Дом с единорогами

The things that I imagine When time gives me a moment to breath Could never really happen At least not in this life time And this is what I wanna believe Might never ever happen

Душа, за которой они гонялись по Лондону уже несколько дней, была совершенно исключительной. Нет, она не была кандидатом в совершенные и не стала святой при жизни. Единственной особенностью Меропы Риддл было то, что она умирала трижды и трижды воскресала. В первый раз они были виноваты сами. Изможденная беременная женщина засыпала на обледеневшей мостовой — этот сон должен был подарить ей милосердную смерть. На улице было темно, начиналась метель, и вокруг не было никого, кто мог бы протянуть руку помощи умирающей. И тогда напарники решили уйти, оставив Мэри дожидаться пока душа будет готова отправиться дальше. Но, едва увидев собственное тело, обнимающее нерожденного ребенка, Меропа совершила невозможное — повернула собственную смерть вспять и вернулась к жизни. С трудом поднялась с мостовой и побрела прочь на поиски тепла. С тех пор жнецы следовали за ней неустанно, но она смогла вернуться к жизни еще дважды. В Аду разразился невероятный скандал. К счастью, Мэри продолжала неотступно следовать за неумирающей по заснеженному Лондону и не присутствовала при этом. Напарники вернулись с тревожными новостями: Меропа происходила из семьи, которая много столетий назад заключила соглашение со смертью. Историю позабыли в обоих мирах, никто из потомков не помнил в точности об условиях того договора, пока одна из последних представителей того рода не стала одержимой идеей спасти своего нерожденного сына. Мэри исполнилась сочувствия к несчастной душе, но ее борьба за жизнь была изначально обречена на провал. Не только потому, что смерть не знает исключений, но и потому что Меропа походила на полевой цветок, пытающийся выжить в морозную зиму. Все ее усилия были обречены, ведь ее душа была слишком хрупкой и слабой, чтобы жить дальше. Поэтому когда обессиленная роженица постучалась в двери Приюта Вула, жнецы последовали за ней. Открывшая дверь хозяйка приюта была раздражена, что кто-то решил побеспокоить их в предновогоднюю ночь, но, увидев оборванную молодую женщину, едва державшуюся на ногах, позвала дежурившую в ту ночь служанку и вместе они проводили девушку на свободную койку. Худая, со спутанными тусклыми волосами и огрубевшими руками, несчастная вовсе не походила на проститутку — а именно они обычно приходили в приют под покровом ночи. При себе у нее не было личных вещей, кроме странного деревянного жезла, к которому миссис Коул — так звали хозяйку приюта, не хотелось притрагиваться и тонкого кольца на левой руке. Вдова. Служанка принесла несколько грелок и горячий чай, которым миссис Коул попыталась отпоить подергивающуюся от родовых схваток девушку. Когда та пришла в себя достаточно, чтобы открыть глаза, миссис Коул тяжело вздохнула — у их гостьи было сильное косоглазие, которое портило и без того непривлекательную внешность. Совершенно точно не проститутка и не пьяница. — Как тебя зовут, деточка? — Меропа… Меропа Риддл. То, с каким несчастным видом Меропа коснулась обручального кольца, вызвало у миссис Коул очередной тяжелый вздох. Ей было жаль эту девушку, но в то же время миссис Коул проработала в госпиталях во время войны достаточно долго, чтобы отметить про себя все те маленькие, незаметные менее внимательному взгляду признаки того, что перед ней был умирающий. Удивительно было то, что молодая вдова смогла добраться до безопасного места, чтобы родить своего ребенка. Такова сила материнской любви. — Такова сила материнской любви, — пробормотала Мэри. Живые не могли этого видеть, но Меропа держалась из последних сил, цепляясь за свою смертную оболочку в попытке дать своего сыну жизнь. Влекомая жалостью и любопытством, Мэри присела на краешек койки, и взяла умирающую за руку. Перед глазами у нее начала мелькать жизнь Меропы — все значимые, постыдные и счастливые моменты. Все ее грехи. Такова была способность Мэри — она просматривала воспоминания душ, чтобы потом использовать их во время суда. Жизнь Меропы была тяжелой, даже ужасной, но Мэри не могла не радоваться тому, как будет ее защищать на суде, если таковой, учитывая все обстоятельства, состоится. Меропа была покорным забитым ребенком, выросшим в тени своих жестоких родственников. Просматривая, как издевались над ней отец и брат, сколько боли вынесла эта душа — сломавшаяся, но не ожесточившаяся, Мэри верила, что смерть будет