Гребень Берегини

      Нос щекотал запах травяного отвара. Так сильно, что нестерпимо захотелось чихнуть.       – А-пхи! – не выдержала натурального издевательства Софья, после чего сразу же пришла в себя.       Она огляделась вокруг, медленно соображая, почему опять оказалась в магпункте: её ведь недавно выписали… или ещё не выписали? Мысли были ужасно ленивыми, словно только что вышедшие из зимней спячки мухи, даже думаться как следует не желали. Кроме того, Софье сильно хотелось пить, а в горле так пересохло, будто там образовалась целая Сахара, того и гляди караван верблюдов по языку зашагает. И, с целью не допустить подобное шествие, она, кое-как приподнявшись на кровати, вдруг заметила Ягуна. Её друг примостился на одной из местных табуреток – слишком низкой для его роста и жутко неудобной. Так, согнувшись в три погибели, он, облокотившись на кровать Софьи, спал.       Валялкина с улыбкой рассматривала своего верного стража: до чего же Мам был смешной своей юношеской угловатостью, каштановыми кудряшками, оттопыренными ушами и скопившейся слюной в уголке рта, но при этом до боли родной.       – Ягун, – позвала она его, но голос вышел каким-то тихим и хриплым. – Ягун! – попробовала она снова – вышло громче, но Софья закашлялась.       Горло драло как при ангине. Да что с ней такое? Валялкина смутно начала припоминать матч с оборотнями: им забили гол, она тоже хотела забросить мяч… Хотела, но смогла ли? Ей словно память стёрли. Чем закончилась игра? Она забросила мяч? Тибидохс победил?       – Здравствуй, дорогая. Хорошо, что ты очнулась, пора лекарство пить, – выходя из коморки, сказала Ягге. – Как ты себя чувствуешь, поди головушка болит?       Софья прислушалась к собственным ощущениям:       – Не болит, только горло и слабость во всём теле, и я не помню чем матч закончился… а ещё я, кажется, своих ног не чувствую, – запоздало осознавая сей факт, она испуганно воззрилась на Ягге, – я, что, теперь калека?!       – Тише-тише, успокойся! – урезонивала её магсестра. – Никакая ты не калека. Просто мне пришлось хорошенько намазать твои ноги обезболивающей мазью, чтобы последствия ожогов не чувствовались. Сейчас на ступнях новая кожа растёт: может еще и чесаться.       Подобное объяснение Ягге почти успокоило Софью, но ей всё же хотелось взглянуть на свои ноги, чтобы удостовериться в их состоянии. Беспокойство по поводу провала в памяти также никуда не исчезло.       – Ягге, что случилось на матче? – спросила она старушку.       – Вот выпьешь отвар, и я расскажу, – с хитрецой ответила та.       Ягге поднесла к губам девушки глиняную чашу. От сильного запаха трав Софья опять чуть было не чихнула, но задержав дыхание, выпила всё лекарство до капли.       Ягге поставила чашу и помогла Софье устроиться удобнее. Сама она так и осталась стоять, опираясь на спинку кровати.       – Из хорошего: ты засунула мяч в ноздрю дракону и Тибидохс победил, а из плохого: дракон оказался сильно ядовитым. Тренер оборотней притащил эту зверюгу откуда-то из Африки: выторговал у местных в обмен на карточки с Полем Корректным и прочую ерунду. Ты ведь знаешь про яд гадюк? – уточнила Ягге, на что Софья кивнула, – про яд гадюк им рассказывали на Зельях. – Так вот, этот дракон близкий родич гадюкам и зубы его ядовиты. Укуси он кого-нибудь или хотя бы попади немного яда в кровь и всё – конец истории, никто бы не спас. Но, слава Древниру, обошлось. Вий он пытался переварить, да только у неё магия сглаза – будь здоров, она так хорошо дракона припечатала, что осталась невредима, пока её не вытащили. А тебя дракон ядовитым пламенем опалил. Пламя, конечно, не зубы, но всё равно приятного мало: упырья желчь против него бесполезна и организм не слабо отравляет. К тому же тебе ещё немного обездвиживающей магией досталось, что создало эффект тройного Расслобониус с Пундус храпундус.       