Судьбою даровано

Встречный ветер режет щёки холодом. Губы, потрескавшиеся и, наверняка, уже синие от мороза, дрожат от сбитого дыхания, которое оглушительным гулом стоит в ушах наравне с треском сломанных веток. Детские глаза наполняются паникой всё больше. Паникой и отчаянным желанием убежать, скрыться. Замёрзшие пальцы цепляются за ветки, раздирающие кожу до кровоточащих царапин. А ноги подгибаются от усталости и дикого ужаса. В боку колет, а ещё дыхание перехватывает, будто что-то мешает дышать. Мальчишка почти с трудом пробирается сквозь густые заросли, затравленно оглядываясь через плечо. Позади будто ничего нет, но нарастающий с каждой секундой панический ужас подгоняет его бежать быстрее. Быстрее, быстрее, быстрее… Краем глаза мальчишка видит, как клубится непроницаемо-чёрное облако из пламени и движется к нему. Опасность буквально дышит в затылок, и ребёнок, спотыкаясь и путаясь в уставших ногах, всё рвётся вперёд, раздирая острыми шипами щёки и руки. Он вырывается из плена кустарника и кулём падает в неглубокий снег, оставляя на ветках ярко-красный шарф. Из царапин сочится кровь и яркими каплями краски рассыпается на белом полотне снега. Глаза жжёт слезами от боли и усталости, но мальчик из последних сил сдерживает себя, всхлипывая и шмыгая носом. Позади слышен булькающий хриплый вой. Страшно. Боги, как же страшно. Тело практически не слушается. Мальчишка утирает дрожащей рукой сухие губы, из уголка которых тоже сочится кровь. Ужас опутывает леденящими щупальцами и душит-душит-душит… Холодно. Мальчишка кое-как прошмыгивает в полуразрушенное здание. Кирпичи и балки едва удерживаются на своих местах, обожжённое дерево чернеет обгоревшими струпьями, а в проломанную крышу заливается холодный свет. Снег белеет неуместными кляксами тут и там, и от этого становится лишь холодней. Продрогший малец стучит зубами и тщетно пытается согреть коченеющие ладони в карманах куртки. Шарф остался там, где-то позади, а вот чернеющее чудовище всё приближается и приближается. Мальчишка отчаянно бросается на второй этаж. Бежать больше некуда. Мышеловка захлопнулась в тот момент, когда он потерял из виду брата и отца. Боги и демоны, как же страшно. По ушам бьёт близкий надрывный вой и звук треснувшей доски под лапами чудовища. Мальчишка не оглядывается, лишь зажимает ладонями уши. Он знает, что, кроме него, это больше никто не слышит. Лучше бы он сам не слышал. Никогда в жизни не слышал! Никогда-никогда! Буквально в паре футов от его носа взвивается чёрное пламя и валит густой едкий дым. Он наждачкой проходится по глотке и вызывает рвотный позыв, лёгкие жжёт от дурного гнилого запаха, и мальчишка зажимает уже рот и нос. Он неосознанно делает шаг назад и в тот же момент пол уходит из-под ног. Проломанная доска впивается острыми щепками прямо в кожу, раздирая штанину и ногу едва ли не до коленки. Ребёнок дёргается всем телом назад, спина больно бьётся о стенку. Вскрик переходит в сдавленный плач. Кровь, так дурманящая эту мерзкую тварь, заливает обувь и впитывается в разорванную ткань штанов. Мальчишке хочется кричать от ужаса, но он только сдавленно ревёт и из отчаяния прижимает раненую ногу к себе, будто хочет хоть так унять боль и животный ужас. И вместе с тем прекрасно понимает — ему не спастись. Морда оскалившегося чудовища совсем недалеко. С гнилых зубов стекает вязкая бурая слюна, тошнотворный запах забивает воздухоносные пути, полностью перекрывая доступ к дыханию. Голова идёт кругом не то от этой жуткой вони, не то от осознания всей ситуации. Нога нещадно болит, а вслед за ней и всё тело отказывает двигаться, будто кто-то в один момент обрезал у куклы все нити. Мальчик буквально оцепенел, окоченевшими пальцами сжимая штанину на пострадавшей ноге. Храбриться он даже не пытается, незачем. Просто незачем, не для кого рваться из когтей чудовища и удушающей хватки ужаса. Только отчаянное смирение растекается по венам вместе с кровью и стучит набатом в висках, отсчитывая его последние мгновения. Ну же. Ну же! Быстрее! Быстрее… А монстр рычит и довольно склабится, показывая гнилые зубы. Почти урчит от предвкушения и медлит, будто смакуя скорую сытость. Когти медленно проходятся по разодранной коже, и мальчишка уже скулит, вжимаясь всем телом в стену. Да когда ты уже закончишь?! Вокруг чудовища премерзкий запах гниения и не менее отвратительный туман. Он рваными клоками стелется по полу, обдаёт холодом и наводит жути ещё больше. Закрывает пути к ненужному и в помине отступлению. Мальчишка сжался и крепко зажмурился, готовый принять свою участь. Ну и пусть. Плевать. Всё