Голубой дракончик

Сергей вернулся домой за полночь. В нем проснулось былое рвение и жажда тренировок, и он задержался во Дворце Спорта. Он тихо-тихо открыл ключом дверь, чтобы не разбудить явно уже спящую Стаську. В принципе, их отношения немного сдвинулись с мёртвый точки невозврата, куда их загнала Стаська и ее ложь. В том, что она ему соврала, Сергей не сомневался вообще. Ну, по крайней мере, теперь. А вот зачем соврала – уже другой вопрос, ответ на который Станислава ему так и не дала. На кухне горел свет. Николая дома быть не могло, так как он снова уехал в командировку, на этот раз в Новосибирск. — Ты чего не спишь? — Сергей встал в дверном проёме. Стаська сидела за столом, подобрав под себя ноги и периодически прикладываясь к бутылке крымского вина, которое Сергею привёз кто-то из друзей. — Ой, — подняла голову она. — Я не думала, что ты так рано вернёшься... — Я и так задержался, — мягко ответил он. — Куда уж позже? Сергей в последнее время старался вести себя с ней как можно вежливее и обходительнее, не грубил, не пропускал сталь в голос и даже попросил маму ещё раз передать варенье, потому что Станислава, каждый раз видя его, вжимала голову в плечи и старалась как можно быстрее ушмыгнуть в другую комнату. Ещё она больше никогда не смотрела ему в глаза и, несмотря на то, что она больше не спала на диване, а заняла своё вполне законное на правах девушки место на кровати Сергея, всегда отворачивалась лицом к стене и делала вид, что засыпала за доли секунды. Стаськи будто не стало, какая-то запуганная мышь вместо жизнерадостного крысенка. — Действительно... — пробубнила себе под нос она, вставая с табуретки. — Что-то я совсем счёт времени потеряла... — Выпей со мной, — попросил Сергей, доставая с верхней полки ещё один бокал. — А как же тренировка? — робко спросила она. — Завтра выходной, — уверенно соврал Сергей. Ему эти три глотка никак не помешают завтра встать в семь и пойти в зал. А вот ей эти полбутылки... — По какому поводу пьём? — поинтересовался он, садясь за стол рядом с ней. Стаська тяжко вздохнула и налила ему вина. — За тяжелую жизнь? — неуверенно предложила она. — Я пью только за любовь, — покачал головой Сергей, улыбнувшись. — Тогда за любовь, — покорно согласилась она. — Сегодня репортёры приходили, — обыденно и просто начал он. — Интервью у команды взяли. — А у нас вчера были, — откликнулась она, хватаясь за тонкую ниточку разговора. — Спрашивали, в чем секрет успеха. — Будто он есть, — усмехнулся Сергей, пригубляя вино. — Вот-вот! И я им так сказала! — в ее голосе промелькнули прежние колокольчики. Сергей снова усмехнулся, на этот раз про себя. Алкоголь – чудесная вещь, развязывает язык, раскрепощает, помогает забыть на какое-то время проблемы. Они просидели на кухне два часа, попутно выпив ещё одну бутылку и разговаривая о всякой ерунде. Простой житейской ерунде. Когда время близилось к половине третьего, Стаська уже вовсю хихикала и посмеивалось в кулачок, разморенная вином, да и Сергей чувствовал приятное тепло в груди и шарики в голове. — Ой! — она пьяно икнула и тут же захихикала. — Мне, кажется, хватит... — Да и мне тоже, — встал с табуретки Сергей. Если он ещё как-то мог координировать свои движения, то Стаська запнулась об свою же ногу и полетела бы прямо навстречу полу, если бы на ее пути не появился Сергей. Он перехватил ее за талию, плотно прижав к себе. Ее тонкие руки обвили его за пояс, а лицо уткнулось куда-то в пресс. На него пахнуло мандаринами, самыми настоящими. А вот хлоркой нет. Странно. — Ой... — снова произнесла она, поднимая голову вверх и смотря на Сергея своими невозможно голубыми глазами, сейчас чуть замутненными алкоголем. — Ай, — ответил ей он, одной рукой обхватывая ее лицо, а второй зарываясь в волосы. Он наклонился к ней и соприкоснулся своим лбом с ее. Какое-то удивительное напряжение повисло в воздухе. Они не были так близко и долго друг к другу с того момента в спортзале, когда Сергей поцеловал ее. Да