Пусть ты сейчас один, если я встану с тобой, завтра за нами сомкнётся уже толпа. Так ты изменишь мир или спасёшь его, или, кто знает, быть может, спалишь дотла.
Тараканы, «Сила одного»
- Мы – лучшее, что они могут увидеть, - говорит Эрик. Чарльз называет спор дискуссией, столкновением мнений, поиском компромисса. Обычно – в зависимости от предмета обсуждения, но Эрик думает по-другому: когда спорит Чарльз, это – дискуссия. У Эрика всегда – столкновение. Он сталкивается коленом с фасадом стола, на краю которого сидит Чарльз. - Мы – лучшее, Чарльз. Чарльз не любит спорить, но и соглашаться с Эриком он тоже не любит. Он слишком хорошо умеет убеждать, чтобы просто так вот соглашаться. Для тех, кто рожден учить, существует только одно правильное мнение. Эрик расстегивает верхние пуговицы на его рубашке – старательно вынимает мелкие перламутровые пуговицы из тугих петель. Иногда пальцы касаются жаркой белой кожи между полами рубашки. Это волнует, и Эрик вряд ли сумел бы ответить с уверенностью, кого из них – больше. Впрочем, смог бы Чарльз. Эрик говорит, подняв глаза, понижает голос, откуда-то из глубины груди: - Они не дети, Чарльз. Чарльз встречает его взгляд. Щурится, собирая под глазами темные морщинки. За прошедший день любой из этих детей мог незапланированно убить его просто потому, что никто не пытался совладать со своими силами раньше. Он упирается ладонью Эрику в грудь. Пальцы у него подрагивают – не видно, но Эрик чувствует. Расстегивает манжету у Чарльза на запястье. Запонки, черт возьми, на домашней рубашке. Чарльз следит из-под полуопущенных век, как Эрик из петель на его брюках вытягивает ремень. - Закрой дверь, Эрик, - просит он, выдохнув и глубоко вдохнув снова, вслушиваясь в прикосновения пальцев Эрика над ослабшей брючной молнией. Эрик подбородком сминает край распахнутого воротника в выемку между ключицей и лопаткой. Чарльз прижимается к нему щекой. Эрик дышит Чарльзу в шею, медленно спускает под рубашкой руки по его спине, обводит ладонями талию, сдвигает ниже пояс брюк. Скулу щекочет прядь вьющихся чарльзовых волос. Совсем рядом с его лицом, на запястье Чарльза очень громко отсчитывают секунды часы. Эрик целует его, целует глубоко, и рука Чарльза, опирающаяся на край стола, подламывается в локте. Эрик находит языком налившуюся кровью ссадину на его нижней губе и сжимает ее зубами снова. Он чувствует, как Чарльза прошивает дрожью, в пах Чарльзу упирается эрегированным членом. Даже сквозь две пары брюк он чувствует головкой обжигающую податливость тела Чарльза. - Это невыносимо, Эрик, - говорит Чарльз. Он облизывает губы, языком задевая губы Эрика. Глаза его, кажется, становятся темнее, блестят между подрагивающими ресницами. – Я слышу все твои мысли. Это чертова ипсация. - Останови меня, если тебе это не нравится, - говорит одними губами Эрик. Чарльз сгребает в кулак водолазку у него на груди, мокрую, почти слившуюся с кожей. На пол сыплются белые листы, исписанные твердым ясным почерком; ладонь Чарльза срывается с отполированной столешницы. Он позволяет Эрику уложить себя спиной на разбросанные по столу страницы собственных статей. Волосы падают Эрику на вспотевший лоб, когда он нагибается над Чарльзом, руки оставляют на гладкой поверхности стола влажные отпечатки. Эрик целует Чарльза, прижимая его своей тяжестью, чувствует, как сбивается наконец его дыхание, животом чувствует твердею-щий член между краями разошедшейся молнии. Тянет на себя белье. Чарльз морщится, почувствовав под голыми ягодицами край стола. Эрик пробирается рукой вниз, под задравшуюся рубашку, под бесполезный ремень – пряжка нагрелась от тепла их тел. На светлой коже Чарльза ремень оставил красные следы. Колени Чарльза с силой сжимают его бедра. - Господи, Эрик, - сквозь зубы говорит Чарльз. Эрик собирает вязкий предэякулят с его обнажившейся головки, растирает между пальцев. Часть, кажется, все же остается на внутренней стороне брюк Чарльза, когда Эрик просовывает руку к его промежности. Сфинктер пропускает оба пальца не сразу, неохотно; в подушечках растет горячий стук, который слышит Эрик во всем своем теле – отдаленные раскаты грома частящего в груди сердца. Чарльз прогибает поясницу. Сшибает локтем на пол толстый справочник. Скрещивает ноги позади талии Эрика. - Эрик, - говорит он и закрывает глаза, сводит брови к вспотевшей переносице. Эрик прижимается к нему и чувствует, как туго давит на лобок натянутый брючный шов. Чарльз отвечает на поцелуй, приподнявшись на локте. Ворот стянутой вперед водолазки