Экстренная помощь

За дверью их ждала настоящая Медуза Горгона по имени Эля Оганян. Девушка стояла, подбоченившись, и смотрела на них с таким превосходством, что Дане захотелось скривиться, как выжатый лимон. Её рыжеватым пушистым волосам очень подходила властная усмешка тёмно-розовых губ. - Я думала, вы пропустите всю математику, но звонок через две минуты, - заключила она, не дожидаясь, пока парни решатся что-то произнести. - И раз уж не решились залезть друг дружке в трусы, я бы вам посоветовала идти скорее в кабинет. - Без сопливых разберёмся, - огрызнулся Ваня, нервно приглаживая тёмные растрепавшиеся волосы. Данила как-то глупо улыбнулся, потому что сердце всё ещё пело: это под его пальцами непослушные локоны Ивана растрепались ещё больше. И прижимать его голову к себе, пока Ваня отчаянно его целовал, оказалось больше, чем приятно. Просто занебесно. - Не разобрались же, - звонко рассмеялась Эля, уже удаляясь по коридору. Волосы за ней так и прыгали, а Иванов только фыркнул презрительно-раздражённо-смущённо. Краем глаза рыжий заметил, как он повёл бёдрами и быстро-быстро рукой оттянул брюки спереди. Краска снова обожгла уши. Ваня обернулся, дождавшись, когда девушка будет уже достаточно далеко, и снова неуверенно широко улыбнулся. Данила не мог не ответить. Было страшно. Он видел свою же робость и нерешительность напротив, в зеленоватых Ваниных глазах, и думал: правильно ли он поступает? Это же... Ваня. Такие чувства ничем хорошим не кончаются. Достаточно было вспомнить, как он сходил с ума от ревности, в бессилии царапал свои же руки, бил Иванова, когда тот пытался извиниться, потому что просто боялся простить. Ваня подошёл на пару шагов ближе и осторожно взял его вспотевшие фарфоровые ладони в свои руки. Даня как-то слишком громко в коридорной тишине сглотнул, чувствуя комок в горле. И опустил глупо голову, обнажая рыжий затылок: холодок заставил шею покрыться мурашками. Его руки в Ваниных выглядели правильно. И внутренняя дрожь пробила, когда Иван улыбнулся криво, чуть щурясь, как хитрый уличный кот. - Боишься ещё? Он, наверное, хотел пошутить. Но Даня как-то дёрнул скелетным плечом, и во взгляде Вани промелькнуло беспокойство. Шатен поджал тонкие губы, искусанные в кровь из-за вчерашних переживаний. А в следующее мгновение Данила позабыл совсем, что они, вообще-то, в школе находятся, и совсем скоро звонок на математику. Потому что Иван, высокий, худой, но какой-то твёрдый, неожиданно надёжный, обхватил его руками, прижав к себе. Заставив уткнуться лицом куда-то в приятно пахнущую одеколоном шею. И сказал тихо-тихо: - Не сомневайся во мне больше. И Даня спокойно смежил веки. *** Даня совершенно не знал, как себя следует вести, поэтому с замирающим где-то глубоко сердцем слушал шаги, поднимающиеся по лестнице в их комнату. Он отчаянно делал вид, что делает домашку по биологии, но пальцы на ногах поджимались от одной мысли о том, что они целовались в школьной кладовке несколько часов назад. И, кажется, теперь встречались. Данила никогда ни с кем не встречался. А теперь стал парнем своего названого брата. Дверь быстро распахнулась, и Даня заставил себя не оборачиваться. Он всё ещё в страшном смятении кусал тонкие губы и вертел в длинных пальцах ручку, пачкая кожу чернилами. Тёмно-синие росчерки ненадолго притягивали взгляд, но он всё равно не мог отвлечься. Сердце давно с леопардовой скоростью стучало где-то в горле. Ваня, кажется, зашуршал одеждой где-то у своей кровати. Даня быстро облизнул губы, на мгновение закрыв глаза, и снова вернулся к задачке на генетику. Правда, в буквах разобраться не успел. Он даже как-то не успел заметить, что Иван прошёл к столу, почёсывая округлое худое плечо, и вытянул из стопки Даниных бумаг свой портрет. Даня не сообразил, как мгновенно оказался на ногах, бледнея, как чистый лунный свет, и безуспешно попытался выхватить листок. Он весь дрожал, как осиновый лист, и лицо, наверное, у него было такое, что просто в окно выйти. Потому что Иванов выглядел обеспокоенным, впрочем, рисунок всё равно не отдавал, держа его в высоко вытянутой вверх руке. - Даня, ты чего? - как-то ласково хмыкнул он, так, что в груди всё сжалось, кольцами свилось. - Красиво же. Мне нравится... - Не смотри, - тихо взмолился Даня, цедя сквозь зубы. Стыд или страх? Наверное, всё сразу. А ещё Ваня успел стянуть с себя форму и стоял теперь перед ним в одних трусах, и невозможно было не скользнуть взглядом по его жилистому телу. Шатен послушно положил портрет на стопку и чуть придвинулся ближе. На его губах замерцала, как свечной огонёк, ухмылка, и Данила чуть не задохнулся, когда наглые холодные ладони задрали его домашнюю футболку. Кожа тут же покрылась мурашками, а Иван только прижался ближе, потираясь о его грудь своим торсом, и Даня часто-часто задышал, смаргивая выступившие слёзы. Он почти до синяков вцепился в руки парня, пытаясь его