If this love is pain, well darling, let’s hurt tonight
*****
Он не брал трубку днём, не брал трубку вечером, и я начинал сходить с ума. Я столько раз уходил от него, динамил, игнорировал, что просто не укладывал в голове мысль, что у него тоже есть подобное право. Мне даже не было стыдно, что я набирал его так часто. Моя гордость даже не посмела открывать свой рот, сидела где-то глубоко внутри, помалкивая, уступая место чувству более важному. Но каждый раз абонент был недоступен. Сейчас мне просто до безумия хотелось увидеть его и вытрясти всё, что он умалчивает мне. Хотя бы просто увидеть. Знать, что всё ещё здесь, что не наделал ошибок на горячую голову. Но едва про него можно так сказать. У него всегда было больше здравомыслия, чем у меня. Поспешность в принятии решений несвойственна ему. Это скорее моя дурная фишка. Сильнее всего на свете надеюсь, что это в нём не изменилось. Уже второй раз за время, когда ты появился, мне снова захотелось закурить. Но вижу твоё лицо, и этот наркотик перебивает другой. Всё же заставил меня бросить. Не покидает чувство дежавю. Уже знакомый страх потерять тебя шевелится внутри и расползается по венам. Парализует, делает беспомощным. Я почему-то особенно боюсь именно этого. Не того, что ты меня не любишь или что я тебе не нужен, а то, что ты пропадёшь. Просто исчезнешь, будто и не было. И у меня не будет ни единого шанса исправить ошибки. То, как уехал ты, и как пропал я — совершенно разные вещи, и теперь я вижу это чётче. Когда отвожу прожектор со своей неприкасаемой персоны, наконец, замечаю в своей попытке отгородиться непростительные недостатки. Я был слишком поглощён тем, чтобы облегчить собственную участь. Не верил, что моё присутствие или отсутствие в твоей жизни хоть что-то меняет. А сейчас я не могу перестать видеть твоё выражение лица, когда в лифте сказал тебе об этом. Если словом можно дать под дых, то я уже отправил тебя в нокаут. Наверное, в моих действиях есть что-то маниакальное в данный момент. Упёртое. И это на меня не похоже. И мне это нравится. Я раз за разом давлю на звонок в твою квартиру и жалею, что отдал тебе долбанные ключи обратно. Внезапно понимаю тебя, как никогда. Ты же, наверняка, точно так же стоял перед моей дверью, когда я прятался в работе. Сколько нужно терпения и понимания, чтобы после подобных моментов не возненавидеть? Звонок не особо помогает, поэтому подключаю кулаки. После надоедливых, монотонных и довольно громких стуков в дверь, выходит соседка. Приходится прекратить. Думаю, если бы ты был внутри, то уже вышел бы. Хотя бы, чтобы дать мне по ебалу. Опускаюсь на корточки по стенке, прямо возле твоей двери. Как же звенит в ушах от этой тишины. Она будто преследует меня, куда бы я ни пошёл. Она не из уютных, успокаивающих звуков. От неё хочется взвыть. Сводит с ума и нервирует потрёпанную психику. Щёлкаю зажигалкой перед лицом снова и снова. По привычке так и ношу в кармане, хоть уже и не пользуюсь. Понятия не имею, сколько уже прошло времени. Нет сил даже запустить руку в карман и снова посмотреть на телефон, молчащий который час. По ощущениям, кажется, прошла вечность. Плюс-минус. Обхватываю свои колени и утыкаюсь в них лицом. Со стороны кажется, будто я и вовсе уснул, но мозг категорически отказывается давать мне передышку. Мягкое, осторожное прикосновение к волосам, которое я даже не сразу различаю. Такое ласковое, что это не можешь быть ты. Думаю, что мерещится. — Что ты здесь делаешь? Поднимаю лицо и вижу взволнованные, уставшие глаза Ричи. Слава Богу, смотрит без ненависти. По крайне мере пока. Стоит на коленях рядом со мной и совершенно не понимает, что я забыл здесь. Возле его двери. — Ты не поднимал трубку. Сам удивляюсь своему хриплому голосу из-за долгого молчания. Кажется, я за целый день не произнёс