Кричи

Она устала — да. Устала ненавидеть, куда-то рваться, стремиться, когда в ней всё давно издохло. Устала невыносимо сильно, что хочется сцепить руки в замок, положить голову на плаху и ждать, когда палач срубит её нахер. Она устала уставать. И потом она вспоминает, что сдаваться не по-волчьи. Она — Старк, у неё в крови быть сильной. Сила, как яд, так просто не выведешь. Она точит Иглу — детскую игрушку, подаренную Джоном Сноу; игрушку, напоминающую ей о Роббе, леди-матери и Сансе. Арья хладнокровно играет со смертью, висит у нее на волоске и… в последние моменты всегда выныривает, будто могла вот-вот утонуть, но нет — выжила. Арья училась у лучших — в этом ей не откажешь. Арья, правда, благодарна. Спасибо вам, друзья. А вот с Арьей идет Якен Хгар, четко вышагивающий рядом. "Великолепен", — шепчутся деревенские девки, стоит им остановиться в какой-нибудь захудалой деревеньке, а волчонок про себя презрительно фыркает, думая, что видела и получше. Куда ему до рыцарей из Королевской Гавани, до статных милордов, но присматривается и, наверное, видит, что, да, он красив и есть в нем что-то, о чем надо говорить шепотом. Она часто ловит себя на мысли, что обращает внимание на его седые пряди, ярко контрастирующие на фоне рыжих волос. Его волосы, как огонь. Арье нравится это пламя, и, к ее стыду, она бы и запустила в него пальцы. Она бы не испугалась обжечься (ей, и вправду, казалось, что, коснись Якена, — и сгоришь), потому что в моменты слабости она ощущала себя мотыльком, летящим на свет. Она не видела, чтобы хоть одна из этих крылатых тварей сгорела под жаром свечи. Наоборот, в кромешной тьме, облагороженной светом, силуэты этих мерзких, но крошечных существ преображались, отбрасывая огромные страшные тени на стены и потолок. Но даже так Арья бы не испугалась сгореть. Но куда ей высмотреть то, что видно девкам, позволяющим лапать себя. Арья их не осуждала, потому что где-то в глубине души она понимала их желание. Арья смотрела исключительно на лицо, оценивала на вид, пока другие — как гончие — сканировали жертву полностью, вплоть до того что в штанах. Чем взрослее становилась Арья, тем сильнее её съедал вопрос: какого дьявола всё упирается в член?! — Это кто? — спросила Якена блондинка — дочь хозяйки, в доме которой они остановились. Он поднял на девчонку свои пронзительно-серые глаза, с секунду просканировал и — девочка в душе надеялась, что Якен пошлёт ту к черту — улыбнулся ей. Какого — Семеро — ты ей улыбнулся? Сказал — как сплюнул: — Дочь. Прожевал и окончательно — сплюнул: — Миранда. Будто его блевануло: — Старшая, остальные умерли в младенчестве. Блондинка сочувственно закивала головой, словно прониклась его горем, но на самом деле она выдохнула. Гореть Арье в пекле, если эта девчонка выдохнула не потому, что перестала видеть в Миранде соперницу. А Якен все улыбался, потому что он не дурак, а в приветливости ему — точно не откажешь. Красавец Якен, представившийся Кроном, и малютка Миранда — идеальная команда. Чтобы и нет… А ночью Арье ста­новит­ся дур­но. Меж­ду ног го­рит, ста­новит­ся неп­ри­выч­но мок­ро. Она вы­ныри­ва­ет из-под оде­яла, подносит к кро­вати све­чу и в ужа­се подно­сит ле­дяную ла­донь ко рту. Кровь. Её — чёрт-всех-подери — кровь. Настал момент. Теперь она — женщина. Крик ужаса застрял в глотке. Ей только семнадцать. Стоп! Ей уже семнадцать. Самое время, но Арья еще не готова принять реальность, в которой