Сергей стоял под ледяным душем, вовсе даже не чувствуя капель, врезающихся в его спину и плечи и стекающих к ступням одной холодной массой. Внешне он был все тот же: плотно сжатые губы, стальной блеск серых строгих глаз, вечная собранность и короткие реплики только по делу. Зато внутри у него маленький тринадцатилетний Сережка Белов, тогда ещё просто новичок в школьной сборной, бегал и кричал: «Победа! Мы выиграли! Мы победили кубинцев!»
Потому что это было правдой.
Несмотря на Сашку Белова и тяжелейшую борьбу под кольцами, Сергей Белов был счастлив. Полностью и окончательно.
А потому сейчас старательно намыливал свои волосы, будто старался вымыть из них эту почти детскую радость, выглядящую столь неуместно в данный период, когда Саша чуть ли не при смерти лежит.
Ничего не помогало. Стоило Сергею оказаться одному, как его губы вновь трогала лёгкая и неосмысленная улыбка, будто лучик солнца прорывался сквозь заросли деревьев.
Модестас сразу заметил перемену в Сергее – уже который час ходит и внюхивается в настроение Белова, пытаясь учуять хоть какую-то перемену, которую Сергей так старательно сейчас смывает шампунем.
Едва выйдя из душа, Сергей заметил, что в номере больше никого нет, он один. Модя пошёл праздновать со всеми – победа как никак – Сергей же отказался, сославшись на тренировку и прочие прелести жизни великого баскетболиста, однако в зал не пошёл, а залез в душ, надеясь наулыбаться вволю, пока никто не видит.
Только Сергей лёг на диван в надежде ещё хоть немного прочитать про Бэка, как в дверь постучали.
Сергей стёр улыбку, недовольно шевельнул усами, раздосадованный тем, что его отрывают от столь редких минут безделия, и пошёл открывать.
Низенький беллбой испуганно распахнул глаза, увидев возвышающегося над ним Сергея, но потом быстренько собрался и, усиленно делая вид, что не боится огромного сердитого мужика, начал что-то тараторить на английском.
Белов ещё сильнее свёл брови: он, конечно, знал английский, но этот паренёк говорил очень быстро, проглатывая половину слов и заикаясь.
Из всего услышанного Сергей разобрал «telephone», «Soviets» и «woman».
«Объявилась, чертовка», — усмехнулся Сергей, сразу расслабляясь, кивнул беллбою и направился в холл, где был расположен межконтинентальный телефон.
Однако звонила совсем не Станислава.
— Сереженька, милый, ну, как у тебя дела? — затараторил в трубке родной чуть дрожащий голос. — Совсем мать забыл, не звонишь, не пишешь!
— Мама... — выдохнул Сергей. — Мама, мы выиграли! — чуть ли не крикнул он в порыве чувств, а потом поспешно оглянулся, не заметил ли кто всплеск его эмоций.
— Да знаю я, — засмеялась Валерия Ипполитовна. — Чай, новости быстро по миру разлетаются.
Значит, мать уже звонила в федерацию спорта. И где только номер достала?
Немного помолчав, она добавила:
— С тем мальчиком все хорошо?
Сергей поморщился. Груз вины почему-то навалился на его плечи, раздавив шарик радости одним ловким движением: он хоть и не мог повлиять на сердце Сашки, но что-то его грызло.
— Не в порядке, мама, саркома у него, — в трубке раздался тихий вздох. — Никто не знает, сколько он проживёт, как лечить, вернётся ли он в баскетбол...
— Живой хоть, уже хорошо, — ласково проговорила Валерия Ипполитовна, тонко уловив состояние сына.
Она знала, что в такие моменты рядом с Сергеем надо молчать – он сам все расскажет. И хотя между ними повисло огромное расстояние, она была к нему ближе, чем кто бы то ни было.
— Мама... — Сергей провёл по лицу ладонью, снимая напряжение. — А если я также? Играю, играю, а потом, раз, и упаду так же, как Саша.
