В будущее на месте

Глава 5 — Лучшие поводы рискнуть

— Нет. Такого не должно быть. Никак, — ответила Настя. Её взгляд встретился с моим и задержался, словно она пыталась им одним передать важность своих слов. В стороне послышался небольшой шорох. Краем глаза я заприметила движение парня. В следующий момент Настя резко отвернулась от меня, поворачиваясь к нему. — Не понимаю… Только эти два слова я могу сказать с неподдельной искренностью, пытаясь уместить в голове происходящее. Потому что у меня действительно не выходит понять. Что происходит? Что делать? Проблема даже не в том, что минуту назад этот обычный парень был ужасающим монстром. Проблема в том, что Настя — мой единственный маяк в этой буре неизвестного — теперь в том же положении, что и я. И мы не обменялись ролями. Я маяком вместо неё не стала, и даже боюсь пытаться. Я орудую только знаниями из «обычного мира», когда как Настя знает намного больше о магическом. Но если нам не удаётся объяснить ситуацию, то кому же остаётся? Гневу? — Эм, ребята? То есть, девчонки… О чём вы говорите? — кстати, он и заговорил. Таким настороженным голосом, словно это действительно просто парень. — Где я? Что с вами? Вы ранены? — Молчать! — прокричала Настя. Она рывком двинулась к нему, совершая выпад руки вперёд. Прямо в движении в ней материализовался белоснежный клинок. Тот не достал до шеи, но парень всё равно отшатнулся назад, выставляя руки в защитном жесте. — Т-ты что делаешь?! — Угрожаю и приказываю! А теперь заткнись и слушай меня! — такой тон совсем не подходил той Насте, которую я знаю эти несколько недель. Не подходит, потому что есть «приказной тон», а есть этот — «приказной тон, когда ты направляешь на кого-то оружие». Её голос пугает, но… она ведь угрожает чудовищу. Не человеку. — Что тебе надо? Настя на секунду расслабилась и замолчала, заметно задумавшись над вопросом. — Кто ты такой? — вмешалась я, выступая вперёд. — Давай… мм... расскажи о себе. — В-в смысле? Как это «расскажи о себе»? — Так это, «расскажи о себе»! В прямом смысле. Ты что-то кроме вопросов говорить можешь? — отвечаю я. Может, слишком резко. И точно так, словно от нас с Настей сейчас не сыпется столько же вопросов, сколько и с него. — Я вроде чётко выражаюсь. — Да монстр он. Ещё и считает нас тупыми, раз притворяется так тупо! — моя подруга даже не даёт ему ответить, резко поворачиваясь ко мне. — Сделал всю эту хрень и теперь якобы ничего не понимает. Мы что, дети, чтобы купиться на это? — Успокойся, пожалуйста. Не нужно мне что-то доказывать. Я просто пытаюсь задать ему вопросы. Когда Настя снова поворачивается к Гневу, она так резко взмахивает клинком перед ним, что тот снова шарахается назад. — Боже! Богдан я, Богдан! Простой парень, живу... Ну, как я могу жить? Ну разные вещи делаю, не знаю... Что я могу сказать-то?! — в панике лепечет он, упираясь спиной в стену. Глядя на белоснежное оружие, с такой лёгкостью резавшее чёрную плоть, он сглотнул. — Что это такое? Как это… как это появилось в твоей руке? — Магия дружбы, дружище. Что, нравится? Можешь рассмотреть поближе. — Да ты издеваешься! — воскликнул он, вжимаясь в стенку. — Серьёзно, хватит так, — обратилась я к Насте. Я положила руку ей на плечо, словно моё прикосновение могло привести её в чувства. Тем не менее, кроме лучших намерений, во мне отчего-то начало подниматься раздражение. Как укус комара, это раздражение было мелким, но ощутимым. Настолько быстрое и внезапное, что только резкий ответ поможет прихлопнуть виноватого. Да только я не могу действовать резко. В этом и проблема: пока мы с Настей не