она может рожать детей и... трахаться, наверное. В груди прижгло. Она отступила на шаг назад и врезалась в кого-то. Пламя свечи в руке дрогнуло и растаяло. В комнате наступил мрак. — Якен? Да, он. Только от него исходит аромат гвоздики и костра. Но он ушел, ничего не сказав ей. Она даже не слышала, как он беззвучно закрыл вечно скрипучую дверь. Она ничего — увы — не слышала, только как сердце стучит где-то в глотке, и её тошнит. Наутро пришла хозяйка, поджимающая губы и хмуро глядя на то, как Арья испачкала простыню. Было видно, молчание давалось ей тяжело. «Наверно, это Якен сказал ей не ругаться со мной», — невесело решила она. В то утро ей пришлось хорошенько вымыться и постирать свои штаны. Хозяйкина дочь объясняла ей, что к чему, да как за этим следить. Дерьмово — увы, да. Ещё как противно звучит: женщина. Жен-щина. Фи. — Теперь ты сможешь выносить сыновей, — весело закончила хозяйкина дочь, имени которой Арья не запомнила: то ли Кира, то ли… как жаль, что волчонку плевать. — Как-к? — испуганно проблеяла девочка. Зря она не слушала старушонку Нэн о лунных днях. Сейчас бы не попала впросак. Наверное, тогда бы Арью Старк из Винтерфелла выдали бы замуж. Но она, Миранда, — девочка, путешествующая с отцом по имени Крон. — А ты не знала, шо ль? — прищурив глазенки, презрительно кинула белёсая. Да, точ­но. Арья бу­дет звать её бе­лёсой.  — От­ва­ли. — Как ска­жешь, Ми­ран­да. Арья бес­по­мощ­но взвы­ла. Её бе­сило всё, да­же вклю­чая то, что вче­ра к ней пришел Якен, все ви­дел и — о, бо­ги — сва­лил. Как же бе­сит хо­зяй­ка, её шлю­ха-дочь и де­воч­ка по име­ни Арья Старк. В пек­ло каж­дую тварь, при­чи­нив­шую ей боль. В пек­ло… В пек­ло, чёрт возь­ми. Днем была запланирована тренировка с Якеном, учившим её управляться Иглой. Арья билась, как птица о клетку. Билась до победного, превозмогая боль в низу живота. Она тяжело дышала, волосы липли ко вспотевшему лицу, и в горле пересохло. Ближе к вечеру они закончили. Якен ещё никогда так долго не измывался над ней. Будто бы не понимал, что сегодня не лучший день для физических нагрузок. Жестокий, злой Якен,  — крутилось у неё на кончике языка. — Почему человек должен делать тебе поблажки? — спросил он у неё, когда они сидели на берегу реки. — Потому что этой ночью ты расцвела? Арья зло уставилась на него. — Нет. Ей нравится Якен. И то, что он вообще может ей нравиться — она считает неправильным. Тик. Тик. Тик. Так просто это не пройдет. Она не прекратит это. Обида. Она чувствовала, как обида обжигает ей легкие, как ей хочется закричать, чтобы криком разорвать его перепонки, пустить из ушей кровь. Крикнуть, что­бы её го­лос про­низы­вал нас­квозь, что­бы все зна­ли: она его не слу­ша­ет, не лю­бит и не не­нави­дит, а прос­то са­мо­об­ма­ныва­ет­ся. Она неправильно хочет ощутить вкус его губ, хочет познать то, что уже так давно познали деревенские девки, так расхваливающие Якена за глаза. Познать то, что всегда отвергала. И что-то в го­лове нас­той­чи­во шеп­чет: «Кри­чи!» Кричи, Арья. Кричи, кричи, кричи. Кричи для меня. Она ви­дит каж­дую ночь его тем­ный силу­эт у замызганного ок­на. Зна­ет, ей лишь чу­дит­ся. Но все рав­но кра­дёт­ся к то­му мес­ту, на­де­ясь, что уви­дит его, неволь­но под­смат­ри­ва­юще­го за ней. Увы, не на­ходит. И ей ка­жет­ся, что она схо­дит с ума. И ви­новат — Якен Хгар. Кричи, будь ты неладна. Но крик издыхает в ней, как и другие. Арья лишь зажимает рот.

