Голубой дракончик

Стаська сладко потянулась, вытянувшись на скрипучем жестком диване, и зевнула. За окном был жгучий морозный январь, и холодное солнце, пробиваясь сквозь цветастые шторы, которые Стаська сцапала в каком-то магазине, спустив на них неприличную сумму, отбрасывало светящиеся блики на всю комнату. Стаська перевернулась на спину и подставила голые пятки под солнечные лучи, будто греясь в них. На кухне кипел чайник и негромко подпевал Высоцкому Сергей. Он всегда вставал раньше неё, даже по выходным, и уходил на кухню: читать утренние газеты, пить крепкий кофе без молока, делать зарядку или просто читать книжки, которые Станислава умудрялась находить на книжных базарах, поскольку достать, допустим, Зюскинда или Оруэлла в советских книжных магазинах не представлялось возможным. Некоторые экземпляры она привозила с соревнований, некоторые покупала с рук, поэтому теперь у Сергея всегда был запас ещё не прочитанных историй. Было 23 января 1973 года. Все ещё было хорошо. Она легко встала с дивана и, накинув футболку Сергея, прошлепала босыми ногами по холодному линолеуму на кухню. Сергей стоял спиной к двери в нежно-голубом фартуке с птичками и весело размахивал лопаткой для жарки в такт мелодии. Прислонившись к дверному косяку, Стаська замерла и жадно глазами пожирала такого уютного домашнего Сергея. Кто бы мог подумать, что ещё год назад он был ершистым и грубым, а теперь в девчачьем фартуке готовит ей, Стаське, завтрак. Она тихонько сбегала обратно в комнату за пелёночным фотоаппаратом, подарком Сергея на Новый Год. Громко щёлкнул затвор, и Сергей вздрогнул и обернулся. — Только попробуй кому-то это показать, — хмуро сказал он, откладывая лопатку и торопливо развязывая фартук. — Проявлю, распечатаю и повешу на стену, — улыбнулась она. — Могу даже в спортзале. Она положила фотоаппарат на стол и подошла к Сергею, обхватывая его руками за пояс и утыкаясь носом в пахнущую порошком футболку. Сергей пробурчал что-то себе под нос для видимости, тоже обнял ее в ответ и по-доброму и совсем не ворчливо чмокнул в растрепанную макушку. Стаська сильнее прижалась к нему, растворяясь в холодно-солнечном утре вторника без тренировок. — А что ты готовишь? — невнятно сказала она футболке. — Кабачковые оладьи, — точно так же ответил он ее волосам. Она скривилась – кабачковые оладьи она не любила с самого детства, когда мама поливала их сметаной и заставляла их есть. Сметану Стаська тоже не любила. — Не привередничай, — строго сказал Сергей. — Кабачки мама прислала, они и так уже неделю лежат, скоро испортятся. — Даже если они испортятся, они не станут более мерзкими, чем есть, — нахмурилась она, поднимая лицо к Сергею. — Я же сказал: не привередничай, — укорил он ее. Она встала на цыпочки и потянулась к его губам. Сергей тут же наклонился и дал себя поцеловать, но очень быстро отстранился. Но Стаська потянула его за воротник футболки и ещё раз звонко чмокнула в показательно сурово сжатые губы. — Не привередничай, — передразнила она его, чуть улыбаясь уголками губ. Сергей состроил недовольную мину и закатил глаза. Тоже показательно. На самом деле, он получал огромное удовольствие от таких вот утренних бессмысленных препирательств с заспанной растрёпанной Стаськой, которая медленно моргала и долго подбирала слова. Он даже мог сказать, что это стало традицией. Ну, чтобы она не забывала, что он вредный и суровый, а не большой плюшевый медведь, которого можно тискать и целовать в кончик носа до потери памяти. — Кто сказал, что я привередничаю? — нахмурился он и наклонился к ней, целуя в переносицу. — Я… — в скулу. — Ем… — в лоб. — Всё, — в улыбающиеся губы. — А я и не про еду, — хитро улыбнулась она, подставляя ему лицо для поцелуев. Он обхватил ее лицо ладонями и пристально посмотрел в глаза. Все те же. Ярко-синие, огромные, светящиеся. А потом суровость спала с его нахмуренных бровей и недовольных усов, и он мягко поцеловал ее, большим пальцем легко проводя по бледным щекам и скулам. Стаська вжалась в него всем телом и закопалась пальцами в волосы. Когда Сергей спустя несколько минут оторвался от неё, она очень довольно улыбнулась, как лисица, стащившая из курятника самую крупную и жирную наседку. Он недоверчиво посмотрел на неё и снова