ни слова. — Десятичасовые смены — отстой. Телефон сел. Только сейчас замечаю, что под ветровкой медицинская одежда. Я даже не подумал, что ты просто можешь быть на работе. Сразу предположил худшее. — Сколько ты здесь сидишь? — подозрительно, уже заранее зная, какой я идиот. Неопределённо дёргаю плечом. Не хочу говорить, что на деле прошло больше четырёх с половиной часов. Не хочу, чтобы прибил прямо здесь. — Я могу зайти? — Конечно, — выдыхаешь и подхватываешь меня за руки, помогая встать. Осматриваешь моё лицо, проверяешь, в каком я состоянии, и мне очень хочется улыбнуться. Из тебя заботу никакими пинками не выбьешь. Доносится несильный запах краски, к которому я уже привык. Из-за освещения мягкого, рассеянного становится очень уютно. Сквозь большие панорамные окна виднеется ночной город, утопающий в свете фонарей. Хорошо, что окна такие огромные — вид просто изумительный. — У тебя есть что выпить? Совсем не время строить из себя заботливую мамашу, и ты это понимаешь. Киваешь и идёшь на кухню за двумя стаканами. Мне страшно, что он молчит. Что не ругается. Что впустил. Опускаюсь прямо на пол, на пушистый белый ковёр с высоким ворсом, который постелили на днях рабочие. Мебели всё равно пока что нет. Я его лично выбирал, чисто чтобы исполнить детское желание. Всегда хотел такой в свой дом. Я предложил, а ты даже не спорил. Буквально пара дней, и здесь уже всё готово. Моя работа будет выполнена. И от этого ком застревает в горле. Хочется позвонить и отменить доставку. Выдумать что-то, чтобы не заканчивать строительство. Приносишь бутылку виски, наливаешь совсем немного, и вкладываешь мне в ладонь. Чересчур крепкий напиток для меня. Но мне много и не надо, только чтобы угомонить дрожь в пальцах. Хватаю его за руку и останавливаю. Как ребёнок, ухватившийся за длинную юбку матери, боюсь, что уйдёт. Тяну вниз и поднимаю глаза. — Сядь со мной рядом. Чтобы я тебя видел. Чтобы чувствовал. — Куда я могу исчезнуть из собственной квартиры? Опускаешься и садишься рядышком, прямо напротив. Делаешь небольшой глоток и не торопишься говорить. Я не выпускаю руку, по-прежнему держу за запястье. Мне будет так спокойнее. — Насчёт этого. Квартира. Зачем? Ты же говорил, что получил предложение получше. Поэтому переехал. Вижу, что не хочет говорить. Будто боится моей реакции. Перекатывает виски в стакане и даже не поднимает глаз. — Я сам подобрал себе другое место работы, когда узнал, что ты здесь. И не сказал бы, что оно лучше. Но приехал бы ещё раньше, если бы не вся эта волокита с переводом. Эдди, я люблю свою работу, я с самого детства хотел заниматься этим. Уж ты-то это знаешь. Я чувствую, что мне повезло найти любимое дело, пусть это и невероятно сложно. Сложнее, чем я думал. Но, в то же самое время, я чувствую, что ничего не имею, что всё настолько пиздецки бессмысленно. Я просто тону в бесконечных сменах, пациентах, историях болезни, нагружая себе ещё больше. Прошу о заменах, чтобы не проводить лишний час дома. Там меня ждать всё равно некому. Невольно сжимаю его руку сильнее и допиваю виски. Горло жжёт, и слёзы наворачиваются на глаза. Только, блять, не он. Он не должен чувствовать всего этого. — Это совершенно не то, что я ожидал услышать. Я думал ты… — Счастлив? — Как минимум. Сейчас у меня потихоньку складывается всё в одну картинку. Не зря я с самого начала удивился частым звонкам Бев ещё до того, как он появился. Слишком много совпадений, так не бывает. — Ты виделся с Беверли, правда? — Правда. Я встречался с Биллом год назад. Он сказал мне, что ты делал им квартиру. Прямо как мне сейчас. Запускаю руку в волосы и крепко сжимаю пряди на корнях. Почему всё так сложно, ёб твою мать. — Почему ты просто не встретился со мной, когда узнал, где я живу? Улыбаешься, глядя на меня. Будто я самый наивный человек