Свет проклятых звёзд

Год за годом растут большие города, Всё для народа в любое время года! Нам навстречу встаёт великая страна! Так добрый вечер! Привет с большого бодуна! Слегка рифмованные вопли, отдалённо напоминающие некий мотив, разносились по утренним сиреневым сумеркам, и дориатрим, что пока не планировали просыпаться, однако были варварски вырваны из мира грёз, наглядно и весьма доходчиво демонстрировали своё недовольство незванными гостями поселения. Лишь изредка находились оценившие шутку эльфы, присоединявшиеся к весёлой компании. — Мы рады встрече! — вопил еле державшийся на ногах гном, однако продолжавший прикладываться к внушительной фляге. — А если кто-то нездоров, Так я отвечу, что мы без знахарей  Увечья лечим бокалом доброго вина! Так добрый вечер! Привет с большого бодуна! Его собрат, чуть более трезвый, обнимал собутыльницу, пытался подпевать, однако постоянно путал слова, ругался и плевал себе под ноги. Трое эльфов, тоже пьяных, шли чуть позади. Двое хлопали в ладоши, третий абсолютно не в такт подыгрывал на серебряной арфе, однако, замечая его, разбуженные дориатрим переставали выкрикивать проклятья и, смутившись, плотнее закрывали окна. — Ты что поёшь, приятель? — самый широкоплечий из эльфов догнал орущего гнома и хлопнул по плечам. — Какой добрый вечер? Сейчас утро. — Да? — удивился певец, оценивающе взглянув внутрь фляги. — Как скажешь, брат Амдир! Что ж, с добрым утром! Привет с большого бодуна! Из ближайшего окна прилетело зелёное яблоко, стукнув орущего гнома в лоб. — О, закуска! — обрадовался обнимавший женщину бородач и нагнулся поднять фрукт. И упал. Эльфы попытались помочь, но ни поставить на ноги пьяного друга, ни поймать какое-то чересчур прыткое яблоко так и не смогли. — Менестрель короля, называется! — крикнули из окна. — Позор! Даэрон отставил арфу и со вздохом беспомощно развёл руками. — Меня Тингол выгнал! — чуть не плача, всхлипнул певец. — Теперь при дворе поют все, кроме меня! Я никому не нужен. Кроме моих друзей. — Здесь ты и твои друзья тоже никому не нужны! — голос из окна стал угрожающим. — Особенно утром! Особенно этот светящийся валинорец! Поймавший, наконец, шустрое, словно хорёк, яблоко, Финдарато удивлённо посмотрел на захлопнувшиеся ставни. — А я-то чем виноват? — спросил сын Арафинвэ, пробуя добычу на вкус. — Я вовсе молчу. — А надо было петь, — со знанием дела сообщил Амдир. — Если бы пел я, — заплакал, словно дитя, Даэрон, — никто бы не заметил! — Спорим, заметили бы? — изучающе осмотрев огрызок, спросил Финдарато. — Спой, и посмотрим, чем бросят в тебя. — Главное, чтобы не копьём, — снова со знанием дела заявил Амдир. — Когда я вернусь домой, в меня жена, наверно, именно этим оружием и швырнёт. Надеюсь, промахнётся. — Ты сколько уже не был дома? — очень серьёзно поинтересовался обнимавший женщину гном. — Давно, — отмахнулся воин. — Лучше не думать об этом. — Если устроит скандал, — снова зарыдал Даэрон, прижимая подрагивающую руку к груди, — значит, ей не всё равно! Амдир, поверь, ничего нет хуже равнодушия! Пусть лучше ненавидит, проклинает, бьёт… Только не молчит! Не исчезает из твоей жизни! Засиявший лазурью и золотом рассвет запел переливчатыми трелями утренних птиц, в такт которым захрапел опустошивший, наконец, флягу певец-бородач. — Равнодушие после подаренного тепла и надежды, — голос менестреля стал срываться, — убивает, терзает так, как не способен даже огонь! Не знаю, как и зачем я живу… — Не начинай снова, линдо, — отбросил в сторону огрызок Финдарато. — Лучше спой, и посмотрим, как на тебя отреагирует искушённая публика. Четверо Синдар, присоединившиеся к гуляющим, с интересом посмотрели на Даэрона. Заметив, что Амдир, не спавший уже три ночи, тоже задремал, обняв приятеля из подгорного королевства, менестрель заиграл очень тихо, однако сына Арафинвэ это не устроило. Попытавшись применить чары, чтобы музыка стала