И тут Сергей понял, что это были за чувства: им руководила вовсе не вина, которую он возлагал на свои плечи, а небывалый страх за свою жизнь, за свое здоровье, за баскетбол.
Каждый день он сражался за право быть в команде, играть на площадке и больше всего на свете он не хотел сесть на скамейку запасных – для него это было равносильно смерти.
— Ну, что ты, милый, — немного растерянно пробормотала Валерия Ипполитовна, — жизнь, конечно, страшная штука, никогда не знаешь, что ждёт тебя дальше. Но тебе всего лишь двадцать семь, у тебя ещё всё впереди...
— Саша Белов тоже так думал, а теперь валяется на больничный койке, опутанный проводами, а я не могу найти себе места не потому, что чувствую вину за младшего товарища, а потому что я боюсь повторить его судьбу, — выплюнул Сергей, даже не задумавшись над тем, что сказал.
Просто сказал.
— Сергей, ну, о чем ты говоришь, выбрось эти мысли из головы! — Сергей знал, что мать сейчас взмахнула руками, выражая своё возмущение и удивление. — Тебе ещё жить да жить! Откуда ты вообще это взял? Ишь, что удумал, помирать!
— Да не удумал я ничего! — возмутился Сергей. — Просто когда рядом происходит такое, не можешь не задуматься...
— Даже думать о таком не смей! — Валерия Ипполитовна сказала, как отрезала. — Живи и наслаждайся тем, что происходит. Потом уже будешь сожалеть о молодости.
— Где-то я это уже слышал, — Сергей горько усмехнулся, вспомнив выражение лица Станиславы, когда она говорила ему эти мудрые слова, противоречащие её внешности подростка.
— Сергей, я ведь тоже за тебя переживаю... — в ее голосе зазвучали неприкрытая печаль и горькое сожаление. — Потому я и не хотела отпускать тебя в Москву, ты ведь не можешь сам остановиться...
— Это я уже тоже слышал, — перед Сергеем вдруг встала его мать, которая всеми силами отговаривает его от вступления в сборную.
Наверное, он никогда не поймёт этого. Своими же руками душить будущее своих детей.
— Прости меня за это... Я просто... — Сергей даже видел эту морщинку между бровей матери, появляющуюся каждый раз, когда та переживала.
— Не надо, мама, — перебил он ее. — Это все в прошлом.
Трубка тяжело вздохнула голосом его матери.
— Как гостиница, как люди, отношение к вам нормальное? — Валерия Ипполитовна быстро перевела тему, за что сын был ей безмерно благодарен.
— Честно говоря, я ожидал худшего, — признался Сергей. — Тут к нам относятся чуть ли не лучше, чем в союзе. Кормят, поят, даже матрасы удобные.
— Я очень рада, — ее голос немного успокоился. — А то вот помню ты из Мехико совсем расстроенный приехал.
— Так там нас американцы в пух и прах разнесли, — рассмеялся Сергей, — а здесь мы их! Пусть и студентов, но все же. Мне тут даже каша манная нравится!
— Все с привкусом победы? — улыбнулся голос.
— Пока что да. Кажется, люди называют это счастьем.
— Да, Сереженька.
— Тогда я счастлив.
— А я спокойна. А то как на иголках сидела, думала, как ты там...
— Да и у меня как будто что-то с плеч упало, даже дышится легче, — Сергей не врал – теперь ему все свои страхи казались какими-то глупыми и необоснованными.
В детстве он любой проблемой делился с матерью, а та сажала его себе на колени и долго-долго говорила что-то тихое и важное, отчего Сергей успокаивался, совершенно забывая о том, что тревожило его совсем недавно.
— Когда дома то покажешься, чемпион? — Валерия Ипполитовна всегда с нетерпением ждала приезда сына. — У нас тут так все цветёт, так пахнет...
— Не скоро, мама. Олимпиада на носу, не пустят меня.
