Свет проклятых звёзд

Во сне были корабли. Или это вовсе не грёза, а вторая, настоящая жизнь? Может быть, вот она — реальная действительность? Нет, этого пока нет, это предупреждение или пророчество. Корабли были прекрасны, однако даже в видении, где невозможно рассмотреть ни одну вещь в деталях, было понятно: суда делались в спешке — здесь неровная доска, тут не докрашено, а этой мачтой стал не до конца отёсанный ствол. Строители торопились. Что это за флаги над парусами? Вопросов было много, но ответ пришёл только один: «Вы затеяли добро, но горем оно обернётся, ибо неугодно проявление вашей воли. Отступайте!» Кирдан обернулся. Сейчас казалось, будто он стоял на палубе, но не был с теми, чьи корабли строились наспех. Позади, далеко за гаванью бушевало пламя. Огонь пожирал мрамор, серебро, медь и железо, поглощал дневной свет, гася его чёрным дымом. Позади была смерть, но и впереди тоже. «Почему?! — отчаянно крикнул знакомый голос. — Мы не несём войну! Мы просим её остановить!» «Не хотели смерти от огня — примете от воды!» Таково Слово Валар. *** Недавний сон оставил слишком много вопросов, однако Кирдан знал — просить у Владыки Улмо разъяснений не стоит. Тем более, что первая из двух жизней поставила перед сложным выбором, и любой путь выглядел неправильным. Здесь совет требовался первоочерёднее. Ситуация выглядела плачевно: неожиданно поглупевший сын начал рушить скалу, на которой выстроил дом. Как же так? Каленовэ всегда был рассудительным и осторожным! Что же стало с разумным эльфом вдали от отчего дома? Перечитывая письмо дочери на берегу ледяного моря, лорд Новэ думал о том, что главная из возникших проблем — неудовольствие Великого Владыки, вылившееся в предупреждение во сне. Становилось по-настоящему страшно, однако лорд Корабел никогда не был безумцем и слепцом, поэтому понимал: падать ниц и молить Вала Улмо о милости бессмысленно. Нужно действовать. Только как поступить? Сообщить Тинголу, что его верному наместнику в Оссирианде угрожают местные дикие вожди? Но тогда под ударом окажется Линдиэль, и пострадает авторитет самого Кирдана. Более того, привлекать Дориат — означает потерять доверие Лайквэнди окончательно. Вспомнилось письмо от Каленуиль, присланное почти сразу после того, как лорд Тургон объявил о своём уходе с побережья. Внучка просила прибыть в Семь Рек и увидеть своими глазами, что вражда с Таргелионом нужна только одному Каленовэ, однако Кирдан не принял приглашение, так как не хотел подставлять сына под удар. Тогда с морского побережья улетели два послания: первое — для Каленуиль с вежливым отказом и ответным предложением приехать в гости, ведь лорд Корабел не имел ещё счастья увидеть детей дорогой родственницы, а второе — самому Каленовэ. Лорд Новэ рассчитывал достучаться до сына, который всегда был именно тем, кого удобно сделать наместником, поэтому Кирдан говорил с ним, как с покорным исполнителем воли отца, короля и Вала. Однако теперь Корабел понимал, в чём была его ошибка: послушный рассудительный Каленовэ более не был прежним, с ним оказалось нельзя беседовать, как раньше. Теперь это больше не осторожный наместник — в какой-то момент лорд ухватился за ощущение власти и решил стать тем, кем быть ему не положено ни по праву рождения, ни по заслугам. Каленовэ так и не понял, что Оссирианд был и остаётся — должен оставаться — вольной землёй, по крайней мере, необходима видимость этого. Нельзя пытаться подчинить и использовать для реализации своих амбиций гордый народ, а уж тем более — демонстрировать им собственные страхи и пытаться прикрыться Лайквэнди, как щитом. В голове крутилась мысль попробовать попросить помощи верховного нолдорана, однако подобная идея отметалась сразу же, как только возникала. Если вмешается Второй Дом Нолдор, Таргелион снова схватится за оружие. Нет! Чужим здесь не место. Кирдан видел по текстам писем: оссириандские вожди готовы на мирное решение проблемы, согласны, чтобы род избранного Вала Улмо лорда Новэ продолжал править Краем