нахмурился. — Выкладывай, почему такая довольная, — он все ещё не отпустил ее лицо из захвата своих больших ладоней. Стаська торопливо выпуталась из его объятий и отступила на шаг, прищурившись и улыбаясь одними глазами. — Ты оладушки сжёг, — и она отошла ещё на шажок. — Твою мать, Станислава, — выругался Сергей, и она заливисто рассмеялась. Пока Сергей пытался спасти оладьи и громко ворчал, Стаська колдовала над заварочным чайником. Она добавляла какие-то горные травы, которые принесли ей Зураб и Мишико, сушеные яблоки и ягоды от Валерии Ипполитовны, и вся кухня пропахла летом и солнцем. Ну, и слегка, совсем капельку, сгоревшими оладьями. Потом они сидели и завтракали – Сергей неудавшимися оладьями, Стаська – конфетами, и болтали о всякой ерунде, потому что могли себе позволить. Потому что всё ещё было хорошо. Когда вазочка с батончиками опустела, а перед Стаськой лежала целая гора фантиков, а Сергей окончательно оставил попытки отравиться сгоревшим тестом, она подняла на него лукавые глаза. — С днём рождения, Сергей, — и ткнула его пальцем в тыльную сторону ладони. Он внимательно посмотрел на неё и приподнял брови, дескать, продолжай. — Что? — недоуменно спросила она. — И это все? А как же «дорогой, любимый, желаю счастья, долгих лет жизни…». Где подарок, в конце концов? — чуть ли не по-детски обиженно спросил он. — Вечером, — туманно ответила она и заговорщицки улыбнулась. — Все вечером.

***

Они съехали от Николая в ноябре, когда смогли позволить себе на премиальные с олимпиады купить квартиру на юго-западе Москвы. Это была однушка в спальном районе с окнами на длинный Ленинский проспект. Самая обычная однушка, которая сразу пропахла мандаринами и горными травами, шипящими мелодиями старого проигрывателя и тихими утренними разговорами. Стаська обустраивала это квартиру с трепетностью молодой матери, заботящейся о младенце. Каждый цветок, каждый кусочек обоев и ковра она любила, восхищалась ими. Сергей был не допущен до выбора предметов интерьера, Стаська строго-настрого запретила ему даже думать о том, чтобы купить клеенку на стол подешевле, потому что вот та, с листочками, отлично впишется в их зелёную свежеокленную кухню. В общем, завидев такое стихийное бедствие, в которое превратилась Станислава, Сергей поднял руки в знак капитуляции и молча соглашался на любые ее безумства. Сегодня на маленькой кухне собралась почти вся баскетбольная команда – шумные Зураб и Мишико, болтливый Болошев и его строгая жена, которая с порога заявила, что если сегодня кто-то нальёт ее мужу водки, то она за себя не отвечает. На самом деле, Надежда любила мужа, как поэты любят Луну и звезды, но спуску ему не давала. Саша Белов все-таки перестал готовиться к своей смерти и женился на Саше. Теперь они везде ходили за ручку и смотрели друг на друга овечьими глазами. Такого тихого обожания Сергей не видел ни разу в жизни, но он и никогда не наблюдал за собой со стороны, когда рядом была Станислава. Модестас, немного оттаявший к Стаське и даже обнявший ее в коридоре, пришёл один, сел на стул в углу и то и дело нервно поглядывал на часы. — Ты куда-то спешишь, Модя? — по-дружески поддел его Сергей. — Мы, если что, никого силой не держим. Модестас отмахнулся, но на часы стал поглядывать реже. Последним пришёл Алжан, как всегда опоздав на полчаса. — Весь город оббегал, пока нашёл! — радостно известил он, стоя на пороге и протягивая Сергею свёрток. В свертке оказалась бутылка чачи и том Хемингуэя. Чача, по словам Мишико, была преотвратнейшая, а Хемингуэй на немецком, которого Сергей не знал. Жар оскорбился, услышав комментарий Мишико, и совсем приуныл, когда узнал, что Сергей не говорит по-немецки, но Стаська клятвенно заверила его, что будет переводить Сергею вслух по главе каждый вечер, и Жар немного успокоился. Ваня Едешко варварски рылся в коллекции пластинок, выбирая самые дикие танцевальные композиции, а наткнувшись на пластинку, подаренную им Сергею в честь победы на каком-то из прошлых чемпионатов, сказал, что будет драться с тем, кто попытается поставить что-то, кроме неё. Стаська достала из духовки дивно пахнущий запечённый картофель и румяное мясо с золотистой корочкой, на стол были поставлены блюда с салатами и холодными закусками, а по бокалам