разберёмся, мы никогда не сможем избавиться от вины, если совершим роковую ошибку, основанную на резкости. И тем не менее, эта ситуация уже просто надоедает мне. Настя пугает меня своим поведением, когда вместе со мной должна отдыхать после ужасных событий. Я растеряна, когда должна забыть о заботах и наконец-то просто отдохнуть. Почему всё это происходит со мной? Неужели я недостаточно натерпелась? Я пережила весь этот хаос, которого даже не хотела, и всё равно получаю ещё больше хаоса. Сами правила магии сломались просто для того, чтобы побесить меня? И этот чёртов воздух! Когда из него уже выветрится эта идиотская пыль? — Нет, не хватит. Совсем не хватит, — отвечает мне Настя. Она снова отворачивается от парня, встречаясь со мной разгневанным взглядом. — Неужели ты ему веришь? Этой хрени, которая только что была парящим дымом? Тебе напомнить, что здесь происходило? Напомнить, из чего он появился?! — Это… ничего не доказывает, — на ответ нужно усилие, ведь он содержит в себе попытку удержать рациональность. Естественно, я видела, из чего появился этот парень. Но… Есть такая вещь. Эффект мёртвой долины, если я не ошибаюсь. Когда вещь выглядит крайне естественно, но в то же время совсем чуточку различается, отчего вызывает жуткие чувства. Есть некоторые устрашающие вещи, построенные на этом эффекте: ты просто смотришь на картину человека, и какая-то единственная неестественная черта портит абсолютно всё, давит тебя паранойей. Так какое отношение это имеет ко всему? Проблема в том, что даже этого эффекта я не чувствую. Глядя на Богдана, я не вижу ни физического воплощения Гнева, ни психического гнева. Пока я тяну с продолжением ответа, он смотрит на меня с искренним шоком, а затем снова концентрирует взгляд на оружии Насти. Она же закатывает глаза, утомлённо вздыхая. — Ты, идиотка, только что поглощала его энергию. Буквально питалась тем, что осталось от Гнева. И что? Чувствуешь в ней что-то человеческое? Чувствуешь, что забрала часть этого «Богдана»? — Настя выразительно фыркает, махая свободной рукой. — Нет! Потому что я делала то же самое, и я чувствую только Гнев. — С-слушайте… — парень поднимает голос до того, как я успеваю ответить. — Слушайте… Я сейчас ничего не понимаю, но могу точно сказать: мне не нужны проблемы. И тем более я не хотел доставлять проблем вам. Прошу... мы можем просто поговорить? Наступает затишье, пока у каждого из нас крутятся шестерёнки в голове. Настя шумно переводит дыхание, словно пытается успокоиться, а я же буквально физически пытаюсь держать себя в руках, обнимая себя ими. Честное слово, мне хочется кому-то врезать. Просто врезать. Мне не даёт покоя этот чёртов дискомфорт в груди, и я не могу совладать с откровенным, чётким раздражением, у которого нет ни откровенных, ни чётких причин. Моё нутро кричит «сейчас эта идиотка опять будет орать на него!», а вместе с этим восклицает «тупица, ну с чего же ты такой пугливый?!», словно Богдан обязан как мужчина взять ситуацию в свои руки и разобраться вместо нас. Вместо этого же, он осторожно протягивает руку к оружию, после чего аккуратно прикасается к его плоской стороне, пытаясь ненавязчиво убрать магию в сторону. Да только не это происходит. С пронзительным скрипом рука Богдана буквально разрывается, соприкоснувшись с мечом. Ладонь, встретившаяся с клинком, разрывается. Я слышу крик, когда парень одёргивает руку, и способна только молча наблюдать, как за считанные секунды его рука становится чем-то другим. Плоть на месте прикосновение чёрная и блестящая, как нефть, и эта чернота расходится по всей руке. Пальцы неестественно