Валялкина слушала Ягге и про себя удивлялась: как она вообще в живых осталась? В её голове всплывали картинки из произошедшего, где она маневрирует, уходя от пламени дракона, а потом пытается изо всех сил удержаться на морде Габона, чтобы забросить мяч. Софья содрогнулась от мысли, что этот матч мог быть её последним, а она даже не знала, насколько близка к смерти.       – Ох, и досталось же тренеру оборотней от Соловья, – между тем продолжала Ягге, – еле удержал его Сарданапал от коронного свиста, хотя и сам был готов проклясть Шуша, ведь он здорово подставил Тибидохс: оборотни знали об опасности и были заговорены, а вот наша команда оказалась беззащитной. Чего уж там, мы все хотели шерсть проредить этому Шушу, да только Магщество быстренько его эвакуировало вместе с командой. Дракона они не забрали, так что Габон до сих пор у нас – его Тарарах выхаживает. Говорит, что ящер ни в чём не виноват, и его надо подлечить, а потом назад домой отправим, ибо здесь он не выживет. Дракону с Тарарахом, конечно же, повезло.       Софья подёргала бинты на своих ладонях, они скрывали заживающие порезы, оставленные шипами Габона.       – А давно я здесь лежу? – Валялкина вновь перевела взгляд на Мама, который, видимо, не один час провёл в магпункте, раз уснул.       – Двое суток, – Ягге перехватила взгляд Софьи и усмехнулась. – Он всё ждал, когда ты в сознание придёшь – не хотел пропустить. Еле выгнала на ночь, а утром захожу – он опять здесь. Пришлось тайком дать ему сонного зелья, чтобы немного поспал.       Старушка говорила без раздражения, только с лёгкой укоризной, из-за которой пробивалась житейская усталость. Но Софья помнила о словах Ягге в день, когда они оба пострадали от защитной магии. До сих пор они мучили её, несмотря на примирение с Ягуном.       – Вы злитесь на меня? – всё же спросила она. Не могла не спросить.       – За что? – удивилась Ягге.       – За то, что Мам опять из-за меня страдает, – пояснила ей Софья. – Если бы я не помирилась с ним…       – О, Древнир! – воскликнула магсестра, всплёскивая руками. – Софья, да как тебе такое в голову пришло?       Ягге хотела ещё что-то добавить, но замолчала, пронизывающе посмотрев на Софью. Та, сидя на кровати, смотрела на свои забинтованные руки, выдавая позой и выражением лица своё напряжение.       – Ты слышала наш разговор, да? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Ягге. Не дождавшись ответа, она глубоко вздохнула, расправила складки на своей юбке и тихо проговорила. – Софья, посмотри на меня.       И только после того, как Софья оторвала взгляд от своих рук, и посмотрела на старушку, она продолжила:       – Мне жаль, что ты слышала наш разговор, и мне жаль, что я сказала подобные вещи. В тот момент я была зла и очень переживала за своего правнука и за тебя. Ты дорога мне, но Мам-Ягун – моя плоть и кровь. Я уже однажды потеряла ребёнка, а с этой болью невозможно смириться. После смерти матери Баб-Ягуна я старалась оградить его от всех бед, и видят Боги, – это давалось мне чрезвычайно непросто. Я до сих пор забочусь о своём внуке, хотя он давно уже не ребёнок и у него самого двое детей. Мои правнуки же пока очень юны, и я даже не знаю, кто из них взрослее: пятнадцатилетний Мам или десятилетняя Веселина. Но в твоей зрелости я уверена, Софья. Однажды ты поймёшь меня. А сейчас, прости старушку за необдуманные слова.       Когда Ягге закончила говорить, Софья не знала, что ответить. С ней редко говорили начистоту как со взрослой, но одно она знала наверняка:       – И ты меня прости, Ягге. Я ни за что на свете не причиню вреда Маму – он мой лучший друг, и я его люблю.       Ягге понимающе кивнула и ушла к себе в коморку, а Софья впервые за два месяца, наконец, вздохнула полной грудью – больше никаких обид и недосказанностей не было. И только Мам мирно сопел, пуская слюни на её кровать. Он всё проспал.       ***       Второй раз Софья проснулась на рассвете, когда солнце ещё не начало подниматься из-за горизонта, и комната тонула в сумраке. Валялкина лежала на кровати и не могла понять, что её разбудило: кругом было тихо, Ягге и Мам, наверняка, спали. Тусклый синий свет сочился сквозь неплотно задернутые шторы, скрадывая окружающие предметы и создавая тени.       Софья поднялась с кровати, её тело ещё полностью не восстановилось, поэтому сказывалась общая слабость и ноги оставались забинтованными, но сегодня днём её должны выписать, а значит – вставать уже можно. Во всяком случае, Софья на это надеялась.       Нетвёрдо ступая, она подошла к окну и заглянула в щель между шторами. Магпунк располагался в крошечной по своим размерам Внутренней башне, большая часть окон которой выходили на болото, примыкающий к нему пруд и сторожку Древнира, поэтому Софья, выглядывая наружу, могла видеть второе. Вернее, Софья догадывалась, что это пруд, ведь в столь ранний час стоял густой туман, мешающий разглядеть весь пейзаж целиком. Ей вдруг показалось, что кто-то стоит в этом тумане: она напрягла зрение, пытаясь рассмотреть фигуру: этот кто-то был маленький, словно ребёнок. Сердце Софьи застучало быстрее. Неужели там младшекурсник? Фигурка вытянула руку, и Софье почудилось, будто она её зовёт.       Валялкина вздрогнула и отшатнулась от окна. Необходимо было что-то предпринять: позвать Ягге, Сарданапала или кого угодно из учителей. Вдруг это действительно пропавший ребёнок? Или нет, возможно, это нечистый балуется. Она вновь посмотрела в окно и вздрогнула: фигуру затягивало плотным туманом. Валялкина поняла, что у неё нет времени никого звать: быстро бросившись к кровати, обувшись и натянув толстовку, она выскользнула из магпункта.       Спящий Тибидохс показался ей совершенно пустым, даже призраки, часто снующие из башни в башню, не попадались на пути. Преодолев все лестницы и переходы, Софья оказалась у тайного прохода из замка. Тайным он был только для новичков, но многие старшекурсники прекрасно о нём знали. Валялкина пожалела, что у неё нет с собой Путинника, не то, чтобы он спас их с Мамом в прошлый раз, но тогда дело было в боевом заклинании Поклёпа, а сейчас бы он пригодился. Времени бежать на Жилой этаж не было, поэтому Софья вскинула кольцо и произнесла:       – Определикулис, Туманус прошмыгус.       Заклинание выявило простую охранную магию, и Валялкина, повернувшись спиной вперёд, без труда прошла сквозь дверь.       На улице оказалось холоднее, чем она предполагала, и разгоряченная после бега, Софья вмиг продрогла. Если бы её не вела необъяснимая уверенность, что она непременно и как можно скорее должна добраться до мальчика, Валялкина передумала бы и позвала учителей. Но иррациональный страх опоздать гнал девушку вперёд – навстречу туману.       Под подошвами летних кед, вместо уничтоженных драконьим пламенем ботинок, шелестела покрытая росой жухлая трава. Остальных звуков не было: ни хлопанья крыльев птиц, ни плеска русалок, ни скрипа замшелых лесовиков – мир словно вымер. Всё было затянуто белым непроницаемым туманом. Не видно ни зги. И хотя ноги Софьи уже насквозь промокли, сама она замёрзла до костей и, похоже, заблудилась, она всё равно продолжала идти, выискивая взглядом фигуру.       Наконец впереди показался тёмный силуэт, и Софья ускорила шаг. Она почти бежала, едва не поскальзываясь на мокрой траве, но силуэт почему-то не становился ближе. Тогда Софья решила позвать мальчика, вдруг он напуган и пытается скрыться от неё.       – Шапкин! Шапкин, постой! – Она пожалела, что не знает имени мальчика, однако же, он должен понять, что перед ним друг.       Софья совсем близко, она протягивает руку, чтобы схватить Шапкина и увести с собой, но пальцы хватают холодный туман, а фигура вновь отдаляется. Пространство играет с ней злую шутку.       – Шапкин, да стой же ты! – в отчаянье кричит девушка. – Это я – Софья Валялкина, не бойся!       