— Так и скажи, что не хочешь, — она попыталась отшутиться, но чувствовалось, что она расстроена.
— Чтобы я не хотел домой? Это кем же надо быть, мама? — Сергей иногда скучал по тихой жизни в маленьком городке, по неспешности и размеренности, но прекрасно осознавал, что бешеный ритм Москвы подходит ему куда больше, не давая расслабиться и сдаться.
Эдакая вечная борьба за место под солнцем.
— Да что у нас тут делать то? — наивно спросила Валерия Ипполитовна.
— Жить, — просто ответил Сергей.
— Может тебе чего передать из дому то? — Валерия Ипполитовна, успокоенная ответом сына, перестала нервничать и занялась любимым делом любой матери – кормлением малого дитятка двадцати семи годиков отроду.
— Мама! — ласково укорил ее Сергей. — Ну, я же не маленький! Есть у меня все!
— Вот сейчас тебя по телевизору видела! — не согласилась мать. — Кожа да кости, совсем там со своим баскетболом исхудал!
И она пустилась в долгие диетические дискуссии, потом как-то незаметно переходя на рассказы о жизни соседей, и Сергей окончательно расслабился. Вот теперь он был полностью счастлив.
— ...Мурзика мы, конечно, достали, но Ванютка ещё три недели ходил весь исцарапанный... — Сергей слушал в пол уха, не вникая в смысл, просто наслаждаясь звуком родного голоса.
— Мама... Мне идти уже надо, — он всегда был рад слышать мать, но телефон то все-таки общественный.
— Ох, и вправду я заболталась что-то, задерживаю тебя, поди, — Сергей прямо увидел, как мать всплеснула руками.
— Нет, мама, не задерживаешь. Просто сейчас команда вся придёт, а я для них суровый и независимый, а тут вдруг маме в передник плачусь, — отшутился Сергей.
— Да, милок, не дело ты тут устроил... — Валерия Ипполитовна рассмеялась.
— Спасибо тебе, — вздохнул Сергей. — Мне вправду стало легче.
— Тебе точно ничего передать не надо? — строго спросила мать.
— Да точно, мама, точно, — Сергей аж брови свёл – ну не семь же ему лет!
— Ну смотри, а то я быстренько соберу, да с проводником передам...
— Хотя знаешь, мама... — призадумался Сергей. — Надо.
— Да? Сереженька, что тебе положить? Фрукты? Ягоды? Орехи? — засуетилась она.
— Варенье.
— Варенье? — Валерия Ипполитовна даже испугалась. — Ты же никогда не ел варенье...
— Да я не себе, — отмахнулся Сергей, — другу.
— Другу так другу, — хитренько проронила мать. — Какого тебе?
— Малинового.
— А из шишек? Или яблочного? У меня сейчас такое вкусное есть...
— Всякое давай, — Станислава явно привередливостью не отличается, все съест за милую душу.
— Ты когда возвращаешься?
— Послезавтра поздно вечером прилетаем, — Сергей уже представил себе двадцать часов полёта рядом с ворчащим Модей и содрогнулся.
— Я передам с поездом, позвоню, когда, не забудь забрать! — строго сказала Валерия Ипполитовна.
— И шапку надену, и майку заправлю, мама, — Сергей довольно шевельнул усами.
— Иди уже, шалопай, — вздохнула мать. — Чтобы отзвонился, когда прилетишь!
— Да позвоню, позвоню я!
— Хорошо тебе долететь.
— Спасибо. Я люблю тебя, мама.
— Целую, сынок.
В трубке повисли противные гудки, резкие и отрывистые.
Сергей молча пошёл в номер, переваривая все услышанное и мучительно перегоняя в голове сверкающие банки варенья.
Сергей успел прочитать треть книги, уже полностью погрузился в приключения пса, абсолютно выкинув из головы Сашу Белова, варенье и прочие гадости прошедшего дня, когда в дверь опять постучали.