на свете. Отставляешь пустой стакан и придвигаешься ближе. — Ты не хотел меня видеть девять лет. Я не мог просто заявиться к тебе, рассчитывая, что ты примешь меня с распростёртыми объятиями. Сдался я тебе триста лет. Ты мог увидеть меня и сразу послать. Я не мог рисковать так. — Ты просто сумасшедший, ты знаешь это? Нанять меня, чтобы я был рядом? Потому что боялся, что ты мне не нужен? Трёхкомнатная ебучая квартира. Ещё бы палац купил. Опускаю руки на его бёдра и крепко сжимаю. Просто жизненно необходимо коснуться его. Удостовериться, что не брежу. — Больше пространства — больше времени займёт стройка. Больше времени ты будешь со мной, — как-то смущённо понижаешь голос. — Тем более, тебе же нравилось заниматься этим, да? Ты любишь свою работу. Мне было так приятно смотреть на тебя. К ебеням эти деньги. Протягиваешь руку и нежно гладишь по щеке. Я едва не мурчу, не могу сдержаться. Меня раньше так бесило, когда меня касались. Особенно лица́. Особенно чужие. — Прости за манипуляцию с твоим боссом, кстати, — виновато закусываешь губу. — Он бы, конечно, не уволил тебя, ничего такого. Просто я решил подстраховаться и подкупить его. Чтобы он убедил тебя взяться за это дело. — Ну, хоть это я понял правильно. Я согласился всё равно не из-за него. Как мне не хочется, чтобы он убирал руку с моего лица. Чтобы перестал трогать. Не знаю, имею ли я право, я уже ничего не знаю, мне просто дико хочется сделать это. Кажется, умру, если не сделаю. Обвиваю шею руками и забираюсь на его бёдра, крепко сжимаю по бокам. Ёрзаешь подо мной и садишься поудобнее, обнимаешь за спину. Я даже не вспомню, когда меня в последний раз обнимали так, как сейчас, смотрели так, как смотришь ты. Мне кажется, моё сердце сейчас лопнет от этой переполняющейся нежности. Той, от которой я бегал, как от прокажённого. Тёплые мягкие губы опускаются мне на шею, и у меня перехватывает дыхание. — Они нормально тебя приняли? — улыбаюсь. — Бев с Биллом? Ужасно неприятная часть нашего разрыва включала себя прекращение общения с Денбро и Марш. Я уже выслушал свою долю упрёков от них полтора года назад за то, каким эгоистичным куском дерьма был. Они так не говорили, но чувствовал себя я именно так. К Ричи у них было своё отношение. Особенно у Беверли. Смешно морщишь нос, показывая, что не так всё гладко. Распирает от желания опуститься и поцеловать этот нос. Пока держусь. — Я встречался с ними на протяжении лет. Уже, конечно, не всё так безоблачно, как было в детстве. У них своя семья, и могу поклясться, что Бев никогда не забудет мне, как я поступил с тобой. Естественно, она понимала, откуда ноги растут. Почему ты пропал и всё такое. Но я всё равно приезжал к ним каждый ебаный раз, надеясь увидеть тебя там. А ты никогда не появлялся. Никто вообще не знал, где ты и чем занимаешься. Я выпытывал у них, думая, что это они мне не хотят этого раскрывать, но ты действительно просто исчез. И меня душила мысль о том, что я понимаю, почему ты не появляешься, почему не хочешь видеть. Чёрт, лишь бы сдержать долбанные слёзы. Наворачиваются на глаза, портят весь момент. Я, блять, не могу снова перед тобой плакать, это уже слишком. — Прости меня, — глухо говорю ему в плечо. Глаза поднять не могу, если меня сейчас прорвёт, я не успокоюсь. — Я всегда был таким идиотом. — Неправда, — поднимает моё лицо, и я вижу его так дьявольски близко, что снова в голове запускается таймер. Меня надолго не хватит. Отсчёт буквально на секунды. — Ты самый умный и потрясающий парень, которого… Не даю ему договорить и накрываю его горячие губы. Ни секунды больше не хочу ждать. Горьковатые после виски и такие мягкие, будто бы не целованные ни разу в жизни. От всего этого, подобно тысячи фейерверков выстрелили прямо в голове. Прижимаюсь ближе и зарываюсь в любимую копну