Свет проклятых звёзд

Дорога тянулась прямо через белую ровную бесконечность, счёт времени вести становилось всё труднее. И, словно удар гонга, огромный провал во льду слева вдалеке заставил очнуться от полусна. Замёрзшая полынья размером с сад была ниже проложенной эльфами дороги почти на высоту роста. На дне провала торчали вздыбленные льдины, похожие на надгробия, подобные тем, что поставили в окрестностях Альквалондэ: белые, мёртвые, холодные. Безмолвные. На бесконечно долгое мгновение стихли все голоса, слышался лишь треск факелов, но постепенно то там, то здесь, начали звучать всхлипы и плач, становившиеся громче и отчаяннее. К краю полыньи пошли, побежали, бросились осиротевшие Нолдор, и к вздыбленным льдинам-надгробиям полетели сделанные из ткани цветы. *** — Я должен идти, — закрыв глаза, через силу произнёс Нолофинвэ, вдруг сдавив ладонью руку менестреля. — Делай, как я говорил. Аклариквет не знал, как реагировать, поэтому, не шевелясь, дождался, когда король его отпустит, в сопровождении охраны и сына выйдет из кареты, и только тогда последовал за владыкой. Менестрель был уверен — сейчас музыка не нужна, ведь здесь, у полыньи звучит Седьмая Песня Истины, и прерывать её — значит, нарушить главнейшую тему жизни, но слово короля — закон, который в отдельно взятый миг важнее любой правды. Поэтому музыка заиграла. Цветы из шёлка, бархата, исписанной бумаги и обрезков кожи всё ещё падали на лёд, и Аклариквет увидел, как его король, смотря на замёрзшую полынью, плачет. Искренне. От боли, страха, отчаяния… Как и большинство здесь собравшихся. «Где моя сестра? — крутилось в голове менестреля. — Почему я её не вижу?» Особенно пугало то, что племянницы стояли у края провала вместе с Квеннаром и его учеником. Без матери… — Мне хотелось бы жить, — тихо, но с помощью магии заставляя всех слышать себя, запел Аклариквет, вспомнив о своих обязанностях. — Свежесть нового утра всем сердцем вдыхать. Мне хотелось бы жить, Одеялом души этот мир согревать. Мне хотелось бы жить, Улыбаться и видеть улыбки друзей. И, конечно, любить. А ещё наслаждаться любовью твоей. Ветер задул с севера. Слабо, робко, словно разведчик, крадущийся по землям врага. Мелкий колючий снег припорошил искусственные цветы, растаял на лицах, смешавшись со слезами. Эльфы молчали, накладывая на песню менестреля самые дорогие воспоминания, не замечая приближающейся бури. — Мне хотелось бы жить И листву на деревьях, смеясь, целовать! Мне хотелось бы жить, С белоснежной метелью над миром летать. Мне хотелось бы жить, Ни часов, ни мгновений судьбы не считать, Ни разлук, ни падений не ведать, не знать! Любить и дышать, Хотеть и мечтать. Скучая, прощаться, До звёзд долетать, Но всегда возвращаться. Кто-то заплакал громче, некоторые Нолдор падали на колени в снег, закрывая покрасневшие лица руками. Сердца скорбели о любви, надежде на счастье и тех прекрасных мгновениях, что жили в прошлом, но теперь умерли вместе с самыми близкими и родными. А ледяная пустыня ответила далёким воем безжалостной вьюги. — Мне хотелось бы жить, Оставляя горячий, уверенный след. Мне хотелось бы жить, И идти за любовью из мрака на свет. Мне хотелось бы жить, По натянутым нервам лишь песней звеня, Чтобы вам подарить Этот мир, что останется после меня. И когда-нибудь ты Вдруг увидишь, как время сжигает мосты! Если я не смогу, Дотянись до моей самой важной Мечты… Не в силах оторвать взгляд от полыньи и цветов среди вздыбленных льдин, король Нолофинвэ, вытерев слёзы, дождался окончания пения менестреля, и под всё ещё звучащую музыку заговорил: — Нолдор! Мой Великий Народ! В этот страшный миг мы вместе и станем сильнее, чем были прежде! Мы всё преодолеем, и ни одна смерть не окажется напрасной, а ни одна жизнь — незамеченной. И пусть здесь остались наши сердца, судьба одарит нас новой радостью, наградит за стойкость и силу воли! Аклариквет всё ещё всматривался в толпу. Он знал речь, произносимую владыкой наизусть, ведь сочиняли текст король и менестрель вместе, поэтому не считал нужным вслушиваться. Незримо присутствовавшие рядом со скорбящими эльфами воины, конечно, не позволят случиться новой беде, но певец знал: уследить за всеми невозможно, и оттого становилось ещё страшнее и тяжелее на сердце. «Нет, — убеждал себя певец, — нет, она не бросит детей. Никогда так не поступит. Я знаю. Верю. Надеюсь».