Свет проклятых звёзд

— Оставьте меня! Почему-то эти слова дались Макалаурэ очень тяжело. Он видел, как злится Туркафинвэ, как снова ушёл в себя Морьо, как близнецы, теперь такие непохожие, делают вид, что одобряют действия брата-наместника, как Курво затаил обиду… Макалаурэ всё это видел и даже больше, чем хотел. Возможно, он был не прав, уединяясь и не показывая никому послание Моргота. Но ведь… Возможно, прав! Менестрель на примере собственной семьи во всех подробностях увидел, как уродует жажда власти, и это отвратительное зрелище навсегда неизлечимо изранило сердце. Непослушными пальцами сломав печать с изображением короны с Сильмарилями и с особым удовольствием раскрошив её в пыль, Макалаурэ развернул свиток. Терзаемое худшими предчувствиями сердце отчаянно рвалось из груди, руки дрожали, текст смазывался перед глазами. Может быть, попросить кого-нибудь прочитать послание? Нет, уже решил, что примет решение сам. Бумаги было две, и наместник сразу понял, какая из них написана его братом. Тут же стало совершенно неважно, что хотел сказать Моргот, ведь… *** Притупившаяся от влитого в горло снадобья боль в ране на плече всё равно парализовывала руку, непослушные пальцы с трудом удерживали перо, и тенгвы выходили неровные, местами с трудом читаемые. — Пиши, что твои братья, если хотят жить и снова увидеть живым тебя, должны отказаться от борьбы за Сильмарили! И рука, оставляя на бумаге смазанные кровавые следы, выводила текст. *** — Именем Создателя Эру Илуватара приношу я Клятву, — начал читать написанные братом строки Макалаурэ, и сердце до боли сжалось, — и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! — менестрель надеялся, что среди слишком хорошо знакомого текста, написанного через силу, практически кровью, будет зашифровано послание. — Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ! Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова! Клянусь! Клянусь! Клянусь! Однако ничего вписано в текст не было. Слова Клятвы в полном объёме доносили то, что хотел передать братьям Нельяфинвэ. Смяв лист, прижав его к груди, Макалаурэ склонился над столом, закрыв ладонью глаза. Воображение рисовало ужасающие картины того, в каком состоянии брат писал письмо, если его всегда идеальный почерк превратился в… это… — Прости меня! — сквозь слёзы прошептал Макалаурэ. — Прости, брат… Сделав над собой усилие, наместник, не выпуская из ладони исписанный нечёткими кривыми тенгвами лист, развернул письмо врага, с бессильной злобой пришив его к столу кинжалом. И взгляд сразу зацепился за строку: «…и пусть твой брат, новый король, написал совсем не то, что я хотел…» От мысли, что враг мог диктовать Майтимо текст, а брат написал Клятву, стало очень холодно. *** Моргот взял со стола лист, и запястье пленника снова оказалось пристёгнуто к цепи. Сияние Сильмарилей было слабым, и если центральный, самый крупный и яркий из Камней, ещё горел, словно две дюжины свечей, два других, особенно тёплого оранжевого оттенка, совсем угасли. Нельяфинвэ понимал, что, как бы ни поступил Моргот с написанным его пленником письмом, враг не оставит безнаказанным такое вопиющее неповиновение. — А ты молодец, — почему-то очень довольно улыбнулся Вала, — настоящий король. Украшение своего рода и всего народа Нолдор. Подойдя вплотную к пленнику, Моргот посмотрел в глаза Майтимо и нежно тронул темя, а потом стал гладить голову. Обожжённая Сильмарилями ладонь осторожно водила от середины лба до затылка, и всё удаляющийся, тонущий в налетевшей штормовой волне боли голос говорил: — Ты думаешь, твои братья такие же, как ты. Считаешь их героями. Меряешь своей меркой. Тебя ждёт разочарование, сын великого Феанаро Куруфинвэ. Разочарование и прозрение. *** Макалаурэ снова и снова перечитывал послание Моргота. Враг требовал отказаться от борьбы, и тогда есть шанс снова увидеть брата живым. Ещё одни переговоры… Новая западня. «Его не спасти! — кричал в голове голос Туркафинвэ. — Руссандол мёртв! И с этим ничего поделать нельзя!» — Майти жив, — схватился за голову Макалаурэ. — Он в руках врага… И мы ничего не можем для него сделать. Даже просто продолжить борьбу… И решение должен принять я. Прижатое к груди письмо сминалось всё сильнее, слёзы катились по щекам. — Прости меня, брат… Прости!..