Ты помнишь...

Она забыла. «Как ты могла меня забыть?! Почему ты забыла обо мне? Как такое могло случиться, чтобы ты позабыла про меня? КАК. ТЫ! МОГЛА. МЕНЯ! ЗАБЫТЬ? Как же ты могла забыть обо мне, Долорес…». Он помнил. Он напоминал себе о том, что ее вины в этом нет. Обвинять ее было все равно, что винить невольницу с рабского Юга, которой равный божеству хозяин, держа в руках тонкую нить жизни, приказал больше не приближаться к нему. Даже не так. Это было бы, как винить Долорес в том, что она потеряла память из-за неизлечимой болезни или в результате травмы. Уильям все понимал. Разумом. Мозгом, но не сердцем. Душа не могла смириться с утратой. Так постепенно, день ото дня, на ней становилось все беспросветней чернее. Если бы Долорес Абернати была человеком, Уильям не опустил бы рук, не сдался, вновь и вновь пытаясь до нее достучаться. Вернуть обратно, как с того света. Но он был бессилен перед машиной, которой стерли предыдущую личность, обнулив все воспоминания. Уильям видел в Долорес человека. Видел, что она значительно человечнее, чем известные ему люди вокруг. Куда более настоящая, чем люди в своем подавляющем большинстве. Однажды он не мог не почувствовать себя обманутым, и с этим стало уже ничего не поделать. Пришла черная ярость, испепелившая человека, которым он был тогда, когда был с ней. Свет в нем погас. На смену полному внутреннего света Уильяму пришел Человек в черном… Так же необратимо, как Долорес перестала быть той женщиной, которая любила его, и которую он любил. Тогда. Раньше. Чего бы он не пожалел отдать за то, чтобы подойти к ней и задать всего один-единственный, такой простой, обиходный вопрос: ты меня помнишь? Задавать который не было никакого смысла. Все, что ему осталось – повторять про себя, год за годом, во все более слепящей ненависти, вроде похожий, но совершенно другой. Как она могла его позабыть? Обмануть! Он ведь ей поверил… В то, что она правда его любит. Как умеют любить только люди, а не созданные по их подобию бездушные куклы. *** Кто-то один готов без колебаний отдать полжизни за то, чтобы невосстановимо уничтожить отрезок своей памяти. Кто-то другой – всю жизнь без остатка за то, чтобы умереть, помня все и оставаясь собой.