Краем сознания она всё же заметила, что мантия мальчика не жёлто-оранжевая – ученическая, а чёрная или серая, а такие в Тибидохсе дети не носят. Едва эта мысль окончательно сформировалась, как Софья пораженно замерла. Она – посреди неизвестности, одна, вокруг лишь туман и пронизывающий холод ноябрьского утра. Зачем она выбежала из магпункта, даже толком не одевшись? Почему никому ничего не сказала? Где она вообще? Куда ей идти?       Вопросы начали сводить Софью с ума, накатила удушливая паника. Может именно так и пропал Шапкин? Заблудился в тумане. Валялкину била крупная дрожь, уже не от холода, а от страха. Она опустилась на колени и приказала себе дышать, просто дышать и успокоиться.       Через пару минут Софье стало легче, и она даже смогла припомнить неплохое ветровое заклинание. Оно едва ли было действенным, как и осветительное заклинание, в густом тумане, но вселяло в неё немного уверенности. Валялкина несколько раз произнесла Вентум, выбрасывая зелёные искры, пока, за очередным колыханием воздуха, не увидела застывшую на месте фигуру. От неожиданности Софья испугалась и попятилась назад, а фигура вновь протянула руку, а потом указала на что-то возле своих ног. Софья неосознанно сделала шаг вперёд, затем ещё один, пока не оказалась совсем близко. Тогда она увидела, что фигура и вправду детская, а под ногами у неё разливается тёплое свечение, как от огня. Она наклонилась и зачерпнула этот свет. Он не обжигал, а только неприятно покалывал ладонь. Софья зачарованно смотрела на клубок света, едва оторвав от него глаза, чтобы узнать у мальчика, что же это, но фигура растворилась в воздухе, расползаясь как дым, и смешиваясь с туманом.       Валялкина перестала пугаться, свет в её руке так прекрасен, что затмевает собой все тревоги, весь холод и даже боль от натёртых ступней. Ей не нужно ничего бояться, просто повернуть назад и идти в замок. И Софья идёт, ни разу не заплутав и не споткнувшись, она с лёгкостью доходит до дверей в школу, а затем возвращается в магпункт.       Перед тем как лечь, Софья ещё раз любуется светом и кладёт его под подушку. Она засыпает, а свет превращается в старинный деревянный гребень.       ***       Софья брела по лесу. На ней было лёгкое белое платье, а под босыми ногами хрустел лёд. Она не знала куда идёт, как долго и зачем, но не могла остановиться. Её влекло в самую чащу – мрачную и безжизненную. Огромные деревья тянули к ней свои ветки, словно нищие, просящие милостыню, и царапали её голые руки. Небо, как слепой глаз, чернело бесконечно высоко, не имея ни луны, ни звёзд.       Путь Софье освещали маленькие льдистые огоньки – души светлячков, проносившиеся сквозь тянувшийся среди деревьев, туман. Ни холода, ни боли она не чувствовала, онемевшее тело давало о себе знать лишь сокращением мышц для очередного шага.       Наконец она вышла на поляну, где дряхлые, покорёженные стволы расступились, чтобы дать место идеально круглому озеру, вокруг которого кружились огоньки, давая возможность увидеть озерную гладь, но сами не отражались в ней. Чёрная и маслянистая вода поглощала свет, манила своей чужеродностью. Софья направилась к ней, желая заглянуть в озеро, найти в нём своё отражение, но ей помешали. Из леса вышел человек, закутанный в балахон, лицо его было скрыто большим капюшоном.       – Кто вы? – взволнованно спросила Софья.       Человек не ответил, лишь приблизился к озеру и откинул свой капюшон. Софья удивлённо ахнула – перед ней стояла замдиректора Медузия Горгонова. Женщина украдкой взглянула на Валялкину, но казалась, будто вовсе не узнает Софью. Затем Горгонова открыла рот и беззвучно зашевелила губами, что-то произнося. Софья смутилась:       – Я ничего не слышу.       Медузия моргнула, а после из её лба начал прорастать третий глаз. Черты лица Горгоновой заострились, в них появилось что-то птичье, кожа почернела и потрескалась, а из трещин показались перья. Она вновь открыла рот, словно кукла, и из её горла вырвался крик:       – ГР-Р-ЕБЕНЬ! СМЕР-Р-ТЬ! СМЕР-Р-ТЬ!       Софья в ужасе завопила…       … и проснулась.