впивается Эрику в шею. Он захватывает рот Чарльза и целую вечность, пока не щелкают часы, не понимает, где чей язык, и все это время он точно знает, насколько сильно должен нажать кончиками пальцев на набухшую уже, напряженную простату. Чарльз отворачивается от Эрика, часто, как от боли, дыша, стискивает рукой край стола. - Я прошу тебя, - хрипло говорит он в сторону, сглатывает нервно, - я прошу тебя, Эрик, закрой чертову дверь. Эрик кусает его у основания шеи, над выступающей ключицей. Грудная клетка Чарльза поднимается рывками, задевая грудь Эрика. Чарльз отпускает водолазку, бессильно цепляется за твердое эриково плечо, соскальзывает кистью вниз к локтю. Эрик жмется лицом к влажной шее, и о щеку его один за другим разбиваются тяжелые удары пульса. Он медленно освобождает руку, распускает молнию на собственных брюках. Наматывает на сложенные пальцы слюну, в которой явственно тянутся кровавые нитки. Чарльз шире разводит ноги, льнет всем телом к Эрику. Утыкается горячим лбом ему в грудь. Упираясь ладонью в стол, другой Эрик направляет головку, проталкивает, медленно входит до конца. Чувствует, как напрягаются бедра Чарльза. Дрожь Чарльза передается ему, а может быть, и наоборот; он стреножит себя, не торопится: он нетерпелив, но очень хорошо научился ждать. Он знает, что Чарльз не выносит боли. Эрик опускает веки и дышит, дышит, дышит. Кисть коротко, но сильно сводит, и сжавшиеся на мгновение пальцы рисуют на боку Чарльза красные полосы. Пряжка на ремне звякает, словно метроном. Он наклоняется ниже, укладывая Чарльза обратно на спину, встает локтями на нагревшуюся столешницу. Чарльз обнимает его за шею обеими руками, выгибается под ним. Членом, зажатым между их телами, трется об мокрую водолазку Эрика. Взлохмаченным затылком елозит по смятым страницам своих записей. Плывущим, рассеивающимся взглядом Эрик выхватывает отдельные слова, синей ручкой по белой бумаге. Он бездумно наматывает на палец прядь волос Чарльза, разбирает слог за слогом – это помогает отвлечься, не уйти в размашистые грубые рывки, и, черт возьми, есть что-то в том, чтобы в жертву принести те самые тезисы, вокруг которых Чарльз разворачивает свои дискуссии… сталкивается с Эриком в непримиримом конфликте идей. Чарльз откидывается назад. Дышит отрывисто, стиснув белые зубы. Эрик ловит губами каплю соленого пота, скользнувшую к яремной впадине, собирает языком подсыхающую кровь с его плеча. Пояс брюк сползает ниже, и влажной поясницы касается прохладный воздух: Чарльз оставил окно приоткрытым. В жарких туфлях сдавливает пальцы не менее жаркая судорога. Он переваливается на один локоть, освободившейся рукой протискивается под собственный живот. Сжимает ладонью член Чарльза, подаваясь всем телом вперед, врезаясь между разведенных ног, ощущая прикосновение мошонки к покрытому испариной лобку. Чарльз стонет под ним, глухо, задавленно, скребет ногтями его лопатки под прилипшей водолазкой, и напрягается весь, всем телом так, что Эрик забывает, как дышать. Целую вечность ему кажется, что это вовсе и не нужно. Он не слышит тиканья часов, но чувствует, как движутся стрелки по разогретому циферблату. Медленно. Как если бы Чарльз заморозил время. Это было бы невыносимо. Эрик рычит куда-то в воротник Чарльзу и сам не слышит своего голоса. Наваливается на него всем своим весом, съезжая локтем по столешнице. Чарльз содрогается, и руки его на спине Эрика постепенно слабнут. Когда Эрику хватает сил открыть глаза, он натыкается взглядом на следы собственных зубов, окруженных наливающимся кровоподтеком - пронзительно-яркое пятно на белокожем Чарльзе, со свежей алой полосой, спускающейся в выемку за ключицей. Красное пятно на краю воротника. Кровь не идет Чарльзу. Эрик выпрямляется, упираясь ладонью в край стола. Теплая мокрая водолазка на животе быстро стынет, и это даже приятно: ему определенно нужно помещение попрохладнее, чтобы самому хоть немного остыть. Эрик проводит ладонью по бедру Чарльза и сквозь плотную ткань брюк чувствует, как дрожат мелко расслабляющиеся мышцы. Чарльз привстает на локте. - Чтоб тебя, Эрик, - выдыхает он, облизывая губы. Щурится на Эрика сквозь упавшие на лицо волосы. Под глазами у него проступают темные тени, и глаза как будто западают, но блеск их, почти болезненный, говорит Эрику больше, чем охрипший голос. Он подтягивает Чарльза к себе, ближе, чтобы не выскользнул член. Чарльз морщится. Он обращает внимание на шаги за дверью чуть позже, чем Эрик. Примерно тогда же, когда в повисшей тишине становится слышен приглушенный