волос, ерошу, навожу самый настоящий беспорядок, но рук убрать не могу. Хоть один единственный раз хочу поцеловать первым, так, чтобы не осталось никаких сомнений в том, насколько сильно я не могу без него. Насколько не в порядке я без него. Насколько чёрствым и бесчувственным, непохожим на самого себя, становлюсь я, когда он не со мной. — Эдди, погоди, — отрывается и тяжело дышит. — Прости. — Что такое? — У меня даже нет кровати здесь. Мебель привезут только завтра, — видит мои взлетевшие брови и поникает: — Всё совсем не так, как я себе мечтал. Провожу пальцем по влажной, пухлой губе. Поверить не могу, что он говорит что-то подобное. Что может расстраиваться из-за такого. Что думает, что для меня это важно. — Мне настолько плевать на это, поверь. Это не имеет значения. Я не оторвусь от него сейчас, даже если ебаная земля треснет пополам. Не принимаю больше никаких отговорок и тяну на себя. Кожа гладкая, такая нежная, что грех вцепиться ногтями. Хотя очень хочется. Особенно, когда выгибаешься, наклоняешься надо мной, и я чувствую пальцами перекатывающиеся мышцы. Снимает с меня кофту и откидывает подальше. Чтобы не отвлекала глупая одежда, чтобы не закрывала доступ к телу. Чтобы не мешала быть кожа к коже. Спиной ощущаю мягкий пушистый ворс и мысленно говорю себе «спасибо» за то, что настоял его постелить. Вскидываю бёдрами, намекая, прошу об его участии. Кладёт руку на мой член и сжимает. Слабо, совсем не так, как хочу. И он это знает. Улыбается мне в губы и сжимает сильнее, ловит мой громкий стон. От нетерпения я сам накрываю его ладонь и направляю, показываю, чего хочу. Отклоняется от меня, и я разочарованно выдыхаю. Поворачиваю голову, чтобы посмотреть, как он роется в рюкзаке, который бросил недалеко на полу. Чуть ли не хныкаю, что отлип от меня. Привстаю и подползаю ближе, не могу ждать, не хочу лишаться его тепла рядом. Целую в губы, чтобы снова обратил внимание. Покусываю, посасываю, чтобы понимал моё нетерпение. Чтобы не драконил меня ещё сильнее. Не отрываясь от его губ, вытягиваю из пальцев пакетик презерватива и перехватываю инициативу. Как же хочу, чтобы он извивался в моих руках, чтобы из-за меня хрипел от сорванного горла, чтобы смотрел так, как сейчас. Всегда. Только на меня. Толкаю в грудь и заставляю лечь на спину. Его кожа будто светится в этом приглушённом освещении. Не могу удержаться, чтобы не оставить пару лёгких укусов на этом идеальном торсе, плоском животе, подрагивающем от моих действий. На секунду даже забываю, как уже болезненно тесно собственному члену в джинсах. Язык сам собой выводит узоры на любимом теле, и я замираю, припадая носом к линии волос ниже пупка. Как же невъебенно кружится голова от этого аромата. — Эдди… — вздрагивает. — Чёрт. Я же не железный. Просто надень уже его… — Ещё минута. Дай мне надышаться. Дай мне доставить тебе такое удовольствие, о котором я мечтал годами. Запускает пальцы в мои волосы и гладит, массирует, разрешает впитывать его запах глубоко в лёгкие. Хочу попробовать его. Так сильно хочу почувствовать на языке, что выстанываю от этой мысли, как представлю себе. Прикусываю нежную кожу и стаскиваю штаны. От предвкушения облизываю губы и перевожу взгляд на твоё лицо. Полностью в моей власти, хочется просто умереть, лишь бы этот момент никогда не заканчивался. Закрыл глаза от наслаждения и откинул голову, доверчиво подставляя мне беззащитную шею. Когда обхватываю его стоящий, истекающий смазкой член, выгибается и незамедлительно толкается в руку. Тише, не так быстро. Я мог бы делать это вечно. Смотреть, как теряет контроль, как отпускает ситуацию и ненадолго позволяет мне вести. Хочу, чтобы ему было до одурения хорошо. Прихватываю губами набухшую головку члена и медленно вбираю в горячий рот, втягивая щёки. Твой громкий стон, отчаянный