Рейв на двоих

Менеджер по телефону убеждал, что это «самый элитный клуб в городе, а может, и во всей стране! Простите, а что такое “райдер”?». Реальность оказалась куда красочнее того, что представил себе Отабек. Он повидал много клубов за эти пять лет в Америке, но с такой «элитой» столкнулся, пожалуй, впервые. Убогий «Флэш» встретил его не очень-то дружелюбно: тусклые пыльные лампы на потолке, разбитое стекло в витрине, паутина по стенам как отдельный вид искусства. При этом цены в баре вряд ли позволили бы среднему горожанину напиться хотя бы до степени лёгкого расслабона, чтобы простить подобные мелочи и огрехи. Из всего этого Отабек заключил, что «элитным» клуб считался только потому, что остался единственным легальным заведением в южном Сиэтле, к которому власти ещё не нашли где подкопаться. И оставалось только надеяться, что кто-нибудь всё же придёт. В приглашении ясно говорилось о целой насыщенной программе, но до начала оставалось меньше полутора часов, а клуб всё ещё был пуст, и обещанных партнёров по сцене не наблюдалось. А если так никто и не явится? Отабеку придётся отрабатывать весь вечер одному? Плейлист, конечно, можно расширить, но как быть с танцевальной частью? За прошедшие пять лет Отабек ещё ни разу не заезжал в Сиэтл, поэтому отнёсся к ситуации философски. Всё путём, отрицательный опыт — тоже опыт. Тем более что молодой экспрессивный промоутер с таким восторгом встречал появившегося на пороге диджея, что пожал ему руку раза три, представился раз пять и минут десять предлагал выпить кофе с дороги, за счёт заведения. Всё путём, повторил Отабек про себя и прислонил пузатый портфель к стене рядом с дверью в крошечной подсобке. Наверное, именно потому, что «Флэш» не был рассчитан на длительные ночные тусовки, он до сих пор оставался легальным. Зато можно будет переждать после выступления пару-тройку часов и мотать дальше, не заморачиваясь с отелем лишний раз. Задерживаться здесь с каждой минутой хотелось всё меньше. Он вжикнул молнией портфеля, достал из нижнего пристежного отделения аккуратно сложенные чёрные туфли, нехотя переобулся и отставил старые добрые берцы к стене. Что поделать, даже самую удобную и любимую обувь надо время от времени проветривать от духа путешествий. В одно из двух влезших в подсобку кресел упала измученная ветрами кожаная куртка и такие же кожаные мотоперчатки. Отабек обернулся на дверь — вроде закрыта, — и стянул пропахшую по́том и дорожной пылью майку. Монетка на шнурке, подпрыгнув, стукнулась о голую грудь. Он машинально придержал ладонью амулет, достал из того же бездонного портфеля последнюю чистую футболку, проверил, не осталось ли на ней этикеток, и быстро нырнул в чёрную, ничем не пахнущую ткань, как будто её вытащили из вакуума. Перед глазами ярким образом возникла картинка звёздного космоса. Как бы он мог звучать? Это же вакуум, он никак не звучит. Абсолютная пустота глуха и нема, как обитая в три слоя картоном, ватой и поролоном каморка для звукозаписи. Тогда почему в голове так настойчиво и меленько звенело, будто напоминая о чём-то? Отабек со вкусом потянулся, да так, что под лопатками и в позвоночнике хрустнуло, набросил на плечо лямку кейса с гитарой и вышел. Коридор, как и клуб в целом, удручал: пол скрипел даже сквозь двойной, по ощущениям, слой линолеума, краска со стен местами облупилась, потолочные лампы нервно подмигивали персоналу и друг другу. Ерунда, одёрнул себя Отабек, здесь хотя бы есть крыша над головой. И халявный кофе от дружелюбного промоутера. Всё лучше мусорной свалки или склизкой подворотни, где когда-то на первых порах приходилось устраивать массовые безумия. Теперь всё куда лучше, по-человечески. Всё путём. Миновав коридор, один поворот и узкую шаткую лесенку в три деревянных ступеньки, Отабек вышел на простенькую, ничем не примечательную сцену. Способная вместить небольшую группу от трёх до пяти человек, она располагалась в самом углу зала, чтобы не мешать