голос Хэнка. - …в кабинете, наверное, - говорит Хэнк. - Чует, - говорит Эрик. Чарльз дергается сесть, опускается обратно на локоть. По его плечу ползет тяжелая красная капля. Эрик поводит бедрами, и в ответ сфинктер сдавливает его член снова. - Эрик, - предупреждающе говорит Чарльз. Он понижает тон, хотя и без того совсем охрип. Сквозь его белую рубашку с единственной оставшейся застегнутой на груди пуговицей ясно проступают твердые соски. Эрик качает головой. Шаги приближаются; шлепают по паркету резиновыми подошвами кеды Хэнка. Стучат каблуки – часто, звонко, даже сквозь стену слышен их чистый, почти музыкальный звук. Чарльз не оборачивается на дверь. Он не сводит взгляда с Эрика и дышит – так, что трепещут крылья носа, вздрагивают напряженные плечи. Хмурится. Проводит языком по прокушенной губе. Эрик оглаживает кончиками пальцев колено Чарльза. - Загляни им в мозги, - предлагает он. – Внуши им, что нас здесь нет. Каблуки затихают в коридоре. Чарльз приподнимается, опираясь на льнущие к влажным ладоням листы. Эрик вздыхает раскрытым ртом и чувствует, как начинает внутри Чарльза вновь крепнуть его член. И еще чувствует дрожь, и не может понять, чью. Чарльз моргает, жмурится. Смотрит устало и сосредоточенно, и глаза его блестят, как от боли. - Я не могу, - говорит он сквозь зубы. – Я не могу с ней так. В дверь осторожно, деликатно стучат с той стороны. Хэнк стучит. Рейвен подобные условности чужды: это ее дом, ее брат, ее жизнь, которую так небрежно изменил Эрик. - Чарльз, ты здесь? – спрашивает Хэнк у закрытой двери и снова стучит. Профессор, вы нужны своим детям. Эрик склоняется к Чарльзу, вжимается в него. Чарльз цепляется второй рукой за его плечо, стискивает пальцы так, что Эрик почти слышит стон собственных мышц. - Пусть увидят, - шепчет Эрик, глядя в глаза Чарльзу, снова светлые, даже светлее кажущиеся, чем есть, из-за темных волос, сквозь которые смотрят, из-за синеватых теней вокруг, из-за того, как сократились зрачки. Это зверю нельзя смотреть в глаза – и, наверное, человеку-зверю, а Чарльзу – можно. Чарльзу нужно. В глаза, которые видят насквозь, нельзя не смотреть. – Это твой выбор, Чарльз. В конце концов, меня здесь могло не быть. Чарльз глаз не отводит. Он не пытается испепелить Эрика взглядом, - это не про него. Молчит, весь застыв, и, наверное, слышит все мысли Эрика, и щелкают у него на запястье часы между ним и Эриком. Сперма стекает по его промежности на край стола, капает Эрику на брюки. Подсыхает на коже белесой пленкой. Ручка двери дергается раз. Другой – уже с силой, с вымещаемым раздражением. Это Рейвен, и, в принципе, ей мало что будет стоить вырвать ручку из массивной, цельного дерева двери вместе с замком, чей миниатюрный засов прочно зашел в паз. Эрик слышит голос – недовольный и потому звонкий, как перестук ее же каблуков. Рейвен, обольстительная лесная кошка, Чарльз говорил, что она ревнует, что Эрик ей нравится. Эрик не против, хотя про себя считает иначе: ей не нравится, что внимание Чарльза принадлежит теперь не ей одной. Не переживайте, дети, скоро я верну его вам. Эрик наклоняется к Чарльзу, переносит вес на раскрытую на столе ладонь. - Может быть, не скоро, - говорит он в висок Чарльзу. Низко, чуть слышно, но ни слова, ни громкость не имеют значения, - только, наверное, рокочущий их тембр. Дотрагивается губами до солоноватой кожи, до влажных волос. Чарльз медленно опускает ресницы. Опускается ладонью по груди Эрика. Отвечает: - Нас. Он мягкий. Он подается бедрами навстречу Эрику, сползая с края стола. Эрик ладонями сжимает его ягодицы. Растянутые мышцы обнимают член почти без сопротивления. Натертая головка скользит в оставшейся внутри сперме. Он выгибается, грудью прижимаясь к груди Эрика, со своей собственной, томной грацией, которую так хорошо видно, когда утихает его дрожь. Оставляет следы от рук на запотевшей столешнице. Эрик целует его поднятый подбородок. - Я не позволил бы тебе. Эрик закрывает глаза. Целует нежную кожу у закругления нижней челюсти. Целует шею там, где жарко стучит пульс. Целует запекшуюся корочку на открытом податливом плече. Ремень болтается в петлях, и он скорее чувствует, чем слышит металлический отзвук пряжек. Кажется, Эрик даже не слышит голос Чарльза, не вслушивается, но не может не ощутить спокойную его, почти самонадеянную уверенность. И не спорит. - Позволил бы. Потом Чарльз сжимает бедра, стонет, между бровями собрав мучительную морщинку, и все это время Эрику представляется невозможным, что завтра их всех может больше не быть.