и умоляющий, впечатается в памяти навсегда. Заглатываю глубже, насаживаясь до упора, и чувствую, как больно вцепляешься в мои волосы. Терплю и ускоряюсь, поглаживаю твои бёдра, которые одобрительно расставляешь пошире, открываешься полностью и расплываешься в моих руках. Это самое сильное, самое безграничное «люблю», которое можно почувствовать. Никакими словами я не смог бы передать это лучше. Через секунду разрываю зубами пакетик, чувствую, насколько он на пределе. Не выдерживает и минуты. Как только надеваю ему контрацептив, с рыком приподнимается и резко меняет позицию так, чтобы я был внизу. Дрожащими пальцами сдирает с меня джинсы и, когда поднимает глаза, внезапно на секунду замирает. Видит, что я смотрю на него с подразнивающей улыбкой, пиздецки довольный такой реакцией и его действиями. Ему нравится, когда я такой. Нравится, что дразню так приятно, что мучаю сладко, совершенно не так, как раньше. Он ловит кайф с того, какой я расслабленный сейчас и, признаться, мне самому охуенно от этого. Наклоняется и игриво прикусывает нижнюю губу, не углубляет поцелуй, просто водит языком, не даваясь, не разрешая прихватить сильнее. Из-за этого отвлекающего манёвра проникновение становится резким, неожиданным. Распахиваю глаза, хватая ртом воздух. У меня слишком давно никого не было, он этого не знал. Чувствует по моей хватке в его плечи, по тому, насколько туго я поддаюсь, и останавливается. Входит лишь наполовину и тяжело дышит. Держит мои бёдра от необдуманно быстрых движений. Крепко держит, так, что при попытке толкнуться вперёд, стонет, но спуску не даёт. Отвлекает поцелуями, чтобы я не причинил себе лишней боли. Даёт привыкнуть. Чувствует, как тесно внутри меня и жарко, что нужно время. Тело отвыкло, что его заполняют подобным образом, что обращаются так. Забота - это не всегда утешительные взгляды и нежные поглаживания. Не всегда ласковое слово или рискованный поступок. Иногда это такая микродеталь, что ты не сразу и видишь. Какой-то полужест, едва заметное движение. Или его отсутствие. Иногда это приструнить свою страсть, выдохнуть сквозь зубы, чтобы не начать вколачиваться сразу. Замереть и просто ждать, закрыв глаза. Это уже от тебя твоё громкое, ответное «люблю». Целует меня в висок и позволяет уткнуться в его шею, спрятаться от боли, укусить, если надо. Вгрызться, если слишком болит. Опускаю ладони на его ягодицы и с силой сжимаю, по-звериному царапаю ногтями, чтобы почувствовать, что моё. Тяжело дышит на ухо и делает первый пробный толчок. Я не буду сегодня тихим, даже не мечтай. Губы сталкиваются в синхронном стоне, от которого у меня темнеет в глазах. На какое-то время даже твоё лицо пропадает из видимости. Это заставляет меня ухватиться за тебя сильнее, прикусить твоё плечо со всей силы, чтобы не потерять. Ты с затаённым дыханием двигаешься снова. Плавно, неспешно, и я ощущаю, какой ты напряжённый, как держишь себя. Стараюсь расслабить мышцы, насколько могу, чтобы облегчить процесс обоим, стараюсь принять тебя со всей отдачей, со всей страстью и запалом. Обвиваешь мой язык своим, лаская, и когда я легонько прикусываю его, толкаешься резче, расценивая это как разрешение. Сейчас я разрешу тебе всё. Всё, что захочешь, если ты и дальше будешь безостановочно выцеловывать мои губы так, будто задыхаешься, и это единственный способ выжить. Руки скользят по влажной спине и поднимаются вверх, к волосам. Хочу, чтобы застонал, чтобы выкрикивал моё имя в этом рваном, абсолютно хаотичном темпе. Тяну его за волосы, больно оттягивая пряди. Запрокидываешь голову, подставляясь под мои руки, и открываешь белую, молочную шею. Меня раздражает, что на ней нет моих меток, что она такая манящая, такая чистая. Рот сам собой впивается в сладкую кожу, и губами чувствую вибрацию горла из-за твоего