Thriving on chaos

Фритхоф отдавал предпочтение традиционному закрытому шлему вместо открытого, имперского образца чисто из принципа. По правде, саму Империю он тоже не жаловал. А если совсем уж честно, он её люто ненавидел. Будто ненасытный Мироед, она отобрала у него отца, брата, а следом и бога. Более того, по улицам древнего, по праву нордского города по вине Империи теперь шастали остроухие, что улыбались снисходительно и жеманно, морща длинные носы и разнося по улицам тошнотворно-сладкий запах каких-то южных духов. Если бы не маленькая сестра, Фритхоф давно вступил бы в ряды Братьев Бури. На кого останется Хельга, если он погибнет? Этот вопрос держал его в Солитьюде крепче любых якорей, но с Империей Фритхоф смириться не мог, как не мог смириться с её живым воплощением. Император в Скайриме, какое счастье! Довольно сомнительное счастье. До скрипа зубов сомнительное. Поэтому покушение на Императора он воспринял, мягко говоря, остро. Поэтому в его глазах человек, сумевший подобраться так близко, заслуживал уважения. Нет Императора – нет Империи. Нет Империи – нет Конкордата Белого Золота. Нет Конкордата – нет эльфийского гнёта, зато есть свобода, которую любой норд ценит превыше всего. Простая цепочка размышлений привела Фритхофа в подземелья Мрачного замка во время смены караула. Боялся ли он? Конечно. Это измена, это против закона, это соучастие в убийстве. Его счастье, что большинство агентов императорской стражи были на каком-то особом задании, и замок охранялся обычными стражниками, его добрыми товарищами, которые ему доверяли и не ждали никакого подвоха. В подземельях Фритхоф чувствовал себя неуютно: чадящие угасающие факелы, не оттёртые пятна крови и злобные, чуть блестящие в полумраке глаза заключённых. Но в этот раз он сам вызвался на дежурство. Убийцу держали отдельно, в дальней клетке. Говорили, что ему удалось расправиться с тремя агентами Пенитус Окулатус, а при аресте он сопротивлялся так, что до крови прокусил стражнику руку. Говорили, что «успокоить» его смогли только два хороших удара по голове. Говорили, что он силён как даэдра и вдвое хитёр. Но спиной к Фритхофу стоял человек. Не слишком высокий, не слишком низкий. Не слишком мускулистый, не слишком хилый. Одним словом, обычный, разве что волосы на затылке слиплись от крови. Фритхоф оглянулся в последний раз и подошёл к решётке. По правде, он ожидал другого. По правде, он не удивился, если бы из темноты на него посмотрели «жуткие горящие» или «пронзительно холодные» глаза в лучших традициях детских страшилок. Но у почти-убийцы Императора глаза были удивительно никакие. В полумраке не разобрать цвета – не то светло-карие, не то тёмно-серые. Равнодушные и спокойные. Такие глаза у одинокого крестьянина на дороге, у покупателя в овощной лавке, у случайного знакомого в таверне и у молчаливого попутчика в телеге. Глаза обывателя – одного из тысячи.