разлили ароматное густое грузинское вино, пахнущее терпким виноградом и горным солнцем. Внезапный звонок в дверь прервал громкие шутки Болошева и Саши Белова. — Мы ещё кого-то ждём? — удивленно спросила Стаська. — У нас даже больше стульев нет… Модестас подорвался из своего угла и бросился в коридор. Все проводили его ошалелыми взглядами. Из коридора доносились приглушённые разговоры, и через пять минут Модя вернулся на кухню под руку с девушкой. — Знакомьтесь, это Ира, — он влюблённо улыбнулся. — Моя Ира. Повесила неловкая тишина, в которой отчётливо был слышен Стаськин жаркий шепот на ухо Сергею: «Я думала, он гей», – а за ним цыкание Сергея и сдавленное: «Ой!». А потом кухня взорвалась криками и возгласами: «Ай, молодец!», «Красавица какая!», «Что ж ты молчал то, Модя?». Модестас и его Ира смущённо улыбались, все мужчины бросились его обнимать, а Стаська, Александра и Надежда засуетились, пытаясь найти ещё один стул. И все пока что было хорошо. На кухне поселились смех, тосты, лёгкое опьянение и счастье. Не было шпионок, не было сурового Сергея и злого Модестаса, каждый был другом, каждый любил. А Сергей ждал. Ждал, что же выкинет рыжий маленький крысёнок, потому что кроме того утреннего поздравления, он так до сих пор ничего и не получил. И всё пока что было хорошо. Когда в двенадцатом часу гости начали расходиться, а пьяный в дрова Ваня был вручён на руки Жару, и Стаська с Сергеем наконец остались одни, он устало присел на стул, допивая остатки вина из бокала. Стаська суетливо убирала грязную посуду и остатки еды, подпевала шипящему Хендриксу и изредка бросала на Сергея задумчивые взгляды. Когда кухня была убрана, она ужом скользнула в комнату, а вернулась со стопкой листов. — Сергей, — тихо позвала она, и он отвлёкся от бокала. — Вечер почти кончился. Это тебе, — и она протянула ему листы. Сергей недоуменно посмотрел на неё и взял стопку. 24.11.1971 «Он злой и неприступный, я не знаю, как с ним взаимодействовать…» 13.01.1972 «Он красиво поёт. Он вовсе не злой, просто весь в себе» 17.03.1972 «Я хочу стать его другом, чтобы он не был таким одиноким» Это были Стаськины записи, ее кругляшный смешной почерк. Кучи записей с самого начала их отношений, когда он ещё был противным суровым комсоргом, а она глупым наивным ребёнком. Сергей быстро проглядывал страницы, кое-где помятые и порванные, и будто снова переживал все это. Их ссоры, их диалоги, их постепенную привязанность друг к другу. Последняя страница была датирована 23 января 1973 года. «Я люблю его больше, чем это возможно для человека. Я есть лишь тогда, когда есть он» Сергей поднял на неё взгляд. — Стаськ… — слова застряли в горле, когда он посмотрел на неё, смущённо смотрящую в пол и ожидающую его реакции. — Я… — он запнулся. — А, к черту, — он выругался и резко встал со стула. — Иди сюда. И он схватил ее в свои медвежьи объятия, прижимая к себе так, что было сложно дышать. Она в ответ что-то пробормотала и точно так же отчаянно обхватила его за пояс. — Ты выйдешь за меня замуж? — тихо спросил он. — Что? — неверяще посмотрела она на него огромными синими глазами. — Замуж, Стаськ, — улыбнулся он. — Приём, Земля вызывает Станиславу, — щелкнул он ее по носу, увидев, что она зависла. — Прям замуж? — острожно спросила она. — С фатой и белым платьем? — Нет, — серьезно ответил он. — Без платья. Голые. Можно подумать, мы кого-то стесняемся. Теперь Стаська окончательно сломалась. Она смотрела на него своими детскими глазищами, в которых плескалась миллион и одна мысль. А потом до неё дошло. — А если я тебе в этом платье лезгинку станцую? — хитро улыбнулась она. Сергей рассмеялся. — Ну, если ты станцуешь так, что мне понравится… — сквозь смех сказал он. — То, так и быть, можешь выходить за меня замуж в платье. А потом он в миг посерьёзнел. — Я надеюсь, это «да»? — обеспокоенно спросил он. — Не думаю, что ты примешь другой ответ, — улыбнулась она. — Но есть проблема. Сергей вопросительно нахмурился. — Тебе придётся подождать, пока я научусь танцевать лезгинку. Как ты думаешь, Зураб и Мишико мне помогут? — притворно испуганно спросила она. Сергей выдохнул. — Нет, не помогут. Я им запрещаю. Когда ещё я смогу жениться на голой девушке? И все уже не было хорошо. Все было замечательно.