для той избавлением. Она видела как Меропа влюбилась в красивого молодого человека, частенько проезжавшего мимо их хижины. В глазах Меропы тот выглядел едва ли не принцем из сказки, но Мэри замечала то, что не видела влюбленная девушка: Том, так его звали, был неуверенным, едва ли не таким же хрупким, как и сама Меропа. Погружаясь все глубже, Мэри увидела с каким облегчением Меропа проводила своих родственников в тюрьму — дочернее неповиновение, которое легко будет оправдать в суде. Как та берет, уверенная, что совершает кражу, семейную реликвию в виде медальона — это будет оправдать еще легче. Как устраивается в дом Риддлов служанкой и тайком наблюдает за своим возлюбленным — красивым, легкомысленным молодым человеком, которому легче было общаться с лошадьми, чем с другими людьми. Как в голове у Меропы зреет план и та достает из тайника книгу с волшебными рецептами и листает ее в поисках любовного зелья. Вот он — самый главный проступок Меропы, попытка подчинить себе волю другого человека, опоив его и внушив ему любовь к ней. Косоглазая, одетая впервые за свою жизнь в чистую и опрятную униформу служанки, Меропа приносит Тому Риддлу в конюшни воды, чтобы тот утолил жажду, и он немедленно влюбляется в нее. Похожие на двух марионеток с оборванными ниточками, они вместе сбегают в Лондон, женятся, снимают небольшую квартиру и живут в ней почти год. Меропа счастлива, Том Риддл тоже искренне, неестественно счастлив, забывая о своих лошадях и прошлой жизни. А потом Меропа понимает, что беременна и перестает подливать мужу зелье каждый день — ее мучила эта ложь, она испытывала сожаление каждый день от того, что опаивает Тома Реддла. Как легко, как просто будет поднять это раскаяние словно знамя во время суда и оправдать Меропу. Людям свойственно совершать ошибки, но они также могут их исправлять. Меропа исправила свою дорогой ценой, когда испуганный Том Риддл, не желая слушать ее оправданий и объяснений, сбегает из Лондона, а Меропа остается одна в большом городе, не представляя, что делать со своей жизнью дальше. Она не может выжить одна, она не знает как, не умеет, и у нее нет сил, нет внутреннего стержня, который и составляет движущую силу всего живого. Сама того не зная, Меропа начинает жить в ожидании смерти, продавая вещи одну за другой пока ей не остается ничего другого кроме как отдать последнюю ценность — семейный медальон. Она живет на улицах, каким-то чудом переживает первые морозы, но счет идет уже на дни прежде чем смерть принесет ей облегчение. И все же, вместо того, чтобы благодарно принять объятия смерти, сулящие избавление от всех невзгод, Меропа продолжает цепляться зубами за собственную жизнь ради спасения чужой. Картина в голове у Мэри сложилась в единое целое, и вместе с ней остановился поток чужих воспоминаний. Она была уверена в том, что Меропа будет оправдана и спасена. Именно в такие моменты Мэри понимала, что ее работа приносит ей удовлетворение. Лишенная, как и все жнецы, собственных воспоминаний, она переживала чужие жизни как свои и радовалась, когда смерть приносила облегчение. Иногда какие-то обрывки чужих воспоминаний вызывали в ней отголосок, как сейчас ее манила лежавшая на ночном столике волшебная палочка Меропы: тринадцать дюймов, ива и шерсть единорога. Гибкая и преданная, подходит для целительства как уверял старик, продавший палочку оборванной девочке с глазами смотревшими в разные стороны. Рука Мэри потянулась к палочке. — Не трогай! Ты не знаешь, как это может повлиять на магический артефакт. Вот только Мэри уже коснулась палочки и почувствовала легкий отклик. Палочка была ей рада. — Что может произойти? Меропа Риддл скоро умрет, палочку похоронят вместе с ней. Любопытная вещица, не так ли? Напарник не нашелся с ответом и следующие пару часов они ждали рождения ребенка и окончательной смерти его матери. Меропа Риддл родила сына 31 декабря 1926 года, буквально за несколько минут до конца года. Душа ее едва теплилась в теле, когда хозяйка приюта протянула матери ее красного, возмущенного прибытием в мир живых сына. Та окрестила его Томом Марволо Риддлом в честь отца и деда, а потом умерла в четвертый раз. — Меропа, меня зовут Икабод, со мной Джон и Мэри. Ты умерла и должна теперь отправиться с нами. У тебя больше нет причин оставаться здесь. Меропа их, казалось, не слышала и завороженно смотрела на прикорнувшего на груди ее покинутой оболочки сына. — Он так похож на отца, — она сделала шаг в сторону своего тела, и жнецы напряглись, ожидая очередного