими сырниками и с бутербродами, и термос с ароматным кофе. — В дороге хоть поедите. Или в конторе у себя. Данилову — привет, — улыбается женщина совершенно искренне. В случае со Степаном выбор дочери она поддержала сразу же и безапелляционно, он едва ли не единственным из всех появлявшихся когда-либо Ритиных кавалеров получил привилегию с передаванием приветов и справлением о том, как у него дела.       — Обязательно, — улыбается Рита, обнимая, и отказываться от собранной им провизии даже и не подумывает. — Спасибо.