— Да кого ж там принесло то в десять вечера? — проворчал он себе под нос, думая о том, что для Моди слишком рано, а для постороннего человека слишком поздно.
За дверью обнаружился тот же самый беллбой.
— Свалилась же эта блоха на мою голову... — вздохнул Сергей и принялся вылавливать из его торопливой сбивчивой речи отрывки фраз.
Опять звонят.
Может на этот раз Моде звонят? Номер то один.
Сергей нехотя потащился вниз, одарив книгу тоскливым взглядом на прощание.
«Если звонит Станислава – пригрызу на месте, — пообещал себе Сергей, — удумала, видите ли, по ночам звонить».
Звонила именно она.
— Поздравляю, Сергей! Поздра-а-а-вляю! — закричал ее высокий голос в трубке.
Сергей прямо слышал, как от этого визга расплавился какой-то провод на дне Атлантического океана.
— Нечего меня тут поздравлять! — строго сказал Сергей. — Сколько в Москве времени, а?
— Да какая разница, Сергей! — не прекратила визжать Станислава. — Ты выиграл! СССР разгромил американцев!
— То есть ты считаешь, что в четыре часа утра позвонить в Америку, чтобы поздравить меня – хорошая идея? — Сергей сохранял сталь в голосе, но внутри у него уже зародились первые смешинки, вызванные лучащейся Стаськой.
— У тебя десять вечера, не рассказывай мне тут! — Станислава даже через Атлантический океан казалось ему слишком назойливой и крикливой, но сейчас он чётко понял, что все-таки ее не хватало, не доставало этого хаоса в жизни.
— А в Москве заря занимается, — осадил ее Сергей. — Не кричи, соседей разбудишь.
— Они привыкли! — выкрикнула трубка. — А ты победитель! Я безумно рада за тебя!
— А я опечален состоянием моих барабанных перепонок.
— Да заканчивай! — Станислава чуть-чуть снизила децибелы. — Я ж знаю, что ты рад, как черт!
— Про чертей ничего не знаю, а если ещё раз услышу, как ты ругаешься...
— Все-все, Сергей, рот на замке, — рассмеялась она, — расскажи, как все прошло.
И Сергей вновь начал подробно описывать игру, счёт, кто сколько забил, как орал Гаранжин, когда Станислава его перебила.
— Я смотрела матч. Про себя мне расскажи, — потом помолчала и добавила. — И про Сашу Белова.
И тут Сергея прорвало. Стаська там на другом конце провода, наверное, коньки отбросила от радости, услышав столько эмоций в его обычно скучающем голосе.
А Сергей говорил и говорил, пока словесный поток у него внутри не превратился в тонкий ручеёк и не иссяк.
Вот тогда он стоял, поражённый своей откровенностью и тем, как это было просто – рассказать кому-то маленькому и рыжему о том, что не дает спать.
Он услышал Стаськино шмыгание носом.
— Ты чего? — совсем уж обыденно и не по-Беловски спросил он. — Мокроту, что ли, разводишь?
— Да я из-за Сашки... — в трубке послышался хлюп и какое-то шуршание, а потом Стаська высморкалась.
Если бы Сергей жил в двадцать первом веке, то он бы обязательно охренел от такой степени доверия, но он жил в советском союзе, поэтому всего лишь сильно удивился.
— Ему же всего девятнадцать... — заливалась слезами она. — Он совсем ещё ребёнок...
— Станислава, — сурово начал Сергей, но договорить ему не дал новый всхлип.
— И девушка у него кра-а-а-а-асавица... — захлебнулась плачем она. — Баскетболи-и-и-и-истка...
— Станислава! — прикрикнул он, но действия это не возымело.
— Надежда баскетбола-а-а-а!.. — она громко хлюпнула носом.
— Отставить сопли, Станислава! — даже через Атлантический океан Сергей чувствовал, что Стаська сжалась в комок и жалобно поскуливает, но ослушаться не смеет. — Он вообще-то ещё живой!