посетителям за столиками, любителям выпить в баре и желающим выйти на танцпол, но при этом хорошо просматривалась даже от входа, Отабек сразу обратил внимание, как только вошёл. Грамотно планировали, молодцы. Комбик нашёлся сбоку, у края сцены, длинные приземистые мониторы под ногами молчали — выключены. Интересно, а звукооператор у них тут есть, или микшер, как и сцена, расшарен на всех желающих? Намётанным глазом Отабек окинул почти пустое помещение, и сразу же нашёл притулившийся у стены напротив барной стойки пульт. Отабек шагнул с невысокой — не выше одной ступеньки — сцены в зал и подошёл к аппарату. Микшерный пульт ожидаемо оказался таким же потрёпанным, как и всё остальное: кое-где были стёрты тумблеры, сломаны рычажки, регулировочные ручки запылились, индикаторы грустно мигали жёлто-зелёными огоньками. Общая громкость почему-то была вывернута на максимум — вот-то бы жахнуло, если бы он подключился просто так. Отабек опустил регулятор в нижнюю треть и стал по очереди двигать остальные фейдеры. Выход на мониторы нашёлся на последнем: колонки на сцене загудели, приятно отдаваясь в груди привычным тягучим предвкушением. Эквалайзер он на всякий случай выровнял в нейтраль, посторонние эффекты ему были не нужны. По дороге на сцену Отабек обокрал первый попавшийся столик: подхватил под спинку ближайший стул и поволок его на сцену. Кто-то из персонала иногда проходил мимо, но никто слова против не сказал. Значит, можно. Журавль с микрофоном нашёлся рядом с лестницей, и Отабеку пришлось ещё несколько раз вернуться к пульту и обратно, чтобы как следует настроить звук под себя. Что будет дальше, после выступления, его уже не волновало. Главный и единственный пункт его простого плана заключался в том, чтобы уехать из «Флэша» с первыми лучами солнца. Он увлечённо крутил регуляторы усилителя в попытках выжать из того вразумительные звуки подключенной гитары, когда из-за картонной стенки за сценой вдруг буйной звонкой рекой вырвался и растёкся по залу поток отборнейшей ругани и удивительно стройных матов. Вроде бы на смеси русского и английского, но общий смысл ускользал. Даже несмотря на общее впечатление от этого злачного места, столь открытую и изощрённую брань Отабек не готов был принять как должное. Он осторожно отставил в сторону гитару, за неимением подставки просто прислонив её к комбику, поднялся по ступенькам за чёрную штору — хилую пародию на кулису, — и выглянул в коридор к подсобке. За её приоткрытой дверью он успел разглядеть только свои берцы на полу, спину какого-то бугая, с которым он, кажется, столкнулся в дверях клуба по приезде, и невысокую светлую макушку где-то на уровне бугайской подмышки. Как вдруг, будто наяву, услышал мелодичный треск и звон своих разлетающихся в щепки шаблонов. *** Юра тряхнул головой, пытаясь откинуть падающую на глаза отросшую чёлку, и набрал воздуха в грудь для новой тирады. Если и на сей раз этот тупой качок не поймёт, ей-богу, он пустит в ход кулаки, когти, зубы — всё, что есть в его арсенале. — Руки убрал, придурок! Я не девчонка, ясно? Меня твои дешёвые понты не впечатляют, так что свободен! Не с кем пообжиматься — чиксы у бара в твоём полном распоряжении. А мои услуги, боюсь, тебе не по карману, зубы нынче дорого чинить. Ну, чего уставился, дядя? Или оглох совсем? Так я лекарство пропишу, не вопрос, наклонись только. От двери вдруг послышался короткий смешок. Пришлось встать на цыпочки и вытянуть шею, чтобы за бугаём разглядеть, кому это тут так весело. В полумраке коридора, привалившись плечом к стене, стоял парень. Смуглая кожа, азиатские глаза, простая чёрная футболка, джинсы, туфли... Стрижка мажорная. Стоит, скрестив руки, ухмыляется. Вроде не похож на обычных гостей клуба, наверное, приглашённый, как и Юра. Гость с юга, ха. Понаехали... На поверку бугай оказался не таким уж смелым против них двоих. То ли признав поражение, то ли решив временно отступить, он с трудом и недовольным ворчанием протиснулся