искривляются, превращаясь в чёрные отростки, а кожа вздымается тогда же, когда меняет цвет и форму — становится дёргающейся хаотичной массой. Это перевоплощение доходит до основания кисти, зацепляя одежду, и рукав присоединяется к движущейся черноте. Парень кричит больше в шоке, чем в ужасе, когда прижимает руку к себе. Его ноги подкашиваются, и он опускается на колени, сгибаясь то ли от боли, то ли из желания спрятать от нас свою руку. — Ага! Ну конечно! — торжественно восклицает Настя. — Что, видишь? Видишь, Что ты Такое? Ответа не следует, и она наклоняется, свободной рукой хватая парня за шкирку. Настя тянет его к себе, поворачивая лицом вверх, а он лишь хрипит, пока пот стекает по его лицу. — Ну? Видишь, о чём я? Видишь, почему ты в этом положении? Ты — чудовище — пытался убить нас! — сухой голос Насти постепенно становится хриплым, и ей приходится сделать паузу с глубоким вдохом. И в этом нет ничего удивительного, учитывая те тона, на которых она разговаривает. — А потому не надо... не думай, что мы такие наивные дурочки и купимся на это прикрытие. Тебя бы прибить, да только мало тебе этого! Что ты за зараза такая?! — Я… я человек… — Да? И как же ты объяснишь это? — она кивает на его руку. Процесс обращения остановился на рукаве, и теперь шёл оттуда обратно: чёрная масса обретала цвет, снова становясь кожей вокруг запястья. Судя по виду парня, он даже не замечал это. — П-п… чёрт… чёрт… Блин… Взгляд Богдана в панике мечется по сторонам и тот пытается выбраться из хватки Насти. Заплетаясь в словах, он берётся целой рукой за голову, как если бы там были волосы, за которые можно ухватиться. Скрипя зубами, я держу самообладание, и выдыхаю: — Мы не убийцы, ладно? Если ты и правда человек, тебя никто не тронет. Поэтому просто сделай вдох и постарайся нам всё объяснить. — Ага! Ты уж постарайся! С моими словами Богдан, кажется, немного приходит в себя. Я слышу, как он нервно сглатывает, а затем делает глубокий вдох и выдох. Настя уже не держит его, а потому парень просто сидит у стены, потупив взгляд в пол. Наконец, он говорит, но эти слова отдалённо похожи на ответ. — Боже… я не могу в это поверить… Почему я такой дурак? Зря, о зря... Потому что это бормотание себе же под нос. — Во что поверить? О чём речь? — требует Настя. — Этот чёртов кот… Этот мудак лохматый! Ну почему же я ему доверился? А-агх… — со звуком морального изнеможения доходит смысл сказанного. Мы с Настей обмениваемся взглядами. В момент паузы Богдан поднимает голову к нам. — Я не хотел этого всего! Вы понимаете? Он… — Чёртов кот? — Настя перебивает — Тот, который серый и в дырках? — Но он ведь не лохматый… — Да пускай и не лохматый! Это вообще важно? Он… Это существо… Я думал, что оно хочет помочь мне… Парень устало и разочаровано засопел, прикладываясь руками к лицу. Может, он бы сказал что-то ещё, но я продолжила допрос за Настю, которая казалась сбитой с толку: — Ты, это… Ну, заключал с ним договор? Богдан слабо кивнул. — Зачем? Он тебе что-то предлагал? И никакого ответа. Парень убирает руки, показывая зажмуренные глаза, и в скорби качает головой. Когда он открывает их, его взгляд кажется тяжёлым и задумчивым, словно он не знает, отвечать ли ему вообще. Но, наконец, Богдан громко вздыхает и говорит: — Мне необходима была помощь, и он её предложил. Но... вы видите, что происходит со мной. Что он сделал с моим телом! Наступает тишина. Я не могу ответить, потому что в потрясении уставилась на него. Сбитая с толку, я пытаюсь обмозговать услышанное. Всё это время Настя говорила о колдунах только в женском роде, ведь так? Словно