равно по нему никто плакать не будет. Под веками вдруг вспыхивает мягким жёлтым светом пятно. Оно пульсирует в такт бешенному биению детского сердца и становится всё больше. Бледноватое и какое-то… неожиданно тёплое. И жуткий монстр вдруг остаётся на заднем плане, когда ребёнок открывает глаза. — Б-бегите… — вместо крика с губ срывается сиплый шёпот. Мальчишка закрывает глаза, окончательно отчаявшись. Принимая и то, что, вероятно, из-за него теперь погибнет невинный человек. Гнилое холодное дыхание обдаёт лицо, и мальчишка лишь сжимает зубы. Чудовище замерло и ещё раз глубоко вздохнуло, вновь обдав свою жертву вонью и каплями вязкой слюны. А видение огонька вдруг последний раз дрогнуло и вдруг сжалось до маленькой точки. «Услышал… Услышал.» Резкий хлопок прогрохотал в голове, словно кто-то крепко приложил мальчонку по затылку. Он дёрнулся в сторону и прижал руки к ушам, содрогаясь всем телом. Чудовище завыло, но протяжный холодящий душу звук оборвался бульком и тихим шуршанием. Тяжёлые шаги громом отдавались в пухнущей от адреналина голове. — Вот чёрт! Мальчишка распахнул глаза и испуганно замер, смотря на оседающий грязно-серыми хлопьями пепел. Туман чудовища взвился в последний раз и улетучился, словно пар. Исчез, словно ничего и не было. Судорожный вдох обжёг лёгкие, и мальчик не мог не закашляться. Грудь жгло огнём, боль пульсировала в ноге, не позволяя даже сделать малейшего движения. Она сковывала тело и парализовывала, приковывала к промёрзшей каменной стене. Запах гнили ещё продолжает витать в воздухе, давя на грудь. И мальчишке совершенно не хочется вывернуть желудок прямо тут. Он дрожит и мёртвой хваткой вцепляется в собственные плечи. Раскачивается влево-вправо, будто помешанный, широко распахнутыми глазами немигающе смотрит перед собой. — Эй! Эй, малец, ты как? — обзор загораживает чья-то фигура. Более… массивная, нежели его собственная. Ребёнок скользит отрешённым взглядом по мужскому лицу. Седые волосы и такого же цвета нахмуренные брови. Мальчишке он кажется немного стариком. На носу круглые очки, а на самых дужках, у тёмных стёкол, висят бусины и кресты. За стёклами скрыты яркие красные глаза. Мальчишка дёргается и с его губ срывается облако пара. Белёсого, а не чёрного. Почему-то казалось, что, надышавшись мерзкого тумана, он теперь будет выдыхать такой же туман. — Н-н… н-нога… — губы почти не шевелятся, но мужчина всё понимает правильно. — Ничего-ничего, малец. Всего лишь царапина, — мужчина мягко улыбается, но тем не менее старается не смотреть ему на ногу. Он снимает свою шинель и с осторожностью накидывает на худые детские плечи. — Потерпи-ка, малец, — мужчина подхватывает ребёнка на руки и выходит прочь из разрушенной церкви. Из глаз мальчишки всё же брызнули слёзы. А потом мир напитался удушливым запахом сигарет и померк.

***

В себя мальчонка пришёл, только будучи в больнице. Он лежал на кровати, обмотанный бинтами и обклеенный пластырями и холодными компрессами. Голова гудела, а конечности тянуло ноющей болью. Вдобавок ко всему — левая нога отказывалась двигаться. Мальчонка сморгнул мутную пелену перед глазами и попытался осмотреться. Белый потолок, мягкого персикового цвета стены и маленькие чёрные комочки, пищащие и лениво летающие в воздухе у самых дверей. Всё было насквозь пропитано запахом медикаментов и спокойствием. Ему… приснилось? — Эй, малец, ты как? Не приснилось. Всё тот же мужчина сидел у его кровати, накинув на плечи больничный халат, и рассматривал его из-под нахмуренных бровей. На его лице было беспокойство и сочувствие. Не дождавшись каких-либо слов от найдёныша, мужчина вздохнул и потёр переносицу, сдвинув очки. — Я святой отец Фуджимото. Фуджимото Широ, — мужчина протягивает крепкую сухую ладонь, и мальчик неуклюже пытается пожать её в ответ, слабыми ручками хватаясь за мозолистые пальцы. Нерешительно и совершенно не опасливо. — С-савада Тсунаёши, — голос у мальчонки тихий и хриплый, даже надломленный какой-то. В одночасье священнику кажется, будто и внутри у этого мальца тоже что-то надломлено. От гуля он убегал ещё до того, как демон успел прикоснуться к нему. А это значило лишь то, что этот Савада Тсунаёши был или отмечен ранее, или рождён таким. Широ склонялся ко второму варианту, так как мальчонка не обращал внимания на летающую вокруг Угольную смолу. — Скажи-ка, малец, как ты там оказался? Савада тушуется, его тут же бросает в краску и он опускает глаза на свои ладони, сжимающие больничное одеяло. Тсуна молчит и упрямо не смотрит священнику в глаза. Не поверит. Никогда не поверит и обзовёт