мимо занявшего собой почти весь узкий коридор незнакомца и спешно ретировался. Мажорный парень по-прежнему стоял и смотрел. — Слюнтяй. — Юра, не стесняясь, сплюнул прямо под ноги и уставился в ответ. — Ну, а тебе чего надо? Шагу в этом гадючнике нельзя сделать, чтобы в кого-нибудь не вляпаться. Ты тоже с ним? Так щас и тебе достанется... — Я вообще помочь хотел, но вижу, что это лишнее, — на редкость густым глубоким голосом ответил незнакомец. — Умный, — оскалился Юра, гордо вздёрнув нос. — А раз умный, будешь держаться подальше. Свали с дороги, мне репетировать надо. И так уже опаздываю. — Ты здесь выступаешь? — Мажорный парень удивлённо поднял брови, но посторонился. — Один? — А тебе какое дело? Только не говорите, что это и есть тот диджей, с которым «тебе, Юрочка, хорошо бы подружиться», подумал он про себя. Через десять минут Юра понял, что нет, не тот. Потому что тот где-то загулял, наплевав на обязанности звукаря. Промоутера найти тоже не получалось, и без того немногочисленные люди будто растворялись в воздухе, стоило рычащему Юре приблизиться. Даже единственного щуплого официанта-бармена он умудрился запугать так, что тот теперь вздрагивал от малейшего шороха и безмолвной тенью отца Гамлета бродил между пустых столиков, натирая столешницы. В другом конце зала мажорный парень со скрежетом мучил бедную гитару, забившись в самый угол сцены. Или это скрежетал фоновый бит в динамиках? Ну и клуб. — Да где их всех черти носят?! — вырвалось у Юры, когда он нарезал юбилейный десятый круг и уже всерьёз подумывал позвонить Скотту, пусть сам разбирается с этими придурками. — Кого-то ищешь? — раздалось за спиной спокойное. Юра резко тормознул, дёрнулся на звук. Мажорный парень даже не взглянул в его сторону, продолжая ковыряться в пристроенном на колонке ноутбуке. Фигасе у него техника, где только отхватил? Точно мажор. Или грабитель, уж больно физиономия суровая. Такой подойдёт — что угодно отдашь, лишь бы не убивал. — Ты не знаешь, тут звукарь в принципе имеется? — Есть пульт, значит, есть и человек, — глубокомысленно заметил тот. — А вот где он сейчас конкретно... — Да-да, умный, я помню, — закатил глаза Юра. На занудства времени не оставалось, скоро начало, а он ещё даже не размялся. — По делу есть что сказать? — Я тоже его не нашёл. — Зашибись. Юра обернулся на безлюдный зал. Как работать в таких условиях? В голове мелькнула отчаянная мысль поставить себе музыку самому. И тут же заглохла за горьким смешком: мало того, что он ни черта в этой электронике не смыслит, так ещё потом от пульта лететь на сцену, чтобы начать номер. Может, экспромтом устроить дэнс-перформанс из зала? Так ведь зал пустой — какой в этом смысл? Бред... Что за бред! — Когда твой выход? — снова подал голос мажорный парень, трогая по очереди колки на грифе. На Юру он упорно не смотрел. — В каждом перерыве до двух часов ночи, — на автомате ответил Юра. — А что? — Я начинаю в девять. Одиннадцать треков в плейлисте. После него я мог бы поставить тебе музыку на первый перерыв. Он наконец оставил инструмент в покое и поднял взгляд. Восточные чёрные глаза как-то остро блеснули и тут же потухли, словно ночные окна прикрыли тюлем. Но Юра всё равно почти физически ощущал исходящую от него ауру какой-то... надёжности, что ли. Спокойствия. Уверенности. Словом, всего того, чего он сам не ощущал в себе уже очень давно. — Возможно, на второй тоже, — подумав, добавил тот. — Шаришь в технике? — брякнул Юра и тут же прикусил язык. Этот мажорный парень только что сам себе всё подключил и настроил. Киборг, технопат. Вот такие, как он, однажды создадут искусственный интеллект и первыми же потом возглавят восстание машин. Может, загулявший звукарь всё-таки подгребёт чуть позже. А пока на безрыбье... — Окей, договорились, — впервые за много часов улыбнулся Юра, одной проблемой меньше. — Спасибо, чувак! — Отабек. — Чего? — Отабек Алтын, — повторил мажорный парень и протянул смуглую ладонь. — А. — Юра