мужчин среди них и нет. И я поверила в это. Богдан сдвинулся с места, подползая по стенке ближе ко мне, и внезапно я поняла, что его взгляд перекрещивается с моим. — Прошу. Я не знаю, кто вы, но… Помогите. В его отчаянном взгляде проглядывается мольба, и обращается он именно ко мне. Наверное, в этом нет ничего удивительного — учитывая то, как Настя обращалась с ним. Но только я не знаю, что делать. Мой рот открывается и закрывается, ничего не сказав. Я резко поворачиваюсь к Насте. Она встречает меня хмурым, скептичным взглядом, словно наблюдает за каким-то жалким театральным выступлением. — Можно тебя на секунду? — спрашиваю я, быстро бросая взгляд на Богдана позади. Затем, не дожидаясь ответа, ступаю на шаг в сторону, утаскивая Настю за собой. Удерживая её за плечо, я полушёпотом восклицаю: — Ты не говорила мне, что есть парни маги! Она качает головой. — А их нет. — В смысле нет? Тогда что Это тогда? — я слепо указываю рукой туда, где должен находиться парень. — Вот именно, София! Парней колдунов Не Существует В Принципе. Я и мои знакомые не слышала и не видели ни одного. Настя разводит руками, раздражённо вздыхая. — Это ничего не значит, — выпаливаю я. — Как у тебя много знакомых колдуний? Они может никого и не видели, но это нихрена не доказывает. Да и он же сам говорит о своём контракте с Кьюбеем… — А ты веришь ему! — громко восклицает Настя. Оружие в её руке исчезает и она хватает меня за плечи. — Скажи мне, можешь ли ты превращаться в громадную тварь, ломающую всё вокруг?! А я, думаешь, могу? Думаешь, хоть кто-то из колдуний может?! Нет! Потому что колдуньи люди: наши тела получают урон и нам нужна энергия, чтобы колдовать и бороться со Злом. А «Богдан» пару минут назад был чёрным ТУМАНОМ! Которым мы дышали! — Я… Э… Во взгляде Насти читается настоящая злость, когда она трясёт меня за плечи. — Ну?! Что ты скажешь? — Отпусти меня! Мне требуется усилие, чтобы вырваться из её хватки. Однако я делаю это, отступая назад. Шок от её поведения отбивается в моих висках, но вместе с ним нарастает что-то другое. Возмущение. Оно больно пылает в груди, делая дыхание тяжёлым, а движение резким. Меня не волнует, что я глубоко вдыхаю пропитанный пылью воздух. Я лишь хочу ударить её, чтобы она наконец-то перестала! Почему эта скотинка относится ко мне так?! — Кьюбей, — процеживаю я сквозь зубы. — Откуда ему знать о контракте с ним, если он его не заключал? Настя демонстративно громко фыркает и закатывает глаза. Упираясь руками в бока, она отвечает так, что мои кулаки начинают свербеть ещё больше: — Боже, ну это же очевидно. Кьюбей типо главный враг Зла. ЕСТЕСТВЕННО, Зло знает о своём главном враге! Он буквально открывает в его мир разрывы, чтобы поглощать это Зло! — Да ты несёшь какой-то бред! — одернула её я. — То ты воображаешь своё великое и ужасное «Зло», то это просто какая-то «тёмная энергия», которую просто нужно собрать. В чём смысл? Где доказательства? Ты сражалась со своим «Гневом» всего пару раз и ни разу не видела, чтобы он превращался в человека, твои дружочки-колдуньи якобы никогда не видели парня волшебника. И тем не менее, мы видим Богдана. А ты берёшь и рассуждаешь обо всём этом так, словно всё знаешь! А может, на самом деле, ты и твои колдуньи просто сборище лохушек? Её губы, собранные в нитку, задрожали. Кажется, Настя теряла самообладание, словно моя тирада отвесила ей настоящую пощёчину. — Смелые заявления для той, кто пришёл учиться у меня, — наконец, прорычала она сквозь стиснутые зубы. — Ты ничего не знаешь о магии, ничего не знаешь о колдуньях. Ты не знаешь, через что я