остановить. - Ты... - Может, хватит? - тихонько вздохнул Ваня. Он склонился над ним, и его тёмные кудри мягко мазнули Данилу по открытой шее. - Я не кусаюсь. Ну, только иногда. Я понимаю, у тебя никого не было, и... Даня зажмурился. - Не в этом дело, - выдохнул он, вырываясь. И то только потому, что Иванов перестал его держать. Рыжий, стараясь не встречать вопросительно-болезненный взгляд, рухнул на свою постель, теребя край белой футболки. Головы он поднять не осмеливался; спустя пару мгновений высокое тело тяжело опустилось рядом. Тикали где-то наручные Ванины часы. - Что с нами дальше будет, Вань? Даже если допустить, что ты правду сказал. Как родители вообще? Что мы будем им говорить? И как... Как будем встречаться?... Он в своей спутанной, испуганной речи совершенно не ожидал, что Иван звонко чмокнет его в рыжую макушку, и удивлённо вскинулся. Этого и ждал блеснувший взглядом Ваня: обхватив ладонями его горящее лицо, поцеловал сильно, крепко, так, что сопротивляться расхотелось. - Вроде ботан, а тупишь капец как часто, - хмыкнул он, отрываясь от его губ и тяжело дыша. Данила замер, утратив дар речи и боясь пропустить хоть одно его слово. - Ты реально придурок, Данёк. Родителям вообще пока ничего не скажем, у нас даже комната общая, шифроваться не придётся. А встречаться будем нормально. В кино там ходить, не знаю, в приставку играть, пиццу заказывать... Я даже толком не знаю, что ты любишь. Кроме как уроки делать, конечно. Он издал короткий гортанный смешок, и Даня расслабил вдруг плечи. Искренность Вани так обескураживала, что все эти тягучие, как горький мёд, дни, полные ноющей боли, уходили куда-то в прошлое. Стирались ластиком, как неверное решение на черновике. Взмах, другой - и ошибки как не бывало, только чистый лист, ждущий нового решения. Данила его принял, чуть приподнимаясь и целуя Ивана первым. Дальше всё происходило, как в тумане. Даня даже не знал, что ему делать, кусал губы и отводил взгляд, весь сжимаясь в комочек и стараясь шумно дышать через нос. Его бросило вдруг в водоворот, подкидывало на сильных волнах, заставляя захлёбываться солёной водой и жмуриться от морских брызг в глаза. Ваня не смеялся, только улыбался лукаво и целовал так нежно, как будто Данила был хрустальным. И он жмурился отчаянно, алея от стыда, когда Иванов тихо ему на ухо хмыкнул: - При поцелуе рот можно открывать, если что. Давай кое-что покажу. И потом, когда влажный Ванин язык начал ласкать его собственный, Даня подумал, что можно кончить только от вот этого. От неспешных горячих ласк в мокром поцелуе и сильных рук, наглаживающих и нащупывающих везде, куда только могут дотянуться. Иван что-то пробормотал в его волосы о худобе и о том, что Данилу следует хорошенько откормить, но рыжий уже не слушал. Потому что холодные длинные пальцы забрались за резинку его трусов и коснулись там, где Дане самому себе касаться было стыдно. Поэтому он дёрнулся, выгнулся струной, когда Ваня обхватил его пульсирующий член поудобнее, в кольцо своих подрагивающих пальцев, и начал массировать его вверх-вниз. Данила крепко зажал рот рукой, отчаянно хватаясь за широкие плечи над ним, и Иванов вдруг замычал. - Вот бы старики поскорее из дома свалили, - выдохнул он, улыбаясь, как выживший из ума идиот - пьяно и радостно. - Так хочется послушать, как ты кричишь. Этого Дане было достаточно. Рука Вани слишком правильно и сильно сжала его член, ускоряя движения, и жаркий шёпот подвёл его к краю, так, что он выгнулся на влажной кровати почти что аркой эпохи Ренессанса. - Ваня, - вытянул он сдавленно, ошалело хлопая ресницами. - Ва-ня. И мир вокруг как-то странно вертелся, и Данилу не отпускало потрясающее ощущение - он всё делает правильно. И затуманенные зеленоватые глаза напротив не могли ему лгать; и было так спокойно и счастливо, что Даня широко улыбнулся, гибко поднимаясь и целуя Ваню так же глубоко, как и тот его. И они сплелись, как причудливая скульптура, и Данины мозги расплавились надолго. Он никогда себе не позволял так размякнуть, но напряжение и боль последних недель отпустили его, и он полностью расслабился в худых Ваниных руках. Шатен глухо постанывал в поцелуй, почти отчаянно надрачивая себе, и надрывно прижимал Данилу так, словно впечатать хотел себе в рёбра. И Даня неосознанно вскидывал навстречу бёдра, стараясь хотя бы как-то показать своё доверие. Потому что теперь невозможно было не. И Ваня судорожно выдохнул, силясь перевести дыхание, рухнул на кровать, утягивая Иванова к себе. Они сплелись руками и ногами, не обнимаясь, но не в силах расцепиться, и Даня думал только, что все его переживания привели к наилучшему исходу. На губах блуждала глупая улыбка, которую шатен незамедлительно сцеловал, едва не урча, как кот. - Дань? Все нормально? Данила, вытянув затёкшие ноги, крепче прижался к Ваниному плечу, задрав голову и ещё больше спутав рыжие кудри. И улыбнулся.