сумасшедшим. Или сладким голосом скажет, что ему привиделось. Но ведь не привиделось! Никогда ему не казалось — всё происходило взаправду. Тсунаёши поджимает дрожащие губы и отчаянно стискивает в пальцах край одеяла. Мужчина глубоко вздыхает и примирительно поднимает руки. — Ну, не хочешь говорить, я не настаиваю, малец. На-ка, — Фуджимото вдруг начинает шарить по своим карманам. Тсунаёши не может не наблюдать за ним. Глаза так и цепяются за то, как мужчина шутовски не может отыскать в своём плаще и больничном халате… жестяную банку? — Держи, — священник протягивает мальчишке газировку и мягко улыбается. — А м-можно? — Савада нерешительно принимает банку и вертит её в руках, словно никогда в жизни подобного не видел. Широ тепло улыбается и заговорщецки подмигивает в ответ. — Можно-можно. Только врачам ни слова, — он прикладывает к губам палец. Тсунаёши серьёзно кивает. Только сейчас Фуджимото начал разглядывать мальчонку, заостряя внимание не на его состоянии и ранах, а на нём самом. Мелкий, тощий и какой-то бледный, словно полотно. Навскидку дать можно не больше пяти, может чуть старше или младше — ребёнок совсем. Спутанный колтун тёмно-рыжих волос на голове и заспанное лицо, обклеенное лейкопластырями и испещрённое ссадинами и царапинами. Но было что-то ещё. Что-то… Ребёнок вёл себя слишком спокойно. До подозрительности спокойно для того, кто совсем недавно мог умереть. Савада вертел в руках банку, так и не решаясь её открыть. На его лице не было ни признаков психического расстройства, ни каких-либо сильных эмоций. Смирение и принятие ситуации, а ещё что-то… непонятное. — Ты помнишь что-нибудь? — Фуджимото спрашивает с осторожностью, пытается не сильно давить на ребёнка. Тот вдруг втягивает голову в плечи и нерешительно кивает. А ещё — с настороженностью смотрит на него самого каким-то загнанным взглядом. Словно на месте священника видит того гуля. Широ хмурится, но старается сделать лицо попроще, чтобы не пугать и без того пережившего не самые лучшие жизненные моменты мальца. — Что помнишь? — Вы мне не поверите. Скажете, что я выдумываю. Так папа всегда говорит. И м-мама, — Тсунаёши сжимается в комок и опускает глаза на банку с газировкой. — Все так говорят. Угольная смола от дверей подлетает к мальчонке. Он не отталкивает комочки, лишь прячет лицо в ладонях и поджимает колени к груди. Нога уже может двигаться, и ему почти не больно. Широ наблюдает за тем, как низшие демоны ластятся к мальчонке, путаются в его волосах и что-то курлычат ему в уши. Это не то чтобы кажется странным… но Савада успокаивается и, обхватив себя руками, всё же поднимает глаза на растерявшегося мужчину. Фуджимото поверить не может, что ребёнок способен смотреть так. И мужчина совершенно инстинктивно отбрасывает ладонью подлетевшую к самому лицу Угольную смолу. Тсунаёши в один миг делается растерянным и в удивлении выпучивает глаза. Демоны от него в рассыпную ринулись к двери в палату. В которую тут же врывается женщина с полными слёз глазами. — Тсу-кун! Господи, Тсу-кун! Ты в порядке? Я так волновалась, Тсу-кун! Женщина квохчет над мальчиком, словно заведённая. Она мельтешит перед глазами, вздыхает и охает, причитает и всё не может успокоиться. Угольная смола вокруг неё кружит потревоженным ульем. Фуджимото рассеянно потирает бородку и наблюдает за переполошившейся матерью. Это одновременно и забавно, и умилительно, и раздражающе. От её высокого голоса и приторной удушливой заботы не по себе становится даже ему, мужчине, который в своей жизни повидал много надоедливых людей. Мальчонка под градом материнских вопросов тушуется, прячет банку с газировкой под одеяло и не сводит внимательного взгляда со святого отца. Глаза его, кажется, светятся янтарным огнём. — Вы их видите, да? — тон у мальчика, скорее, утвердительный. Не настороженный, не опасливый. Нана продолжает заливаться о том, как он её напугал, когда Емитсу вернулся только с Со-куном, но мальчик вовсе не обращал на неё внимание, полностью сосредоточившись на святом отце. Широ нахмурился и бросил взгляд на женщину. Говорить с мальцом об этом при ней не хотелось. Простая женщина, переживающая за своего сына и не обращающая внимания на его странности. А странностей было достаточно много. — Конечно, малец. Но это наш маленький секрет, — Фуджимото снова прикладывает палец к губам и подмигивает мальчишке. Тот сразу же просиял лицом и решительно кивнул. Один из низших демонов устроился у Савады на плече, подставляя спинку под детские пальцы. Широ нахмурился, но промолчал. Мальчишка был странным, теперь он это понял со всей ясностью.