Свет проклятых звёзд

Глаза увидели утонувшую в мерцающем полумраке комнату, но почему-то ни один предмет не получалось узнать — всё было вроде знакомое, однако понять, чем заполнено помещение, оказалось невыполнимой задачей. Что произошло? Вспомнить, как оказалась в этом странном месте, тоже не удавалось, и лишь одно ощущение было яснее ясного: между ног неприятно тянуло. Дочь верховного нолдорана осознавала: она должна что-то сделать, сказать, спросить, но совершенно не помнила, что именно. Попробовав посмотреть на руки, Ириссэ либо снова не смогла различить увиденное, либо даже не поднесла ладони к лицу. Вдруг рядом возникла фигура. Или даже несколько, только невозможно было понять, как они выглядят, не то что узнать в лицо. В загудевшей пустотой голове, наконец, сформировался вопрос: «Кто вы?» Только язык не слушался, словно эльфийка напрочь забыла, как говорить, какие мышцы отвечают за вдох и что воздух обязателен заранее, до начала произнесения слов. И вдруг охватила паника: «Кто они — неважно, но… Кто я?!» Короткий миг ужаса от осознания, что не помнит ни своего имени, ни чего-либо иного об этом потерянном существе, в которое превратилась, сменился колющей иглами болью в затылке и мерцающими осколками каких-то совершенно разрозненных знаний. Аман. Тирион… нет, Сирион? Оромэ… Финьо? Что значат все эти слова? На лице ощутилось нечто тёплое и мягкое, зрение немного сфокусировалось, и Белая Дева рассмотрела сквозь колыхавшийся туман приблизившегося мужчину, тронувшего её за щёку. Боль между ног в тот же миг оказалась главной картинообразующей деталью мозаики, Ириссэ вздрогнула, ужас и гнев от понимания произошедшего вырвали из полного беспамятства. — Ты! — едва ворочая всё ещё вялым языком, попыталась закричать эльфийка. — Ты сношал меня, пока я спала?! От негодования перехватило дыхание, вдруг рот осторожно, но в то же время сильно зажала рука. — Я — твой муж, — произнёс незнакомый голос, проясняющееся зрение услужливо нарисовало штрих за штрихом изуродованное лицо эльфа. — Моё имя Эольвэ, но я его не люблю, поэтому называй меня Эол. Сейчас ты узнала сокровенную тайну, цени это. Ириссэ почувствовала страх, рассмотрев над собой мускулистого обнажённого мужчину. Понимая, что с её телом и разумом до сих пор что-то не так и сопротивляться не получится, Нолдиэ подавила гнев и желание высказать: «Ты совокуплялся со мной без моего согласия! Я даже не помню этого!» Было очевидно: незнакомца подобный расклад нисколько не смущает. — Ты называла меня Феанарион, — видимо, решил что-то прояснить Эол, однако по-прежнему руку со рта своей невольной жены не убирал, — расскажи, кто он. Ириссэ зажмурилась и, чувствуя, как ладонь отпустила её лицо, вспомнила всё. Осознав, что близость с Тьелко была не сном, а видением, только вместо любимого эльфа она совокупилась с каким-то незнакомцем, дочь верховного нолдорана в ужасе ахнула, не в силах произнести ни слова. — Ты была такая узенькая, — рука Эола очутилась между ног Ириссэ, и именно сейчас Нолдиэ заметила, что лежит в постели на шкурах обнажённая, а вокруг — деревянные стены и нет окон. — Такая мягкая. Я сразу понял, что у тебя давно не было мужчины. Однако… — Ириссэ почувствовала, как в неё проникают пальцы, начинают движение. Пошевелиться всё ещё было практически невозможно — тело плохо слушалось, поэтому избавиться от омерзительного вторжения не представлялось возможным. — Ты говорила о другом мужчине и признавалась ему в любви. Кто он? Пытаясь справиться с бурей нахлынувших чувств, разрываясь между желанием угрожать преследованием со стороны родни, требованием отпустить по-хорошему и жаждой высказать в лицо этому гаду всё, что о нём думает, Нолдиэ вдруг осознала ещё одну вещь. — Ты… — через силу улыбнувшись сведёнными то ли от злости, то ли от чар губами, выдавила из себя дочь Нолофинвэ, — ты