воскрешения. — Я не могу его бросить. Что с ним будет теперь? — Это не твоя забота, ты дала ему жизнь, как и хотела, а теперь должна двигаться дальше. Меропа замотала головой, не сводя взгляда со своего ребенка. Мэри почувствовала, что они теряют контроль над умершей. Ты вполне могла стать призраком или даже блуждающим духом, привязанным к своему сыну. А это было плохо, очень плохо для ее души. — Ты — потомок Кадма Певерелла, — внезапно изменившимся голосом заговорил Икабод. — Мы не можем заставить тебя пойти с нами, твой предок заключил соглашение, согласно которому ваша семья вправе возвращать умерших к жизни. Меропа согласно кивнула, а Джон и Мэри напряглись. Икабод говорил несвойственным ему холодным тоном, который могу принадлежать только одному существу в Аду. — Я не могу его бросить. — Ты можешь здесь оставаться и не сможешь помочь своему сыну, твоя душа слишком слаба и измучена, тебе будет лучше пойти с нами. — И все же я должна позаботиться о своем сыне. — Мэри сделает это за тебя. Все присутствующие, кроме хозяйки приюта, пребывающей в неведении касательно происходившего вокруг, обернулись к Икабоду. Он окончательно перестал походить на себя и Мэри не смела перечить тому, кто сейчас решал ее судьбу. Владыка Ада был властен даровать ей перерождение. — Мэри хорошо послужила нам, она помогла сотням душ обрести свой покой и она заслужила свое перерождение. Учитывая… исключительные обстоятельства, она займет твое место и позаботится о твоем сыне. Меропа впервые отвернулась от сына и теперь смотрела прямо на Мэри. — Ты согласна? — Согласна. — Ты обещаешь сделать все в твоих силах, чтобы мой сын прожил счастливую жизнь? — Я обещаю. — Ты станешь для него родной матерью? — Я стану. Меропа едва заметно кивнула и, в следующую секунду Мэри скрутил жуткий кашель. Хозяйка приюта вскочила из-за стола, за которым присела отдохнуть и подошла к Мэри. Та продолжала кашлять, все тело у нее болело и ей ужасно хотелось пить. — Слава Богу, ты жива! Моя дорогая, я думала, что вы умерли! — Во… ды… — Конечно, конечно, Меропа! Сьюзи, принеси нам еще чаю. Следующие полчаса ее отпаивали горячим чаем, а миссис Коул — так звали хозяйку приюта, — молилась святому Петру, заступнику вдов и хранителю ключей от рая. Мэри считала это ироничным, учитывая, что Меропа не была вдовой, а Мэри служила защитником в Аду. — Вы не могли бы принести мне ручку и бумагу, миссис Коул? — Дорогая, вы только что родили сына и едва спаслись от смерти, вам нужно отдохнуть. — Мне очень нужны ручка и бумага. Это крайне важно, прошу вас. Миссис Коул неохотно согласилась и принесла письменные принадлежности. Едва получив тетрадку и ручку, Мэри начала спешно записывать все воспоминания Меропы о своем прошлом, а также воспоминания о самой себе. Комната казалась пустой, но она прекрасно знала, что жнецы сейчас недовольно наблюдают за ней. Не отрываясь от конспектирования, она показалась им средний палец. Ее случай был редким, но не уникальным. По принятии на службу жнецы заключали с владыками контракт, согласно которому должны были помочь определенным душам переродиться или удачно пройти суды. В обмен их лишали воспоминаний и давали право на перерождение. Все контракты, конечно, были разными, и Мэри слышала о жнецах, которые хотели вовсе не возвращения в мир живых, а постоянного места в Аду на правах помощника того или иного владыки. Ее контракт был стандартным — спасти семь сотен душ и обрести перерождение. Пока ей удалось спасти лишь пятьсот восемьдесят три души и перерождение, даже настолько необычное, было скорее подарком, чем наказанием. И она была не первой замещающей душой — этакие случаи были редки, но Мэри о них знала. Ей не вернуться ее собственные воспоминания, по крайней мере не сразу, и она совершенно точно не будет помнить ничего о жизни Меропы. Но самым важным было то, что уже к утру она забудет про себя, забудет про Ад и проведенное в нем время. Посмертное существование сотрется из ее памяти, истончится и будет сначала возвращаться в смутных воспоминаниях, а потом и вовсе исчезнет. Бывали, конечно, исключения — так поэты Мильтон и Данте написали не самые правдивые, но достаточно точные в некоторых деталях истории о том, что происходит после смерти. Но это были исключения из правил, а Мэри не верила в исключения и не считала себя таковым. И потому она записывала всю важную информацию, какую только могла вспомнить, чтобы облегчить себе дальнейшую жизнь. Потому что видит Бог, ей предстоят настоящие испытания.