оглушающего стона. Я запомню, что ты с ума сходишь от укусов. Я выучу всё, что заставляет тебя плавиться. Я сделаю всё, только не переставай нашёптывать моё имя, разбавляя его стонами такими глубокими и чувственными, что у меня горло сдавливает от нехватки кислорода. Прячешь лицо в изгибе моей шеи и вколачиваешься так отчаянно, что у меня губы немеют от того, как сильно я закусываю их. Когда ты вгрызаешься в острое плечо и выбиваешь из меня рваные выдохи, не могу удержаться от ответного собственнического жеста. Как только мои пальцы прикасаются к твоей взмокшей спине, а ногти медленно сверху донизу расцарапывают тебе светлую кожу, оставляя за собой след красных полос, одобрительно выстанываешь и вбиваешься последний раз. Тянешь руку вниз, к моему члену, и одновременно с тем, как заполняешь меня изнутри, обхватываешь его и горячей рукой проводишь несколько раз. Хватило даже одного прикосновения, самого ощущения наполненности тобой, чтобы тело накрыло волнами удовольствия. Ко мне постепенно возвращается ощущение реальности. Той, в которой ты по-прежнему лежишь на мне, накрывая, придавливая тяжёлым горячим телом и совершенно не хочешь отклоняться. В груди потихоньку перестаёт давить, когда дыхание приходит в норму. Боюсь глаза открыть. Он же не исчезнет как наваждение? Дышит мне в шею и губы расплываются в улыбке: — Я не дам тебе заснуть, пока не расскажешь все девять лет, пока меня не было. — Шутишь? — смеюсь. — Я отрублюсь через пять минут. Приподнимаешься на локтях и напоследок чмокаешь в нос. — Тогда вставай. Не на ковре же спать. Мне даже не приходит мысль о том, чтобы пойти домой. Даже мимолётного желания нет туда возвращаться сейчас. Пропадает с моего поля зрения на короткое время, слышу шуршащие звуки, и глазам своим не верю, когда он притаскивает большой матрас. Он это серьёзно? Он действительно спал здесь всё это время? Таким образом? — И зачем тебе понадобился дизайнер интерьера? Смотри, как удобно и стильно. Ты тоже шаришь в минимализме. Бросает несколько подушек и притягивает к себе за руку. Было бы у меня больше сил, я бы треснул по этой красивой, дурной башке. — Обычно, если краска сильно пахнет, я в отелях ночую. Но по привычке все же чаще всего возвращаюсь домой. — Ко мне ты не думал попроситься? — А ты бы впустил? — серьёзно. Слишком серьёзный тон, но эти смешинки в глазах я увижу сразу. — А сам как думаешь? Позлился бы, побрызгал ядом, как ты говоришь, и впустил бы, конечно же. Я так и не научился закрывать перед тобой дверь. Мне проще самому уйти. Обвожу линию бровей, спускаюсь к скулам и зависаю на губах. Идеальный. До сих пор настолько идеальный, что пальцы начинают дрожать. Ты немного ошарашен тем, что я ответил серьёзно. — В любом случае, я не хотел тебе мешать. Это было бы неловко. Особенно по утрам встречаться со всеми этими парнями за завтраком. Поднимаю глаза и уже не вижу тех смешинок. Я бы очень сильно хотел рассказать тебе всё, что происходило со мной, всё, что я чувствовал, но боюсь, некоторые вещи слишком ранят. Но кое-что ты должен знать точно. — Рич, это был фарс. Я ни с кем не спал, с тех пор как ты появился. Последний раз был с парнем по имени Трой в тот день, когда твоя наглая беспардонная морда заявилась ко мне в студию. Пять месяцев прошло с тех пор, как ты ворвался в мою жизнь. И в это нереально трудно поверить. Отнимаешь мои ладони и подносишь их к своим губам. Сжимается в груди от того, когда ты так делаешь. Целуешь палец за пальцем, и мне так непривычно, что не хочется прекратить это. Выцепить их или попросить перестать нежничать, как делал раньше. Каждую частичку хочу отдать тебе, подставить под тёплые губы. — Тебе это помогало? Хоть раз? — спрашивает. — Потому что мне нет. Я сам не раз задавал себе этот вопрос. Помогал ли мне секс на самом деле? Так, как