уставился на длинные музыкальные пальцы и быстро облизал губы. Пожал чужую руку. Где-то он эту фамилию уже слышал. — Юра. Юрий Плисецкий. — И как ты обычно решал вопрос с музыкой? Чёрные глаза будто насквозь сканировали, вызывая жгучее желание развернуться и уйти. Так, на всякий случай. Вдруг он ещё и мысли читает. По привычке хотелось огрызнуться, но это было бы неразумно, по крайней мере, сейчас. И Юра попытался ответить честно, хотя бы в благодарность за предложенную помощь: — До сих пор... мне, кажется, просто везло. Отабек кивнул и отвернулся обратно к ноутбуку, подключая к нему какую-то очередную сатанинскую штуковину с кучей кнопок и лампочек. Вопрос о том, что это такое и как работает, покрутился у Юры на языке и упал обратно в горло — в конце концов, какое ему до этого дело? Юре не было дела, когда он разминался и делал растяжку в тесной подсобке. Юре не было дела, когда он повторял элементы в коридоре с тусклыми лампами за сценой под скучный клубный фон из динамиков. Юре не было дела, когда он смотрел, как на удивление пунктуальная публика начала занимать один столик за другим всего за семь минут до указанного на флаерах времени. И уж тем более Юре не было дела, когда он вышел в зал сам, потому что забыл проверить, как и с какого ракурса видно сцену из зала. Ровным счётом никакого дела, пока из колонок не донеслось что-то совсем необычное. Не привычный эйсид-хаус, не рок, не «железная пчела»* и не какой-то потрёпанный андерграунд — обычный гитарный перебор в три ноты. Простой и незамысловатый. Но пальцы вдруг сами по себе начали легко отстукивать по бедру чётко пойманный ритм. Юра бы даже сказал, что мелодия ему нравится, мягкая и гладкая, она текла и обволакивала каждого слушателя за столиками, каждого редкого гостя на танцполе. Юра обернулся к сцене и замер: это играл Отабек. Под цветными мутными кляксами полуживых прожекторов он сидел загадочным тёмным пятном и обнимал ладонями блестящую чёрную гитару. Его суровое лицо скрывали тени и спадающие на лоб пряди. Отабек сидел на обычном стуле, не на барном, как любили делать многие солисты с группой или без. Стойка с микрофоном стояла чуть в стороне, Юра сначала подумал, что её поленились убрать или оставили для красоты. Но тут Отабек поднял голову и запел: Baby, I won’t forget now How you stomp your feet up off the ground. Низкий, бархатный, почти шепчущий голос вплёлся в музыку плавно и гармонично, но всё равно заставил вздрогнуть. Его глубокий тихий баритон пустил по залу такое вибрато, что у Юры в животе зашевелилось, срезонировало и задрожало в такт. Как будто этот голос пробрался куда-то к самым поджилкам, изнутри раскачивая тело под текучую мелодию. На сцене Отабек шевельнул ногой, и в колонках, кроме гитары, зазвучали ударные. За ними следом застучал эффект, отщёлкивающий слабую долю. Just me and my guitar Blowing up hearts... Вот уж точно, он таким пением должен был разбить немало сердец. Только вышел на сцену, а зал, вон, уже слюни пускает, как под гипнозом. Юра сам чуть не забыл, зачем он сюда вышел из-за кулис. Just me and my guitar Dancing by the bar Trying to find love and no money, no Just trying to find. Юре показалось, что Отабек пробежал взглядом ему по лицу. Он воровато оглянулся по сторонам и тихо фыркнул: ну да, он же стоит у бара. И даже почти танцует, не заметив, как стал не только стучать пальцами, но и повторять ритм плечами, как будто поддался волне общего гипноза и поплыл. Опомнившись, Юра подобрался и поспешил обратно за сцену. Надо настраиваться на свой танец, на свою музыку. На свою осточертевшую программу. *** Сиэтл продолжал удивлять. Мало того, что столики в пустом зале заполнились в считанные минуты почти перед самым выходом Отабека, так ещё и блудный звукооператор вернулся где-то к середине его плейлиста. Привалился к стене рядом с пультом и, равнодушно мазнув по нему нетрезвым взглядом, уставился на сцену. Отабек подумал, что даже теперь Юра