прошла. Не нравится? Ладно. Иди тогда. Пошла нахер! — Отлично, — соглашаюсь я, пожимая плечами. Губы сами по себе складываются в кривую ухмылку. Я поворачиваюсь влево и добавляю: — Богдан, это завод Арсенал. Пошли от… А затем прерываю сама себя. Ведь, поворачиваясь в сторону парня, я обнаружила, что его нет на том месте, где мы его оставили. Вместо этого он осторожно ступает вдоль стены, придерживаясь за неё здоровой рукой. Карабкаясь прочь от нас, он уже готов перелезть через второй конвейер, который остался целым. Да только его замечаю не только я. Реакция Насти не заставляет себя ждать. — Не смей! — орёт она, срываясь с места и проносясь мимо меня. И меня ждать тоже не нужно. Энергия и злость, накопленные во мне, сами просятся наружу, и я действую. Что бы мною ни руководило, в этой буре неопределённости мне известно одно: я не собираюсь позволить очередному греху ложиться на мою душу. Я не позволю невинному человеку пострадать. И не важно, тот ли он, за кого себя выдаёт. Потому что на ходу Настя призывает в свою руку длинный белоснежный клинок. До Богдана всего метры ходьбы, которые она поспешно преодолевает, замахиваясь для удара. Мои ноги уносят меня с места вслед за ней, я хватаю Настю за плечо и пытаюсь потянуть на себя, сбить с курса. Это происходит слишком легко. Я не успеваю понять подвоха, когда она облокачивается на меня и поворачивается, отчего-то направляя локоть к моему лицу. Ох. Волна боли с ударом окутывает нос, и я невольно отступаю назад, руками прикрывая лицо. Из сомкнутых век брызжут слёзы, однако, я поспешно открываю их, пытаясь не обращать внимания на боль. Богдан перемахивает через конвейер, но делает это слишком неуклюже, слишком медленно. Одним движением Настя пригвождает его ногу к резиновой ленте. С ужасным звуком оружие входит в плоть по саму рукоять — кривую, импровизированную, и Богдан кричит от боли. Его штанина уже превращается в чёрное месиво, когда я ударяю Настю по внутренней стороне колена. Силы с разбега достаточно, чтобы её ноги подкосились, а мне это только и нужно: я своим весом обрушиваюсь на неё, толкая в стенку. Хрипя, она сталкивается со стеной всем своим телом, и старая краска сыпется на неё. С моей силой очень просто швырять девушку её размера, хорошо это или плохо. Проблема в том, что она владеет той же силой. И наступает мешанина. Настя дёргает головой назад, я уклоняюсь от удара. Она резким движением отстраняется от стены и пытается повернуться, а я в ответ пытаюсь с новым напором толкнуть её вперёд, наступая на ногу. Говорить сложно, да и не то, чтобы в голове есть какие-то порядочные слова. Сначала я беспокоюсь за Богдана, но чем сильнее Настя сопротивляется, тем меньше я думаю. Инстинкты становятся планами, эмоции становятся мыслями. Я никогда не дралась по-настоящему. Даже не знаю, как держать кого-то в захвате. И тем не менее, моя сила не знает стеснения. Когда Настя умудряется оттолкнуть меня назад — я даже не раздумываю над тем, как она это сделала. Я не обращаю внимания на боль или то, как она больно сжимает мои руки, но только знаю, что хочу двигаться вперёд. Потому что меня бесит она, потому что меня бесит драться. Потому что меня бесит всё, что происходит! Когда крик боли Богдана превращается во что-то иное, меня это не волнует. Когда его тело меняется в чёрную мешанину, мне всё равно. Я глубоко вдыхаю воздух, но чувствую только душную пыль. Пускай. Это меня не заботит. Ведь перед глазами картина того, как я яростно кромсаю Гнев своим оружием, а тело словно следует воспоминанию, наполняясь энергией. Я следую тому моменту, переживаю его