я хотел, чтобы «излечил»? — Я убеждал себя, что да. Научишься обманывать себя — проведёшь любого. Но так у меня ничего и не вышло. Одно сплошное притворство. Устраиваюсь у него на груди и прикрываю глаза, вслушиваясь в чуть учащённый стук сердца. — Мне нужно было появиться неожиданно, понимаешь? — меняешь тему разговора и тихо спрашиваешь меня. — Чтобы у тебя не было шанса снова исчезнуть. И я хотел посмотреть на твою реакцию. Настоящую, с первых рук. Это лучшее доказательство. О, я отлично помню свою реакцию. Понятия не имею, как только ноги держали меня тогда. — И каков же был твой вердикт? Я тебе тогда еле пару предложений выговорил. — Так в этом и суть, — улыбаешься, вспоминая это. — Ты был такой ошарашенный и испуганный, что мне стоило огромных усилий не обнять тебя. Но, слава Богу, что так. Не знаю, что бы делал, если бы ты стоял передо мной спокойный, полностью безучастный. Приподнимаю голову, чтобы посмотреть прямо в эти наглые глаза. — Как ты, да, засранец? Ты был просто само самообладание. Мне твою улыбку хотелось выгрызть. — Не забывай, что у меня было время подготовиться. Я ведь знал, что тебя увижу. Поворачиваешь ко мне лицо, когда я молчу довольно долго. Он не имеет ни малейшего представления, насколько бешено скачет счётчик эмоций у меня внутри. Сколько всего заставляет меня почувствовать именно он, только он. — Не могу поверить, что ты это сделал. Переезд, работа, квартира. Ты же даже не знал, как я себя поведу, какой я сейчас. Я мог перевернуть тебе всю жизнь. Я мог сломать тебе всю жизнь. Я почти сломал тебе всю жизнь. — Ты так говоришь, будто это что-то плохое, — запускает руку мне в волосы. — Эй, ты не думал о том, чтобы навестить Бев с Биллом? Хочу увидеть их лица. Беверли очень за тебя боится, не хотела, чтобы я возвращался к тебе. — Зато Билл будет рад, это сто процентов.*****
Мне кажется, что нужно перестать шарахаться места твоей работы, относиться к нему с опаской, с давней неприязнью, будто оно способно забрать тебя от меня. Немного повзрослеть не помешает. В конце концов, уже сейчас, наслушавшись от тебя десяток рассказов, кажется, нет ничего привычнее, чем заканчивать день разговором об очередном новом пациенте. Только если ты не настолько вымотан, чтобы делиться. Если денёк был особенно адовый, то ты всегда приходил ко мне сам, предпочитал оставаться у меня, будто мои стены защитят надёжнее, успокоят быстрее. Я вспоминаю себя, когда мне было шестнадцать, когда ты сказал, что поступил на травматолога. И вижу тебя сейчас, идущим ко мне в приёмную с самой твоей тёплой, самой приветливой улыбкой. Как люди не выздоравливают здесь, просто глядя на тебя? — Не помешаю? В ответ закатываешь глаза и тащишь в пустую палату. Всего полдня, утром ведь виделись, а я уже соскучился. К этому ощущению тоже нужно привыкнуть. Садишь к себе на колени и забираешься руками под кофту, любовно оглаживаешь, разгоняешь кровь по моим венам. Времени не много, несмотря на то, что обеденный перерыв, тебя могут вызвать в любой момент. Сильно сжимаешь меня в руках, стискиваешь, впиваясь в бока пальцами, но мне это нравится. Хочется задохнуться от восторга, что ты так реагируешь на меня. Что скучаешь не меньше. Когда горло сдавливает от недостатка кислорода, отрываюсь от его губ, улыбаюсь ему в щеку и влажно целую бархатную кожу. Всегда будет мало, как бы ни растворялся, хочу всё больше. Тянется к своему карману и как-то странно смотрит на меня. С интересом и какой-то затаённой опаской. — Хотел отдать тебе вечером, но не удержусь. Протягивает связку ключей от своей квартиры. — Тебе что, снова нужно уехать? — шевелится внутри подозрение, но пока не даю ему окрепнуть в мозгу. — Нет, они твои. Я сделал дубликат ещё давным-давно. И очень надеялся, что они пригодятся. Ногти впиваются в его плечо, но