громче, Финдарато случайно изменил мотив, сбив ритм. Посмотрев на струны с осуждением, словно серебряные нити самовольничали без постороннего вмешательства, Даэрон вдруг вдохновлённо улыбнулся. — Хорошая мелодия, — просиял певец. — Я знаю, какой нужен текст. Занятые работой в своих садах эльфы, не спавшие в эту ночь, поняв, что сам Даэрон собирается петь, собрались вокруг нетрезвой компании. — О прекрасная даль, поглотившая небо! — запел менестрель короля, смотря на лучи, льющиеся сквозь зелёную и фиолетовую листву. — Облака, как к любимой, прижались к земле. Где ты и я под простой, да не скошенной крышей Ищем друг в друге тепло. Что нам ветер на вопрос мой ответит, Несущийся мимо, да сломавший крыло? И, упав между нами, так недолго любивших, Разбил он объятья, как простое стекло. С недовольством и разочарованием наблюдая за улыбками собравшихся Синдар, явно не собиравшихся ругаться и кидать в певца первым попавшимся под руку предметом, Финдарато фыркнул и взял у задумавшегося о чём-то грустном гнома выпивку, с разочарованием заметив, что запасы уже пора пополнять. — Мы стояли на прошлом, Эпохи встречая, Уходили года, где исчезли они? Где еще одну жизнь одна смерть обвенчала Парой вспышек огня, да в эти тёмные дни… Что нам ветер на вопрос мой ответит? Несущийся мимо, да сломавший крыло… И, упав между нами, так недолго любивших, Разбил он объятья, как простое стекло. — Понравилась песня? — встал сын Арафинвэ, пафосно вскидывая руки, обращаясь к завороженной публике. — Полагаю, менестрель заслуживает вознаграждения в виде бутыли доброго вина. А лучше — двух! — Только не разбивайте их о наши головы, пожалуйста, — вполголоса добавил Даэрон. — А что заработаешь песнями ты, Ном? — очнувшись от чар менестреля, хохотнул гном, осторожно обняв прикорнувшую на его плече подругу. — Я? — удивился Финдарато. — Разумеется, злато и серебро. Но, увы и ах, жители этого поселения небогаты, а мне совесть не позволит забрать у них последнее. Сын Арафинвэ видел: многие дориатрим демонстративно игнорируют его, и от души желал Тинголу с его подлыми советниками, настраивающими Синдар против валинорских Тэлери, однажды столкнуться интересами с Нолофинвэ. Любопытно было бы наблюдать такое противостояние. — Спой ещё! Пожалуйста! — окружили бледного и снова едва не рыдающего Даэрона юные эльфийки, напрочь игнорируя чужака-Финдарато. Посмотрев на спящих друзей и почувствовав обиду из-за неприязни дориатрим, сын Арафинвэ незаметно встал со скамьи и поспешил дальше от дороги в сторону рощи. «Почему нытьё Даэрона так нравится девам?! — мысленно злился эльф, смотря сквозь сплетение ветвей на искрящуюся впереди реку. — Если этот дурак и с Лутиэн был таким унылым, понимаю, почему она охладела». Смотря на удивительный неповторимый дориатский лес, Финдарато шёл вперёд, срывая ярко-зелёные ягоды с вереницы чёрных кустов, растущих вдоль берега. Под ногами попадались бордовые колоски, похожие на рожь, и золотистые цветочки, напоминающие звёздочки. Утренняя прохлада сменялась дневным теплом, смотря на небо, свет которого рассеивался чарами Завесы, эльф попробовал на вкус крупные синеватые ягоды, растущие на ярко-зелёном вьюне, опутавшем древнее дерево с чёрно-красными мясистыми листьями-каплями. Возвращаться к собутыльникам совершенно не хотелось, и, спустившись к речке, которую при желании можно было перепрыгнуть, Финдарато пошёл вниз по течению, рассчитывая добрести однажды до Эсгалдуина. Зачем? Да ни зачем. Русло постепенно расширялось, на пути стали попадаться родники. Время от времени встречались дориатрим, набирающие воду, купающиеся, проверяющие сети или стирающие одежду, и большинство, вполне ожидаемо, игнорировали чужака, либо презрительно отворачивались. Конечно, это не стало причиной тоски по Валинору, однако Финдарато снова усомнился, что не зря послушал сестру и отправился в Средиземье. Впереди река разделилась