Семи Рек, а значит, формально, владыке Тинголу тоже не о чем беспокоиться: его границы на карте не сузятся. Но Каленовэ должен уехать в отчий дом. Только согласится ли забывший о рассудительности и здравом смысле Хозяин Семиречья на столь разумный шаг? Чайки с тревожными криками закружили над ледяной солёной водой, тёмные тучи понеслись по небу. Во сне — в той, другой жизни — была смерть. Неужели и в этой реальности придётся столкнуться с непоправимым? *** Гаэруиль вошла к отцу и матери одновременно с постучавшей в окно пургой. — Простите меня, — проговорила непривычно жёстко младшая дочь лорда Каленовэ, — я должна была сказать раньше, но мне казалось, будто я поступаю правильно, а вы меня осудите. Лорд и леди, давно напряжённо молчавшие, посмотрели на девушку с тревогой. В полдень планировался очередной совет, и оссириандскому правителю необходимо было понять, как правильно поступить с диктующими свои условия вождями. Муж средней дочери, поняв, что жена не станет защищать отца, окончательно забыл о дозволенных границах и начал требовать немедленного отъезда чужака с вольной земли. Имя предателя Долиона стало символом борьбы с навязанной властью ставленника неугодного короля, и в итоге Каленовэ не мог сказать ни слова, не услышав насмешки в ответ. «Сегодня или никогда!» — понимал лорд, пытаясь придумать речь, но ничего не приходило в голову. Метель настойчиво стучалась в окно, словно сама судьба напоминала о неотвратимости беды. «Это не моя беда!» — безмолвно убеждал себя лорд Каленовэ, и как раз в этот тяжёлый момент на пороге появилась младшая дочь. — Что случилось, маленькая моя?! — испуганная Элиан бросилась обнимать Гаэруиль. — Теперь всё будет хорошо, я приняла решение, выбрала сторону, — юная эльфийка погладила мать по рассыпавшимся по спине волосам. — Я знаю, что должна была рассказать о письмах Каленуиль раньше. Простите, что молчала. — Что она писала?! — вскочил Каленовэ, и стук за окном усилился. — Сестра утверждала, будто для меня же будет лучше, если я перейду на сторону Лайквэнди, ведь именно Край Семи Рек — наша исконная земля, потому что здесь родился наш великий предок Денетор. Она писала, что для всех нас лучше отказаться от наследия отца, потому что ты, папа, давно прогневал Вала Улмо, и Великий Владыка более не помогает тебе. — Это ложь! — сжал кулаки в бессильной злобе лорд. — Да, я ей так и ответила, — продолжая обнимать маму, согласилась Гаэруиль. — Я раньше переживала за Оэруиль, хотела требовать от тебя, папа, чтобы ты спас её, поэтому думала стать заодно с Каленуиль, ведь главное — быть против тебя, неважно за кого. Но потом поняла, что прав ты и только ты, что я никуда от тебя тайком не поеду, и буду тебя защищать. Тебя и маму! И братика! Элиан расплакалась, лорд, тяжело дыша, сел обратно за стол. Метель резко ударила в окно, стекло задрожало. — Каленуиль предала свою семью, значит, она нам больше не родня! — в голосе юной девы задрожал страх, и дело было явно не в возможном наказании со стороны родителей. — Пойдёшь на совет со мной, — приказал Каленовэ, набрасывая шикорую перевязь с гербами тех, кем он правил в Оссирианде, а над ними красовался белый корабль с чайкой над парусами. — Пусть все видят, что наша семья едина. — Почему до сих пор не пришёл Фаиновэ? — спросила про сына Элиан, наконец, отпустив дочь из объятий. — Ты ведь посылал за ним. — Видимо, — губы лорда напряжённо дрогнули, — мой главный соратник уже на совете и ждёт нас. Сын бы меня не предал. — А если… — леди не смогла договорить, снова расплакавшись. — Нет, вожди Лайквэнди ничего ему не сделают — побоятся моего гнева. И гнева Вала Улмо, — жёстко заявил Каленовэ, устремляясь к двери. — Дочь, идём. А ты, Элиан, оставайся. Будь уверена, мы победим. Пурга отступила, затаившись. Снег по-прежнему стучал в окно, однако гораздо менее настойчиво, словно отступив и готовясь с новой яростью напасть на тех, кто вот-вот выйдет из укрытия. Вне безопасного дома жертва окажется полностью во власти стихии.