они и не целовались практически, разве что перед сном и на прощание Стаська быстро клевала его в щеку, реже – в губы, и то только потому, что промахивалась. Да и поцелуи эти были больше сестринские, нежели страстные. А сейчас он смотрел на ее тонкие губы и не мог отвести взгляд. Она уперлась руками ему в живот, но вовсе не отталкивая, а будто доверительно касаясь, нежно и трогательно. И он сделал это. Он поцеловал её так, как не целовал уже две недели, хотя временами безумно хотел. Мягко прикоснувшись своим губами к её, он поглаживал скулу и раскачивался с ней из стороны в сторону, будто кружась в каком-то танце. Она неумело и несмело ответила на поцелуй, осторожно сжав его нижнюю губу. И тогда Сергей понял, что если действовать, то сейчас, и аккуратно языком коснулся верхней губы Стаськи. Она что-то мурлыкнула себе под нос и приоткрыла рот, в ответ лизнув его губы. Невинно и просто, а по голове бьет так, что хочется сразу бросать ее на первую попавшуюся горизонтальную поверхность. Сергей скользнул языком в ее рот и ещё ближе потянул на себя, отчего она снова чуть не упала. Тогда он, подхватив ее под ягодицы, закинул ее ноги себе на талию так, что она сидела на нем, как коала. Медленными широкими шагами он отправился в спальню, все ещё удерживая ее на руках. Как только перед ним открылась дверь спальни, Сергей одним прыжком преодолел расстояние до кровати, которое почему-то казалось просто гигантским, и аккуратно положил на неё Стаську. Она не хотела отпускать его ни на секунду, поэтому не расцепила ноги, и он повалился прямо на неё, придавив всем своим весом. То ли у неё в голове играло вино, то ли она просто какая-то ненормальная, но она даже писка не издала, когда оказалась под Сергеем. Ее руки тут же запутались в его чуть отросших волосах, мягко потянув тёмные пряди. Сергей же одним движением стянул с себя футболку и откинул ее в сторону. Стаська под ним стянула с себя домашние шорты и отправила вслед за его футболкой. Ее тонкая майка порвалась на удивление легко и просто, обнажив поджарое девическое тело и маленькую грудь. Его штаны тоже упали рядом с кроватью, а за ними и нижнее белье. Единственная преграда между ними – белые хлопчатобумажные трусики Стаськи. Сергей острожно и очень нежно коснулся губами выступающих ключиц и шеи, большим пальцам провёл по тугим мышцам рук, опустился ниже, целуя ее под грудью и сжимая ладонями тонкую талию. Станислава застонала, выгибаясь под ним дугой и судорожно схватилась за его плечи. Сергей поцеловал живот, руками спускаясь к ее бёдрам – худым и узким, как у юноши. Внутри все горело огнём и кричало благим матом, подбодрённое вином и хлынувшими в голову гормонами. Сергей в какой-то момент сдался и позволил себе просто прижаться лбом к чуть выступающему Стаськиному прессу и замереть так, прислушиваясь к их сбитому сердцебиения. Тут же ее руки обхватили его лицо. — Сереж... — просящий, напряжённый и высокий голос, но такой Стаськин. — Прости, милая, — тихо шепнул он скорее ее печени, чем самой Станиславе. — Я все ещё не сильно верю, что ты есть. Стаська подняла его голову, заставив посмотреть в глаза, потом наклонилась к его лицу и тихо-тихо сказала: — Я здесь, — она легко коснулась своими губами его, — и я никуда не уйду. — Я и не отпущу, — очень твердо и уверенно заявил Сергей. А потом сжал ее бедра и осторожно проник в неё, срывая с тонких губ не один стон. Уже засыпая, Сергей, сам не помня как, чисто инстинктивно шепнул в рыжие волосы: — Я люблю тебя, Стаськ... Ответом ему стал рваный и короткий вздох куда-то ему же в ключицу, потому что теперь Станислава спала к нему лицом. Проснулся Сергей почему-то поздно. Будильник рядом с кроватью показывал одиннадцать часов утра, хотя тренировка начиналась в восемь. Однако Сергей не подлетел над кроватью, испуганный опозданием, а закинул руки за голову, счастливо улыбаясь и бессмысленным взглядом смотря в потолок. Он ещё помнил в голове ее тонкие руки, обхватывающие