Свет проклятых звёзд

Крупные яркие звёзды мерцали на чёрно-синем бездонном небе, отражались в журчащей серебрящейся искрами воде ручьёв, речушек и тонких, струящихся среди камней водопадов. Волшебно-красивые багровые кисти свисали с ветвей блистающей росой и мягкой бахромой, лиловая трава шёлком ласкала босые ноги. — Я хочу танцевать под музыку полёта птиц! — смеясь, но не беззаботно, а требовательно, с приказом в голосе, воскликнула Лутиэн. — Я представляю себя соколицей с чёрными перьями, острыми, словно кинжалы! Сбрасывая их метательными ножами в тварей с севера, я бы спасала жизни эльфов, и слышала бы детский смех, а не рыдания! Лёгкое синее искрящееся звёздами платье Лутиэн кружилось в такт её завораживающим движениям, прозрачная шаль взлетала и опускалась, чёрные волосы струились по спине, падали на грудь, соскальзывали по плечам. И, теряя от нахлынувших чувств рассудок, Даэрон умирал от любви. Не ощущая тела, уже не понимая, сидит он, стоит или лежит, менестрель видел звёздную бездну, падал в неё и любовался своей обречённостью, своим проклятьем, воплотившимся в неописуемой красоты деве. — Лутиэн, — выдохнул Даэрон, и тонкие руки ласково провели по его щекам. Бездонные, затягивающие воронкой синие глаза пронзили взглядом, проникая в самые дальние уголки сознания, беспощадно уничтожая любые преграды, выстраиваемые разумом. — Лутиэн… Ладонь менестреля отчаянно сжала хрупкие пальцы девы, но они слишком легко выскользнули, оставив лишь страх, что больше никогда не удастся прикоснуться… — Я хочу танцевать, — пропела Лутиэн, и Даэрон очнулся. — Танец свободы. Танец полёта сокола. Где твоя арфа, певец? Играй и пой! Этот мир создан для нас! Украсим же его! Непослушными руками пытаясь взять инструмент, Даэрон обречённо понимал, что его музыка снова окажется не такой, как нужно, но опять надеялся на похвалу, и что на этот раз всё будет иначе. Конечно, ни один менестрель не сможет сыграть ничего даже отдалённо столь же прекрасного, как Песнь Творения, мелодии которой непрерывно звучат в душах Айнур, но как жить без надежды? — Я пел о Валар и пел о героях… — выдохнул Даэрон с замиранием сердца. — О звоне клинков и кровавых битвах… Покуда сокол мой был со мною, Мне клёкот его заменял молитву, Но вот уже год, как он улетел — Его унесла колдовская метель. Милого друга похитила вьюга, Пришедшая из далёких земель. И сам не свой я с этих пор, И плачут, плачут в небе чайки… В тумане различит мой взор Лишь очи цвета горечавки. Ах, видеть бы мне глазами сокола! В воздух бы мне на крыльях сокола! В той чужой соколиной стране, Да не во сне, а где-то около… Стань моей душою, птица, Дай на время ветер в крылья, Каждую ночь полёт мне снится, Холодные фьорды, миля за милей… Лутиэн кружилась, платье и шаль, сверкая звёздами, взлетали над травой, соединялись в танце с брызгами водопадов, вращались, парили, лишали ощущения опоры, бросая в искрящуюся невесомость, откуда нет, не может быть… И не надо спасения. Песню уносил на своих невидимых крылах ветер, птицы вторили звучанию арфы, и охраняющие вновь ставшие безопасными границы Дориата эльфы невольно улыбались, в глубине души сочувствуя безнадежно влюблённому менестрелю. Шёлком — твои рукава, королевна,  Белым вереском — вышиты горы, Знаю, что там никогда я не был,  А если и был, то себе на горе. Мне бы вспомнить, что случилось  Не с тобой и не со мною, Я мечусь, как палый лист,  И нет моей душе покоя… Белег опустил голову. Зачем он снова оказался так близко к любимым местам для прогулок Лутиэн? Его ведь никто сюда не посылал… Зачем снова тайком смотрел на её танец, который всегда существует отдельно от музыки, льющейся со струн арфы Даэрона? Зачем думал о том, что в движениях принцессы и песне менестреля нет единения и гармонии? Для чего размышлял о «рядом, но не вместе»? Ведь даже если безнадежной любви музыканта не суждено сбыться, это нисколько не прибавляет шансов на счастье для простого воина… Просыпайся, королевна,  Надевай-ка оперенье, Полетим с тобой в ненастье —  Тонок лёд твоих запястий. Шёлком — твои рукава, королевна,  Ясным золотом — вышиты перья. Я смеюсь и взмываю в небо,  Я и сам в себя не верю. Подойди ко мне поближе,  Дай коснуться оперенья, Каждую ночь я горы вижу, Каждое утро теряю зренье. Шёлком — твои рукава, королевна,  Ясным месяцем — вышито небо, Унеси и меня, ветер северный,  В те края, где боль и небыль… Спустив стрелу и спрыгнув с дерева, чтобы взять убитую дичь, Маблунг невольно вслушивался в далёкое пение и, как наяву, видел странную эльфийку с ребёнком на руках. «Меч из пламени позовёт… Ты мог бы служить ему долго…» Взгляд невольно устремлялся на север, куда звал на помощь в защите границ посланник Феанорингов, и принц Келеборн поддерживал инициативу отправить часть войск ближе к землям Моргота, но владыка Тингол оставался непреклонен, требуя тщательнее следить за его вассалами, уверяя, что враг свободных народов повержен и не высунется больше из своей крепости, к тому же снегом править может хотеть только дурак, поэтому захватывать страну Моргота смысла нет, а воевать без возможности получения последующей выгоды — тем более. Как больно знать, что все случилось Не с тобой и не со мною, Время не остановилось,  Чтоб взглянуть в окно резное. О тебе, моя радость, я мечтал ночами,  Но ты печали плащом одета, Я, конечно, ещё спою на прощанье,  Но покину твой дом,  Но покину твой дом, но покину твой дом Вновь лишённый света… — Ты никогда не споёшь то, что я хочу услышать, — вздохнула Лутиэн, опускаясь рядом с Даэроном на траву. — Не сможешь, потому что я мечтаю о свободе, а ты… Ты не знаешь, что это такое, и не хочешь узнать. Мне жаль. Правда. Менестрель продолжал перебирать струны, вновь чувствуя себя раздавленным. Но вдруг лёгкие ладони коснулись щёк, алые, идеально очерченные губы девы мягко прижались к губам Даэрона, и душа покинула тело. Осталось только безнадежное всесильное чувство.