Кричи

Медь — именно такое сравнение пришло на ум Арьи из дома Старков. Ни Ласки, ни Киры, ни Миранды, а именно — Арьи Старк, дочери Неда Старка. Медь — его волосы горят, слепят ей в глаза. Рыжие, они словно драгоценный металл, как наваждение, упавшее на глаза. Она смотрела и не хотела смотреть дольше, чем он позволял. А позволял он недолго, делая ловкий выпад вперёд, и острие его меча прямо у её груди, у сердца, вдруг пропустившего удар и потом ещё один мимо. Она мечтала запустить пальцы в эту медь, вдохнуть их аромат — гвоздики, душистого мыла и костра. Она не считала это желание необходимым, но оно зудело под рёбрами прямо с левой стороны. Его холодный взгляд ледяным укором сверлил ей в темечко, упирался в головную кость — ей уже не чудится. — Девочка убита, — горько подметил он и сильнее надавил на меч, так, что острие холодным жаром обдало её кожу сквозь тонкую рубаху. По девичьему телу прошли мурашки. Бросает то в жар, то в холод. И выносит крышу. Эта дурацкая о-семеро-мне-плохо медь. Она помнила вкус его губ. Она бы ни за что не смогла описать это как-нибудь поэтично, как, например, умела Санса. Арья сказала бы проще: мало. Для жадины, вроде неё, — поцелуй был дразнящим. И тут она вспомнила, что семнадцатилетней девочке аля-будущий-воин думать о взрослом пиздец-сексуальном мужчине неправильно. Чтобы о ней сказала леди-мать? Арья почти физически ощутила на себе её укоризненный — из-под опущенных ресниц — взгляд. Впрочем, волчонку не хотелось вспоминать мертвых, чтобы они корили её за тот или иной грязный — по их мнению — проступок. Держите меня семеро… У Якена чёткий профиль. Голубые, как две льдинки, глаза, сейчас сканирующие её. Её?! Плотно поджатые губы, и её взгляд неосознанно съехал к его шее: напряжённый кадык. Мужчина вспотел, и лоб покрылся испариной. Но она по глазам видела: он не устал, и он хер когда покажет ей свою слабость. Казалось, нерушимый. Точно не такой, как все. Мотай сопли, Арья, в кулак. Она насчитала шесть ударов сердца, прежде чем он опустил меч, а она смогла облегченно выдохнуть. Шесть грёбаных ударов сердца тянулись мучительно-медленно, действуя на нее дразняще, как сам Якен Хгар. Ей бы пошло, звучит ли «Арья Хгар»? Девочка подавила смешок, означающий «нет». — Девочка плохо тренируется, — едва ли не цокнул языком мужчина. Она смотрела на его лицо — линия челюсти напряжена, и у него чёткие скулы. Она сглонула. Его слова бьются об её слух, отскакивают как горох о стену. Он слишком хорош, а она мечтает избавиться от наваждения, захватившего сознание. Но не может. Не без посторонней помощи. Она бы запустила пальцы в эту искрящую медь, провела большим пальцем от его губ и ниже до кадыка, размазывая его слюну. Волчонок бы непременно обожгла пальцы, он не для неё. Мужчины, в принципе, не для неё. Если её выжать, то город захлебнётся в наваждении к красавцу Якену Хгару. Арья тряхнула головой. — Ещё раз, — выдохнул Якен. «Забудь о нем», — шепчет разум. Конечно, семеро её дери. Она подняла Иглу, двигалась как кошка, и он уже не видел ту Арью, минуту назад не сводящего с него я-тебя-съем взгляда. Эта — другая Арья, смотрела, будто ненавидела; как волк, как и следует смотреть хищнику: осторожно, жадно и внимательно. Она ловко лавировала от каждого его удара, скользила как тень, и он уже задышал глубже. Вдох-выдох. Он опять приставил меч к ее горлу. Он выиграл. Снова. «В следующий раз я тебя сделаю», — зло подумала Арья. Завтра она ему спуску не даст. Точно. Слово волка. В висках защемило: новый прилив мигрени. — Человек тобой все также недоволен, — ответил он на молчание. Раздражение. Арья опустила Иглу, пряча обратно в ножны. Голова чуть опущена, короткие волосы торчат в разные стороны. Мальчишка. Девочка. Кто она? В меди есть неизменное — серебро. Медь горит, а серебро — казалось, коснись, и оно как лёд, как выпавший снег, бодрит, но все также слепит в глаза. Медь. Серебро и бедный волчонок. — Если ты застанешь человека врасплох, он обещает, что сделает девочке подарок. Арья заинтересованно кивнула, обещая себе, что сегодня вечером обязательно попробует напасть на Якена. Говорят, новичкам везет. Она еще раз посмотрела на мужчину и разочарованно выдохнула в сторону, понимая: не её случай. С Якеном вообще было сложно. Они вернулись в дом, который они скоро, как и обычно, покинут, продолжая путешествовать по миру. Девочка могла говорить на плохом браавосийском, в то время как Якен без проблем говорил на высоком. По вечерам, когда Арья, свесив ноги с кровати, не знала, чем себя занять, она шла к Якену. Он не спал и не прогонял её: они тренировались в языках. Новые слова она повторяла, когда выдавалась свободная минутка. Арья была бы не прочь посетить вольный город Браавос.