надвое, и, следуя за вереницей тёмно-зелёных остролистных кустарников с белыми благоухающими цветами, сын Арафинвэ прошёл мимо нескольних высоких ажурных построек. Заметив, что начало смеркаться, эльф удивился, как быстро прошло время и решил, что пора немного отдохнуть. Очень вовремя на пути попались заросли мягкого трилистника. Потом снова был путь и отдых под раскидистым нежно-сиреневым деревом на ковре из бирюзового мха. Очень неожиданно для себя Финдарато понял, что ему скучно без зануды-Даэрона, вечно пьяных наугрим и неунывающего Амдира. «Придётся самому себе песни петь», — подумал сын Арафинвэ. В голову полезли доставляющие дискомфорт воспоминания о сестре и её сообщнике, об Эльвэ с его отвратительными придворными, о Валиноре… «Верна ли мне Амариэ? — вдруг подумал Финдарато. — Она ведь красива, мила и добра…» — Шагов наших нить, — тихо запел эльф, устремляясь мыслью домой, в прошлое, — по отчей земле, По тонкой тропе бесконечной жизни Не изменить, И тысячу лет Просить у небес мы будем ответ. И с каждым днём Дальше от нас Кажется свет… Странное чувство родилось в сердце: ощущение чужого присутствия заставило насторожиться. Опасность? Вроде бы нет. Или да? Решив сделать вид, будто ничего не заметил, Финдарато стал напевать громче, используя чары, чтобы заставить себя слушать. — Только одно Крыло за спиной Навеки осталось от пары крыльев… Что впереди? Нельзя угадать, Но нам в небесах уже не летать. Светоч мой, нам не взлететь С тобой в тени наших лёгких крыльев, Светоч мой, здесь на земле мы забыты судьбой. И вдруг почувствовал ответную магию, которая напрочь лишала ощущения реальности. Где земля, где небо? День или ночь? Дождь? Ветер? Или ясно? Сколько прошло времени? Видение наползло утренним туманом, холодным и таинственным, словно недобрые чары. «Смог бы ты полюбить кого-то, кроме себя самого?» — спросил красивый и одновременно пугающий голос. Амариэ? Нет, кто-то или что-то подражает её интонации. «Ты слишком уверен в своей исключительности!» — начало обвинять видение, и Финдарато, почувствовав злость, обрёл способность контролировать странный сон. «Уверен не более, чем ты! — парировал эльф. — И, в отличие от тебя, незримый собеседник, обоснованно! Чего нельзя сказать о тебе». «Не суди, не зная, с кем имеешь дело! — рассмеялся призрак. — Лучше допой песню. Нельзя обрывать мелодию». Захотелось замолчать в знак протеста, но почему-то не получилось. — По отчей земле, Считая шаги, Мгновенья и вздохи до встречи с небом, Тысячу лет Мы будем идти И видеть таких, как мы, на пути. — Только на миг, — подпел красивый звенящий голос, который не мог принадлежать эльфийке. — С верой в полет Свет обрести… — Светоч мой, нам не взлететь, — продолжил мелодию Финдарато, понимая, что здесь не может быть Илмариэ, и страстно желая знать, с кем общается, — с тобой, в тени наших легких крыльев, Светоч мой, здесь, на земле мы, забыты судьбой. Гладь небес — и счастье, и мука, Видя свет, брести по земле. Светоч мой, там, в небесах Мы обвенчаны звёздной пылью, Ветер вдаль без нас летит над уставшей землёй. Но дальше идём, И день за днём Всё ярче свет в нашем небе… Образ проступил сквозь белёсую дымку, замерцал серебряными искрами. Финдарато понял, с кем свёл его случай. — Нельзя заставлять страдать того, кто любит тебя, принцесса, — зачем-то сказал эльф с интонацией строгого родителя. — Или ты, как и все Айнур, не знаешь, что такое сострадание? Видение обрело чёткость контуров, и эльф почувствовал, как утопает в звёздных безднах глаз. — Тебе не понять меня, — без упрёка произнесла Лутиэн. — Даже если всем сердцем возжелаешь этого. Но я вижу в твоём взгляде интерес познания, а не плотскую страсть, ты действительно хочешь поговорить со мной, а не жениться на дочери короля. — Я никогда бы так не поступил! — с нотой возмущения произнёс Финдарато. — Даэрон — мой друг, и он любит тебя! — Друг, — Лутиэн