его, шею с бешено бьющейся на ней жилкой и выступающие рёбра. Он пролежал минут двадцать, просто думая о том, какой же он все-таки счастливый. Потом встал, надел одни лишь штаны и прошёл на кухню. На плите стояла тарелка с блинчиками, а на столе виднелся простой белый тетрадный лист. Серёжа, блины на плите, сметана в холодильнике, варенья нет. Я отключила твой будильник, потому что ты сказал, что тренировки у тебя нет, и я решила, что ты должен поспать чуть дольше. Вернусь часам к семи. Люблю. Ох уж ему этот кругляшный почерк из завитков. Сергей покачал головой, улыбнувшись одними усами. Самостоятельная какая нашлась, будильники отключает. На самом деле, Сергей был ей даже благодарен. Все-таки, не часто у него выпадает такой выходной. А ещё он продолжал улыбаться усами. Люблю. Если Стаськина ложь была для них точкой невозврата, то эта ночь стала отправным пунктом в светлое будущее. Больше Стаська не ныкалась по углам и не била чашки, стоило Сергею показаться в комнате. Теперь она вновь ходила почти светящаяся, с легкой улыбкой и чуть теплящимся огоньком в голубых глазищах. А ещё она тихонько пела себе под нос какие-то песни, названия которых Сергей не знал. Они опять говорили, опять смеялись, опять вместе тренировались. Только теперь теперь Сергей следил не за техникой броска Стаськи, а за ее ногами. Руками. Частью тела чуть выше ног. Она больше не напивалась втихую на кухне ночами, а лишь точила варенье банками. Ну, тут уж ничего не поделать. На дворе стояла тёплая июльская ночь, и Стаська вытащила Сергея в парк, любоваться закатом и есть мороженое из морозилки, которое она заботливо взяла с собой. Сергей с удовольствие перепачкал все ее лицо в пломбире, сделав вид, что он случайно, а потом с не меньшим удовольствием сцеловал сладкие подтаявшие капли с щёк и губ. И она очень громко и чересчур надрывно смеялась. Потом они вернулись домой, уставшие и счастливые, Стаська метнулась в душ, а Сергей благополучно ужом скользнул за ней. Ну, а что, в Сирии дети голодают, негоже воду тратить! Станислава смешно отфыркивалась, когда Сергей поливал ее из душа, а потом пыталась вырваться, когда он вытирал ее полотенцем насухо. И они очень быстро и легко заснули, закинув друг на другу руки и ноги. Стаська даже на него улеглась почти полностью. Но Сергей ей это простил. Проснулся он где-то посреди ночи от того, что ему стало холодновато. Действительно, Стаськи рядом нет, так ещё и окно открыто. Тут даже эскимос околеет, чуть ли не плюс двадцать пять за окном. Сергей чуть привстал на локтях, думая, где может быть Стаська. И тут он заметил на балконе в свете уловного фонаря ее тонкую фигурку. Она стояла, облокотившись на перила, совсем как тогда в Мюнхене, только сгорбившись и как-то несчастно. Он услышал, как она шмыгнула носом, кашлянула в кулачок и развернулась, чтобы войти в комнату. — Не спится? — мягко спросил Сергей. Станислава вздрогнула. Сергей невольно залюбовался. На ней была надета только его спортивная майка с номером десять, и она казалось ещё меньше и тоньше — Жарко стало, — она неловко провела ладонью по щеке так, что стало ясно, что она вытирала слезы. — А я чуть не замёрз, — подловил ее Сергей. Он раскрыл объятия, и Стаська быстро прижалась к нему, спрятав лицо у основания его шеи. — Расскажешь? — А стоит? — как-то слишком серьезно ответила она. — Плакать не стоит, — поцеловал он ее в макушку. — А рассказывать можешь начинать. Стаська чуть отстранилась, опять шмыгнула носом и села на кровати, свесив ноги на пол и повернувшись к Сергею спиной. — Я же не врала, — тихо сказала она. — Я и вправду шпионка. — Разве? — ядовито спросил он. — Не перебивай, пожалуйста, — мягко осадила его она, и Сергей захлопнулся. — Да, шпионка. Только какая-то неудачная. Сергей не мог поспорить с этим, но все же промолчал. — Я уже говорила, что моя мама родом из Чехии, а папа – Ленинградец, — да, это он знал. — Но я не говорила, что они оба разрабатывали оружие во время войны. Она