***
Мы все-таки победили. Об этом мне сообщает все та же Поппи, когда я время от времени прихожу в себя. Молодец, Поттер, справился. Возможно, мозгов у него немного больше, чем я думал. Еще я узнал, что погибших с нашей стороны около пятидесяти. Тонкс, Люпин, Фред Уизли, шестикурсник Колин Криви… Что делал на поле боя последний, и как ему вообще разрешили драться, я ума не приложу. Поттер, невзирая на огромное желание умереть, все равно выжил. И друзья его не пострадали. И профессорский состав тоже в порядке. Что касается меня, то за те дни, что я провел в отключке, Поттер развел активную деятельность по поводу моей невиновности. Оказывается, было даже судебное заседание, на котором в мою защиту выступили Золотое трио, Минерва и даже портрет Дамблдора. Поппи говорит, что меня оправдают. Пока не знаю, как мне реагировать на эту новость.***
Мой режим сна сильно нарушен, поэтому все чаще я прихожу в себя ночью. Это довольно удобно, так как я сильно устал от болтовни колдомедика и ее чрезмерной опеки. Хочу покоя. Вот и сейчас я проснулся, когда в палате темно, а за окном слышится пение сверчков. Вроде бы все тихо и спокойно, но интуиция (бывшего!) шпиона надрывно кричит, что в комнате кто-то есть. И она оказывается права. Так как раненая шея пока упорно отказывается двигаться, я, прикрыв глаза, прислушиваюсь, слыша еле различимое дыхание и тихие вздохи. И почему-то знаю, кто это. — «Ми-нер-ва…» Мой голос тихий-тихий и хриплый, но я знаю, что она меня услышала. — «Северус!» Она подходит ко мне, немного наклоняясь к кровати, и я наконец могу увидеть ее: лицо, бледное в лунном свете, уставшее, губы, дрожащие от волнения и глаза, не скрытые стеклами очков, серые и какие-то теплые, что ли. Она еле сдерживает слезы… Неужели я выгляжу так жалко? Минерва аккуратно присаживается на краешек больничной койки и осторожно берет меня за руку, переплетая наши пальцы. У меня холодные руки, а у нее теплые. Именно поэтому я слегка дергаюсь от этого прикосновения. Вероятно, она неправильно меня понимает, потому что отпускает меня и пытается встать с кровати. Ну уж нет! Через силу немного приподнимаюсь и легко хватаю ее за руку. Раненое горло не дает мне сказать ни слова, но я не могу упустить ее. Снова. Взгляд Минервы, до этого наполненный тревогой, преображается и становится смущенным и, дай Мерлин, чтобы мне не показалось, радостным. Посчитав это хорошим знаком, я, глядя женщине в глаза, немного тяну ее на себя. потом еще немного. И еще. Минерва не сопротивляется. Она снова сидит на моей койке и держит мою руку в своей. А еще не отводит от меня своих прекрасных глаз. И почему-то в них я читаю разрешение на то, что хочу сейчас сделать. Она медленно наклоняетяся ко мне, продолжая смотреть прямо в глаза… Вот я уже чувствую на щеке ее теплое дыхание… И когда ее теплые губы накрывают мои, я чувствую себя самым счастливым человеком в мире.***
Она лежит рядом со мной. Ее голова — на моей груди, а рука — в моей руке. Как на зло, мои глаза начинают слипаться: период моей активности заканчивается. Минерва замечает это, поэтому, крепче сжав мою руку, говорит: — «Ты должен поспать, Северус. Тебе нужно набираться сил». И я не знаю, как ей объяснить, что я не хочу засыпать. Что я боюсь проснуться завтра и понять, что все это я выдумал. Но Минерва, будто чувствуя мой страх, сильнее обнимает меня и шепчет: — «Помни, я тебе не приснилась». И я верю ей.