***

Ска­жи. Ска­жи ей, что­бы мир трес­нул, развалился, вы­го­рел дот­ла. Что­бы слёзы на ее ли­це прев­ра­ти­лись в яд, спо­соб­ный от­ра­вить всех ее вра­гов. Ска­жи, что­бы она снисходительно улыб­ну­лась тебе. Ска­жи, вык­рик­ни, но что­бы она зна­ла. Сделай уже что-нибудь. Ска­жи — мать твою — Якен! Тряпка. Он кос­нул­ся её уха гу­ба­ми. Он ды­шал ей в шею, и Арья не зна­ла, как опи­сать то, что низ жи­во­та све­ло го­ря­чей су­до­ро­гой. Та­ко­го она еще не ис­пы­ты­ва­ла ни ра­зу за четырнадцать лет жиз­ни. Но ум твердил: «Ды­ши, Якен. Ды­ши с ней». Он уб­рал с её ли­ца чел­ку. — Че­ло­век уй­дет, — ска­зал он, по-сво­ему рас­тол­ко­вав её мол­ча­ние. — Человек желает тебе спокойной ночи, милая девочка. Ми­лая де­воч­ка? Арья подавила смешок, чуть не слетевший с сахарных уст. Да, она ми­лая де­воч­ка, меч­та­ющая вспо­роть ко­му-то очень про­тив­но­му жи­вот, и что­бы вы­ва­ли­лись на­земь киш­ки, а она бы сме­ялась — зло, надтреснуто и удушенно. Как Серсея Ланнистер — чтоб ей сдохнуть. — Посиди со мной немного, — невинно просит она, и он смотрит: она, и вправду, невинна. У Якена в голове вырисовалась картинка, которую он пытался отогнать как муху. И отвращение — липкое, как грязь — навалилось свинцовой тяжестью на плечи: он не должен хотеть эту девочку, не должен. Она маленькая — не для него. Угловатая, несформированная, напуганная и тлеющая, как пламя свечи, — девочка или, вернее сказать, уже девушка. Безумие, сверлившее у него в затылке. Безумие, что хотелось свернуть себе шею, но не чувствовать ледяной укор совести, наблюдающей за ним издавна. Дыши. Вдох, утоливший голод лучше, чем сто лживых поцелуев шлюх. И выдох — когда всё практически отпустил. Если он сейчас не уйдет, пересилив себя, то уйдет уже утром. А за ночь — мало кто знает — что может случиться. — Посиди еще немного, — она потянула его за рукав рубашки — несильно, лишь чтобы привлечь внимание. — Зачем? — С тобой мне спокойнее… Он уже не может. — Ты простишь человека? — Да, — такие невинные глаза. Он впился ей в гу­бы по­целу­ем. Его ру­ки кре­пко дер­жали её за пле­чи, что­бы она не отс­тра­нил­ась. Не, чёрт возь­ми, от­тол­кнула. Его гу­бы об­жи­га­ют, обдают жаром, желанием, но она ды­шит вмес­те с ним. Он горел в огне своих порочных желаний, мыслей; в пламени той порочной неправильности, в которой сгорел бы даже самый стойкий, но он, Якен Хгар, не просто жарил косточки — он выгорел дотла. До гребаного основания, до точки невозврата. Запах гари ударил ему в нос. Именно так воняет то, чего в нем уже нет? Если да, то его внутренности воняли отвратно — прямо до мурашек. Якен отпустил её. Волчонок в темноте залилась краской, у неё дыхание сперло, и мыслей в голове как отрезало. Он отвернулся, чтобы уйти, кажется. Еле слышный шелест его губ был тому подтверждением. Он всегда шептал ей что-то на прощание. Ему было трудно расстаться с ней — наверное. Наверное, она тоже не была в чем-то уверена. Ей ведь также хотелось вкусить то, что уже было знакомо многим. Он что-то шепчет, что она дура, что все — неправда, что всё — ничего. Арья не верит в такую ложь, ведь Якен ничего не говорит. Она тянет к нему свои пальцы, касается его горячей, словно раскалённая кочерга, щеки — и больно, но она терпит. Щетина буквально впивается в пальцы, проходит насквозь, — она понимает: ей чудится. Он уже не смотрит так, как секунду-другую-третью назад. Якен Хгар смотрит обычно, как раньше, как в то самое раньше, когда они были в Харренхолле. Но она принимает бой, краснея и нервничая; закусывая нижнюю губу, пока не прокусит до крови. Арья хочет, хочет ему что-то сказать, но не может. Свечи меркнут, есть только приятная мгла, и дыхание двух людей, окунувшихся и поддавшихся безумию. Одна — по неопытности, второй — для азарта. Есть скрипучая кровать, которая звучно пружинит на каждое неловкое движение Арьи; пружинит, нарушая цельную и отточенную тишину. Девушке хочется сорвать оковы, ей кажется, что ворот сорочки упирается в шею, как перекинутая веревка — и душит, душит. В пекло всё. К чёрту всех и каждого; этой ночью будет то, о чем она никогда не пожалеет. Уже не девочка, не девушка, — а волчица, взрослая и мудрая, способная урвать огромный кусок мяса. Она на грани. — Девочка будет спать, — притворно — о, хитрец — ласково сказал Якен. Седьмое пекло, — растерялась Арья, — куда ты? Якен улыбнулся ей, как обычно. Его улыбка будто кричала: всё по-старому, ты — дочь Миранда, я — твой отец. Он не прекращал игру. Он таял как мираж, как фантазия, как нечто, что она не хотела терять. Она тянула к нему руку, рвалась, билась и… не дотянулась. Он был нужен ей, как кислород, — как отдушина, как спасение. Кричи. Кричи — это конец, ёбтвоюмать! Она свернулась калачиком, прижимая к подбородку колени. Арья проиграла бой.