вздохнула. — Так получилось, что в сорок первом они жили в Чехословакии, где их и поймали немцы. Им поставили условие: либо они работают на фашистскую Германию, либо расстрел. Мама тогда посмотрела на мою старшую сестру, на отца, и твёрдо сказала, что они будут жить. Так началась преступная деятельность семьи Романовых, — Стаська заметила, как дрогнули его усы. — Не смейся, меня вправду зовут Станиславой, и я правда Романова. Он легко прижал ее спину к себе и сцепил их пальцы. — Мои родители придумывали новые модели пулеметов, дорабатывали бомбы, а маленькую девочку, которую звали Серофимой, отдали в партизанский отряд, где она стала машиной для убийств: жестокой, беспринципной, ничего не чувствующей, однако никто не знал, что дома она садилась за стол с родителями и яро обсуждала планы побега в Советский Союз. Вот такая несгибаемая. Сергей все ещё сжимал Стаськины пальцы. — После войны обо всем этом шпионаже узнали американцы и опять поставили родителей перед выбором: они работают на американцев или их сдают советским властям. Ну, родителям ничего не оставалось делать, как соглашаться, потому что к этому моменту мама уже была беременна мной. Из родившейся девочки сделали подобие старшей дочки, только действовать она должна была по-другому. Обманом, хитростью, притворством – чем угодно, но не силой. Потом меня запихнули в советскую сборную по волейболу, сказав, что это дело государственной важности, и приказали следить за тобой. Следить-то я следила, только помимо этого постепенно влюблялась самовлюбленного придурка, который думал только о себе. — Ну, спасибо, — пробурчал под нос Сергей. — Не ворчи, — она легко поцеловала тыльную сторону его ладони. — Это не все. Она закинула ноги на кровать и прижалась к нему всем телом. Ее била крупная дрожь. — Изначально, я не хотела брать это задание. Но передо мной, опять же, поставили условие: если американцы проигрывают сборной СССР, то моих родителей убивают. Я год металась между человеком, которого полюбила всем сердцем, и родными людьми, но все решили за меня. Как мне потом сказали, моих родителей расстреляли ещё в тот день, когда вы выиграли кубинцев, просто мне не сказали. Я об этом узнала случайно, не на тот канал попала, когда прослушивала Севу, — да-да, тоже тот ещё шпиЁн. — Буквально за день до решающего матча. И тогда я решила все. Ну, по крайней мере, для себя. Я выкинула все, что собирала несколько лет, а, поверь, там было то, за что каждый из вас мог сесть далеко и надолго, и планировала сбежать в Москву и во всем признаться. А потом вы выиграли, и я... Струсила? Я не могла тебе сказать всей правды, поэтому соврала. Прости меня, мне до сих пор стыдно за те слова, которые я говорила тебе на балконе. Но если бы ты остался со мной, то у тебя были бы проблемы. Предатель – самое мягкое, как бы тебя называли. — И почему же ты вернулась ко мне? — Потому что я обещала уйти, только когда научусь летать, — улыбнулась она. Он прижал ее к себе и провёл рукой по спутавшимся волосам. — Серафиму тоже убили? — тихо спросил он. — Ещё три года назад, — хлюпнула носом она. — Это было ее задание. Сергей чувствовал, как ее слезы текут по его груди, но думал лишь о том, что слишком поспешные выводы всегда неправильные. — Полюбила всем сердцем, говоришь? — шепнул ей на ухо Сергей. — Ты все такой же самовлюбленный. — И красивый? — не прекращал улыбаться ей в волосы он. — И придурок. — Ну, знаешь ли... — Сергей укусил ее за шею. — Как же хорошо, что не знаю, — Стаська повисла на нем, целуя куда-то в скулу. — Эта майка мне все равно идёт больше, поэтому будет лучше, если мы с тебя ее снимем, — непрозрачно намекнул Сергей. — Нет, — мотнула головой она, вскакивая с его колен. — Мне идёт больше. Утреннее восходящее солнце заливало всю комнату, и Стаська кружилась в его лучах, подняв руки высоко над головой так, что майка задиралась, обнажая стройные бёдра. А Сергей смотрел и не мог насмотреться, зная, что теперь у них все будет хорошо.