— Но...
— Никаких «но»! Встала с дивана, слезы кулаком вытерла и побежала на тренировку! Потом поплачешь!
— Четыре утра, Сергей, — Станислава выдала короткий смешок.
— Значит пошла спать, потом с утра встала и на тренировку! — упрямо заявил он, стараясь не рассмеяться.
— Есть, сэр!
— И чтобы никакой этой околёсицы заморской! — нет, это уже, пожалуй, перебор.
Стаська все же рассмеялась, хоть и немного хрипло, будто выплевывала остатки слез из себя.
— Уже лучше, — констатировал Сергей.
— А ты, оказывается, не бесчувственная машина, — отдышавшись выдала Стаська.
— А ты по-прежнему ребёнок в моих глазах, — сейчас ещё, поди, авторитет потеряет.
— Тогда ребёнок идёт спать и тебе советует, — Стаська широко зевнула.
Почему широко? Потому что узко с такими звуками не зевают.
— Вот и отлично, — похвалил ее Сергей.
— Я уже жду, когда вы вернетесь, чтобы посмотреть на медали чемпионов.
— На свою смотри, — проворчал Сергей, вновь приобретая те самые ледяные черты характера комсорга команды.
— Спокойной ночи, Сергей, — и снова длинные гудки.
— И тебе добрых снов, торопыга, — едва слышно бросил он гудкам.
Когда он поднялся в номер и в третий раз взял в руки книжку, в комнату ввалился почти пьяный Модя, а за ним Алжан, Болошев, Едешко, Зураб, Мишико и все-все-все. Кроме Саши Белова.
Где-то что-то кольнуло. Но явно не у них, потому что в воздухе резко запахло русской водкой и расслаблением. Они даже улыбались.
— Серега-а-а-а... — проворковал Модестас, приваливаясь к груди друга. — А нам такую чачу налили...
— Это не чача, идиот, а самбука! — треснул его по макушке Алжан.
— Нет, чача, — возмутился Модя. — Я сам видел, как они наливали ее нам и приговаривали: «Ча-ча!».
— Они про танец говорили! — Болошев просунулся под подмышку Моди и возмущено задвигал усами. — Ча-ча-ча!
Какое счастье, что Сергей был родом из СССР, потому что он уже второй раз за день очень сильно удивился.
— Вы где были? — спросил мамочка-Серёжа.
— Пили, — радостно отозвался Модя. — Чачу.
— Да не чача это была! — вспылили Жар.
— Да какая разница! — воскликнул Болошев. — Оно в голову бьет крепче, чем мячик кубинцев!
— А почему Зураб с Мишико молчат? — спросил Сергей, удивляясь необычной тишине, которой раньше не бывало в присутствии шумных грузинов.
— Язык отнялся, — ещё проще ответил Модя, слюнявя футболку Сергея.
— Что? — Сергей даже усами от недовольства шевелить перестал.
— Да хлебнули тут какой-то местной настойки, закусили своими горным травами и говорить разучились, — заплетающимся языком пояснил Болошев.
Сергей уже хотел прочитать им лекцию о морали и нравоучениях, подкрепить это тем, что коммунисты не пьют, но осекся, вспомнив, как эти самые ребята ничего не сказали в Мехико, когда вдрызг пьяный Сергей, растоптанный своим поражением, разнёс половину номера. Потому Белов просто махнул рукой и отцепил от себя уже захрапевшего Модестаса, каждого лично сопроводил в номер, убедился, что все разлеглись и видят десятый сон, а потом пришёл к себе в комнату, удостоверился, что Модя спит, а не пошёл догоняться чьим-нибудь одеколоном, упал на кровать и моментально уснул, и ничего ему не снилось.
***
Утро началось неожиданно и неприятно – прозвенел будильник.
