Свет проклятых звёзд

Помещение, которое изначально планировалось библиотекой, превратилось в зал для переговоров. Нельяфинвэ очень не хотел идти, однако понимал — надо. Должен. Должен! Должен! Как и раньше. Как и всегда. Теперь, когда Тьелко пошёл на поправку, и Вала Оромэ уехал, простившись на неопределённый срок, Феанаро Куруфинвэ решил собрать семью для важного разговора. Неимоверным усилием заставив себя зайти в помещение, назначение которого отец изменил для своего удобства, Нельяфинвэ посмотрел на собравшихся. Дед сидел с отрешённым видом, изображая интерес к конструкции приделанных к потолку светильников, Макалаурэ, как обычно, что-то наигрывал, однако сейчас делал это совершенно беззвучно, Тьелко, казалось, спал, сидя за столом. Вооружённый чернённым клинком Карнистир самозабвенно крутил в руках Палантир, Курво, тоже с мечом, улыбался каким-то своим мыслям, а близнецы играли в жесты, каждый раз показывая одинаковые фигуры пальцами. Отец стоял у окна и смотрел на далёкие Древа Валар. — Нолдор — это не только кровь, но и суть, — заговорил сын Мириэль, не оборачиваясь, — не надо думать, что лишь те, кто сейчас находятся в Северной Крепости, имеют право носить имя искусного талантливого народа. Вы должны понимать, что в Тирионе, — Феанаро бросил многозначительный взгляд на отца, — нарочно остались мои верные единомышленники. А ты, Нельяфинвэ, затеял глупую игру, которая может навредить всем нам. Однако я не об этом сейчас. Кто-то из здесь присутствующих, вероятно, считает, что в Валиноре хорошо в любом случае, что бы ни происходило. Мы в светлом Благословенном Краю, не в тёмном Средиземье, и за это спасибо Владыкам, будем славить прекрасный Аман. Но это не Аман! Это Валинор — Земля Валар, а не наша! Я призываю нарекать вещи своими именами! Зачем нам врать самим себе? Макалаурэ посмотрел на отца, беззвучно игравшие струны, отражая волшебное сияние Древ, чарующе заблестели. — Эонвэ! — крикнул в окно Куруфинвэ. — Я знаю, что ты уже вернулся к нам. Зайди, мне есть, что тебе сказать. — Ты затеял опасную игру, отец, — с каменным лицом произнёс Майтимо, — она может навредить всем нам. Карнистир расхохотался, Финвэ заулыбался, глядя на прожилки мрамора в стенах, Тьелко пшикнул, и, вероятно, из-за бурной, однако доброй реакции семьи, Феанаро ничего не сказал старшему сыну. Скромно сияя только золотом волос и небесной синевой глаз, Майя Эонвэ бесшумно оказался в зале, однако каждый эльф мысленно поблагодарил Айну, что тот вошёл через дверь и без фокусов. — Это Суд Нолдор? — почти без иронии поинтересовался посланник Владыки Сулимо. — Хочешь отыграться на мне, Куруфинвэ? — Мне есть, что сказать, — повторил Феанаро. — А также есть, что спросить, и на свои вопросы я желаю получить ответ, только не уверен, сможешь ли ты мне его дать. — Может быть, я лучше тихо выпью вина в вашем дворе, а вы пока делами займётесь? — умоляюще посмотрел на Майтимо Эонвэ. — Нет, — отрезал сын Мириэль. — Не надейся, что, находясь вдали от Тириона, мой род утратит величие и способность мыслить. Скажи, Айну, какая Тема создала нас? Что знают о ней Валар? Что знает Мелькор? Что знаем мы? Морифинвэ ухмыльнулся, музыка струн Макалаурэ зазвучала капелью. Переглянувшись, Амбаруссар рассмеялись. — Нам, Айнур, достаточно знать о себе, о своей Теме, Куруфинвэ, — многозначительно улыбнулся Майя Эонвэ, — и тебе тоже — о нашей. Владыки озвучили эльфам нужную Мелодию, и это — более, чем всё, что нужно знать. — И как же мы, Нолдор, вписаны в ваше многоголосье? — скользнув взглядом по отцу и сыновьям, изгнанник стал ещё серьёзнее, голос зазвучал угрожающе. — Вероятно, использованы иные слова, но суть мне известна: «Феанаро. Сын Мириэль. Нолофинвэ. Сын короля Нолдор. Арафинвэ. Сын Индис. Один народ. Одна кровь. Одна семья. Один — изгнанник. Другой — король. Третий — никто». Засмеялся даже не подаваший признаков жизни Тьелко, Эонвэ прищурился, мол, ладно, Куруфинвэ, будь по-твоему. — Изгнанник-король-никто, изгнанник-король-никто-изгнанник, — Майя заговорил сначала медленно, но постепенно речь зазвучала быстрее и быстрее, — колесо Рока завертелось, набирая скорость, и полетело по склону, который с каждым проворотом всё круче, на пути всё больше острых камней, всё сильнее удары и треск ломающихся спиц, но остановиться уже нельзя. Теперь возможных концов только два: колесо выдержит бешеный спуск и остановится внизу, поломанное и жалкое, но преодолевшее всё, тем и гордое, либо рассыплется щепками ещё на склоне и застрянет жутким напоминанием о жестокой расплате за слишком высокое мнение о себе. Майтимо со вздохом опёрся лбом на руку. — Трунь, — прокомментировал Макалаурэ, ущипнув струну. — Мы те, кто мы есть, — совершенно не смутился Феанаро, испепеляя взглядом Айну. — Очень рад за вас, — улыбнулся слуга Манвэ. — Можно я пойду? Я согласен на изгнание, только оставьте меня в покое. — Айнур разделили Нолдор, — проигнорировав слова Эонвэ, продолжал Куруфинвэ, — на затерянную