***

Вечером Арья — кошка, гибкая и грациозная. Она слилась с окружающим миром, билась с ним в одном ритме, прониклась им. Влилась, становясь со вселенной одним целым. Она кралась в его комнату, как воришка, но его там не было. Пошла в следующую — пусто. Притворила другую дверь — результат неизменен. «В ванной, наверное», — вдруг припомнила она. «Хороший шанс», — прошептал ей разум, и девочка, сжимая рукоять Иглы, бесшумно понеслась к цели. Мягкий свет свеч расслабляюще действовал на уставшие глаза, и Арья сквозь едва приоткрытую дверь увидела Якена, плотно сомкнувшего очи. Он расслаблен, и — «спокоен, как гора», — добавила про себя волчонок. Лучшего момента, чем этот, не сыскать. — Девочка может войти, — как ярко зазвенел его голос, нарушая тишину, въевшуюся чуть ли не под ногти. Ох, Якен, чёрт тебя дери. — Что я сделала не так? — хмуро бросила Арья, переступая порог и прикрывая за собой дверь. Лоратиец медлил с ответом. Как он понял, что она здесь? Вот как? Сердце громко билось, может, дышала как астматик, или топала как слон? Где Арья накосячила? Девушка закусила губу, нервно сжимая рукоять Иглы. Хорошее настроение бросилось под телегу и сдохло под колесами. Мрррр… Его волосы тяжелыми гроздьями лежали на сильных плечах. Арья съехала взглядом к его груди, и нутро похолодело. Дыши, девочка. Звон в ушах рос: такая пиздатая похоть. — Ошибка девочки, что она ходит недостаточно тихо, — наконец устало ответил он. Угу, ясно. — Тебе помочь? — переключилась Арья, и их взгляды на миг пересеклись. По позвоночнику прошел заряд. Она имела в виду: можно я помогу тебе ополоснуть волосы. Он понял. Якен едва заметно кивнул, вновь устраиваясь в ванной. Он был в действительности уставшим и выглядел… умиротворённо. Арья видела его разным: усмехающимся, смотрящим на тебя сверху вниз, но не таким — почти сонным. Седьмое пекло, он же тоже человек. И ещё. Арья никогда не видела его таким, как точно — тупые суки, пардон, — те девушки. Щеки невольно запылали. Неужели вот он, Якен Хгар, может быть подвластен, ммм… своей мужской природе? Неужели он может тоже хотеть девушку, умеет целоваться и вообще… От «вообще» ей стало душно. Кто-нибудь откройте форточку, у неё передоз пошлости. Якен Хгар — мужчина, не мальчик. Нет, не верю! Врут они всё, ничего он не умеет: ни целоваться, ни любить, ни дышать, чтобы низ живота свело горячей судорогой — как, например, позавчера у Арьи. Девушка взяла в руки глиняный кувшин с чистой водой. Она коснулась меди, но не обожглась. Огня, того — о-семеро — жара не существовало, лишь холодный жёсткий бархат волос. Обычных, сбившихся в тяжёлые пряди, но всё-таки обычных, и мыльная клейкая пена липла к подушечкам пальцев, и Арья поспешила её смыть. «Если ты застанешь человека врасплох, он обещает, что сделает девочке подарок», — вспомнила она слова Якена. Вода уходила сквозь пальцы, пена