он не указывает на это. — Не понимаю, такое твоё лицо — это хороший знак или плохой? — Мои — в смысле?.. Закусывает нижнюю губу. Нервничает. — Знаю, что я постоянно на работе, что я помешанный на заботе фрик, и это только крошечная часть моих недостатков, но я правда этого хочу. Только с тобой это всё приобретает смысл. Не отказывайся сразу, ладно? Просто подумай. Столько времени, сколько нужно, — пристально смотрит в глаза, убеждается, считаю ли я его слова достаточно весомыми. — Как бы там ни было, оставь ключи у себя, на всякий случай. — Рич, это серьёзно. Ты точно уверен? — Уверен ли я? Эд, у меня были месяцы, чтобы обдумывать это решение. Я ни в чём не был более уверенным. С улыбкой смотришь, как медленно и осторожно я кручу в руках ключи. Будто примеряю, как они смотрятся в моей руке. Это слишком сюрреалистично. Я никогда бы не подумал, что решусь на то, чтобы жить с кем-то, тем более с Ричи, который, кажется, ни секунды не сомневается. О таком я просто-напросто даже запрещал себе мечтать. Я даже не знаю, что нужно отвечать в подобных случаях, язык просто отнимает. Но ты не требуешь ответа прямо сейчас. Судя по виду, ты готов ждать хоть вечно. Когда в дверь стучат и вызывают в приёмную, понимаешь, что тебе нужно идти. — Всё хорошо, Эдди? Ты бледный. — Ещё бы, — выдыхаю. — Интересно посмотреть на твою реакцию, когда я вручу тебе кольцо. Грохнешься в обморок? Вздрагиваю, едва не роняю ключи на пол. Прыскаешь и качаешь головой. — Шутка. Расслабься. Спасибо, что зашёл ко мне. Перед тем, как он выйдет за дверь, обхватываю его лицо ладонями и крепко прижимаюсь губами. Это лучшее, что я могу сейчас выдать. Слова не сильно способны передать мои чувства. Углубляю поцелуй, несмотря на то, что тебя уже звали дважды. Ещё секунда. Чтобы не подумал, будто я не понимаю. Будто не ценю. — Увидимся вечером? — шепчу в губы, с трудом отрываясь. — Конечно, — ещё один, последний лёгкий поцелуй. Ради этой улыбки я готов бросить себя в самую бездонную, самую каменистую пропасть. Теперь точно нужно идти.*****
Я медлил с ответом, а он не торопил. Вообще никак не давил на меня в принятии решения. Будто и вовсе забыл. Всё, чтобы я чувствовал себя комфортно. Но, естественно, он помнил. И это многое мне доказало. Делать только то, что мне хочется самому, поступать так, как сам считаю нужным. Именно это ты хочешь мне дать, и я это чувствую. Но я всё ещё остаюсь собой, мне всё ещё трудно привыкнуть. К тому, что ты рядом, к тому, что можно быть настоящим. В полной мере. Не сдерживаясь, не продумывая наперёд. Любить так, как запрещал. К хорошему иногда привыкать сложнее, чем к плохому. В хорошее верится тяжелее. Я это делаю маленькими, крохотными шажочками. Почти незаметными постороннему наблюдателю, но ты их видишь. Всё чаще остаюсь у тебя на ночь, всё больше вещей понемногу переношу в твою квартиру. Будто само собой. Будто только самое необходимое. Настолько по минимуму, будто боюсь спугнуть дикого неприрученного зверя, который сидит во мне. Который раньше рычал на всех, кто стремился подобраться ближе. «Он» привыкает. Становится более одомашненным. Сам тянется к тому, чтобы его ласкали. С опаской, но с каждым разом всё увереннее, получая всё больше удовольствия. Ты молча принимаешь из моих рук сумку за сумкой, день за днём, как так и надо. Мне не нужно официально что-либо заявлять, что-либо подтверждать или доказывать. По твоей мягкой, родной улыбке я вижу, что ты понял ответ. Когда я заношу последнюю сумку, и говорю, что больше выносить уже нечего, ты сгребаешь меня в объятии и прижимаешь к двери. И когда ты не можешь оторваться от моих губ, целуя, сминая их прямо в коридоре, даже не давая мне снять пальто, раз за разом я говорю себе, что сильнее любить просто невозможно, и раз за разом убеждаюсь в обратном.