снова. Переживаю прошлый гнев, делая его нынешним, и переживаю бесчувственную силу. Абсолютно внезапно ко мне приходит осознание: эмоции не мотивируют меня, они являются мною. Моей магией. Они живые вместе с ней, а она жива благодаря им. И она стремится на волю. По негласному приказу вырывается из моей руки, формируясь согласно чувствам. Я полностью доверяю ей, она — то, что движет мною. Я срываюсь с места, чувствуя в руке жар увеличивающейся энергии, и замахиваюсь на Настю. Она ныряет под моей рукой, а затем… Дышать. Я не могу дышать. Буря кипит во мне, но я не могу даже вдохнуть. Кулак вмазал мне в живот, прерывая движение и останавливая на месте. Мои ноги нащупывают пол позади и мне удаётся лишь сутулиться, пока я отчаянно пытаюсь вдохнуть. Пульсирующая боль между животом и грудью блокирует возможность дышать на подобии того, как плотина перекрывает течение реки. Вся энергия, злость и гнев исчезли в одно мгновение. Словно шарик, лопнутый иголкой. Настя выпрямляется и устремляет на меня взгляд, способный, кажется, прожечь металл. А затем моргает и смотрит на меня совсем иначе — растерянно, удивлённо. — София? Ещё несколько секунд неконтролируемого удушья. В моём стремлении дышать нет жажды умирающего, но от этого мне не становится легче. Всю жизнь человек дышит, с самого рождения и до конца: ночью, за едой, во время чтения. И теперь я — как человек — впервые не могу контролировать этот процесс, как бы ни пыталась. Пока не вдыхаю. Так же внезапно, как перестала. Из моего горла доносятся не самые приятные звуки, но я пытаюсь восстановить хриплое дыхание, громко и отрывисто. Настя подходит ко мне и я качаю головой, чувствуя себя, как выжатый лимон. Моя ярость прошла, оставив по себе зияющую пустоту. Пустоту, наполняющуюся стыдом. — Ты… — Я? — Гадина! Я выпрямляюсь и с силой даю ей пощёчину. Настя отстраняется назад, хватаясь за щеку и трясёт головой. — Да что с тобой, блин?! — восклицает она. Мы встречаемся взглядами, и внезапно я понимаю, что её выражение смягчилось. Вместо злости и агрессии я вижу потрясение, словно она отходит от шока. И… от этого мне не становится легче. Ибо злостью — праведной и благоразумной злостью — я пытаюсь заглушить свой стыд, выкрикивая: — Я не дам тебе убить его! — Убить? Да с хрена ли ты решила, что я собираюсь его убивать?! — возмущённо кричит она в ответ. — Может потому, что ты бежала на него с оружием? — И что? Ты тоже шла на меня с оружием! — Я… А… Да ты ему ногу проткнула! — Да какая вообще разница?! Он даже не человек! У меня нет времени, чтобы продолжать. Несколько мгновений я лишь изучаю её лицо, не способная разобраться, как ей ответить. А затем меня отвлекает движение слева. Когда я поворачиваюсь к нему — я поворачиваюсь за момент до того, как смола покроет тело Богдана окончательно. Она стремительно закрывает его лицо и всего на мгновение я вижу широко раскрытые глаза. Я не умею читать по взгляду. Я не разбираюсь в эмоциях. Но я знаю, что они таращатся прямо на меня, прежде чем исчезнуть в черноте. Чёрное чудище на конвейере не имеет ничего общего с Богданом. И тем не менее, в этой массе есть что-то человеческое. Две лапищи — перекрученные, как косы — ухватились за край механизма, и воздух прорезал отчётливый скрежет гнущегося металла. Напрягаясь, Гнев стремится прочь, буквально вырывая себя из плена. Чёрный хвост с противным скрипом разрывается напополам, проходя через оружие Насти, и монстр спрыгивает на пол по ту сторону от нас. Чёрт. — Богдан, нет! Не надо! Я отталкиваю Настю и срываюсь на бег. Чёрное перекрученное существо стремится по