соблазнительно скользила с острого подбородка к беззащитной шее, а дальше на грудь. «Другого шанса может не быть», — подумала волчонок. Он сам говорил: «В том, что ты — девочка, твое преимущество. Мужчина может забыться, не увидеть в тебе опасности. Пользуйся этим, Арья». Лезвие, спрятанное в рукаве, буквально вспарывало мысли Арьи, но девочка вдруг подумала: а вдруг он этого ожидает? Якен не глупец и, возможно, (да, так оно есть) ждёт подвоха от неё. Она провела пальцами левой руки от его уха к волосам, смывая мыло до конца. Должно быть, он ждёт, почти чувствует мысли Арьи, и девочка вскользь взглянула на его руки, лежащие на бортиках ванны. Она прищурилась, вглядываясь лучше: костяшки напряженно раздражены. Волчонок опустила кувшин, про себя решив, что лезвие может подождать. — Девочка не приставила лезвие к шее человека. Почему? — открыв глаза, спросил он. — Девочка решила, что это ожидаемо, — буркнула она. — Девочка может идти, — его голос сделался хриплым. Арья нахмурилась, за миг перевария сказанное. Это означало: я-сейчас-встану можешь идти, или ты-хочешь-посмотреть-на-мой-красивый-член? — уйди. О боги. — Якен, — едва слышно зашевелила губами волчонок. — Да? — он повернул к ней голову. — Ты можешь сделать меня женщиной? Что за чушь… Арья, закрой рот. Якен усмехнулся, и его голубые глаза с интересом уставились в постепенно краснеющее лицо. Она смотрела затравленно, как побитый щенок, которого хотелось пожалеть. — Девочка не знает, о чём просит, — по-доброму рассмеялся мужчина, ероша мокрой рукой волосы Арьи. Волчонок закусила губу. Ду­ша? Что это? Ко­мок нер­вов, бес­сонные но­чи и мо­ре слёз? Ес­ли да, то нет у неё ду­ши. Есть прос­то ко­мок нер­вов, бес­сонные но­чи и мо­ре слёз. А с ду­шой — это, ко­неч­но, ни­чего об­ще­го не име­ет. — Я уверена, — из са­хар­ных уст сло­ва ль­ют­ся, как яд. Бур­ля­щий, го­рячий, как ла­ва. И Якен тон­ко ус­ме­ха­ет­ся, слов­но и не пор­тится его нас­тро­ение, — толь­ко гла­за чуть при­щуре­ны и склад­ки на лбу. Ми­мика вы­да­ет его с го­ловой, сно­сит ей кры­шу. Если спросить, что с ней, то лучше посмотреть на её лицо — опухшее, тысячу раз затравленное и грустное. Глаза краснющие: капилляры полопались, блин. И ба­рах­ля­щее сер­дце, с тру­дом про­тал­ки­ва­ющее по ве­нам гус­тую, как плав­ленное же­лезо, кровь. — Арья… Спа­сибо, Якен, что слу­ша­ешь её мол­ча­ливое приз­на­ние. Гу­бы что-то стре­кочут. Мозг не от­сле­жива­ет, что за око­леси­цу она не­сет. А по­ток слов, как снеж­ная ла­ва, об­ру­шива­ет­ся на вдруг при­тих­ше­го мужчину. На вдруг през­ри­тель­но улыб­нувше­гося. — Я иду спать, — грубо обрывается она под при­щуром без­донных глаз, сме­ющих­ся ей в ли­цо. Вдох, уто­ля­ющий удушье. Слёзы, оли­цет­во­ря­ющие сми­рен­ность. Улыб­ка, ко­то­рая бы­ла ей в тя­гость. Мол­ча­ли­вый ки­вок, ког­да в ду­ше все из­дох­ло. И это ста­рое: Медь обжигает.