среди скал крепость-тюрьму, которой однажды суждено лишиться хозяина, роскошный дворец, уже лишившийся хозяина и не желающий принимать в своих залах наместника, и покои матери незаконных детей, где хозяина никогда и не было. — Феанаро, — Финвэ напрягся, — ты забыл, что я здесь и поддерживаю тебя? Я не заслуживаю даже минимальной благодарности в виде не упоминания Индис в дурном ключе? Взгляд сына ушедшего в изгнание нолдорана выразительно сказал о том, что вторая королева не может претендовать на иное отношение, что любовь наследника к отцу не отменяет понимания происходящего и обиды от предательства самых близких, однако просьба была исполнена, и слова не прозвучали. — Мы те, кто мы есть, — подхватил вдруг Морифинвэ Карнистир, подняв Палантир над столом, — и, разделённые натрое, твердим каждый своё: «Мы снова станем великими! Беды сплотят нас!» «Я докажу, что могу быть первым! Главное — удержать власть». «Мы отомстим за позор! Настанет наше время!» И любой повторит: «Мы те, кто мы есть!» «Я тот, кто я есть». «Мы те, кто мы есть». — Плавная безмятежная мелодия блаженства Амана, — задумчиво заговорил Эонвэ, словно боясь сболтнуть лишнего, — изначально хранившая в памяти тревожные ноты, для некоторых разбилась ударами в гонг и барабанной дробью, превратившись в марш, больше похожий на похоронный, нежели на победный, навеки лишив истерзанные сердца возможности быть счастливыми. Пылающие глаза Феанаро полыхнули, однако глава Первого Дома сдержал бушевавший в душе огонь. — Ты так и не ответил, посланник, — руки Куруфинвэ сдавили столешницу, — что вы, Айнур, знаете о роде Эльдар? Что вам известно о Замысле? Что вы знаете о Добре? Что знаете о Зле? Вы вечно утверждаете, будто Эру не открыл вам многого, но ведь это ложь! Вы избрали путь слепцов, но как поступите, если завтра неведомый доселе ужас падет на нас? Что, если повторится прежняя беда? Что вы сделаете? Эонвэ молчал, уже зная, что ответит. — За тысячу лет Эпохи Древ, — речь Феанаро становилась всё громче, — в вашем Валиноре не стало больше порядка! Вы уверены, что один из вас пресытился кровью, слезами и криками? Почему вы обвиняете меня и мой народ, будто мы ранили Арду, которая постепенно угасала с самого зарождения, и вам известно, по чьей вине? Кто на самом деле виновен, что не осталось даже памяти о первозданной чистоте, а повсюду, кроме вашего Валинора, царит вечный мрак? Я знаю, вы скажете, будто это Нолдор убили надежду, это Нолдор жаждут власти, однако когда-то был братский народ в Амане. Что же изменилось, Владыки? Нолдор столь сильны, что именно нам, а не вам предстоит написать самые страшные страницы Истории Арды? Если это так, значит, и самые светлые и великие страницы также будут нашими! Мы те, кто мы есть, мы — Нолдор. Что вы рассказали нам о нас? Что вы сами знаете о себе, Айнур? — Просто песня! — восхитился Макалаурэ, чувствуя, как рождается строка за строкой. — Владыка Манвэ не передал вам своё Слово, — ответил Эонвэ, очень надеясь, что не поддержанный им разговор-монолог окончен. — Слово Валар! — расхохотался Феанаро, и беседа продолжилась. Однако для менестреля перестало существовать всё, кроме музыки и поэзии. Канафинвэ Феанарион вдруг погрузился во тьму, состоящую из дивного света, к которому нельзя прикоснуться, а стремиться и любить можно бесконечно. И сияние пело: «Ветер разрушит стены, прахом осыпятся горы… Счастливо жили эльфы в светлых дворцах Тириона. Валар, не знавшие гнева, их одарили любовью. Были одной семьёю, были единой кровью. Кто же король, кто изгнанник? Брат, позабывший брата… Так зародилась злоба, так наступила расплата. Были невинны взоры, помыслы чисты были… Как же вышло, что братья вдруг о родстве забыли? Стылым холодом дышат северные вершины, В светлом дворце Тириона пахнет склепом и пылью. Злоба таится в мыслях брата, предавшего брата. Так ли уж он виновен? Слишком страшна расплата! Кто королём родился — стал изгнанником ныне. Зла не знавшие Валар строго его осудили. Но, как и прежде, Мелькор строит козни средь Нолдор. Валар, не знавшие гнева, брата судить не могут. Зла не знавшие Валар, злобу ваш брат рождает! Но придут перемены, час расплаты настанет! Бредит прежним величьем, кто королём был прежде, Словно огонь под пеплом, тлеет в душе надежда. Жаждет изгнанник власти, жаждет обиженный мести. Вспыхнет яростно пламя ради попранной чести! Верят в своё всесилье Валар, полны гордыни… Вспыхнет, как пламя, ярость, в прах распадётся твердыня! Помыслы были чисты, были невинны взоры… Но зародилась зависть, но начались раздоры. Сколько случилось бедствий, сколько злодейств свершится? Залиты кровью невинной будущего страницы… Ярость вспыхнет, как пламя! Кровь и боль, и утрата. Зла не знавшие Валар, Будет страшной расплата!» Очнувшись от нахлынувшего вдохновения, Канафинвэ Феанарион увидел залитый серебром Телпериона опустевший зал, понял, что остался один, и спеть только что сотворённую балладу некому. *** Конец первой части.