полу. Теперь, практически человеческого размера, оно ещё быстрее, чем раньше. Я только перепрыгиваю через конвейер, когда Оно уже врезается в двери, словно те должны открыться перед ним. Мы уже заходили сюда через них. Они открываются во внутрь. Ещё один удар тараном и они распахиваются наружу. Я глубоко вдыхаю и ускоряюсь. Ноги несут меня вперёд за существом, а одним ухом я слышу шаги Насти позади. Существо исчезает в коридоре и я вырываюсь за ним, несусь через тёмные коридоры за тенью, мельком остающуюся в поле моего зрения. Один поворот, второй. Я пробегаю мимо запертых и заколоченных дверей, пробегаю мимо полуразрушенной комнаты, через которую сюда попала. Настя поспевает за мной, освещая путь магией. И пускай я стремлюсь так быстро, как могу, монстр быстрее. Он теряется из моего виду, когда я забегаю за поворот и обнаруживаю тёмный коридор абсолютно пустым. Пауза. Секунда молчания. Громкий звук спешащих лап ведёт меня за собой, снова в путь. Вперёд, направо. Дверь открыта и измазана тем, из чего состоит Гнев. Я врываюсь через неё и оглядываюсь по сторонам, узнавая, куда попала. Это ещё один большой зал — даже больше того, в котором мы устроили бардак. Вдоль противоположной стены у потолка расположены масштабные окна, сквозь которые вовнутрь просачивается ночной свет. В полутьме помещения я способна разглядеть оборудование завода: длинные конвейеры, станки, подвесные чаны и клешни механизмов, застывшие на месте. Через всё помещение проходят коридоры платформ, лестницами поднимающиеся на уровень выше. Судя по всему, это цех — и полностью целый, пусть и пустой ночью. Арсенал — завод, в здании которого может быть и функционирующий цех, и забытый отсек, покрытый густой пылью. Полуживое существо. Шаги слева от меня — нет, за моей спиной — приближаются вместе со светом, и Настя оказывается рядом, держа в руке округлое светило. — Куда он делся? — изнеможённо выдыхает она. Не сомневаюсь: я смогла обогнать Настю только потому, что она не успела полностью восстановиться после повреждений. Я не отвечаю ей, потому что сама ищу ответ. Ровный свет даёт разглядеть пятна, идущие по полу у наших ног. Они проходят под искорёженными вверх перилами и спускаются вниз, в широкое углубление. Я наклоняюсь за перила, чтобы обнаружить, что углубление — это спуск каменной лестницы к шатающейся железной двери. Трудно сказать, по какой причине она открыта: потому что её замок такой хилый, что поддался тарану, или потому что он такой хилый, что им даже не пользовались. Не теряя времени, я перелезаю неустойчивую перегородку и прыгаю вниз. Со своим приземлением с трудом не скатываясь кубарем вниз. Спотыкаясь, вваливаюсь в темноту за дверью и достаю телефон, не дожидаясь прихода Насти. Спешить всё важнее, чем дальше Гнев отдаляется, но лучше один раз потратить время на создание светила, чем ждать Настю каждый последующий… Фонарик даёт мне возможность увидеть помещение с низким потолком, захламленное каким-то производительным мусором. Широкие тени скачут, удлиняясь, а труба посреди комнаты скрывает половину обзора. Я кручусь из стороны в сторону, прислушиваясь одним ухом и пытаясь разглядеть следы Гнева, но просто не способна найти здесь что-либо. Разве что слабый запах строительного пыла, пробуждающий во мне резкое разочарование в себе… Нет. Хватит. Я глубоко вдыхаю и стараюсь держать себя в спокойствии, пробираясь под трубой. Настя спешит за мной, что-то сердито бормоча. Я же не могу терять самообладание. Даже с осознанием того, что каждую секунду Гнев отдаляется всё дальше. Нужно просто… идти, пока есть надежда. Ибо вот: я прошла