сделал мне ребёнка? — Это было обоюдное решение, — рука задвигалась быстрее, пальцы коснулись чувствительной плоти снаружи: похититель явно требовал ответной реакции. Ириссэ очень хотелось ответить, но только совсем не так, как рассчитывал этот негодяй, однако понимание напрочь убило силу воли. «Я беременна, — голова разорвалась изнутри. — От него! Лучше умереть, чем родить! Нет! Родить и убить сына чудовища у него на глазах! Или… убить в утробе! Не знаю, как, но…» Однако в глубине души нарастало страшное понимание: малыш ни в чём не виноват. Нельзя обрывать чужую жизнь, просто потому что так взбрело в голову! Новая жизнь ничем не заслужила ненависти и презрения, дитя не выбирало родителей и никоим образом не причастно к преступлению отца. Если Эру позволил зародиться ещё одному эльфу, то так тому и быть. А вот его отца убить можно. Главное — выбрать момент. Но что если он живёт не один? Здесь могут быть его… родственники, единомышленники, слуги, да кто угодно! Перебить их всех? Заставить перейти на свою сторону? Ведь, если они здесь, и этот гад до сих пор жив, значит… Да, они заодно. Ириссэ ахнула, из глаз полились слёзы. Это не было манипуляцией, Нолдиэ плакала абсолютно искренне от своего безвыходного положения. Может быть, есть надежда, но вдруг её нет? Конечно, Ириссэ хотела, чтобы, увидев её реакцию, насильник оставил жертву в покое, но не тут-то было: Эол, видимо, давая понять, что бесполезно разыгрывать перед ним спектакли, и будет только хуже, резко раздвинул ноги жены и грубо вошёл в размятую, но по-прежнему сухую и напряжённую плоть. Движения стали резкими, насильник входил до конца стремительно, каждый раз полностью выскальзывая наружу, словно был не в постели с женщиной, а работал с плохо поддающимся материалом в кузнице, безжалостно, с размаху долбя его молотом. Это, однако, продолжалось недолго, Ириссэ не успела охрипнуть от крика боли. Эол остановился, перевернул жену на живот, приподнял, притянул к себе, поставил на колени. Крепко удерживая одной рукой и обильно облизав два пальца, он засунул их между ягодиц Нолдиэ. Вцепившись немеющими руками в шкуры, заливаясь слезами, дочь Нолофинвэ завыла, впившись зубами в то, что было под головой, мысленно умоляя в ритм причиняющим страдания движениям: «Хватит! Хватит! Хватит!» Немного размяв неподатливую плоть, Эол вошёл снова резко и до конца, однако чуть осторожнее, чем до этого. Ириссэ показалось — её сейчас разорвёт изнутри, живот скрутило нестерпимо, но ни крики, ни слёзы ничего не давали: насильник, двигаясь всё быстрее, однако то и дело останавливаясь, чтобы не кончить и подольше помучить капризную строптивую жертву, продолжал развлекаться. Когда не осталось сил даже кричать, Нолдиэ вдруг почувствовала, что её больше не трогают, но тут на лицо пролилась липкая жидкость. — Даже не думай вытираться, если не хочешь продолжения, — предостерёг Эол. — Тебе пора узнать ещё одну мою тайну: когда я защищал трусов и слабаков, воюя с орками, морготовы твари схватили меня и потом имели всем отрядом, пока не надоело, называя меня девкой с членом. После они прижгли мне лицо головешкой, и пока это происходило, никто из тех, ради кого я рисковал, не попытался мне помочь. Теперь ты понимаешь, что от меня не будет жалости к ничтожествам, которые не заодно со мной, кто не готов быть для меня настоящей семьёй, а не лишь на словах? Подчиняйся — и тебе будет хорошо. В противном случае, я сделаю из тебя игрушку для всех желающих, и, поверь, это больнее, чем то, что сейчас было. Ириссэ слышала всё сказанное, но словно не воспринимала — случившееся выбило из неё жизнь: с каждым тычком по капле. Возможно, что-то ещё осталось, и со временем получится прийти в себя, но сейчас всё было совершенно безразлично, а где-то очень далеко прозвучал приказ ненавистного похитителя: «Присмотрите за ней».