не мог бы быть уверен в том, что его трек поставят вовремя, ничего не перепутав. Он отставил микрофонную стойку в сторону — больше одной-двух песен с текстом в его выступлениях никогда не было. Отабек вообще с удовольствием молчал бы всё отведённое ему время, но промоутеры почему-то настаивали. Отабек не понимал, почему. Вряд ли его голос действительно обладал таким волшебным свойством разжижать мозги слушателей, заставляя их скупать подряд все пункты местного меню и барной карты. Он бы скорее предположил, что его инструментальный треклист просто надо чем-то разбавлять, чтобы зритель не скучал. Но сегодня всё шло совсем не так. Обычно за диджейским пультом Отабек чувствовал себя куда увереннее и свободнее, чем на сцене. Там, конечно, тоже глазеют люди, и часто в гораздо большем количестве, чем сидело сейчас во «Флэше», но сводить пластинки ему всегда давалось проще. Да и нравилось больше. И всё же сегодня гитарная программа шла на удивление гладко. Зрители принимали тепло и с огоньком. Творческая мысль работала напряжённее обычного, Отабек не просто играл под заранее подготовленный пёстрый фон, как всегда, но и быстро переключался между разными эффектами, импровизировал, творя новые композиции прямо на ходу, умудряясь вовремя жать на педаль лупера и щёлкать нужные кнопки на миди-клавиатуре. Та радостно отзывалась десятком разноцветных индикаторов, как будто подсказывала, что делать дальше. Так легко, что даже подозрительно. Закончилось всё даже быстрее, чем он ожидал. Зал рукоплескал и требовал добавки. Отабек глянул на упавшую в углу группу буйных панков с волынками, которые должны были выйти после перерыва. Те захлопали в ладоши сами и попросили повторить «вот ту невъебенную штукень со свистом в середине!». Отабек не знал, как повторить то, что он только что сочинил, но честно попытался. Итого обычный плейлист растянулся ещё на три композиции. И в конце на бис его попросили спеть ещё раз. Отказать Отабек не смог. Трудно судить, когда ты не просто создаёшь и исполняешь музыку, но живёшь внутри неё, ни на минуту не выныривая из её течений, и всё же «Me and My Guitar» была одной из его любимых песен, почти гимном всего его образа жизни в последние годы. Он вернул на место микрофон и снова запел. В этот раз безо всяких эффектов и щелчков, без фоновой ритм-секции. Даже медиатор убрал в карман. В акустике — только он и его гитара. Его новенький Gibson 2000. Только блестящий чёрный бок деки и оглаживающие струны пальцы. And I thought I could lean on Just me and my guitar... Отабек прикрыл глаза, снова погружаясь в самую глубь мелодии, качнулся в такт с ней. Немного не рассчитал, коснулся губами кривой металлической сетки микрофона. Холодная. Горькая. Дребезжащая. Приоткрыл глаза в проигрыше, мотнул головой в сторону и вдруг наткнулся взглядом на стоящего у лестницы Юру. Тот смотрел, не моргая и, кажется, даже не дыша. Ну да, ему же выходить сразу следом. В глаза бросился его странный облегающий костюм — если бы Юра был ниже ростом и круглее, то был бы похож на диско-шар, такой же серебристый в мелких блёстках. Отабек с усилием отвернулся обратно в зал и, доигрывая последний куплет, выдохнул в микрофон шёпотом, сам удивляясь тому, как интимно это вышло: Then everything faded away, And all this time I thought it would be Just me and my guitar... Последнее касание струн выскользнуло из-под пальцев и потерялось в густом воздухе душного клуба. Зрители заворожённо молчали и слушали, пытаясь уловить хотя бы эти отголоски слабого эха. Только спустя долгие несколько секунд до них наконец дошло, что песня закончилась, выступление тоже. Зал встал. Под бурные аплодисменты, одобрительный свист и женские крики Отабек коротко поклонился публике, молча поднял стул за спинку, другой рукой крепче сжал гриф гитары и развернулся к лестнице в подсобку. Юрий Плисецкий всё ещё смотрел. Стоял у самой сцены, сжав кулаки, и сверлил Отабека откровенно раздражённым взглядом.