под трубой и обнаружила следующее помещение, куда мог последовать Богдан. Тут пол чище и можно разглядеть чёрный след, а оттого я снова ускоряюсь, спеша вперёд. Путь сворачивает, ведёт в ещё один спуск. Вдалеке неожиданно разносится вой, и меня пробирает дрожь. Протяжный отвратительный голос. Жуткий, резкий и пробирающий до костей. В отличие от яростного боевого гласа, который буквально затмевал чувство страха, этот вой скорее похож на отчаянный вопль. Но… в нём есть что-то ещё. Не голос, но хор. Хор неясных голосов. Неясный, бесцельный: просто сосредоточения чего-то безумного, пытающегося перекричать само себя. Трудно поверить, что это Богдан. Трудно поверить, что он способен на такое. Точнее… трудно поверить, что хоть кто-то живой способен намеренно издавать подобные звуки. Он ли это вообще? За чем я гонюсь? За человеком, попавшим в беду, или за монстром, обманувшим меня? Что мне делать, если я достану его? Эти вопросы теряются на границе мыслей, когда коридоры приводят меня в комнату, заваленную хламом. Здесь царит абсолютный бардак: старые, поваленные стола из сырой древесины, разломанное в фарш оборудование; металлолом и мусор буквально рассеяны по полу, складывая ощущение того, что тут никого не было годами. А если и был, то только для того, чтобы продолжать варварствовать над техникой… Я чуть не спотыкаюсь через часть мусора, когда вижу монстра впереди: чёрное, жилистое тело с рычанием протискивается в щель в стене, и уже в следующий момент исчезает. Я стремглав бросаюсь к нему, перепрыгивая металлолом и пытаясь протиснуться следом. Моя одежда измазывается в чёрной жиже, телефон неудобно сжимается между моим телом и стенкой, оставляя меня в темноте, а я только кричу: — Стой! Прошу! — мой голос срывается и дрожит, но я воплю ещё громче: — Разве ты не человек? Разве нет?! Богдан!! И мой отчаянный крик десятикратным эхом отдаёт вокруг меня, как я вырываюсь из щели. Под моими ногами тихо журчит вода, текущая справа-налево. Из одного бескрайнего направления в другое. Древние стены исписаны граффити, и в то же время покрыты мхом и сыростью. С потолка что-то капает мне на голову, пока я оглядываюсь. Слева — вечный путь, ведущий во мрак. Справа то же самое. Я стою, тяжело дыша, и только слышу где-то вдалеке последние отголоски Гнева, исчезнувшего в абсолютной тьме. И только они мне ответ. Почему-то хочется плакать. Торопливые шаги за спиной приближаются, отталкивая от себя мусор, и я слышу остановку. Приходится заставить себя повернуться назад, чтобы увидеть Настю по ту сторону щели. Её обеспокоенное лицо прищуренно изучает меня. — Что… там? — с одышкой спрашивает она. — Ушёл, — монотонно отвечаю я. Теперь, когда погоня прекратилась, моё усталое тело не может держать иллюзию. Моё стремление закончилось. Вместе с ним и силы. Силы держаться, силы скрывать. Они уходят и обнажают то, что до этого сдерживали. Непонятную, душащую печаль и горький, едкий стыд за случившееся наверху. То, что больше не выходит скрыть. То, что побеждает меня, окутывая волной. Я не могу защититься, не могу оправдаться. Могу лишь сбежать, чувствуя жалость. Жалость к себе. Мерзкую и жалкую. — Ясно. Некоторое время мы молчим. В молчании я выбираюсь к ней, в молчании мы идём по пыльным подвалам. В молчании мы поднимаемся наверх, не разделяя ни слова. Наконец, мы останавливаемся, и Настя говорит что-то о том, что у неё нет инструментов для лечения моего уха прямо сейчас. Я молча киваю. — Я домой, — сухо, без эмоций, говорит она мне. Настя поднимает взгляд к окнам. Глядя на тёмное, лиловое небо. Я не отвечаю. Отворачиваюсь.