усмехнулась. — Ты не знаешь его. Как можешь судить? Не знал, что слабость духа толкает на подлости? — Принцесса, — вздохнул сын Арафинвэ, — Даэрон хороший. И он страдает! Некрасиво так поступать. — Меня ты считаешь жестокой, — нараспев произнесла дочь Мелиан. — Сколько видел ты на свете, что судишь обо всём? Нас Эру сотворил, Только, что ни говори, Не видишь ты, что мир вокруг — твой дом! Он наш дом! Ты думаешь, что ты везде хозяин, Земля твоя и тем лишь хороша. А нам друзья и камни, и деревья, Есть у них имя, сердце и душа. Ты равными себе считаешь только Тех, кто мыслит и выглядит, как ты, Но вдруг ты след увидишь незнакомца, И откроешь в нём нежданные черты. А слыхал ли ты, как песни волк поёт Луне? Пытался ли язык зверей понять? И сумеешь ли волшебные картинки На лету цветами ветра рисовать? Захочет лес тебе дарить прохладу И соком сладких ягод напоить. Но цену им прикидывать не надо, Это всё вам за злато не купить. И ливни, и ручьи — мои родные, Все птицы и зверьки — мои друзья, Крепятся наши связи вековые, Эти нити разорвать никак нельзя. Тот, кто юный тополь срубит, Не увидит тень от его листвы, Не услышит он, как песни волк поет Луне, Не сможет он язык зверей понять. И не сумеет он волшебные картинки На лету цветами ветра рисовать. И к чему землей владеть, Коль при этом не уметь На лету цветами ветра рисовать? Финдарато показалось, что прошло лишь мгновение, в котором уместилась вечность. Понимание слов Лутиэн было близко и бесконечно далеко, общение с ней не напоминало встречи с Айнур в Валиноре: дочь Эльвэ, разумеется, не была эльфийкой, но и Майэ она не казалась. Ощущение сбивало с толку, сын Арафинвэ поймал себя на том, что считает принцессу искажённой Айну. Неправильной, но именно от этого прекрасной. Восхитительной! — Ты знаешь то, о чём я хочу рассказать, — неожиданно Лутиэн приложила ладони к лицу эльфа, и мир рухнул во тьму. — Ты видел, что будущего нет, и нет смысла в бесконечной жизни, если Песнь Творения конечна. И как стать целостным существу, состоящему из несовместимых половинок? Могущественный дух, угнетённый в слабом теле, обречён мечтать о свободе и не получать её. Но я не Даэрон, не стану жаловаться. Лучше покажу тебе кое-что. Финдарато не был уверен, что всё ещё жив, но так, как сейчас, ему не было хорошо ни разу в жизни. Окружающую черноту рассекли лучи. Цвету сияния не существовало названия. — Мир меняется постоянно, — прозвучал голос принцессы, оглушая и лаская, — а мы — нет. Свет остаётся светом, неважно, что излучает его. Тьма всегда будет тьмой, но жизнь течёт каждый раз по новому руслу. — Любовь тоже остаётся любовью, — выдохнул Финдарато, наблюдая, как кружатся звёздные вихри в мерцающем мраке, как облака света, пульсируя, сливаются воедино, вспыхивая новой жизнью. — Да, — неожиданно согласилась Лутиэн, и эльф снова ощутил землю под ногами. — Ничего нет сильнее любви, так многие говорят. Но, чтобы любить, нужна великая сила духа, нужна целостность. Я — несовместимое сочетание феа и хроа, Даэрон — слабак. А ты, — принцесса рассмеялась, совсем, как обыкновенная эльфийка, — эгоистичный гордец. Но, может быть, однажды мы изменимся к лучшему. — И научимся рисовать цветами ветра, — подмигнул Финдарато. — Я умею, — хитро улыбнулась Лутиэн. — Смотри. В воздухе закружилась пыльца, листва и лепестки, разноцветные пятна заполнили лес, упали в реку, сделав воду пёстрой. — Не говори никому, что видел меня, — прошептала принцесса. — Не скажу, — отозвался эльф, — но ты поступаешь некрасиво. Лутиэн задумалась. — Ты тоже, — серьёзно сказала дочь Мелиан. — Тебя заждались друзья. Знаешь, я думаю, мы должны вернуться вместе. Какая разница, можем ли мы любить и понимать друг друга? Мы ведь просто можем хорошо проводить время вместе. И никто не заставит нас вернуться в Менегрот. — Твоя правда, никто не сможет. И не заставил бы. Если бы не письмо от нолдорана Нолофинвэ.