Сергей неуверенно потянулся, боясь снести что-нибудь, все-таки рост в сто девяносто сантиметров накладывает некоторые обязательства, опустил ноги на ковёр, взглядом проверил состояние спящего Модестаса и поплёлся в душ.
Чистоплотность давно уже стала для него болезнью, он вынужден был ходить в душ не менее двух раз в день, чтобы чувствовать себя комфортно.
Все медленно, но верно просыпались, стекались в кафе на завтрак, а на опухших лицах команды было явно написано полнейшее нежелание сейчас сидеть здесь. Но раз кто-то сверху решил, что нужна конференция с чемпионами, то извольте, пожалуйста, в восемь утра давиться кашей, а не пускать слюнки в подушку.
Гаранжин опять наплёл про победу в олимпиаде, будто ему мало было в прошлый раз. Сергей молча кивал, остальная команда тоже молча кивала, надеясь не выдать то, что голова раскалывается.
Но стоило им всем вывалиться на улицу, как головная боль прошла по мановению волшебной палочки.
— Цирк! — взревел Едешко.
— Где? — откликнулся Алжан.
— Да вот же! — Ваня ткнул пальцем в сторону береговой линии.
В действительности, там раскинулись разноцветные шатры, слышалось ржание лошадей, а в воздухе витал запах чего-то сладкого. Вот только...
— Это не цирк, а ярмарка! — выдвинул свою аксиому Жар.
— Да хоть цыганский табор! — не терял энтузиазма Едешко. — Пошли!
И взрослые мужчины, чемпионы мира по баскетболу, с радостными криками направились в сторону ярко-фиолетового купола. Что там Станислава про детей говорила?
Ярмарка была чем-то вроде какого-то фестиваля, повсюду стояли торговцы, вдалеке точно работала карусель, и толпы людей, смеющихся и счастливых.
И тут Сергей увидел ЭТО.
Маленький крысёнок смотрел на него удивительно голубыми глазами и сжимал в тоненьких коротких лапках клубничку. Острый носик его был сделан из какой-то розовой ткани, выглядящей удивительно реалистично.
Белов как загипнотизированный продолжал смотреть на этого крысеныша, когда вся команда ушла далеко вперёд.
— I’m sorry, can I buy this little rat?* — спросил он у ближайшего к крысёнку мужчины.
Тот молча протянул ему дротики.
Ах, вот оно как работает. Белов усмехнулся. Напугал ежа...
Десять из десяти.
Мужчина так же молча протянул крысенка Сергею, а тот, оглянувшись, спрятал его в карман и побежал догонять ушедших ребят.
***
Перелет был долгим и очень сложным, их постоянно трясло, и Сергей не смог заснуть. Он дочитал книжку, посмотрел в окно, ещё раз нашёл среди всего повествования сцену гибели хозяина Бэка – она внушала ему какой-то благоговейный трепет и заставляла перечитывать снова и снова.
В аэропорту его никто не встретил кроме толпы фанатов, но они за людей не считаются. Сергей, конечно, привык к такому, но сейчас он как никогда остро ощутил какое-то грызущее одиночество.
Дома тоже никто не ждал.
Он молча сварил макароны, достал банку кабачковой икры, поставил чайник на плиту и сел за стол.
Он ждал. Ждал, сам не зная, чего.
Наверное, надеялся, что про него все же кто-то вспомнит. И этот кто-то точно пах мандаринами и точно про него забыл.
И тут раздался звонок в дверь.
Сергей подлетел, как ужаленный, чуть не опрокинул тарелку с макаронами на пол и поспешил отворять дверь.
Щелчок, ещё щелчок, дурацкая цепочка слетает вниз, дверь открывается...
— Сергей! — дикий вопль, и ему на шею бросилась абсолютно счастливая Стаська.
Сергей положил руку на ее растрепанные волосы и мягкого провёл рукой. На него пахнуло мандаринами и... хлоркой?
Он дома.
Хорошо, что есть друзья.
***
* — Простите, могу я купить этого крысенка?
